То, что осталось позади

На складскую базу Романофф все равно приезжает раньше всех: товар в машину только загружают, а дежурного рейнджера, координирующего сегодняшние перевозки и рейды, еще нет на месте. Зато сопровождение уже подоспело. Наташа невольно хмурится, оглядывая две облаченные в черное фигуры, что, вытянувшись по стойке смирно, стоят у входа на склад, словно солдаты на карауле. По сути, они и есть солдаты. Только не совсем обычные. Эти двое, как и сотни других им подобных, входят в состав специального подразделения ГИДРЫ, именуемого Железным Легионом. Название пафосное, но подходит как нельзя лучше: солдаты-легионеры, представляющие армию и полицию Нью-Йорка в одном лице, и в самом деле железные. Они не люди. Киборги, наделенные зачатками человеческого сознания и беспрекословно подчиняющиеся любым приказам правительства. Ручные машины для убийств, цепные псы режима, готовые в клочья разорвать любого, на кого укажет ГИДРА. Они патрулируют улицы, вместе с агентами ЩИТа охраняют блокпосты у стены на въезде в город, сопровождают рейнджеров во время поездок в Пустошь. Лица, спрятанные под черными масками и тактическими очками, плотная кожаная форма, складные автоматы за спинами — безмолвные стражи порядка наводят праведный ужас на мирных жителей и позволяют ГИДРЕ всецело контролировать город, не опасаясь того, что кто-нибудь вознамерится оспорить ее авторитет. Все волнения и беспорядки моментально и очень жестоко устраняются Железным Легионом. Недовольных общественных строем в Нью-Йорке больше нет. Уже нет. Со дня последней попытки народа выразить свое несогласие с политикой ГИДРЫ, которое вылилось в настоящую кровавую бойню, прошло чуть меньше восьми лет. Даже если среди горожан и остались те, кто все еще сетует на несправедливость и гнет тиранского режима, делают они это тихо и незаметно. Наташа отводит взгляд от застывших в стороне легионеров и ускоряет шаг, чтобы скорее спрятаться от дождя под козырьком крыши. Думать о том, что эти двое на ближайшую неделю станут ее попутчиками, совсем не хочется. Этим и плохи переправки — груз всегда сопровождает один человек и один солдат-киборг, тогда как в поисковые рейды рейнджеры могут выходить в паре или даже небольшим отрядом. Зато за перевозки платят больше — отчасти потому, что после рейдов рейнджерам позволяют оставлять себе почти половину добытых вещей, которые вполне могут оказаться ценнее того, что полагается в качестве платы. От мыслей Наташу отвлекает короткий свист и знакомая поступь армейских ботинок. Ей даже не нужно поворачиваться, чтобы узнать в приближающемся человеке своего напарника Брока Рамлоу. Брок — человек поистине удивительный. В нем причудливым образом сочетается обаяние холеного аристократа и умение ругаться похлеще портового грузчика. С очаровательной щегольской улыбочкой на губах он может разразиться потоком такой грязной брани, что первое время Наташа непроизвольно прикрывала уши всякий раз, когда напарник начинал сквернословить. Потом привыкла. Даже понабралась у него парочке коронных фраз, которые потом подхватили и другие рейнджеры. Рейды с Броком — сплошное веселье. Он умудряется превращать обычную вылазку в фееричное приключение, при этом, однако, никогда не теряя бдительности и всегда с завидным успехом выполняя задания. Его грубое обаяние оставить равнодушным не может никого. Ему прощают и панибратство с начальством, и даже подколки в адрес правящей верхушки, потому что знают: лучшего рейнджера во всем Нью-Йорке не найти, ведь нет в Пустоши такой работенки, которую Рамлоу не смог бы выполнить. — Эй, рыжая, — окликает Брок, усаживаясь на сваленные у дверей пристройки ящики. Его смуглые мозолистые пальцы ловко заворачивают табак в папиросную бумагу, пока он, чуть сощурившись, поглядывает исподлобья на Наташу. — Как там дела в бедняцком гетто? Романофф закатывает глаза и недовольно фыркает. Брок, как и подобает рейнджеру, живет в элитной Первой Зоне, поэтому все остальные для него, помимо, конечно, обители ГИДРЫ, — бедняцкие гетто. Он давно зовет напарницу переехать в соседнюю квартиру, которая так кстати все эти годы пустует, но Наташа ни в какую не соглашается. С домом связано слишком много воспоминаний, прощаться с которыми она еще не готова. Да и вряд ли когда-нибудь будет готова, только вот Рамлоу знать об этом совсем не обязательно. Каким бы хорошим другом (и не только) он ни был, некоторые вещи Наташа по-прежнему предпочитает держать при себе. — Приезжай, сам проверишь, — бросает она в ответ. Брок небрежно усмехается, чиркая спичкой о коробок и поджигая зажатую в зубах папиросу. — Это приглашение заглянуть к тебе после задания? — Не знаю, — ведет бровью Наташа и кривит уголок рта в легкой дразнящей улыбке. — Посмотрим. Еще одна особенность характера Рамлоу — абсолютная непритязательность в отношениях. Он, по сути своей, такой же одиночка, как и Наташа. Обрастать привязанностями, заводить закадычных друзей и клясться в любви до гробовой доски — это не про него. На Пустоши он костьми ляжет, но защитит своего напарника и команду, но здесь, в городе, он сам по себе. С Броком можно пошутить, поболтать за стаканчиком утащенного из Пустоши виски, но изливать душу и плакать в жилетку — явно не по адресу. Он и впрямь хороший друг, но друг на расстоянии. Он поможет, когда нужно, но не больше. Наташу это вполне устраивает, как и то, что Брок, ко всему прочему, отличный любовник, который, как и она сама, всякой романтике предпочитает личную свободу и отношения без каких-либо обязательств. Рамлоу меряет ее нагловатым взглядом, покачивает головой и отворачивается, наблюдая за тем, как рабочие перетаскивают ящики в кузов фургона. — Во сколько уезжаешь, рыжая? Наташа смотрит на часы и на автомате проверяет уровень заряда аккумулятора на планшете. Пустых делений на индикаторе чуть меньше четверти — должно хватить на дорогу до Эл-Эй. На всякий случай у Романофф в сумке припасена портативная солнечная батарейка, но она все же надеется, что этого самого «случая» по пути не представится. — Как только дежурный притащит сюда свою задницу. Брок усмехается, самокрутка в его губах подрагивает и недовольно коптит. — Квилл, блять, как всегда. Он когда-нибудь вообще приходил вовремя? Этому мудозвону нужно построить дом прямо на складе. — Думаешь, поможет? Рамлоу сипло хмыкает и сплевывает под ноги. — Вряд ли. Какое-то время они молчат: Брок курит, Наташа слушает, как по козырьку крыши барабанит дождь. Проходит еще несколько минут, но дежурный Квилл так и не появляется. — Зато эти, блять, уже готовы. — Рамлоу презрительно кривится, кивая на черные фигуры легионеров. Докуренная сигарета шипит, он щелчком запускает ее в лужу и принимается сворачивать новую. — Я одного понять не могу. Нахуя киборгам волосы? И кожа. Что с ними, что без них — один хер. Внутри-то все равно железки. Наташа следит за взглядом напарника. Солдаты все также неподвижны, стоят недалеко от грузовой машины прямо под дождем. У того, что повыше, с волос тонкими ручейками стекает вода, но он даже и не думает убирать повисшие мокрые пряди. Интересно, чувствует ли он холод? Чувствует, как дождевые капли заливают одежду и неприятно сбегают по лицу, словно мелкие насекомые? Чувствует ли то, как двое рейнджеров за ним наблюдают? Он вообще хоть что-нибудь чувствует? От этих мыслей Наташа отмахивается почти с раздражением. Эмоциональные способности киборгов должны волновать ее меньше всего, тем более сейчас, когда на носу очередная и причем не самая простая перевозка. Рамлоу шуршит папиросной бумагой и пытливо поглядывает на напарницу, словно ждет ответа. Вопрос хоть и риторический, но Романофф все равно отчего-то задумывается. — По образу и подобию, — наконец, произносит она, и Брок, покручивая спичку, выплевывает короткий смешок. — ГИДРА играет в Бога. Делает их похожими на людей, чтобы показать свое превосходство. — Библейской чуши от своего старикана понабралась, да? Наташа отвечает хмурой полуулыбкой. Для человека, который длительным размышлениям предпочитает решения и действия, она в последнее время слишком много думает. Но теперь, после собственных слов, взгляд то и дело предательски уползает в сторону безмолвно застывших в ожидании солдат. ГИДРА возомнила себя великим Творцом и в слепой жажде безграничной власти явила миру чудовищное порождение своей научной мощи. Интересно, каково это — быть безвольной машиной, созданной лишь для того, чтобы вселять страх и выполнять чужие приказы? — Эй, — Брок едва слышно присвистывает и в шутку толкает Наташу кулаком в плечо. — Чего приуныла? Грустишь о том, что не увидишь меня целую неделю? Смех получается на удивление искренним. Романофф отворачивается от легионеров и угрюмых складских пейзажей, убирает руки в карманы и глядит на сияющее нахальной ухмылкой лицо напарника. Да, с Броком поездка через всю страну была бы куда приятнее. В памяти почему-то всплывают напутственные слова Чарльза, вслед за ними влетают, хлопая крыльями, диковинные разноцветные птицы, и под конец завершающим аккордом шелестит детский смех. Наташа зябко ежится, втягивает шею, будто пытаясь спрятаться от мыслей в безразмерной рейнджерской куртке. Это даже не волнение, не шалящие нервы — она никогда не волновалась перед заданиями, даже перед самым первым, — а нечто странное, ноюще-тоскливое, саднящее, как старый шрам, отдающее каким-то горьким неизведанным предчувствием. — Ебучий дождь, — выдает Брок, смакуя сладковатый сигаретный дым. — Херовая погодка для путешествий. Да, думает Наташа, это все дрянная погода и гребаная недельная поездка с двойным сопровождением, свалившаяся на нее, как снег на голову. А еще этот сон и птицы на старом пледе. Это пройдет, стоит только сесть за руль и умчать прочь из серого Нью-Йорка. Когда воспоминания становились особенно тягостными, Наташу всегда спасала работа. — Дерьмофон свой берешь, рыжая? Ленивые ругательства Рамлоу снова заставляют улыбнуться. Дерьмофоном он ласково окрестил Наташин магнитофончик, который она возит с собой в каждую поездку по Пустоши. Одна из немногих рейнджерских привилегий, которыми Романофф все же позволяет себе пользоваться без зазрения совести. — Показывай, чем будешь мучить солдатиков в этот раз. Наташа послушно расстегивает сумку и достает оттуда пару компакт-кассет. Брок вертит их в руках, придирчиво разглядывает приклеенные на пластиковый корпус бумажные полоски с названиями и морщится, издавая звуки, похожие на брюзжащее фырканье. — «Канзас»? «Джефферсон Эйрплейн»*? Ты серьезно, Нат? Господи, ну и паршивый у тебя вкус. Мне почти жаль этих железных мудоебов. Смотри, как бы у них головы не взорвались от такого говна. — Ну да, — в тон ему отзывается Наташа, — лучше, конечно, всю дорогу слушать твой «Уэм!»**. Рамлоу изображает оскорбленную невинность и назидательски поднимает вверх указательный палец. — «Уэм!» — лучшее, что могло случиться с этим ебаным миром, Романофф. Тут ты даже, блять, не пытайся со мной спорить, потому что этот дуэт был создан на небесах самим Иисусом. — Конечно, — иронично усмехается Наташа, отбирая у Брока свои кассеты и складывая их обратно в сумку, — самим Иисусом, кем же еще. — Нихуя ты не понимаешь в музыке, — заключает Рамлоу. Он сидит, уложив локти на колени, и вытягивает остатки табачного дыма из почерневшей самокрутки, а потом, будто вспомнив что-то важное, расстегивает форменную куртку и забирается во внутренний карман. — Чуть, блять, не забыл. На вот, держи. Прямиком от Фила для твоего дерьмофона. Он высыпает Наташе на ладонь несколько пальчиковых солевых батареек, и она бережно прячет их в потайной отсек рядом с солнечным аккумулятором. Рамлоу глядит, как Романофф возится с этой горсткой цинковых цилиндриков так трепетно, словно они — величайшее земное сокровище, и его губы расплываются в совсем несвойственной ему теплой улыбке, отчего розоватый шрам на смуглой щетинистой щеке изгибается косой дугой. Улыбку эту Брок успевает спрятать до того, как Наташа ее замечает, и вмиг возвращает лицу привычное лениво-насмешливое выражение. Под шипованными шинами подъезжающего джипа хрустит мокрый песок, и, едва автомобиль успевает притормозить, из кабины начинает выбираться растрепанный и весьма недовольный дежурный Питер Квилл. Его красная куртка, в которой он души не чает, выглядит так, будто ее топтала рота солдат, да и сам Пит не сказать, что очень бодр и свеж, но ему каким-то образом все же удается сохранить серьезный начальственный вид, даже когда его ботинок скользит по слякотной луже и сам он едва не падает. Питер Наташе нравится. В нем нет той чванливой заносчивости, что нередко присуща власть имущим людям; он простой, хоть иногда бывает той еще занозой, любит шутить невпопад и опаздывать на работу после бурных ночей в компании женщин и выпивки, а еще он, как и Наташа, просто обожает музыку. Квилл повсюду таскает с собой старинный кассетный «Сони Уокмэн», которому без шуток почти сотня лет, и не менее старинные стерео-наушники со смешными оранжевыми амбушюрами. Романофф порой удивляется, как эта доядерная рухлядь еще умудряется работать, но Квилл всегда гордо заявляет, что этот плеер — один на миллион, совершенно уникальный и единственный в своем роде, так же, как и его скромный владелец. — Романофф, — запыхавшись, зовет Квилл, на ходу приглаживая торчащие на затылке волосы и безуспешно пытаясь защитить их от дождя, — давай за мной, живее. Наташа следует в складскую пристройку, пока Брок залихватски ухмыляется Питеру в спину. — Как ее зовут хоть, Пит? — кричит он вдогонку. — Это все та же горячая брюнетка, или ты нашел кого-то другого? Питер демонстрирует ему оттопыренный средний палец и под тихий Наташин смешок ныряет за дверь. Через пару минут Романофф уже застегивает поясную кобуру со служебной береттой, пока Квилл суетливо выгребает из ящика тюбики с «умной» походной едой, при этом два раза роняя ключи и громко чертыхаясь. Он выдает Наташе рейнджерскую аптечку, походный паек, счетчик Гейгера, фонарик, несколько бутылок воды и портативный фильтр, а затем вместе с ней шествует к уже загруженной товарной машине. — А как ее все-таки зовут, Пит? — заговорщическим шепотом как бы невзначай роняет Романофф, и Квилл мученически стонет, все еще предпринимая тщетные попытки привести волосы в порядок. — Вот от тебя, Нат, я такого предательства не ожидал. Что же всем так неймется узнать, с кем я сплю? Романофф милосердно сдается и решает подробности о любовных похождениях начальства больше не выпытывать. Питер коротким жестом подает легионерам команду, и те направляются к фургону. Один сразу скрывается в кузове, а второй забирается в кабину и садится на место рядом с водительским креслом. Молча, уверенно, практически бесшумно. Наташа невольно подмечает совсем не механическую плавность и отточенность каждого движения, но тут же пресекает ненужную мысль и поворачивается к Броку, который несет под курткой только что прихваченный из ее джипа магнитофон. — Смотри там не убейся, — шутливо бросает он и по привычке подставляет Наташе сжатую в кулак ладонь. Романофф стукает о нее своим кулаком и, выудив из кармана ключи от джипа, вручает их напарнику. — Чтобы ни царапинки, понял? Брок хитро подмигивает и тут же принимается крутить кольцо брелока на пальце. Наташа заводит мотор фургона; в бурчащий рокот двигателя сварливым криком врывается голос дежурного: — Вали отсюда, Рамлоу, пока я тебе штрафной рейд не влепил! — Отсоси, Квилл. — Это по твоей части, — тут же прилетает в ответ, и Брок благодушно, почти с любовью скалится в улыбке. — Вот уебыш, — бормочет он. Постукивает ладонью по крыше фургона, пробегается глазами по салону, будто проверяя, все ли в порядке, недобро прищурившись, задерживается ненадолго на фигуре солдата, а потом возвращает взгляд к Наташе. — Через недельку у тебя, рыжая. Привези мне подарочек из Эл-Эй. Романофф улыбается и кивает. Ставит магнитофон на середину передней панели, включает дворники, бегло проверяет датчик уровня топлива. Брок уходить не торопится, хотя сердито ворчащий Квилл уже близок к тому, чтобы собственноручно оттащить его от фургона. — Иди уже. — Наташа в шутку легонько отталкивает его от окна. Рамлоу флегматично ведет плечом и смахивает повисшую на кончике носа тяжелую каплю. Дождь нещадно мочит его старательно уложенные волосы и стучит по кожаной куртке, заливая за поднятый воротник. — Иди, Брок, а то промокнешь и заболеешь. — За неделю выздоровею, — бодро отмахивается Рамлоу, но все же послушно отходит и, скрестив руки на груди, провожает взглядом отъезжающий автомобиль. Наташа подает назад, разворачивает фургон и выруливает за ворота базы. В пыльном зеркале заднего вида отражаются складские пристройки и широкоплечая фигура Брока. Солдат сидит неподвижно, уложив одну руку на колено, а вторую прислонив локтем к оконному выступу на дверце. С его длинных темных волос так и течет вода, скрытое за очками и маской лицо смотрит прямо на дорогу. Он выглядит неживым, будто кукла, но даже в этой обычной, почти человеческой позе сквозит опасное напряжение и угрожающая готовность к бою. Неделя, думает Романофф, это не так уж много. Пролетит в один миг, даже не замечу. Она на ощупь ищет в сумке кассеты и вспоминает язвительные комментарии Брока насчет ее музыкального вкуса. Так уж и быть, при следующей встрече Наташа позволит ему слушать Джорджа Майкла на весь дом и, возможно, даже будет подпевать «Wake Me Up Before You Go-Go» вместе с ним. На губах дрожит легкая улыбка, которую Романофф тут же скрывает в ладони, делая вид, что потирает подбородок. Она знает, что Солдат вряд ли заметит, а если и заметит, ему будет совершенно все равно, однако ее отчего-то охватывает ревностное нежелание делиться с ним даже малейшим проявлением собственных эмоций. С этими мыслями Наташа гонит по автомагистрали к главному блокпосту. В тот ненастный летний день она еще не догадывается о том, что вернуться в Нью-Йорк ей предстоит очень и очень нескоро.