***
День этот начинался лениво, медленно, само солнце не желало просыпаться поутру, выползая из-под мягкого одеяла облаков. Мир спал, патрульные украдкой закрывали глаза, извозчики клевали носом, и даже воинствующая Кассандра не могла удержаться от сладкого зевка. Дрема охватила сонное шествие к победе, и только два непомерно, раздражающе энергичных эльфа не желали смыкать глаз, имея на то, впрочем, полное право. – Попробуй взяться за нее покрепче, чтобы не скользила в руке, – говорил Метелл бегло, в энтузиазме комкая слова. – Отлично, а сейчас возьми другой аккорд. Голос магистра звучал не так громко, как музыка, издаваемая старой лютней, завалявшейся на самом дне дрожащего в дороге обоза. Эллана обнимала инструмент, прижимая его поближе, эльф неподвижно сидел напротив нее, жадно вглядываясь в глаза играющей. Девушка сжимала губы плотнее и плотнее, чувствуя, что выходит не так ловко, как ей бы того хотелось, она невольно вспоминала, как быстро бегали ее пальцы по струнам несколько лет назад. – Не выходит так, как раньше, – пожаловалась она, чувствуя фальшь в проигранных нотах. – Но ведь и сейчас прекрасно, похоже на лесной шум… Я бы хотел видеть, как это было раньше, – мечтательно шепнул Метелл, но тут же поправил тембр голоса, возвращаясь в реальность. – Скоро получится. Нужно только привыкнуть к новым пальцам. Эллана слабо улыбнулась, умело игнорирую первую часть предложения. Последнее время они проводили вместе слишком много времени, чтобы позволить себе не воспитать внутри странное чувство не то привязанности, не то зависимости. Нелепое, лишнее для обоих, а все же возникшее в глубинах двух потерявшихся в событиях душ. Чье-то было сильнее, чье-то – отчаянно слабо еще билось в груди. Свое долийка прятала глубже, не отпускаемая прежними чувствами, ослабшая после позорного поражения, но сломленная не до конца. Ей нужно было тянуться к кому-то, к любому, кто мог быть рядом вместо Него. Эллана увлеклась, подарок Дориана словно вернул ей больше, чем руку. Часть прежнего энтузиазма, нематериальную часть самой себя, потерянную много лет назад. Вновь хотелось двигаться, говорить, действовать, эльфийка почти надеялась, что на обоз их вот-вот вновь нападут, и придется вытащить запыленный кинжал из ножен. – Мне осталось немного, – отвечала она с тихим вздохом. – А ты когда-то тоже играл? – Немного. Старики из Некрополя любили музыку, гоняли меня, чтобы развлекал их игрой на флейте. Но серьезно заниматься этим я так и не смог, в Неварре такое занятие считается «не мужским».. – Жаль. Ведь ты мог бы стать бардом или странствующим менестрелем, как наша Сестра Соловей. – Думаешь, смог бы? – Конечно, хорошеньких как раз охотно зовут петь ко двору. Неосторожно оброненные фразы, ласковые замечания, слова, таящие за собой невысказанное – все это томило не только их двоих. Кассандра ходила вокруг, словно молчаливая стражница принцессова целомудрия. Она искала в магистре изъяны, в его темных глазах – жестокие намерения, переживая, что с сердцем старой подруги вновь надумали поиграть. Вивьен окружила Эллану материнской опекой, хитростью выведывая планы мага на дальнейшую жизнь, а Варрик молча послал воронов старым друзьям, желая узнать, с кем их связала Верховная Жрица. Любившая раньше поиграть на лютне у костра, эльфийка вновь вспоминала забытые песни ее народа. Вольного, дикого, неотесанного с некоторых сторон. Она распевала их сначала тихо, после – громче и ярче, разгораясь, словно завесный огонь. Зеленый, мутный, глубокий, как радужки ее ягнячьих глаз. Песни лесного народца таили в себе шепот степных трав и шелест листвы, в каждой строчке пряталось дыхание утраченной цивилизации, и Эллана охотно дарила их свежесть желающим услышать... И каждый желал к ней прикоснуться. Пусть кончиком пальца, лишь краем жадного уха, но каждый желал извлечь из путешествия хоть толику красоты, на секунду забыть, что мир лежит в их руках. Эллана позволяла себе все больше: петь поутру, рассказывать любопытным провожатым легенды своего детства, рисовать лики Богов на песке во время недолгих пересменок. Бремя брошенным наземь плащом спадало с ее узких плеч, позволяя вдыхать глубже. – Ты только что задрожала, – настороженно заметил эльф, молчавший после полученного комплимента. – Да. Это иногда сустав болит, – тихо произнесла Эллана, опасаясь, что за это неосторожное откровение подарок у нее отберут. – Нервы еще не привыкли к новым связям. Передохни, Эллана, это пройдет. – Даже если и не пройдет, ничего в этом страшного не будет. Я могу потерпеть. – Нет, вот уж терпеть – точно не надо. Это не самая… Не самая полезная черта, присущая, все же, нашему народу. Магистр задумчиво улыбнулся, вспоминая что-то болезненно забавное, но мыслью своей не поделился. Он разлепил было губы, собираясь рассказать долийке о том, что вызвало его смешок, но смолчал, угождая моменту. Девушка нехотя протянула лютню эльфу, и смуглые пальцы ее случайно коснулись его взмокшей от волнения кожи. Мурашки прошлись по живой руке, подбираясь к самой шее, чтобы там раствориться в щекотке подступивших чувств.***
Ночью степь, по которой караван повозок должен был дойти до ближайшего к столице города, охватил ливень. Ветер путал его стройные порывы, плеща воду в лица уставших путников, размывая дороги, превращая те в месиво из грязи и камней. Кассандра, поняв, сколь плоха видимость, приняла решение задержаться на ближайшей площадке, выложенной омытой дождем брусчаткой, и путешественники с удовольствием воспользовались возможностью перевести дух. В обозах, под непробиваемой дождем крышей, места хватила всем, кроме мокнущих снаружи лошадей. Маги услужливо разожгли теплое, но не обжигающее пламя, а Эллана затянула долгую песнь. Сонные подручные, оказавшиеся в одном с девушкой обозе, внимали ее словам до самого конца, слыша, как дождь разбавляет звуки музыки мягким рокотом стихии. – Ну, похоже, все спят, – заметил Варрик, скромно улыбавшийся в углу. – Это бардовский дар, Леди Инквизитор. – Проклятье, – спешно ответила Эллана. – Усыплять всех своими стараниями – весьма сильное проклятье. А почему не ложишься ты? Гном грустно улыбнулся, отводя взгляд. Казалось, что эльфийка задала неуместный вопрос. Девушка виновато кашлянула, отвернулсь, давая Варрику возможность обдумать ответ. Она отодвинула шторку, отрезающую сырость улицы от нутра повозки, заглянула наружу, вглубь мокнущей природы обычно сухого края. Ливень продолжал гнуть траву к земле, мять ее, скатывая придорожную пыль, даря вездесущей равнине приятный запах стынущей сырости. Долийке уже не хотелось сидеть в тепле. – Знаешь, однажды, когда Брешь еще прорезала Завесу, я словно бы видел сон, – признался гном, пока Эллана стояла к нему спиной. – И это было самым страшным из всего, что я вообще успел повидать за свою весьма долгую жизнь. – Но ведь гномы… – прошептала эльфийка, не успев закончить. – Точно, гномы никогда не видят сны, – проговорил Варрик, доставая из-за пояса клочок бумаги. – От того и было так страшно. – Не потому, что снился кошмар? В ответ на ее по-детски наивно заданный вопрос гном только грустно улыбнулся, закрывая уставшие глаза. Варрик пытался вспомнить каждую деталь, не обращаясь к сделанным после записям. К десятку, к сотне бумажек, исписанных после трехчасового сна, к тем клочкам, что хранили в своих объятьях услышанное, бесконечным пересказам произошедшего, в попытках верно истолковать смысл увиденного. – Если то был кошмар, то, наверное… Его мягкая форма. Не те ужасы, о которых иногда пишут мои сновидящие коллеги. – Уродливые бабочки вместо страшных пауков? – спросила Эллана, пытаясь разогнать тьму его мыслей. – Хоук. При одном лишь упоминании ее имени эльфийка слишком живо вспомнила Защитницу. Едва гном сомкнул губы, пред взором Элланы предстала Мариан – ее собранные в хвост волосы, напоминающие блестящий на солнце оникс, ее вечно смеющиеся золотые глаза, губы, ярко смазанные карминовой помадой. Долийка вспомнила, как видела ее в последний раз: разбойницу, подарившую Инквизитору свою последнюю улыбку, Защитницу, развернувшуюся к демону и пропавшую в его скользких лапах. «Корифей – это мое бремя, я сняла печати», – сказала Хоук когда-то давно, но готова ли была разрешить его… Так печально? – Как это было? – спросила девушка, чувствуя, как пальцы обеих ее рук начинают дрожать. – Она что-то говорила тебе? – Да. Она сидела за партией в Порочную Добродетель, играла с какими-то духами или демонами. Хоук пригласила меня к столу, сказала, что не ожидала увидеть… Спрашивала, как поживает Андерс, как там Бетани, ее дядя-пропойца, а когда я пытался узнать, как поживает Она, Хоук переводила тему. Превратила наш разговор в очередную шутку, историю на отдельную главу. – Она не сказала об этом? – Обмолвилась только о том, что ей хорошо сейчас, но скоро она сможет вернуться. Эллана виновато отвела взгляд. Знал ли Варрик, что это она решила, кому придется остаться в Тени, прикрывая тыл, догадывался, за кем оставалось последнее слово, решающее судьбу одного из проводников? Если и так, то гном не подавал вида. Первые недели, месяц – тот избегал разговоров и бесед, утопал в письмах с соболезнованиями, а с ней, с долийкой, Варрик не говорил в особенности, но после приезда Бьянки апатия прошла, забрав за собой и краски обиды. Все ли? – Может, нам остается лишь ждать, Варрик? Может, Хоук нашла способ выжить, и сейчас ищет путь назад или уже следует по нему? – Ждать… И желать, чтобы небеса вновь раскрылись над головой, либо выплюнув ее, либо забрав меня в Тень. – Чем тебе не мил этот мир, Варрик? – грустно шепнула Эллана, не позволяя себе проявить сочувствие, что могло показаться другу постыдным. – Мил, конечно же, он все еще мил мне, – ответил гном, отворачиваясь. – Просто слишком скучаю по ней. Ливень за стенами повозки усилил напор, вода падала с небес сплошным потоком, и шум ее не гнал за собой печали. Эллана закрыла глаза, чувствуя, как горло перехватывает широкая ладонь грусти, как она душит ее, мешает вздохнуть. Люди, пережившие вместе ярчайшие моменты своих недолгих жизней, поддерживающие друг друга в беде и веселье, любящие люди – они срастаются, единятся, оборачиваясь не кусками, но цельной единицей. И что делать им, единым, сросшимся, после неизбежного расставания? Прыгать в саму Тень, лишь бы не разделяться, умирать, тонуть, растворяться в чужих амбициях, но быть вместе? Варрик не знал. Не знала об этом и Эллана. «Спи, пока есть возможность», – посоветовал Источник, шевельнувшись в груди. «Спи, пока не закончилась ночь».***
Казалось, что то была первая ее ночь, когда мороз не облизывал высунутые из-под пледа пятки. Вивьен постаралась сохранить тепло под куполом мокнущей ткани, и задача эта удавалась ей вполне неплохо, мороз не мог просунуть костистую руку в щель меж досками пола. Инквизиция дремала под покровом дождливой ночи, оставив заботу о безопасности трем несчастливым дежурным. Эллана спала крепко, не ворочаясь и скидывая пледа с покатых плеч. Долийке снились потерянные народом Долы. Знакомый шелест травы, блеяние белогривых галл, пробудившихся с самым рассветом, шепот северного ветра. Завеса стучала по швам: многовековая скорбь раздирала ее на мелкие части. Краем глаза эльфийка заметила волчью стаю, бегущую за падающим за горизонт солнцем, и поежилась, чувствуя, как задрожали пальцы. – Боишься? – шепотом произнес знакомый мягкий голос. – Они пройдут мимо, Vhenan, преследуют добычу. – Немного, – подтвердила Эллана, что с самого детства боялась волков. – Если не трогать их, они же не кинуться на нас, да? – Да, – подтвердил маг с осторожной улыбкой. – Сытые волки уж точно тебя не тронут. Во сне девушка забыла о том, что Солас давно покинул ее, что часть смуглой плоти утрачена, что Корифей побежден, а над миром висит новая угроза. Эллана помнила лишь запах Священной равнины, настроение, царящее на холме, оставленном каменному волку под присмотр, и воспоминания сделали свое дело, погрузив ее в прошлое. Увидев отступника, долийка с жадностью прильнула к его груди. В порыве нежности девушка не заметила, что сперва эльф ее отстранился, руки его зависли в воздухе, не решаясь обнять любимую в ответ, и все же заключили объятья. – Vhenan, ты не дрожишь? – Нет. Мы же выяснили, что бояться уже не нужно. – Жаль, что нельзя выяснить, как не дрожать от холода, – улыбнувшись, ответил Солас. – Ветер здесь… Никогда не был мне по душе. – А мне всегда нравилось, как он клонит траву к земле. Впрочем, мы все равно скоро уходим. Каллен уже разведал те древние эльфийские руины. Говорит, что это какой-то древний эльфийский храм, и я хотела бы заглянуть в него, пока есть время. Ее рвение, желание в очередной раз покопаться в эльфийских легендах, руинах и записях, – Солас всегда поощрял. В памяти долийки еще жили картинки, на которых улыбающийся маг не мог отвести взгляда от увлеченной памятником Митал Элланы, на которых эльф с упоением читал ей древние руны, объяснял, откуда тевинтерцам были известны многие созвездия, тайные знания и секреты магии древности. Он любил вид ее горящих интересом очей. Зеленых, как разрез в небе. – Храм Диртамена, я читал этот отчет. Хочешь, расскажу очередную легенду? – спросил Солас, пока Эллана чувствовала, как руки его мягко скользят по ее волосам. – Она может показаться тебе мерзкой. – Мне не впервой слышать от тебя мерзкие истории про наш народ, – ответила долийка, лишь сейчас отстранившись, чтобы привстать и оставить на его губах след своих. Эльф улыбнулся, и улыбнулся горько, привлекая долийку к себе. Солас вспомнил сладкий запах ее согретой солнцем кожи, разглядел на руках Элланы тысячу затянувшихся царапин и ран, и в душе его шевельнулась печаль. Печаль, что так сложно изгнать из многострадального тела, некогда принадлежащего Богу. – Храм Диртамена, как и любой другой человеческий или эльфийский храм, был полон монахами и последователями, – говорил эльф, опуская руки ниже, к ее талии, к бедрам. – И монахи служили своему божеству, храня его многовековые тайны, следуя его заветам, не покидая его стен… – Не покидая стен? Никогда-никогда? – выдохнула долийка, чувствуя, что ладони Соласа сжимают ее все сильнее. – Никогда, – ответил он, приподнимая Эллану над землей. – Бог не хотел, чтобы кто-то рассказал Народу его тайны. Маг посадил ее на холодную каменную плиту, служившую когда-то давно пьедесталом для очередной статуи. Долийка улыбнулась, чувствуя, как краснеют кончики ее ушей. Ей нравилось это, нравилось, когда Солас мог взять ее на руки и усадить так, чтобы глаза Элланы были напротив его глаз. Руки отступника вновь овили ее талию, робко, не так, как он делал это всегда. Маг точно боялся, что Эллана вот-вот оттолкнет его, что она, наконец, вспомнит случившееся и на щеке отступника останется след ее крепкой печальной пощечины… – Они служили своему богу верой и правдой, – говорил маг, медленно касаясь губами ее щек, губ, шеи. – Не нарушая обетов, не отходя от храма ни на шаг, держа его в чистоте к каждому новому визиту Святейшего. – И Бог действительно приходил к ним? – спросила девушка, чувствуя, как бессознательно подается навстречу его все более смелым поцелуям, касаниям теплых губ. – Бог, – грустно выдохнул маг, не желающий использовать это слово чаще. – Приходил. Но после войны, затеянной другим богом, он вдруг исчез… А монахи не позабыли своих обетов. Они ждали его внутри, даже когда ополчившийся на богов Народ перестал помогать им и приносить пищу в дар. Девушка молча сложила губы в тонкую нить. Что-то в рассказе Соласа казалось ей необычным, выделяющимся из уже рассказанного. Говоря о древних легендах раньше, он использовал излюбленный восторженный тон, сейчас же голос мага был лишь отчаявшимся, грустным, точно он вспоминал то, что видел своими глазами. А, быть может, Солас и видел? Эллана помнила о любви мага к путешествиям по бескрайней Тени, помнила о том, как увлеченно отступник исследует незнакомый ей мир, впитывая в себя его тайны. Долийка мягко погладила эльфа по щеке, заставляя того поднять взгляд к ее зеленым глазам и улыбнуться. Грустно, холодно, но улыбнуться, чувствуя, что Эллана готова слушать. – Они умерли? – спросил девушка тихо. – Все умерли. Пока ждали и надеялись на его возвращение – умерли. – Потому, что Бог запретил им выходить, а потом вдруг исчез, бросив своих людей на произвол судьбы? Мне не нравится эта история. – Мне тоже, – также тихо ответил ей маг. Солас в последний раз привлек к себе Эллану, требуя ее поцелуй. Его сухие жесткие губы касались ее – мягких, теплых, создавая контраст двух текстур. Долийка прикрыла глаза, ноги ее овили его талию, а руки сами собой потянулись к поясу отступника. Так привычно ей было желать его даже после грустных легенд, так знакомо чувство губительного томления, рвущего грудь на части… И так незнакомо это – жесткая хватка мага, сжимающего ее тонкое запястье, отстраняющая, не позволяющая взять. – Я бы так хотел этого, Vhenan, – выдохнул он с горечью. – Может быть, позже. – Почему нельзя сейчас, Солас? – непонимающе спросила Эллана. – Здесь никого нет. – Это было бы подло, – ответил он, поглаживая ее смуглую щеку. – Когда я ушел, Vhenan, когда я ушел и забрал богов за собой, мои люди ждали. Они не боролись с захватчиками, все думали, что кто-то придет им на помощь, возносили окровавленные руки к небесам и молили о помощи, после – о справедливости, а затем и о мести. Но, Эллана, никто не пришел тогда, каждый новый зов оставляя без ответа. Источник беспокойно шептался в ее голове, рассказывая все новые и новые подробности завоевания, но стоило магу вновь поднять руку к виску долийки, как голоса смолкли, оставив после себя звенящую тишину. Равнина молчала, молчало все вокруг, точно Эллане заложило уши. Она подняла взгляд к Соласу, зрачки ее дрожали не то в смятении, не то в страхе, пока маг не мог заставить себя говорить. Понимание пришло слишком поздно, чтобы бежать или задать вопрос. – Я должен откликнуться, Эллана, и для этого мне нужна будешь ты.***
Когда долийка в испуге вскочила на кровати, глотая холодный утренний воздух, дождь уже перестал. Знакомая боль охватила ее ненастоящую руку, вытянутую в попытке ухватить тень из сна, и девушка тихо шикнула, хватаясь за холодное запястье. «Скоро все пройдет», – заметили шепчущие в голове голоса, и Эллана облегченно вздохнула, веря их словам. В них не было смысла к сомнению. Сквозь плотную ткань закрывающего вход шатра в повозку находили путь яркие лучи восходящего солнца. Природа просыпалась после бурной ночи, грязь под ногами вновь обернулась землей, и путешествие можно было продолжить еще час назад. Только караван отчего-то не двигался, медлил, теряя драгоценное время. Эллана потянулась, пытаясь забыть снившееся, поднялась на лавке и повернула голову в сторону других спальных мест. Варрика не было, не было Вивьен, сонных сопровождающих. Ее оставили одну. «Где все?» – привычно спросила долийка Источник, но ответа не получила. Голоса, что раньше наперебой отвечали на ее вопросы – молчали, мертвым эльфам зажимали их мертвые рты, не позволяя говорить, советовать, вталкивать в голову Элланы мысли. Страх шевельнулся в ее душе, он ворочался с боку на бок, пока долийка находила в себе силы встать на ноги. Что-то случилось? Что, если это просто слишком раннее утро, сбор… На который ее не позвали из жалости перед крепко спящей? Эллана заставила себя думать именно так, пока обратное не будет доказано. Девушка поднялась, на нетвердых ногах подошла к выходу, чтобы украдкой выглянуть наружу. Солнце, примятая дождем трава, блестящая не упавшими на землю каплями, свежесть дороги. И эльфы, вяжущие руки пленников за их же спинами. – Прости меня, Vhenan, – послышалось над ее ухом прежде, чем сознание долийки охватила тьма. – Все должно было идти не так.