Чёртовы проказы

      Наступивший декабрь щедро засыпал деревенские улочки свежим хрустящим снегом. Не по колено, конечно, намело, но необходимость очистить двор и тропинки появилась. Чем холоднее становилось, тем чаще Семён думал, что поездка к матери на новогодний праздник будет очень кстати. Собираясь сюда весной, Сёма взял с собой не так много теплых вещей, и обходиться теперь парой свитеров и не сильно плотной ветровкой было сложновато. С обувью тоже все было не так просто. Можно было, конечно, и дальше носить армейские ботинки. А что? Обувь надежная, крепкая. Вот только не сильно теплая. Но Сёма нашел выход и очень кстати купил на маленьком воскресном базарчике валенки. Эту обувку носить было проще — ноги сунул и иди. Тепло, удобно и никакой возни со шнурками. Так что ботинки отправились в шкаф ждать весны. А вот еще пару-тройку свитеров и куртку потеплее лучше было бы привезти из дому. Зима обещает быть суровой. Иной зимы, как говорили местные, у них тут и не бывало.       Чем ближе была середина декабря, тем сильнее деревню заваливало снегом. На седьмой день противного мелкого снегопада чистка тропинок на кладбище уже казалась делом бессмысленным, напрасно тратившим силы. После очередной такой смены, промахав лопатой полдня, Сёма грелся дома у печи, развесив около нее промокшие от снега штаны и рукавицы. Рядом, подошвой к печному заслону, лежали валенки, а Сёма отколупывал с них еще не успевший растаять снег, скатавшийся в комочки на шерстинках. На улице люто завывало, кухонное оконце тихонько позвякивало после каждого порыва ветра, но полено, которое дал чёрт, делало свою работу на славу: неистовый жар теплился у самой печи, расходился уютным теплом по дому, грел даже в самых дальних уголках крайних комнат. Отогревшись, Семён налил себе кружку горячего чая и сел за стол, бросив взгляд на лежащего на печи кота. — Между прочим, твоя сегодня очередь посуду мыть, — напомнил он чёрту, а тот лениво дернул кисточкой хвоста, зевнул широко, сверкнув розовой пастью и белыми клычками, перевернулся на спину и потянулся, выпуская когти из всех четырех лап. Он не волновался пока о своих обязанностях — до полуночи еще далеко. Да и волноваться-то было не о чем. Федьке стоило, грубо говоря, хлопнуть да топнуть, чтобы вместо грязной посуды на столе блестели чистые тарелки, с пола исчез весь сор, а на плите стоял недурственный ужин. Сёму это сначала задевало. Немного нечестным казалось, что ему нужно пахать по-человечески, а бесу достаточно пальцами щелкнуть. Но то было проявление зависти, а ей Семён старался не поддаваться. Да и в целом успокоился, когда узнал, что Федька только со своей бесовской силой ладно управляется, а как взялся однажды посуду руками помыть, так тут же трех тарелок как не бывало. С тех пор Сёма с делами ежедневными вручную управляется, а Федька — ворожбой.       Час оставался до полуночи, лениво мурлыкал кот на горячей печи. Чай в кружке у Сёмы долго не остывал, а сам он читал книгу, вытянув ноги на диване. Увлеченно читал, залпом — не замечал, как плывут минуты. Но услышал, как хрустит под подошвами чьей-то обуви свежий снег во дворе. Встал с дивана, книгу отложил и зашагал к выходу, в сенях накинув на плечи прохладную ветровку. А как открыл дверь — так хорошее настроение пропало. Словно ветром сдуло. — Привет, — поздоровалась Марыська, топчась на крыльце в громадных валенках, что явно были ей не по ноге. — Двенадцатый час, — хмуро уведомил ее Сёма. Принесли черти, что называется. Повадилась теперь ходить, настырная мелюзга. — Ну пусти, я на минутку!       Семён тяжело вздохнул и отступил, чтобы пустить непрошеную гостью в дом. Марыся валенки от снега обстучала и шагнула за порог. — По какому бы делу ты ни пришла, помогать тебе я не стану, — предупредил Сёма. Зайдя в дом, он глянул на часы, а потом на Марысю. Без десяти двенадцать, скоро явится бес. Но прятать его от нее бессмысленно, если она его уже видела.       Гостья, не нуждаясь в приглашении, уселась за кухонный стол, расстегнула куртку и скинула капюшон. — У меня не получается приворот на яблоке, — пожаловалась она, не став ходить вокруг да около. А потом еще и пригоршню конфет из вазы ссыпала в карман. Кот на печке вздорно фыркнул. — Так. — Сёма присел напротив. — Объект твоего внимания половинку съел? — Съел, — качнула головой Марыська, и снова этот ее бубон на шапке скакнул из стороны в сторону. — А ты съела?       Марыська закатила глаза. — За дуру-то не держи. Съела.       У Семёна вопросы кончились. Он не знал, почему не сработало. Учитывая то, что даже чёрт подтвердил, что такой способ приворота есть, все должно было получиться. Разве что… — Значит, он уже в кого-то влюблен. И это явно не ты, — заключил Сёма. Марыся посмотрел на него недоверчиво, фыркнула и покачала головой. — Не-ет. В кого он может быть влюблен? — А мне как знать?       Гостья притихла, полезла в карман, достала конфетку, развернула и пихнула за щеку, фантик бросив на столе. Похрустела, невидящим взглядом сверля окно, а потом вздохнула. — Очевидно, ты мне не поможешь соперницу отвадить? — Не помогу, — категорично покачал головой Семён. — Ну Сёма! — Не канючь. Тебе что, парней в деревне мало? Да ты хоть вырасти сначала, потом о любви думай, — посоветовал он. — А ты меня не учи, — огрызнулась Марыся, а потом вздохнула. — Ну и где тут нормальные парни? Или женатые все, или бухают. Или страшные, словно черти. — Так, я бы попросил! — раздался голос с печи. Сёма никак не отреагировал, а Марыська аж подскочила на табуретке и побелела, увидев чёрта. Тот потянулся сладко, свесил ноги вниз и спрыгнул на пол. — Я дико извиняюсь. Не словно черти. Словно судный день, — поправила себя Марыся. — Так-то.       Федька подсел к ним за стол, конфетницу подальше от гостьи отодвинул, а потом на Сёму уставился. — Я могу научить, как отваживать соперников в любовных делах. Хочешь? — Не хочу. — А я хочу, — осмелела Марыська. — Тебя учить не буду. Твоя душонка мне и даром не сдалась, — отмахнулся небрежно бес, а гостья тяжело вздохнула и скрипнула зубами от досады и зависти. Как же это, ее, бывалую ученицу, учить ворожбе не хотят, а этого осла упрямого — пожалуйста! — Вот как, значит? Тогда я сама разлучницу устраню, — осерчала Марыся. — Дурья голова. Оно тебе надо? — попытался вразумить ее Семён, но видел, что толку в этом нет и не будет. — Я своего добьюсь. Вы оба у меня посмотрите! — пригрозила она. — Сама у себя посмотришь, — лениво парировал Федька, оставшись на кухне, пока Сёма ходил девушку провожать. Та унеслась прочь быстро, ни слова не обронив. А Семён вернулся в избу, заперев замки. — Ты же возмущался, когда я отговаривал ее лезть во все это. А сейчас сам отказался ее научить, — сказал он, присев напротив Федьки. Тот равнодушно пожал плечами. — Оно мне надо? Канитель такая, — скривил губы бес, а потом кинул конфетку в рот. — Конфеты еще мои лопает, коза. — Жадина ты. — Вот и нет. Я ж у нее не отобрал то, что она успела взять. — А вдруг она свою угрозу и впрямь исполнит, — волновался теперь Семён, жалея, что не спросил, на какого именно парня пал Марыськин взгляд. Да и не скажет она теперь. А вдруг кто знакомый? — Не исполнит, — махнул рукой Федя. — А исполнит — то ее дело. Ты в праве ей не помогать, но и мешать не можешь. — Чего это не могу? Еще как могу, — поспорил Сёма. Чёрт вздохнул, закатывая глаза. — Сам злодеяния творить не хочешь — другим хоть не мешай! А Марыську я потом со знакомым чёртом сведу. Пускай ее учит, раз ей неймется. — Я тебе сведу. Еще чего удумал? Она ж еще сопля зеленая! — резко воспротивился Сёма. — И что? Эта сопля сама свой выбор сделала. Подождем. Если и впрямь возьмется соперницу устранять — познакомлю ее, с кем надо. А нет — значит, то была так, пустая болтовня. — Ну и делай, как знаешь, — махнул рукой Семён, понимая, что ни Федьку, ни Марыську не переспорить. Разве что обхитрить можно, но что-то с хитростью в этот вечер Семён был не в ладах. Он допил чай, встал из-за стола, поставил около рукомойника кружку и обвел взглядом горку грязной посуды. — Тебя тут дело ждет. — Дело? — Дело, — указал он, напоминая чёрту о работе, а потом отвернулся и пошел книгу дочитывать. — Не понимаю, о чем ты, — хмыкнул бес. — Посуда, тугодум, — указал Сёма, повернувшись, но на столе уже все было чисто. Ни одной грязной тарелочки. Вот шельмец рогатый. И сидит теперь, ухмыляется. Даже со стула не встал, фокусник. Семён хмыкнул и ушел в спальню, захватив книгу по пути. — Чем теперь займемся? — поинтересовался бес, подсаживаясь рядом на кровать и пытаясь отнять у него книгу. — Читать будем. Отвали, — буркнул он, отвел руку с книгой, а второй рукой отпихнул беса. — А хочешь, Сёма, сделаю так, что ты грамоту позабудешь? — лукаво предложил чёрт. — Что? Не хочу, — возмутился тот, но когда это его мнение было Федьке интересно? Тот только раз пальцем на его висок нажал — и буквы на страницах вмиг свое значение потеряли. Сёма поверить не мог. Как же это так, он же умел читать! А сейчас будто предложения на неизвестном языке понять пытался. — Смотри, Сёмушка, это буква «а», — издевался нечистый, ткнув пальцем в книгу, а Сёма рассердился, захлопнул ее и огрел чёрта промеж рогов, да со всей дури. — А ну сделай назад! — Ой-ей, — схватился бес за макушку и обиженно фыркнул. — Теперь уж точно не сделаю. — Быстро! — потребовал Семён, отложив книгу, обхватил чёрта за плечи и уронил на кровать, а сам взял подушку и стал от души его лупить. — Сука ты такая, не доводи меня.       Бес начал ойкать, хохотать и мотать руками, ногами и хвостом. Все ему, бестолочи, веселье. Сёма грешным делом пожалел, что под рукой ничего тяжелей подушки не нашлось. — Да сделаю, сделаю! — сдался бес, ловя подушку, которой его Семён колошматил. — Перестань уже меня бить, — вздохнул он. — Я твоими фокусами по горло уже сыт. — Не ворчи. — Федька сел, натянул на плечо сползшую лямку своей растянутой тельняшки, патлы взъерошенные пригладил и плутовато на Сёму посмотрел. — Поутру снова будешь грамоте обучен. — А сейчас? — А сейчас мне внимание удели, — хитро улыбнулся чёрт. — Я тебе уделю… — потерял терпение Сёма, встал с кровати и дернул кончик своего ремня, расстегивая его. Федька вскинул брови с лукавой ухмылкой, но не угадал намерение Сёмы — тот выдернул ремень из штанов и сложил его вдвое, собираясь отлупить нечистого. — Я сейчас тебе такое внимание уделю, паразит. Пиздюлей навешаю, как шариков на ёлку! Мало не покажется. — Покажется, — хихикнул Федька и с кровати улизнул в гостиную комнату. — Еще и добавки попрошу, — дразнил он. — Так поди сюда, чего ж бегаешь? — поманил его Сёма, похлопывая ремнем по руке. — Не-е, — протянул бес и спрятался за диваном.       Так и гонялся Семён за разбесившимся бесом, покуда петух не прокричал. Исчез чёрт, а Сёма открыл книгу с замиранием сердца… да и выдохнул — читать снова получалось, смысл доходил. Но он столько кругов вместе с Федькой по дому намотал, что дочитывать уже и сил не было. Сёма лег спать и проспал до позднего обеденного часа. Вечером идти в ночную смену, но до того момента еще много времени. Заняться было чем — весь двор завалило ночным снегопадом. Зима, кажется, решила выложиться по полной в первый же свой месяц.       На улице звенел морозец. Деревья оделись в пушистый иней, сверкающий на солнце, а снег под ногами громко хрустел, поскрипывал. Иней сдувало отовсюду легким ветерком, и он искрился в воздухе, словно махонькое конфетти. Все тропинки, которые Сёма чистил накануне, за ночь снова замело снегом до уровня щиколотки, если не выше. Поправив шапку, чтоб на глаза не сползала, взялся Семён за лопату и принялся раскидывать снег с тропинок. Свежий снежок, рассыпчатый и легкий, к лопате, благо, не приставал, так что чистить двор было не особо сложно. Сёма не спешил, а уж когда почти закончил, кто-то позвал его из-за калитки. Он выпрямился, повернулся и воткнул лопату в сугроб, щурясь от солнца, светящего в глаза, и от белизны снега. А потом разглядел Олю. Она стояла за калиткой и подзывала к себе, помахав рукой, а потом улыбнулась. — Привет! — Привет, — подошел к ней Семён, рукавицы промокшие снял и облокотился на калитку. — Что случилось? — Ничего. Ты очень занят? — спросила соседка, потерев пушистой варежкой покрасневшую от мороза щечку. Сёма мороза уже не замечал — взмок весь, пока лопатой махал, хоть верхнюю одежду снимай. Но нельзя было, после недавней болезни-то. — Да уже закончил почти. — А у меня день рождения завтра. Приходи тоже, — озадачила его Оля. Сёма хмыкнул, покачав головой, залез в карман и достал сигарету, а за ней и спички. — Нормально. Ты б еще завтра об этом и сообщила. — Ну Сём. Я всех ребят из нашей компании позвала. Дениска будет, Рома с Ниной, еще пара ребят… Ты их не знаешь, но познакомишься. — Оля, где я тебе за сутки хороший подарок раздобуду? — спросил Семён и спичкой чиркнул, прикуривая сигарету. — С пустыми руками пойду? — Да брось ты, — махнула та рукой. — Ничего-то мне не надо, у меня все есть. Просто приходи. Посидим. Мы с мамой кучу всего настряпаем. Выпьем по чуть-чуть, — озорно прищурилась соседка. — Ой, выпьет она. Можно ли тебе уже? — хмыкнул Сёма, почесав взмокший висок под шапкой. — Вот завтра и можно будет. Придешь? — Приду. Во сколько? — А к вечеру. Часикам к пяти нормально будет.       Сёма пожал плечами. В принципе, возможно. С ночной смены выспаться времени хватит. — Приду, — пообещал он.       Раз уж его пригласили на такое немаловажное событие, как совершеннолетие, то отмазываться как-то нехорошо. Но с той самой минуты, как Оля убежала домой, Семён ломал голову над тем, что подарить ей на день рождения. И понял, что в тупике. Можно ли в деревне найти что-то хорошее и интересное? Что-то, чего Оля тут не видела и что ее сможет удивить? Да вряд ли. — Деньги — лучший подарок, — мудро изрек чёрт в полночь, сидя в сторожке на кладбище. Сёма поделился с ним своей проблемой. — Банально. — Предложи вариант лучше. Что, нет вариантов? То-то же. Деньги подари. Так она сама себе купит то, что пожелает. Ее отец частенько в город ездит. — Тут ты, конечно, прав, но нынче все окрестные дороги замело так, что ни одна машина не проедет. Так что в ближайшие дни явно ей самой себе подарка не купить, — ответил Семён, получше кутаясь в одежду. Дубак стоял страшный, ветер так завывал, что и обогреватель не спасал. В такой мороз и носа высовывать из сторожки не хотелось, так что на чистку снега Сёма плюнул. Да и толку в этом нет, покуда снег падает так, будто небеса прорвало. — Ну ничего, потерпит. Дольше будет времени подумать, что купить.       Молча Семён плечами пожал и согласился с чёртом. Да, иного подарка тут не достанешь. Своими руками что-то делать Сёма был не особый мастер.       Бесу, рядом сидящему, жарко было, как всегда. Сидел он в одних легких штанах да майке, да с ногами босыми, к тому же, и как взглянет на него Сёма, так мороз по коже дерет. А чёрту хоть бы хны. — Новый год скоро. А там и Рождество. Ты как, обещание матушке своей не забыл? — Не забыл. Поеду к ней, — кивнул Семён. Он уже и о выходных договорился. Только вот билет пока что не купил. — А я, как Рождество настанет, отпуск на неделю возьму, — заявил Федька, рукой кружку Сёмину с застывшим чаем обхватил и вмиг погрел до кипятка. — На неделю? Чего это вдруг? — удивился Сёма. — Таков у нас порядок. Все поголовно на Рождественскую неделю домой уходим. — Может, на две недели тогда уйдешь? — предложил Семён. — На одну. — На месяц? А что? Отдохнешь хорошенько, родню проведаешь. — На одну, я сказал! Не устал я, а родню еще б лет триста не видел. Не спорь, иначе вовсе отверчусь и не пойду никуда.       Сёма фыркнул, посмеялся. В общем-то, ему и недели хватит, чтобы от беса отдохнуть да ночами выспаться, как следует. — Вот уж я не знаю, как ты тут продержишься без меня, — снова подал голос Федька, а Сёма, усмешку спрятав, отпил горячего чая. — С трудом. — Ох, Сёмушка… — улыбнулся ласково бес, присев за стол напротив. — С трудом удержусь, чтоб не спиться от радости, — закончил свою мысль Семён и рассмеялся, а чёрт в лице изменился, надувши щеки. — Мудак ты.       Да так и дулся до петухов, а потом сгинул.       До дома в конце смены Сёма еле добрался сквозь сугробы, что намело на полевую дорогу. Снега кругом было много, а ночной ветер уложил его так и сяк, и поле стало похоже на пустыню, только не с песчаными, а со снежными холмами-барханами.       Когда пришел домой Сёма, то всю одежду на печь сушить бросил, завтраком быстрым перекусил, кота спящего с печки стянул и сам лег спать, обнявшись с ним под одеялом, на прохладной пока что постели. Кот затарахтел незамедлительно, начал греть и быстро усыпил.       Проспал Сёма, по своим ощущениям, совсем недолго. И поспал бы еще, если б не громкий свист за калиткой, во дворе. Встревоженный кот, спящий на груди, голову поднял, зевнул лениво, усы ощерив, а Сёма пересадил его на подушку рядом, поднимаясь с постели. Время шло обеденное, едва-едва за двенадцать перевалило. Семен вышел на крыльцо, накинув куртку. — Сёма! — кричал Степаныч, сосед ближайший, и лица на нем не было. Одетый в спешке, в ушанке меховой набекрень и в разного цвет валенках — один бурый, второй черный, — стоял он сам не свой. — Степаныч, ты чего? Что случилось? — Сёма, у тебя есть бензин? Ну хоть сколько-нибудь топлива?       Озадаченный, Семён спустился с крыльца и подошел к калитке, качая головой. — Нет, к сожалению, не водилось никогда. А что случилось-то?       Степаныч тяжело вздохнул и с отчаянием стянул шапку с головы. — Послал Кузьму Бирюкова на тракторе его до города доехать, иным-то транспортом не добраться. А у него топливо закончилось… Надо фельдшера привезти. Олюшка моя заболела. На глазах тает, — севшим голосом сообщил сосед, а потом, вздохнув с бессилием, отвернулся и домой побрел. Видимо, Сёмин дом был последним на очереди, где можно было топлива попросить. Больше-то идти и некуда.       Сёма растерянно макушку почесал, расстроенный, что помочь ничем не сумел. И тут вдруг решил пойти следом. Калитку открыл, капюшон на голову накинул и нагнал соседа. — Погоди, Степаныч! Как это — заболела? Вчера я ее видел, здорова была, щеки румяные. Чего слегла-то? — удивленно спросил он, шагая следом. Тропа была слишком узка, чтобы рядом идти, плечом к плечу. — И не спрашивай, сам не знаю. Утром проснулась, матери помогала еду стряпать, а потом как плохо стало, так теперь что ни час, то ей все хуже. Никакая таблетка не помогает. Страшно, Сёма, страшно. Лишь бы до вечера дожила.       У Степаныча сильно дрогнул голос, и Сёма, еще не видев состояния Ольги, уже поверил, что там все очень плохо. Вот вам и день рождения.       Степаныч зашел в свой дом, а Сёма задержался у порога, немного помялся, а потом шагнул следом, стряхнув снег с валенок. Снял их, прошел в дом и осмотрелся. Сразу видно, что все дела в доме встали: на кухне, на столе, брошен был в процессе приготовления ужин для сегодняшнего вечера, пол подметен наполовину, а веник стоял у стены. Сёма не парился, что зашел не в то время в чужой дом. Сейчас тут всем явно не до него.       В дальней комнате у постели Ольги сидела ее мать. Ворчливая обычно женщина сейчас была вся заплаканная и молча гладила дочь по голове. В комнате ощущалась незримая болезненная завеса, тяжелая, но Сёма отчетливо ее чувствовал. Едва он шагнул в комнату, как его чуть не сшиб с ног залетевший следом Денис. Переведя дух, он растерянно встал в центре спальни, не отрывая напуганного взгляда от своей подружки. — Это что еще за хворь такая?       Оля не выглядела плохо, или даже паршиво. Все было намного хуже, чем можно было представить. Заболевшая девушка будто стала совсем прозрачной, всякий цвет, кроме болезненно-бледного, сошел с ее лица, даже волосы потускнели. Ее можно было бы спутать с трупом, если б не дыхание. Дышала она тяжело, хрипло, с долгими выдохами, а каждый вдох будто давался ей со страшными муками. — Это… как же? — подавленно спросил Денис, присев по другую сторону от кровати. Мать Ольги ему не ответила. Она молча плакала и смотрела, как бредит ее дочь, беззвучно шевеля сухими губами. — Девочка моя. Утром же все хорошо было. Что же ты, милая, — жалобно подала голос мать, будто пыталась дозваться до Оли, а потом поднялась, взяла с тумбочки пустой стакан и ушла за водой. — Ты был утром? — спросил Сёма Дениса, а тот будто впервые увидал его. Моргнул с удивлением, а потом снова перевел взгляд на Ольгу. — Был. Ничего такого не было. — А кто еще был? — продолжал задавать вопросы Сёма. Чуял, чуял он неладное. Чем дольше на Ольгину хворь смотрел, тем больше и чуял. Но объяснить причину своей повышенной тревоги не мог. — А что? — поинтересовался безразлично Дэн. — Может, кто-то мог ее заразить? — Не, это вряд ли, — качнул головой товарищ. — Все здоровы были. Ромка был, Нина с ним. Кто еще… Танюшка с соседней улицы, двоюродная Ольгина сестра… Марыся еще. Хотя они с Олей вроде бы и не подруги… — Марыся? — настороженно переспросил Семён. — Дочка местного мента. Да ты ее не знаешь, наверное. — И что она? — А что она? Пирог в подарок приволокла. Сказала, что сама испекла. С рисом. Дура набитая. Пироги с рисом обычно на поминки пекут, никак не на день рождения, — проворчал Денис и Ольгину руку в своей ладони легонько сжал. Сёма прикинул мысленно, что к чему. С чего это Марыське тут рисоваться?       Пока Семён соображал, задумчиво глядя на Олю, вернулась ее мать. Воды-то она принесла, а вот как напоить дочь — не знала. И ушла снова, оставив стакан. А Денис вдруг ойкнул и схватился за громко ворчащий живот. — Ты чего? Тоже заболеть вздумал? — спросил его Сёма. — Да бог с тобой. Живот что-то скрутило. Опять, похоже, из-за яблок, — пожаловался Дэн. — Из-за каких яблок? — сильней насторожился Семён. — Марыськиных. Взялась меня яблоками кормить. И не отстает ведь, дотошная. Уж какой день таскает, они мне уже опротивели. Чудная девка.       Дальше Сёма уже и не слушал. Тут у него все на свои места и встало. Марыська, стало быть, в Дениса втрескалась и соперницу устраняет. То-то и понятно теперь, что за непростая хворь у Ольги. Такую хворь и врачам, даже если они сюда добраться смогут и успеют, не одолеть. — А пирог она ела? — спросил Сёма вновь, а Денис поднял на него удивленный взгляд. — Нет. Ничего она не ела. Думаешь, что отравление? — Ничего не думаю, — покачал головой Семён. И очень захотел, чтобы Денис вышел отсюда. Хотя б ненадолго, хоть на пару минут. И то ли по стечению обстоятельств, то ли по Семёнову велению, но согнулся Денис еще сильнее, обеими руками за живот хватаясь. Побледнел, вскочил и рукой махнул. — Экая беда. Я мигом.       И вышел прочь. Хотел было Сёма осмотреть Ольгину постель, как вернулась в комнату ее мать. Принесла ватку, подержала в стакане, а потом промочила сухие губы дочкины. А Оля уже и дышать реже стала. Веки совсем прозрачные, глаза под ними беспокойные, а под глазами темные пятна залегли. Любая нечисть неживая — и та краше выглядит.       Подобно прошлому разу, захотел Семён, чтобы и мать ему пока что не мешала. В ту же секунду зашипел на кухне огонь, будто бы на плите что-то убежало, и запахло гарью. — Ой, батюшки, — вздохнула женщина и быстро покинула комнату. Сёма, не теряя времени, пошарил рукой под подушкой Ольги, промял ее со всех уголков — не зашито ли в нее чего. Посмотрел под каждой складкой в простыне, под одеялом, под свернутым покрывалом, в ногах, и под кровать заглянул даже. А потом, присев на стул, рукой прощупал узкое пространство между матрасом и кроватью, где только мог достать. И нащупал, в итоге, слишком знакомый по форме предмет. Кукла, которую он вытащил, была не из травы — из грубых и толстых льняных нитей. Марыська, зараза, знает, как делать эти куклы. Сомнений нет, она виновница всех этих козней.       Растрепав куклу, Семён едва разглядел среди нитей тонкий волосок Ольги. Вытащил его, вернул хозяйке, положив на подушку, а потом вспомнил, что кукла теряет силу, когда тот, на кого ее делали, прикасается к ней. Вот только та кукла была простой, для манипуляций всяких, а эта — порченая, с хворью страшной. Что же будет? Тут уже не было разницы, идти на риск или нет. Оля дышала все хуже и реже, едва ли не через раз. Недолго думая, вложил Сёма куклу в ее ладонь, но и сам не отпустил. Вмиг стало как-то нехорошо. Вошла холодным покалыванием через пальцы немощь дурная, телом его завладела. Совсем худо стало Семёну, нельзя было вздоха сделать. Комом змей холодных начала ерзать хворь внутри, в груди где-то. И только тогда отнял он куклу из Ольгиной руки. Ровно задышала девушка, посветлела, румянец медленно на щеки вернулся, коса заблестела, испарина нездоровая со лба ушла. Теперь будто бы спала крепко, порозовевшими губами во сне причмокнув и вздохнув легко, полной грудью.       Сунул Сёма куклу в карман, еле-еле встал и кое-как, пока его никто в таком состоянии не заприметил, ноги из соседской избы унес. До того худо было, что хоть ложись и помирай. Если так же чувствует себя и чёрт, иногда перенимая на себя головную и прочую хворь своего человека, то огромное ему, на самом деле, спасибо.       Не помнил Семён, как до дому добрался. Не прикрыл за собой калитку, на крыльцо едва взобрался, за стену держась. До печи уже почти что ползком дополз. Обжигая пальцы, открыл заслонку и бросил туда куклу порченую. А потом, услышав только вопросительное «мяу» с печки, отключился, растянувшись на полу.