Мне скучно жить

У Вани что-то внутри ломается, когда Мирон смотрит на него своими глазами невозможными. Когда опускается на колени и берёт член в рот, едва ли не давится от размера. Когда сонный ползет на балкон выкурить красную Мальборо и запить горькой бодягой, именуемой итальянским кофе. Ване нравится каждая татуировка на слишком тощем для мужика теле. Ване нравится, когда Мирон откидывается спиной на кровать, тяжело дышит после горячего секса и держит между своими татуированными пальцами сигарету, чтобы затянуться слишком по-блядски, подмигнуть лукаво и снова ухватиться рукой за евстигнеевский член. Как в блядском треке блядского Мирона. Ваня любит снимать Мирона на свою камеру в три часа ночи, когда в квартире источником света остаётся только фонарь с аллеи на улице. У Мирона на таких снимках зачастую одна половина лица темная, вторая — отдает золотистым светом; в такие моменты у него в глазах отражаются жёлтые искры, мешаются вместе с тем настоящим лисьим лукавством и хитростью. — Мирон, ты похож на гадкую изящную полярную лисицу, запрыгнувшую в снег. Говорит Ваня, когда Мирон не изящно и не по-девчачьи стоит на балконе, облокотившись на бортик, оттопырив тощую жопу. Так удобнее. Ваня бьёт по бледной ягодице, сжимает огромной рукой, мнёт так, чтобы было больно, чтобы Мирон удовлетворённо зашипел своё «суууука» и через пару минут попросил выебать прямо на этом ебаном балконе. Ваня берёт его грубо, загнув раком, без подготовки и дурацких фруктовых смазок из секс-шопа — они ебались полчаса назад, у Мирона дырка воспалённая и разъебанная, он шипит и извивается, когда Ваня входит одним слитным движением. Ваня уже на подсознательном уровне зависим от Мирона так, что здесь ни один блядский «наркологический центр лечения нарко-игро-алкогольно зависимых людей» не поможет. Ваня, наверное, любит Мирона, потому что иначе невозможно объяснить чёртовы синяки-засосы-укусы на шее, как собственное клеймо «моё», нельзя по-другому объяснить, почему Ваня терпит его заебы, депрессию, острые маниакальные фазы, когда Мирону хочется ебаться едва ли не двадцать четыре на семь и кататься по миру, чтобы «узнавать новое и развиваться». - Блять, сука, заебал быть таким идеальным. Говорит Ваня, когда Мирон дрожит от оргазма, как девчонка во время сквирта, дёргает конечностями подобно выброшенной на берег рыбке, сжимает руками простынь и зарывается ебалом в подушку. Ваня трахает его, на последних толчках совсем срываясь: вжимая телом в постель, опираясь на руки, ебёт грубо, глубоко, пока член после оргазма ещё стоит. У Мирона по бедрам течёт смазка и сперма из задницы, дыхание такое, словно он астматик и сейчас сдохнет от нехватки кислорода, пока кончики пальцев на руках прошивает колючей приятной судорогой, а на ногах невольно сжимаются. Ваня падает на кровать рядом, улыбается счастливым дураком, и понимает, что так ахуенно ни с кем не было: ни Ани, ни Насти не заменят этого пронзительного и по-доброму колючего взгляда. У Вани сердце щемит, когда эта ебаная мессия, не отошедшая от оргазма, лежит напротив, улыбается своей гадкой полуулыбкой, а потом просит покурить. Переворачивается лениво, несуразно на спину и суёт себе в губы сигарету. Поджигает теми же дрожащими пальцами. — Хуй ты поспишь этой ночью, я же обещал. Дай мне на перекур десять минут. — Решил побить рекорд и кончить за ночь семь раз? Развиваешься. Это был пятый. У Мирона голос хриплый, он говорит на выдохах, чтобы снова затянуться крепко сигаретой. У него, откровенно, никаких сил больше нет, всё тело ноет приятной болью, в голове ни одного осадка — туман рассеивается. Он лезет на бедра Вани, тянет никотин в лёгкие последний раз второй сигареты, опирается на предплечья по обе стороны от чужой головы и целует. Обдаёт сначала дымом губы Рудбоя, а тот послушно эту горечь в себя втягивает и сам засасывает, пока руками разводит мироновские ягодицы, щиплет нарочно, и жмёт ближе к себе. У него опять стоит. - Блять, Мирон. Блять. Соси теперь. Ваня стонет как девочка, которую трахают трое негров во все щели, когда Мирон просто усаживается между его ног и ведёт ладонью по вставшей плоти. Задевает большими пальцами головку, давит на щёлочку уретры, размазывая смазку по стволу. У Вани перед глазами яркие звёздочки, он губы кусает, просит взять в рот, но Мирон, сука хитрая, только сильнее надрачивает рукой и смеётся тихо. Ваня толкается бедрами в эти ладони, выгибается сам в пояснице, потому что невыносимо для него всё это. Мирон нарочно ногтем проводит от основания до головки, задевает уздечку — Ване хватает. Он кончает в чужую ладонь, а потом наблюдает из-под растрепанной нависшей чёлки, как Мирон показательно слизывает сперму с длинных пальцев и дергающегося от оргазма члена. Ваня признается однажды Порчи, что влюблен в мужика. В Мирона. Просто, мол «прости, бро, твой друг пидорас и ебет в жопу мессию русского хип-хопа» чисто на русском, а Дарио, блять, понимает только «ебет» и «хип-хоп». Он первым делом выучил маты, оставленные Ваней ему на листочке после первого знакомства, и забавно коверкает имя "Мирьон". Ваня однажды от Мирьона получил пизды, когда во время общей репетиции Дарио внезапно заговорил по-русски. Ваня от Мирона зависим, наверное, так же, как наркоман от очередной дозы дезоморфина, сваренного рано утром в притоне. Ваня вводит инъекцию себе добровольно под кожу, выжигает сердце вместо вен, с каждым днём употребляет всё больше и больше, словно стремится однажды передознуться. Мирон снова курит, стряхивая пепел в пепельницу, стоящую прямо в скомканной почти что в комок простыни. Ваня обхватывает его поперек груди рукой, приподнимается на локте и целует в мокрый от пота висок. У Вани, честно, совершенно нет сил ебаться дальше, но хочется пиздец как. Хочется, потому что рядом именно Мирон. Ваня ебёт Мирона лениво, медленно, уложив на бок, придерживая ногу под коленкой. У Мирона тоже элементарно нет сил, ему теперь хочется ласки. Он перекидывает случайно пепельницу, утыкается клювом во влажную подушку и громко, тяжело дышит. У Вани перед зажмуренными глазами яркие искорки и салюты, когда Мирон хватает его за бедро, сам старается поддаваться навстречу медленным дразнящим толчкам и просит сильнее. Ваня ведётся. Мирон — его собственный убийственный наркотик, который однажды доведет до крышки гроба. Ваня кончает на покрасневшую от ударов ягодицу, игнорирует ворчания, что, блять, вообще-то в душ нужно, потому что нет, сука, не нужно. Они сегодня там трахались. — Сука ты, Евстигнеев. От тебя жопа болит. Член себе не стёр? — Завались, мудила. Тебе же понравилось. На часах шесть утра, Мирону и Ване через четыре сваливать на студию. Ваня не спит, потому что твиттер и оладьи утром для своей комнатной мессии значительно важнее; он прижимает Мирона к себе и целует колючую макушку. Ване кажется, что в этой грязной скомканной постели и общих личных фотографиях не для всех — настоящая любовь. Ване кажется, что это на всю жизнь — настолько сильно эта еврейская сука засела в сердце. Ване кажется, что это ебаный конец, когда на следующий день Мирон приводит на студию Дмитрия Хинтера. Ване кажется, что его мир рушится на осколки, ранит ими и изрезает всё изнутри. Ваня небрежно бросает на диван журнал с голыми бабами, на Диму — полный злости взгляд, накидывает на плечи спортивную кофту и быстро сваливает, бросив небрежное «Храмов объебался спидами, нужна помощь».