Чёртовы проказы

— Давай, Сёмушка, очнись, — шептал встревоженно Федька, похлопывая своего человека по щекам. — Горюшко ты моё луковое.       Долго Сёма в себя не приходил. Уж давно за двенадцать ночи перевалило, а он все лежал без чувств. Совсем плох он был, бледен, дышал слабо. Уже и чёрт грешным делом думал, что вот-вот представится Сёма всевышнему, а душа его, так и не проданная тёмным силам, улизнёт — не поймаешь.       Очнулся Сёма тогда, когда хворь колдовская, которую он в себе держал, сама ослабла и прочь сгинула. Открыл он глаза и увидел над собой встревоженную физиономию Федькину. Вот уж диво… И чего ему, бесу, тревожиться-то? — Я уж думал, что ты тут помрёшь сейчас. Куда тебя на этот раз занесло, друг мой любезный? Я так понимаю, ты от хвори кого-то умудрился излечить?       Сёма не спешил отвечать. Кое-как уселся, огляделся, а потом ладонями лицо потёр, потихоньку вспоминая, что с ним произошло. А когда припомнил… — Не дождёшься. Марыську тащи сюда. Быстро, бесово отродье, иначе сам за ней пойду, — велел Семён, взглянув на чёрта, а тот перечить даже не посмел. Удивился только, но сразу исчез, чёрной дымкой растворившись. Пока Сёма поднимался с пола, чтобы сесть за стол и подпереть рукой тяжёлую голову, бес явился на кухне снова, визжащую Марыську за локоть удерживая. Приволок её прямо в пижаме жёлтенькой с рисунком из маленьких сов. Видать, из постели её вытащил. — Пусти меня, чертила окаянный, сейчас же! Чего ты меня сюда притащил? — А ну не ори, — прервал Семён её возмущённый писк. Марыська испуганно замолкла, притихла, голову в плечи втянула. Видать, что-то в Сёме в этот раз её напугало. — Чтобы я твои вот эти вот мерзкие куколки нигде больше не видел, понятно? — продолжал он меж тем. Марыська, чуть осмелевшая, нахмурилась, обиженно щёки надула. — А-а. Так это ты, получается, Оленьку выручил? А я думала… Да уж, кто бы сомневался.       Чёрт, проспавший все события на печи, выглядел крайне обиженным из-за того, что никто не считает нужным ввести его в курс дела. — Я не понял… — начал он, но Сёма выставил палец, призывая замолчать. — Ну-ка цыц. Не с тобой разговор.       Федька надулся, как мышь на крупу, но замолк, а Марыська оскорблённо вырвала свой локоть из хватки чёрта и скрестила руки на груди. — Раз ты мне не помог соперницу устранить, то я и сама прекрасно справлюсь! А ты мне не мешай, понял?       Сёма закипел, кулаки от злости стиснув. Ох, так и дал бы леща в строго воспитательных целях. Но удержался, встал со стула, девушку за руку дёрнул и на своё место усадил. — Ты понимаешь, ты человека чуть не убила. Насмерть. Ни за что, ни про что! Всё тебе пиздахаханьки, хоть что-нибудь серьёзное иногда приходит в твою пустую голову?       Марыська обиженно смотрела на Сёму, который её отчитывал, не знала, чем ему ответить, нахмурилась и недовольно сжала губы в тонкую полоску. — Классное какое слово — «пиздахаханьки», — заявил чёрт, но быстро замолчал под строгим взглядом Семёна, рукой на всех махнул и на печь полез. — Она у меня парня увела! — пискнула Марыся, созрев с ответом на вопрос. Сёма тяжело вздохнул. — Ёб твою мать, девонька. Во-первых, парнем твоим Дениска ни дня не был, — начал он возражать, объясняя едва ли не на пальцах. — Во-вторых — Оля знать не знала, что у тебя на него такие серьёзные планы. — Да хули с неё взять, коли ума нету? — насмешливо протянул с печи чёрт, глядя на Марыську. — Да ты заткнёшься сегодня, рогатый, или нет? — Все, молчу.       Марыська разревелась. Этого Сёма не ожидал, не хотел и отродясь вообще не любил, когда девчонки плачут. Сразу не знаешь, куда себя девать и что делать. Так и в этот раз. Растерянно вздохнул он, руки в бока упёр и стал просто ждать, пока Марыська не успокоится. Та носом хлюпала, слезы по щекам размазывала, что-то неразборчиво подвывала себя под нос и униматься не собиралась. Семён не вытерпел. К чёрту повернулся, за собой его жестом позвал и в сени вышел, дверь прикрыв, когда Федька шмыгнул за ним. Марыся, притихнув, проводила их обоих удивлённым взглядом. — Давай, рогатый, ищи этой бестии упрямой чёрта какого-нибудь, как собирался. Не хочу я с ней нянчиться, — устало вздохнул Сёма. Федька к двери спиной прижался и пожал плечами. — Ты же против был. — Сама разберётся. Вон какая хитрожопая выискалась. Ты посмотри на неё! В поле ветер, в сраке дым, блядь. — Делов наворотит, — возразил бес. С чего бы это, подумал Сёма, ему об этом волноваться? — Не наворотит. Ты его сперва сюда позови. — Эх, попробую. Есть один товарищ на примете, — протянул Федя и исчез. Не было его где-то с минуту, а потом он явился, притащив с собой своего собрата-чёрта. Иных чертей Сёма так близко не видел прежде. Этот разительно отличался от Федьки, разве что ростом был чуть ниже, а так весь рыжий, конопатый, ушей за курчавыми волосами не видать. Чуть-чуть рога видно было — торчали, закрученные, как у барашка. Хвостик короткий, а глаза ярким красным блеском отсвечивали, светились в лёгком полумраке сеней. Потешный, в простой одежонке. — Опять недоросль рогатая. У вас что, в вашем племени, нормальных чертей не водится? — искренне удивился Сёма. — Одни полупокеры коротенькие. — Ну вот чего ты сходу оскорблениями сыплешь, а? — обиделся Федька и друга своего за локоть придержал, чтобы смыться не успел. Ишь, ранимые какие. — От меня шо надобно? — подал голос чужой чёрт. — Ладно. Это Гринька Куцый, — представил Федька своего приятеля. — Говори ему сам.       Сёма снова перевёл взгляд на чужого чёрта. — Ученица нужна? — спросил он сразу, прямо. А чего ходить вокруг да около? — Способная? — поинтересовался Гринька, поскрёбывая затылок свой кучерявый. — И способная, и дотошная, и зловредная, и души не жалко. Как вы любите. — Ну… Тогда шо б нет? — пожал плечами рыжий чёрт. — Вот и славно. Только вот что… Ты, Федька, возьми своего друга и Дениса ему покажи. Только тихо. — Зачем? — не понял Федя. — Надо. Давай, вперёд. Только не спалитесь, оболтусы.       Федя фыркнул своенравно, схватил своего рыжего друга за плечо да вместе с ним исчез. Пока их не было, в дверь из дому Марыська начала ломиться что есть силы. — Эй! Ты там вообще? Ты куда пропал? — заголосила она, постукивая кулаками в дубовую дверь. — Ну-ну, не скули! Сядь, жди, сейчас вернусь, — ответил ей Сёма. За дверью всё стихло, а через минуту с небольшим вернулись черти. — Увидел? — спросил Сёма у Гриньки. Тот подтвердил, кивнув. — Поглядел. — Продемонстрируй. Обратись им.       Рыжий низенький чёрт с конопушками исчез, а на его месте Денис возник. Вот как есть он, не отличить. Такой же чернявый, коренастый, крепкий, гоповатого вида, даже зубочистку во рту пожёвывал в той же манере. Не признать бы в нём чёрта, кабы не хвост с рогами. — А ты чего это задумал? — недоумевал Федька. Сёма не ответил, дверь приоткрыл и шепнул чужому чёрту: — Рога с хвостом убери.       Тот послушался и зашёл следом. У собиравшейся было возмутиться Марыськи загорелись глаза. Она вскочила со стула, глядя на, как она думала, Дениса, смущённо край пижамной футболки затеребила. — Ой. А ты чего тут делаешь? Ты зачем его, Сёма, позвал сюда, придурок?       Несчастный чёрт молчал, не понимая, зачем его сюда бросили и не объяснили, где верх, где низ и что от него хотят. — А ты разве не видишь, что это не Денис? — спросил Сёма, руки на груди скрестив. Марыся недоверчиво наморщила лоб. — А кто же ещё? Ты дуру зачем из меня делаешь? — Давай, чертила, покажи себя, — кивнул Семён чужому чёрту, а тот явил свою суть, махнув коротким обрубленным хвостом и на голове рога вырастив. Сохранился только денисов облик. А Марыська так и села, охреневшая от такого расклада. — Не Денис. — Ну, а я о чём? Коли ты разницы не видишь, на кой-тебе оригинал-то сдался? Вот этим и довольствуйся, он же тебе и учителем будет. Только есть условие одно, — предупредил Сёма. — Какое? — заинтересовалась Марыся, глаз от чёрта не отлепляя. — Ты Дениса с Олей в покое оставь. И вообще, прекрати тут в селе бесоёбить.       Федька, когда разобрался в чём тут дело, вздохнул тяжко, рукой на всех махнул и опять на печь ушёл. Гринька себе под нос фыркнул и руки на груди скрестил. — Я ожидать-то не привычен. Или быстрей соображай, или до свидания.       Марыська вскочила к нему навстречу, но Сёма ей путь преградил. — Условия. — Да-да, не буду бесоёбить. Обещаю. Никому зла не сделаю, — обиженно буркнула она, а потом плечом Сёму пихнула. — Отойди ты уже, ну. Надоел, хуже горькой редьки…       Подскочила она к чёрту, со всех сторон его оглядела, а потом протянула ему руку ладонью вверх. Тот её без слов понял, достал из ниоткуда, как это черти умеют, ножик острый, полоснул ей по ладони, а потом и себе, и пожали они друг другу порезанные руки, смешивая кровь. С печки послышался громкий, очень выразительный вздох, завистливый даже. Сёма не понимал, что за действо перед ним развернулось, но уже нутром чуял, что недоброе оно. И думал, не беды ли он натворил. — Ладно, Куцый, должок я тебе отдал, — буркнул Федька, обращаясь к Гриньке, а тот закивал, рассматривая Марыську. — Ну всё, дивчина, ты теперича моя, я тебе службу служить буду. А как помрёшь — так мне душа твоя. — Да ради бога, — махнула рукой Марыська, а черти дружно поморщились и хвостами забили. Та поняла свою оплошность, что боженьку вслух при бесах помянула, да рот прикрыла. — Ладно. А теперь — до свидания. Брысь отсюда оба. И чтобы была тут тише воды да ниже травы, — напомнил Семён. — Да поняла, поняла, — закивала она, а потом на Гриньку глянула. — Неси меня домой. Только тихо, там батька спит. Айда, — позвала она чёрта своего, за руку его взяв. И оба прочь исчезли, ни следа от себя не оставив. Семён вздохнул тяжело, дверь запер и присел на стул. — Стало быть, душу она ему свою заложила, заёба грешная. Уж не хуже ли я сделал? Я думал, он с ней даром какое-то время повозится, а они вон… — с сомнением протянул он, стараясь откреститься от мысли, что сам девчонку в руки чёрту сунул. — Заложила. А даром, Сёма, только на хуй за амбаром. А за остальное платить надо, — поучительно произнёс Федя, с печи слезая, рядом сел и помрачнел. — Только у нас с тобой это не так работает, блин. Когда ж ты уже соизволишь душу свою мне продать? — А если убьёт он её до срока? Изведёт? — спросил Сёма, игнорируя вопрос. Федька расхохотался. — Эту? Изведёт? Да я если б знал твою задумку, в жизни бы этого бедолагу не привёл! Поминай теперь, как звали. Это она его изведёт, окаянная. Так он намается с ней, что и душа её наградой не будет казаться, — посмеиваясь, ответил он. — Что до волнений твоих… Нет, не может чёрт своего хозяина извести раньше времени. Сколько человеку свыше отмерено — столько тот и проживёт, а чёрту, которому он душу продаст, и руку на своего хозяина поднять не можно будет.       Сёма не был спокоен. Но до того он устал, что просто мысленно послал всё лесом. Он, в конце концов, взбалмошной девчонке не указ. Та чуть тяжкий грех убийства на душу не взяла, глазом не моргнув, а он тут о её душе печётся. — Как же ты хворь чужую вылечил, Сёма? На себя её всю взял? — начал допытываться Федя, поставив перед ним кружку чая. — На себя. Ох и лихо было. — Ну так ещё бы. Порча — она такая. Однако ж, есть более действенный и безопасный для тебя метод, — сказал бес и хитро улыбнулся. Сёма угрюмо посмотрел на него, отпил чая и покачал головой. — Знаю, что ты скажешь. «Продай душу — всё узнаешь», да? Хренушки. — Ну-у, — жалобно протянул бес. — Ты гляди, девчонка сопливая не устрашилась, а ты боишься. Ну продай душу, Сём. — А поебаться тебе не завернуть? — хмыкнул Семён. Чёрт растянул губы в лукавой улыбке. — А-а, хитрожопый, знаешь, как тему грамотно переводить. Ну заверни, коли не шутишь.       Сёма вздохнул, чай молча выпил, а чёрт от него так до самых петухов и не отставал, благо, совратить все равно не успел. Пожелал думать, что не получилось, потому что Сёма после порчи слаб, этим себя утешил и со спокойным сердцем исчез восвояси. Семён спать улёгся, а сам ворочался в постели, всё думал да гадал, как там Ольга, не стало ли ей хуже. Подумав, что давно бы узнал, случись что плохое, он успокоился и уснул.       Время с той поры махом пролетело, конец декабря за окном замаячил. Ольгин день рождения семья её позже отметила, после того злополучного дня, а сама именинница вновь позвала тех, кого хотела рядом видеть. Марыськи в компании ребят Сёма больше не видел. И то ладно.       Под вечер собрал Семён рюкзак в дорогу и на станцию пошёл. К матери, как и планировал, в город поехал на новый год, поэтому даже не заморочился с тем, чтобы ёлку нарядить или холодильник запасом еды забить. К чему это всё, коли дома его не будет? Чёрт о его планах давно знал, так что Сёма даже не потрудился записку ему оставить. Ещё засветло сел он в поезд и всё ехал, пока не стемнело. Плацкартом ехал, да ещё и не один — снизу обе полки занимали две шумные тётки-тараторки с кучей баулов. Казалось бы, настал момент тишины, когда они уснули, натрудив языки долгими разговорами. Задремал и Сёма под мерный стук колёс, отвернувшись наверху к стене и подогнув ноги, как вдруг зашуршало рядом. Приоткрыл он глаза, повернулся, вглядевшись в полумрак, а на полку к нему начал лезть кто-то. — Привет, Сёмушка. Без меня хотел уехать? — раздался знакомый озорной шёпот. Сёма чуть затылком об стену не шарахнулся, когда чёрта узнал. На полке и без него места критически мало, а он, шельмец, ещё рядом уместиться норовит. — Ты что, ёб твою мать, покоя мне и тут не дашь? — рассержено зашептал Семён и упёрся рукой в голову Федьки, толкая его назад. — А ну слезь, придурок. — Что, на комфортное купе у тебя средств не хватило? — проворчал в ответ Федя, а потом отошёл в проход. — Ну-ка, пошли за мной. Хватай свою сумку, — велел он. Сёма вздохнул, на полке сел, согнувшись в три погибели и тихонько слез. Сумку с верхов достал, куртку с вешалки снял и побрёл за бесом сквозь ночной вагон, уклоняясь от чужих ног, курток и сумок.       Бес увёл его за собой в другой вагон, поманил за собой по узкому коридору купейного вагона, а потом толкнул одну дверь и шмыгнул туда. — Вот, тут оно получше будет. Падай, — распорядился он и уселся на мягкое сиденье. — Мне, во-первых, абсолютно до фонаря, в каких условиях ехать, а во-вторых — места могут быть заняты, тупая твоя голова.       Доводы Сёмы были чёрту как горох об стенку. Он вытянул ноги, довольно сложил руки на животе и улыбнулся. — Да и похер. Вообще, Сёма, ты мог бы просто попросить меня перенести тебя. Уже через секунду был бы у дома своей матери. Но, раз уж мы едем, ехать будем в комфорте, — заявил он, а неприятности не заставили себя ждать — в купе заглянула тучная, сонная проводница и сразу же нахмурилась, глядя на чёрта. Само собой, не наличие рогов и хвоста её возмутило — их Фёдор давно убрал, и даже оделся по-зимнему тепло. Нет, возмущало её другое. — Вы на какой станции сели, молодые люди? Немедленно предъявите ваши документы и билеты, — потребовала она, зайдя в купе и прикрыв за собой дверь. — Добрейший вечерочек, уважаемая, — расшаркался бес и полез во внутренний карман своего пуховика. Сёма вздохнул и откинулся на спинку сиденья. Сейчас этот шельмец что-нибудь выдумает, не зря он всё это затеял. — А вот и документики.       Чёрт протянул ей две сложенные картонки размером с паспорт, из которых торчали по одному тузу крестовой масти. Проводница взяла это в руки и вытащила карты. — Это трефовые тузы, — возмутилась она, и по лицу её было ясно — шуток она не любит. К картонкам, которые играли роль паспортов, у неё, видимо, претензий не было. — Мне что, охрану позвать? Полицию?       Чёрт сделал страшно озадаченное лицо. Сёма, устав наблюдать весь этот театр, вздохнул и спрятал лицо в ладони, потирая сонные глаза. — Что? И правда тузы… Как же это вышло… — засуетился бес, пошарил в кармане и достал два пиковых туза. — Вот, дичайше извиняюсь.       Проводница взяла карты, придирчиво изучила, досконально осмотрела мнимые паспорта, надорвала тузам краешки, словно то были билеты, иа потом вернула всё это чёрту. — Шутников развелось, как собак нерезаных, — проворчала она. — Счастливого пути.       Про то, что у Сёмы несколькими часами ранее она уже проверяла билет в плацкарт на верхнюю полку, проводница даже и не вспомнила. Чёрт, заморочивший несчастной голову, рассмеялся, как только она вышла, а потом бросил на пол крестовых тузов. — Терпеть не могу эту масть. Всегда в фокусах подводит. — На то он и крест, чтобы тебе мешать, — хмыкнул Сёма. — Твоя правда, — протянул бес, стащил куртку и остался в своей излюбленной тельняшке. — Ну? Что делать будем теперь? — Не знаю, как ты, а я спал и собираюсь продолжить спать, — проворчал Семён, но не согласиться с тем, что теперь спать будет комфортнее, не мог. Теперь хотя бы ноги влезут и карабкаться на тесную полку не надо.       Чёрт с планами Семёна был не совсем согласен. — Как спать? — Лёжа. — Я думал, что мы в карты поиграем. А? Нет? Смотри, можем и выпить, а закусить оно само найдётся. Не каждый день дальним рейсом катаемся. Поезд, ночь… Романтика, — протянул Федька. — На хую два бантика, — проворчал Сёма, которому пора бы уже и привыкнуть, что чёрт ему всегда все планы рушит, да что-то как-то и не получается. — Романтика ему, блядь. Мне четыре часа ещё ехать, я отдохнуть хотел. — Вот как приедешь, так и отдохнёшь. А пока вставай и пошли, — велел он, вскочил и схватил свой рюкзак с сиденья. Рюкзак, видимо, только что и появился — до того момента нечистый без ноши был. — Пошли, там через два вагона дембеля домой едут. Вот кто веселиться умеет. Мы к ним под шумок подсядем, — поделился планами Фёдор.       Сёма тяжело вздохнул. Дембеля по соседству — это хуже, чем цыганский табор. По себе знает, сам домой со срочной службы поездом четыре дня ехал. Так с товарищами кутили, что вспоминать стыдно.       Болтливый чёрт подход к трём солдатам сразу нашёл — выложил на стол две бутылки водки, закуску и пачку хороших сигарет. Приняли их с Сёмой, как родных, а всем проводницам Федька будто глаза отвёл — в упор они не видели, что за разгул у них под носом творился.       Служивые оказались ребятами весёлыми. Сёму, давно старавшегося лишний раз горькую не пить, с чёртовой помощью уговорили хлопнуть пару-тройку стаканов в честь праздника наступающего, так что последующие четыре часа прошли навеселе. Побряцали на гитаре по очереди, побазарили душевно о жизни, о девчонках, о службе, разузнали друг о дружке, кто где служил, партию-другую в карты сыграли. Федька анекдоты смешные травил без конца — один похабнее другого, — да рюмку за рюмкой в себя опрокидывал, а водки в бутылке не убавлялось, но замечал это чудо только Семён, будучи наиболее трезвым из всей лихой компании. В конце концов, перед самым приездом на нужную станцию споил чёрт солдат окончательно. Вырубились бойцы, Федька резво, будто водяру и не хлестал вовсе, вскочил и куртку натянул. — Ну вот, хорошо ж посидели. Не возьму я в толк только, чего ты не пьёшь лишний раз, Сёмушка. Вон какой весёлый делаешься да разговорчивый, загляденье просто. — Болеть потом не люблю, — ответил Сёма, уже чувствуя, что настигнет его утром несладкое похмелье.       Ну вот. Обещался к матери на праздник приехать, называется. Вот и придётся завалиться к ней в таком виде. Впрочем, Сёму это не сильно расстроило. Расстроило бы, будь он трезв, а пьяному всё до фонаря. Потому-то, может, сильно и не пил Сёма лишний раз.       Сошёл он на своей станции, а Федька рядом спрыгнул на перрон и холодный ночной воздух полной грудью вдохнул, а после прикурил. Сёма курить не стал — в поезде, пока ехал, накурился досыта, в нарушение всех правил. — Ну вот, в городе петухов нет. Надо мне самому угадывать, когда до следующей полуночи пропадать. Думаю, с минуты на минуту уже и можно, — сказал нечистый, а потом руки к Семёну протянул, шапку ему на голове поправил и воротник куртки повыше застегнул. Сёма холода всё равно не чувствовал, так что ему было похер. — Если я до дома не дойду и меня менты примут, я с тобой пить больше никогда не буду, — вздохнул он, глянув на Федьку. Тот добродушно улыбнулся. — Не примут. Ты на них вот так же смотри, как на меня, когда я тебе спать не даю, они тебя за версту обходить будут, — посоветовал бес, рассмеялся и растворился угольной дымкой. Хоть и у всех на виду исчез, а всё ж никто, кроме Сёмы, этого не видел.       На перроне было светло, поезд собирался стоять ещё полчаса, прежде чем дальше ехать. Вокзал, украшенный к новому году, мерцал гирляндами, хвастался наряженными ёлками. Сёма рюкзак получше перехватил и пошёл прочь, прилагая максимум усилий, чтобы походка не была сильно шаткой. Здесь, в городе, было ощутимо теплее. Не в сравнение с деревней температура. Большой электронный термометр на стене вокзала показывал жалкие минусовые девять градусов. В деревне-то сейчас если минус двадцать девять, и то хорошо. А уж если за тридцать — то вообще беда. А снега кругом было мало. Почищенный, лежал он грязными кучками по углам у зданий, ожидая, когда его соскребут и вывезут.       Со странным чувством шагал Сёма по родному городу, часто выдыхая бледные клубки пара изо рта. Ровным счётом ничего здесь не поменялось с тех пор, как он уехал. Кроме, само собой, времени года. Вновь в относительной близости были те, от кого он хотел и старался держаться подальше. Свернуть, к примеру, сейчас на следующем перекрёстке налево, пройти два квартала — и можно уткнуться в многоэтажку, в которой живёт Софья. Это то, о чём Сёма старался забыть, да и забыл уже вроде, как ему думалось. А из подсознания оно не уходит. Благо, Семён не страдал манией надоедать бывшим пассиям в нетрезвом состоянии, так что никуда не свернул. Он пришёл на стоянку таксистов, понимая, что не осилит пеший путь в другой район в таком состоянии. Подойдя к первой же машине, он постучал в окно и озвучил таксисту адрес. — За косарь повезу, — отрезал таксист, попивающий крепкий кофе. — Косарь? Тридцать первое только завтра, а ты уже по новогодним тарифам возишь, дядя? — возмутился Сёма, а потом понял, в чём дело. Видимо, бомбила его за приезжего принял, вот и решил содрать деньжат. — Не нравится — иди пешком. — До туда отродясь больше трёх сотен не брали, ты чё? — А ты дохрена местный, что ли, чтобы знать? — нахмурился бомбила. — Я тебе, бля, ещё и прописку показывать должен?       Мужик шмыгнул носом, пошевелив густыми усами и стаканчик из-под кофе из окна прямо под ноги Сёмы выкинул. Н-да, ничего в этом городе не поменялось. Люди те же, манеры у них те же. — Ладно, садись, за пятьсот отвезу. За триста давно не возят, триста пятьдесят сейчас, — проворчал водила, и, не успел Семён задать ожидаемый вопрос по поводу лишних ста с полтинником рублей, как мужик добавил: — тебе накинул, потому что ты бухой, как псина.       Возразить было нечего, так что Сёма пожал плечами. — Хрен с тобой, поехали.       Дорога домой, обычно долгая от вокзала, в этот раз была быстрой. Водила лихачил — дорога в такую рань была ещё пустынной. Да и Сёма периодически вырубался, чувствуя, как хмельное состояние плавно перетекает в похмелье. Когда водила затормозил у нужного подъезда, Сёма сунул ему пятихатку в руку, вышел из машины и присел на лавку у дома, прикурив. На часах пять утра с небольшим, мама ещё спит. В окнах многоэтажек тут и там гирлянды моргают, кое-где видно ёлки. В школьное время это всё вызывало ни с чем несравнимое чувство. Сейчас — никакой атмосферы, никакого настроения. Сёма безразлично смотрел на гипнотизирующий свет оконных гирлянд, меняющих цвета, а потом бросил в сугроб окурок и встал, чтобы найти ключ от домофона.