(Он пришёл)
В эти дни, запасы любопытства у меня были на критически низком уровне, лишь чуть выше, возможно, общего моего жизненного энтузиазма последнего времени, что близился к полному нулю. Но нечто в хаотичных сновидениях, которые отчего-то было не так просто вспомнить по пробуждению, некая мелочь завладела моим вниманием нынче, 1-го июля. Выдался подходящий момент. Проявляя образцовое сыновнее уважение, Смайт как раз собирался лично возглавить целую делегацию в аэропорт, встречать свою матушку. Меня было решено оставить в Мэноре, но Себастьян не объяснил открыто, что это связано с моим вялым самочувствием или, тем более, его субъективным нежеланием выпускать меня наружу без крайней нужды, что иногда зашкаливало. Нет, мой бой-френд – сама галантность – сослался на то, что кто, как не я, дескать, должен взять на себя величайшую ответственность: проследить за финальной подготовкой дома к приезду нашей почётной гостьи. Подготовка, на самом-то деле, длилась на протяжении долгих дней. Можно было решить, что мы собираемся принимать королевскую особу (как минимум, с другой планеты во время Первого контакта), а не близкую родственницу. Сегодня, начавшись ещё до восхода солнца, общая суета действительно достигла своей наивысшей точки в четверть первого, однако, моего вмешательства нигде особенно не требовалось. Мисс Пиллсбери держала всё под контролем, управляя хаосом вокруг как гениальный дирижёр. Сама она должна была отбыть сегодня в двухнедельный отпуск, но, не демонстрируя доверия к моим управленческим талантам, настояла на том, чтобы остаться на посту до последнего, пока необходимость в её присмотре не отпадёт. Смайт, конечно, дипломатично обосновал столь своевременный отъезд Эммы её правом на отдых и естественным желанием посвятить время себе и любимым родителям, но мне всё равно показалось несколько подозрительным такое совпадение дат. Было похоже, что Эмму отсылали ровно на период пребывания в Мэноре Симоны. У меня, впрочем, не было никакого желания ворошить это осиное гнездо прямо сейчас. На уме, помимо желания уйти в сад и не возвращаться домой как минимум до зимы, крутилось несколько другое, и вот, я не удержался от вопроса. - Послушай, Себастьян, – невзначай начал я, придерживаясь дверного проёма во (всё ещё преимущественно занятую лишь его имуществом) гардеробную, где Смайт деловито отметал костюм за костюмом, беззастенчиво стоя в одних брифах и нижней майке. – В свете событий, мне тут стало немного интересно. Он замер с рукой, протянутой к одной из доброго триллиона вешалок в помещении, и уставился на меня с несколько неуместным в данных обстоятельствах видом – словно его внезапно осчастливили. - Насчёт меня? – с оттенком трудно определяемой эмоции в голосе уточнил он, встряхиваясь и разворачиваясь ко мне, моментально позабыв о своей миссии здесь. Как всегда, весь мир мог подождать. – Что тебе интересно, Ангел? Я открою все секреты, что смогу. - Да пустяки, на самом деле, – слегка мотнул головой я. – Из раздела «20 вопросов на первом свидании» или вроде того. Хотел вот узнать, есть ли у тебя, скажем, второе имя? Я очень многого о тебе не знаю. - Действительно, – подтвердил Смайт очень серьёзно. – Осмелюсь даже предположить, что это как-то связано с тем, что раньше ты не слишком-то горел желанием узнать обо мне больше любопытных мелочей. Ты обычно если и задаёшься обо мне какими-то вопросами, то это касается чего-то малоприятного. У тебя прямо нюх на самые проблемные детали. Отрадно, что тебя, наконец, заинтересовало что-то, помимо тёмных сторон моего прошлого. Или настоящего. – Он сардонически усмехнулся самому себе, но затем его улыбка стала полноценной и настоящей, когда он добавил: - И – нет, родной, боюсь, никакого второго имени для меня. Извини, если разочаровал. Это смутно сбило меня с толку. Я чуть нахмурился, в задумчивости входя и почти на автомате оглядывая ряды одежды, остановившись на небольшом расстоянии от наблюдающего за мной Смайта. Разговаривать пока было гораздо проще, если мне не нужно было смотреть на собеседника, а руки были заняты делом. - Ты уверен? – бездумно переспросил я; что-то не сходилось, как халтурно нарезанный кусочек паззла. Меж тем, мой взгляд упал на светлую джинсовую рубашку с фиолетовыми кнопками – объективно рассуждая, значительно более удачный выбор наряда для встречи с матерью, нежели один из официальных костюмов, предназначенных для бизнеса. Себастьян рассмеялся на мой вопрос, пользуясь возможностью дружелюбно подтолкнуть моё плечо своим, чтобы естественным образом приблизиться, и ответил: - Хотелось бы думать, что да. Ну, мне ведь, как носителю имени, надлежит знать такие вещи, разве нет? …Спасибо, Ангел, – поблагодарил он, когда я передал ему рубашку и переступил от него на несколько шагов правее – искать на полках подходящие джинсы. Смайт позволил мне непринуждённо восполнить расстояние, не комментируя, лишь вернулся к теме обсуждения. – Хотя, на самом деле, ты прав. Просто тут всё несколько сложнее. Видишь ли: больше нет, к счастью, но добрую половину моей жизни, технически, «Себастьян» и было вторым именем. Я бросил на него короткий взгляд вежливой заинтересованности, не перебивая, и вернулся обратно к осмотру одежды. Поощрённый моим любопытством, Смайт продолжил: - Когда maman ещё носила меня, донор половины генетического материала настаивал, что именно он должен выбрать мне имя – на правах отца. – Он поморщился – само слово применительно к Деккеру задевало его за живое. – Винс гордился своими способностями к... созданию детей?.. потому что maman забеременела чуть ли не в первую же брачную ночь, и это, по его мнению, как-то доказывало, какой великий из него мужчина? Я не знаю, Курт, наверное, для него во всём этом была какая-то логика, и согласно ей, его привилегией было назвать сына. Я фыркнул, согласный с недовольством Смайта сексистским и откровенно неуважительным поведением его родителя, а затем переключился на небольшой «ага!»-момент, выуживая из гор аккуратно сложенных разнообразных джинсовых брюк нужную пару: классический вариант, идеальный для нынешней погоды, приятного тёмного цвета с высветлением книзу, которое уравновесило бы тон рубашки. Тёмные лёгкие ботинки, закрывающие щиколотки, ремень и головной убор или солнечные очки – и готово. Об этом я и поставил Смайта в известность, отдавая джинсы странно позабавленному парню. Он не возразил, позволив мне довести до ума идею и самостоятельно собрать весь комплект нужных вещей, и я не стал развеивать иллюзию заботы напоминанием, что просто всегда любил одевать себя и людей – тут не было ничего личного. Вместо этого, я спросил, заранее предугадывая ответ: - Так и что придумал твой донор в итоге? - О, знаешь. Ребята вроде старины Винсента, они частенько грешат самолюбованием, так что всё сложилось весьма предсказуемо. - «Винсент Младший», – послушно ошибся я. Себастьян закономерно прыснул. - Почти. «Винчензо». – Смайт скривился как от лимона, и я издал сочувственное «хмммм», воспринятое с признательностью. – Maman рассказывала, сначала он настаивал на «Генри», но когда она предложила «Анри» на французский манер произношения и с «i» на конце вместо «y», то он упёрся рогами в землю, обвинил её в том, что она намеренно ему перечит из ‘чистой бабской вредности’, и остановился на «Винчензо», выдав его за компромиссное решение [1], если уж ей ‘так далась её разлюбезная Франция’. Мне кажется, Винс с самого начала планировал назвать меня именно так, в свою честь, но ему был нужен лишний повод в процессе обвинить maman во всех грехах. Что за невыносимый человек. А она женщина колоссального терпения, ангел мой, но не безграничного. Её, впрочем, хватило на четыре года больше, чем следовало бы. - Но в противном ведь случае, ты не появился бы на свет, – возразил я, автоматически откликаясь на тоскливые нотки в его поверхностно резком тоне по отношению к отцу и переключаясь в режим моральной поддержки. – Сколько горя ни принёс он вам обоим, нас всех должно утешать теперь, что их союз всё-таки подарил твоей матери тебя, и именно это действительно важ… Спохватившись, я прикусил язык, и мы оба застыли на несколько секунд, по разным причинам изумлёнными моими словами. Какое-то время затем, польщённый Смайт выглядел так, будто хотел как-то прокомментировать прежнюю свою уверенность, что я окажусь последним человеком, которого радует факт его рождения – с учётом-то того, что он натворил за все годы после, - но в конечном итоге тактично не стал этого делать, за что я был благодарен. Мне не хотелось бы как-то объяснять свою позицию на этот счёт, даже самому себе, не то что вслух. - В общем, – с тщательно легковесной улыбкой подытожил он, с кивком принимая от меня остаток выбранных мною вещей и тут же перекладывая их на свободный столик. – Взамен на согласие с основным выбором Винса, maman получила возможность выбрать второе имя, и она назвала меня в честь своих родных: Себастьенн Верле была матерью моей бабушки Нины, а Симон Смайт – отцом дедушки Жулиэна. Оба были достойными людьми, но скончались, когда maman была ещё совсем маленькой, и она хотела почтить их память. В любом случае, это имя нам нравилось всегда в миллиард раз больше, чем моё треклятое первое. Поэтому я предпочитал забывать о нём, пока Винс не прекратил быть занозой в заднице, и не появилась возможность легально устранить его из документов. Всё равно никто, кроме отца, не звал меня так, так какой был смысл оставаться Энзо, когда Винс покинул сцену? Ответ не требовался, да и некогда было бы его дать: вопреки моему желанию вызнать ещё чего-нибудь, мне пришлось напомнить Смайту о времени, поэтому он возобновил сборы, и уже через пять минут, после поцелуя на дорожку, отбыл. Благодаря компетентности мисс Пиллсбери и её многочисленных помощников, мне не нашлось применения в доме, и среди общей занятости, я ускользнул в тихий мезонин, куда деятельность слуг и организаторов не распространялась. Почти час спустя, Хармони явилась выманивать меня из убежища. После аэропорта оба Смайта, по плану, должны были провести некоторое время вдвоём где-то в городе, занимаясь… чем там Смайтам свойственно заниматься, собираясь в одном месте; но это не значило, что мне разрешалось пропустить обед и дневную порцию лекарств, после которых, как и обычно – по нарастающей с каждым днём, - последнее желание куда-то двигаться у меня ненадолго начисто отпадало. Не бодрствуя и не задрёмывая по-настоящему, я пассивно лежал в спальне, в полглаза читая книгу, которой не удавалось меня увлечь невзирая на массу теоретически захватывающих сюжетных поворотов. Немного погодя, слава всему на свете, это желейное состояние по обыкновению своему рассеивалось. Снаружи в доме уже успели воцариться мир и гармония, словно не здесь лишь недавно разразилось настоящее стихийное бедствие. Теперь всё выглядело как энциклопедический пример значения слова «совершенство». По закономерности, когда классически безупречный дворецкий Мозес Ллойд открыл двери перед господами, феи чистоты и украшательства по имени Эмма уже и след простыл. Себастьян проворно перехватил меня уже на середине лестницы, не дожидаясь, пока я сам спущусь, и, со всей бережностью поддерживая под локоть, всё же несколько нетерпеливо сопроводил меня вниз и по парадному залу навстречу Симоне, которая как раз делилась с почтительно кивающим Ллойдом общим впечатлением о состоянии особняка, изнутри и снаружи. - Ангел, познакомься с моей матерью, – произнёс он с широченной улыбкой, затем, с гордым видом чуть выдвинув меня вперёд, обратился уже к женщине. – Maman, c'est mon doux ange, Kurt [2]. – Гортанный звук ё в моём имени сейчас, благодаря французскому мурлыканью буквы «r», прозвучал как-то особенно певуче. Я моргнул, отвлекая себя от незначительной детали, что грозилась зацепить внимание, и сосредоточился на гостье. Она была удивительно красивой, худощавой женщиной, которой в своём внешнем виде и манере себя преподносить удавалось сочетать заметность и элегантность с подчёркнутой скромностью. Её естественная привлекательность как бы говорила: «Не отводи от меня взгляда и боготвори, это позволительно, однако, не забывай, как бесконечно я добродетельна при этом, так прояви уважение и держи дистанцию – самую дружескую, естественно». Если быть честным, я ожидал увидеть образ бизнес-леди, и в какой-то степени так и оказалось, но никакой экранной типичности в нём не было. Никакого клише «деловой костюм как броня от врагов». Симона в своём (пусть будто бы строгом, но мягко и располагающе) пиджачке с закатанными рукавами чуть пониже локтя, аквамариновой блузе с декоративным коротким галстуком, в презентабельных брючках, сужающихся книзу и на внушающих уважение к чувству баланса шпильках, не создавала впечатление холодности, пассивной агрессии или попытки защититься. На ней даже сейчас – летней порой, в гостях у сына – такой наряд выглядел уместно и рационально. Её светло-русые волосы чуть пониже плеч вились крупными, мягкими волнами и были подобраны лишь в стратегически важных точках – у висков. Причёска казалась дивно органичной для обстоятельств и заданных условий. Макияж Симона не носила вовсе. Судя по восхитительному состоянию и здоровому цвету её кожи можно было предположить, что она тратит уйму средств и времени на то, чтобы это не изменилось с ходом времени, но иными косметическими средствами, по крайней мере, в этот день, она не воспользовалась. И это тоже шло ей бесконечно. Что ещё бросалось в глаза при первом же взгляде? Себастьян и Симона были поразительно похожи внешне. Не каждой своей чертой, конечно: например, в отличие от своего зеленоглазого сына, у Симоны того же цвета глаз был только правый, левый же – дымчато-голубоватый; кроме того, Смайт многое перенял от печально известного донора другой половины своего генетического набора. Но в целом, семейное сходство было очевидным. Пока я несколько первых мгновений созерцал Симону, та, в свою очередь, обозревала меня. Её первой реакцией после вдумчивого взгляда, прошедшегося по мне едва заметно с головы до ног и обратно, был столь же трудноуловимый микро-кивок Смайту, на который тот никак не отозвался. Затем, женщина душевно поздоровалась со мной, по-родственному расцеловала в обе щеки, а не воздух возле лица. Обращаясь к сыну, вместе с одобрительной улыбкой, она провозгласила: - Ç'est vraiment un ange, Sebastian! – приятно посмеиваясь, Симона вновь повернулась ко мне. – Как отрадно, наконец, встретиться с тобой лично, chère enfant [3]. Я очень о тебе наслышана, и все отзывы сплошь хвалебные! По секрету. Мой малыш, – она указала энергичным лёгким жестом на приобнявшего меня Смайта, – потерял голову совершенно, поэтому ему верить на слово я была поначалу не склонна – ты должен простить настороженность матери, Курт. Но и дорогие друзья Себастьяна, и наш верный Уильям, и даже старина Гулсби, обычно скупой на похвалу, все они тоже в полнейшем восторге… - Полно, maman, – вмешался Смайт, сжимая моё плечо и подмигивая мне украдкой. – Ангел ведь не на работу к Вам устраивается, ему ни к чему чьи-то рекомендации. - Я тоже рад нашему знакомству, мэм, – заверил я женщину, очень надеясь, что мне удаётся изобразить правдоподобный энтузиазм: чувства нашей гостьи не должны были пострадать от моей апатии. – Всё хорошее, что я слышал о Вас, пожалуй, в разы превосходит любую возможную информацию обо мне. Для меня большое удовольствие повидаться. И Себастьян вот, не мог дождаться Вашего визита. Впрочем, – добавил я с шутливой серьёзностью, – ничто не могло переплюнуть нетерпение Вашего фаната номер один. - Ах, милая Тина, ну конечно, – тут же догадалась Симона с добродушной снисходительностью в интонации, пока Смайт лишь смеялся. - Вы, однако, должно быть, хотите подняться в комнаты, передохнуть немного и освежиться после перелёта и прогулки? – спохватился я, когда со знакомством было официально покончено. – Себастьян мог бы… - Ллойд проводит Вас, мадам, – указал Смайт, не спеша воспользоваться шансом провести ещё некоторое время с родительницей, и остался приклеенным к моему боку. – Уилсон и Круз помогут с чемоданами. Встретимся за чаем, скажем, через час? - Договорились, – подтвердила Симона и ещё раз одобрительно поглядела на нас перед уходом, пока возникшие по первому упоминанию практически из воздуха слуги взялись за работу. – Спасибо за гостеприимство, дети. Когда мы остались одни в коридоре, Себастьян с неописуемым удовлетворением вздохнул и привалился ближе, ощутимо расслабляясь на выдохе. - Прошло, как по маслу. - Она кажется замечательной женщиной, – задумчиво кивнул я в свою очередь, а затем немного отодвинулся, не сбрасывая, впрочем, его руку. – О, и насчёт. Ты должен извинить меня за вмешательство сегодня утром. Теперь я вижу, как неуместно было с моей стороны…наряжать тебя так незамысловато. - Ааа, на тебя произвёл впечатление матушкин собственный подход к стилю бизнес-кэжуал? – рассмеялся Смайт. – Она всегда так одевается, даже будучи в отпуске, не обращай внимания. - Ты тоже собирался подойти к наряду серьёзно, ты ведь лучше меня знал, кого едешь встречать, а я влез, увлёкся и не дал тебе выбрать костюм, – напомнил я сетующим тоном, от чего парень беззаботно отмахнулся: - Что с того? Maman действительно немного чопорная, и вполне возможно, ей понравилось бы больше, появись я перед ней под стать, как всегда в её присутствии – в чём-то стильном и деловом. Но она не видела меня в джинсах, пожалуй, с тех пор, как мне было десять! Пускай понастальгирует, – усмехнулся он с хитрецой, после чего одарил меня улыбкой тёплой и довольной. – Кроме того, это ты их выбрал. Я согласился бы даже на клоунский нос и морковно-красный синтетический парик, если бы ты их предложил, и мне совершенно начхать, что на этот счёт кто-то мог бы подумать. - Даже Симона? – спросил я, не способный поверить, будто ему в действительности нет дела до мнения родной матери. Смайт без промедления торжественно кивнул и чмокнул меня в кончик носа. - Даже Симона. - ‘Потерял голову совершенно’, – повторил я после паузы, но как-то нейтрально, без былой озабоченности этим фактом. Рано или поздно даже самые шокирующие вещи приедаются, начиная превращаться в часть повседневности. Свободным временем Смайт воспользовался, дабы победить несколько весьма внушительных подшивок документов, доставленных курьером ранее этим утром. В связи с просьбой соприсутствовать, я устроился в кресле неподалёку от своего занятого парня, безучастно листая страницы недочитанной ранее книги и естественно уже игнорируя писк медицинского оборудования искусственного обеспечения, что сопровождал меня неделями ненавязчивым, отдалённым фоновым шумом. Я едва не задремал, отстранённо развлекая себя мыслями, как мило было бы самому оказаться в коме вместо несчастного Дьюка, когда Лана дала знать, что за столом всё готово. Мне даже удалось симулировать некую пародию на оживлённость во время нашего чаепития, но в основном спасало то, что Смайты тянули на себе львиную долю разговора. Они перешучивались, обменивались новостями и профессиональными успехами, негромко смеялись в общей своей сардонической, прохладно доброжелательной манере. Во время десерта, к нам присоединился необычно румяный доктор Шустер – он встретил Симону с нескрываемым воодушевлением, весь обратившись в галантность и счастливые улыбки, - но надолго остаться не мог в силу каких-то личных дел (что явно было вежливым предлогом не вмешиваться в «семейное время»). Пользуясь доком, как напоминанием, Себастьян без промедления ударился в рассказы о моём сомнительном здоровье и о спорных результатах обследований, осуществлённым нами недавно, но слава всему, он не успел надоесть родительнице этой скучной темой, потому что всех спас звонок. На её смартфон, имею в виду. С приличествующим извинением, Симона встала из-за стола и, удаляясь, мелодично и стремительно замурлыкала что-то на родном языке. Я даже не трудился вслушиваться в её приятный, чистый говор, ведь, разумеется, меня не касались чужие телефонные разговоры. Впрочем, совсем абстрагироваться не удалось – в затихающей речи женщины, покинувшей комнату, безошибочно прозвучало моё имя, что автоматически привлекло моё рассеянное внимание. - Она только делится с другом впечатлениями о тебе, – заметив, как я неловко встрепенулся, улыбчиво пояснил Смайт, склоняясь ближе ко мне и находя под столом мою свободную руку, чтобы уверительно пожать. – И не беспокойся, это очень хорошие впечатления, естественно. - Я уже говорил, что более-менее владею французским, – напомнил я, похлопывая его руку поверх моей, чтобы поблагодарить за пусть и ненужную, но всё же от чистого сердца проявленную поддержку, и – одновременно намекнуть, что самое время выпустить мою ладонь. Не сработало. – Не нужно переводить для меня. Особенно приватные разговоры. - Разумеется, мои извинения, – усмехнулся Себастьян и тут же продолжил с энтузиазмом: – Владение языком крайне уместно. Пригодится тебе, когда мы будем навещать maman в её парижских апартаментах. Нельзя сказать, что я не мечтал провести время в легендарном городе любви – кого я обманываю: это путешествие в том или ином контексте находилось в моём списке непременных предсмертных желаний ещё с тех пор, как лет в пять я начал составлять смутный образ своей будущей Идеальной Свадьбы. Мне и в голову не пришло бы, однако, воображать эту поездку в компании человека, который был бы настолько далёк от моих детских романтических идеалов. - Я ведь обещал показать тебе Париж, мой ангел, – увлечённо продолжал тем временем Смайт. – Будет незабываемо, верь мне. Всё как в твоих мечтах – я постараюсь. Я посмотрел на него вопросительно, не припоминая, когда успел рассказать ему и, в свою очередь, получить обещание, но в эти недели многое происходило без того, чтобы я умел концентрировать на этом своё осознанное внимание, так что меня не удивило бы, выдай я подобную личную информацию просто под воздействием лекарств. - Кстати, – негромко обратился я, пытаясь как можно менее очевидно вернуть беседу в нейтральное русло. – А сколько у твоей матери домов вообще? - На территории Франции? – уточнил Смайт, который нынче с радостью отзывался на всякое моё проявление интереса. – Три, я думаю. Ещё около шести объектов недвижимости в остальных частях Европы. Очаровательные места. Раньше maman владела собственностью и в Штатах, но избавилась от этого ‘баласта’ в начале 00-х, так что теперь лишь гостит здесь, в Мэноре. Но не так часто, как мне хотелось бы: maman не особо жалует Америку, и Калифорния в частности не вызывает у неё восторга… - «Солнечный Штат» порядком переоценен, на мой взгляд. – Вмешалась Симона лёгким, безобидным тоном. Сфокусированный на её сыне, я даже не заметил, в какой момент она закончила свою телефонную беседу и вернулась за стол. – Хотя не могу отрицать – виноград здесь выращивают недурственный. Да и в любом случае, Калифорния в сотню раз симпатичнее этого… Огайо. – Брезгливо поморщив нос, проговорила женщина, прежде чем просветлеть улыбкой. – Кроме того, mon petit bébé [4] был буквально помешан на Сан-Франциско, пока рос. Ему здесь очень нравится. Этого достаточно для спокойствия матери. Я с улыбкой кивнул, молчаливо соглашаясь, тогда как Себастьян, сильнее выпрямившись на своём месте во время упоминания его персоны, показательно задето прищёлкнул языком. - Вам должно быть стыдно, мадам. – «Укорил» он. – ‘Mon petit bébé’, серьёзно? Ангел здесь может, чего доброго, решить, что я не заслуживаю того взрослого уважения, которого привык ждать от людей. - Но ты же действительно мой маленький крошка-сыночек, Себастьян, – поддразнивая, произнесла Симона чрезмерно умиляющимся тоном. – Курт простит твоей старой матери её сентиментальность. Верно, Курт? - Maman, – закатил глаза Смайт, не давая мне времени ответить. – Вам просто доставляет удовольствие позорить меня в глазах моего бой-френда, не правда ли? Симона расхохоталась, с искренней радостью в голосе отзываясь затем: - Ну разумеется, мой милый! Я добрых полтора десятка лет стойко дожидалась этой золотой возможности, и вот, наконец, мои молитвы услышаны – ты нашёл того, в чьих глазах я могу хорошенько и от души попозорить моего драгоценного сына! Себастьян засмеялся тоже; бездумно поглаживающий тыльную сторону моей ладони большой палец прекратил своё движение. - Это слишком коварно даже для Вас! Раз и навсегда, оставьте. - О нет, bébé, я только начала входить во вкус! – пригрозила Симона, хитро улыбаясь. – У меня, к примеру, скопилось великое множество пикантных историй, которые, я уверена, дорогой Курт будет не прочь послушать. Не забывай, Себастьян, mon fils [5], я дала тебе жизнь и знаю о ней едва ли не больше, чем ты сам. - Поверьте, я вполне осведомлён об этом, – вынужден был согласиться Смайт, и впервые за этот их шутливый диалог я уловил в его голосе тишайшие нотки истинного недовольства, словно сам факт малейшего отсутствия хоть какой-то доли контроля был Себастьяну личным оскорблением. Симона, вероятно, этих ноток не различила или попросту предпочла проигнорировать, радужно продолжив: - У меня на руках имеется столько компромата на тебя, bébé, что тебе давно следовало бы убить меня. - А знаете, maman, я всё ещё точно не решил, не будет ли это и в самом деле наилучшим… - Перестань, – прервал вдруг кто-то тихо, но веско, и только когда оба Смайта удивлённо повернулись ко мне, я понял, что это был я. Беспардонно отняв у Себастьяна пленную ладонь, я приобнял себя за локти, дабы скрыть совершенно неожиданное, до дрожи сильное напряжение в пальцах, сглотнул и попросил громче. – Пожалуйста. Не шутите об этом. Симона выглядела положительно сбитой с толку моей яркой реакцией и начала торопливо говорить что-то вроде: «Всё хорошо, précieux enfant [6], мы только дурачились…», но Себастьян, с более глубоким пониманием подтекста ситуации, а оттого и серьёзной обеспокоенностью, прервал её, не сводя с меня взгляда: - Извините нас на минутку, мадам. С великой деликатностью подхватив меня под локоть, разумно не пытаясь пока расцепить мои судорожно замершие руки, он сопроводил меня из-за стола в коридор, откуда моментально испарилась любая прислуга. Я смог вдохнуть, наконец, подавляя внутреннюю панику. Смайт попытался зафиксировать зрительный контакт и проникновенным тоном спросил: - Как ты? – и затем, – Что там случилось, родной? Я лишь мотнул головой, избегая смотреть во встревоженные насыщенно-зелёные глаза напротив. - Просто… просто не нужно, Себастьян, не нужно говорить такие вещи. Даже в шутку. Мне… мне плохо делается от одной мысли… не надо, ладно? - Мы не имели в виду ничего такого, Ангел. – Заверил Себастьян самым искренним и честным голосом, согласно кивая моей просьбе и мягко обнимая. – И мы больше не будем, обещаю. - Я знаю умом, что ты не подразумевал бы серьёзно… свою маму… Но я совсем, совсем… – Сбившись, я не нашёл опоры лучшей, чем Себастьян прямо передо мной (единственное, что вообще было рядом со мной зачастую), и я склонил голову ему на плечо, ощущая отвратную резь где-то за глазами. – После всего, что ты устроил этой весной… я не могу не… Я не могу. - Шшш, я понял. Я понял, ангел мой, сердце моё, прости. – Он прижал меня крепче, кругообразно поглаживая по спине. – Мне не следовало говорить в таком тоне о столько тяжёлых вещах, принимая во внимание твои, хм. Травмы. И Уилл, и доктор Райт на все лады велят мне быть как можно деликатнее в обращении с тобой, клянусь, я исправлюсь. И maman впредь должна будет стать осмотрительнее в её непосредственной манере преподносить своё чувство юмора. Я переговорю с ней, и такого больше не повторится, будь уверен. Мы постояли так ещё немного, прежде чем я почувствовал себя в достаточном равновесии, чтобы отстраниться от Смайта, всё ещё не вполне спокойного на мой счёт, и предложить тихонько с претензией на лёгкость: - Симона теперь наверняка считает меня типичным истериком – и вообще без чувства юмора, в любой манере преподносимого. - Что? Нет. Конечно же, нет. Maman в восторге от тебя… - Это после того, как я бесцеремонно прервал её дружественно-семейную перепалку с любимым сыном, которого она полгода не видела? – я вскинул бровь вопросительно, и Себастьян негромко рассмеялся: - Ну, может, эта «бесцеремонность» слегка и поумерила её восторг. Но ровно до того момента, как maman поймёт, почему ты среагировал, как среагировал. Поверь, за твою тонкую душевную организацию она лишь заобожает тебя сильнее, не стоит и беспокоиться! - А я и не беспокоюсь, – отмахнулся я с наносным легкомыслием. – Я, можно сказать, даже жду её неодобрения, помнишь? Если твоя мать авторитетно выскажет тебе, что мы не пара, ты, глядишь, и прислушаешься. - Ты никогда не перестанешь на что-то надеяться, Ангел, да? – хмыкнул Смайт, качая головой не то в неверии, не то в восхищении, в ответ на что получил вздох и усталую улыбку. - Ооокей, – поправив рубашку, протянул я. – Возвращаемся? Себастьян явно оценил мой бледный вид и неуверенность в вопросе, потому что тут же предложил, мягко пробегаясь по моей щеке осторожными пальцами: - А может, ты лучше поднимешься в спальню, роднуль, как думаешь? Примешь лекарства, отдохнёшь до ужина в тишине, м? На тебе всё ещё лица нет. Идея провести несколько часов в спокойном одиночестве звучала крайне привлекательно, хотя упоминание лечения нисколько не порадовало. Я бросил сомневающийся взгляд на дверь в чайную комнату. - Симона… - Не бери в голову, – прервал Себастьян, разуверяя. – Она не обидится – я объяснюсь за тебя, maman понимает, что мы не подразумеваем никакой злонамеренности желанием поддерживать в порядке твоё хрупкое здоровье. Это же важнее всего. Maman придётся извинить твоё отсутствие до вечера – пока я один займу её, нам найдётся, о чём поговорить, не переживай. Иди, мой ангел, приляг. - Передай Симоне мою благодарность за понимание, – попросил я, и тот кивнул: - Разумеется. - И… – я замешкался, потому что что-то во мне оказывалось признавать даже хотя бы тактическую правильность подобного, но – оно должно было быть сказано, по справедливости и во имя самых лучших побуждений, так что, собравшись с мыслями, я выпалил: – И тебе тоже большое спасибо, – после чего, не глядя на просиявшее лицо Смайта, спешно ретировался в нашу комнату. Там, впрочем, ни покоя, ни применения мне найти не удалось. Не артикулированное беспокойство снедало, уши закладывало, будто в резко идущем на посадку самолёте, да так, что даже звуки из палаты Дьюка звучали не громче далёкого эхо. Сильнее всего тянуло в сад. Не в силах больше откладывать, я накинул длинную кофту из дымчато-серой шерсти для дополнительного тепла, нехватку которого часто ощущал невзирая на удачный в температурном плане сезон, и выскользнул в коридор, стараясь не привлекать к себе внимание на случай, если столкнусь с кем-то из домашних. Прислуги, к счастью, не встретилось, а кто-то из охраны, скромно стоящий прямо возле комфортного двухместного диванчика неподалёку от главной лестницы, на удачу, даже не оторвался от экрана своего планшета, когда я направился в противоположную сторону. Не знаю, почему не покидало глуповатое ощущение, что любой из тех, на кого я мог наткнуться, бросился бы наперерез, чтобы затем погнать обратно в сторону спальни, как исполнительные овчарки направляют стада; может, это и было некоторым преувеличением, но рисковать в любом случае не хотелось. Центральный вход не рассматривался как вариант, ускользнуть через кухни же казалось неплохим шансом – там обычно циркулировали наиболее лояльно ко мне настроенные работники, - но ставить их под удар в случае разоблачения моего плана несанкционированного Хозяином отхода не хотелось. Так же, как не хотелось и обращаться к Смайту за непосредственным разрешением, в котором, скорее всего, всё равно будет отказано, когда меня отправят обратно в постель «набираться сил». Себастьяну была мало понятна моя любовь к работе с землёй, и он никогда бы не одобрил желание отдыхать именно таким образом. Пока я прикидывал дальнейший маршрут, из арочного прохода по мою левую руку вынырнул Дэйв, весьма мультяшно затормозивший с приподнятой для нового широкого шага ногой, стоило ему заметить меня. - Ты чего бродишь, как неприкаянный? Я думал, тебя отправили спать. – Проговорил он, когда, наконец, занял стабильную позу, возвышаясь надо мной, но не выглядя сколько-нибудь угрожающе. Внутренне морщась на его уничижительную формулировку, я прошепелявил с детскими интонациями: - Да, но захотелось горячего молочка перед сном. И сказочку. – Карофски фыркнул, и я продолжил уже нормальным тоном. – Серьёзно, Дэйв, мне шесть, по-твоему? ‘Отправили спать’. Хотя бы притворись, что немного уважаешь меня. - Так я очень даже, хмм, – качнул головой тот, неуверенно хмурясь. – В любом случае, куклёныш, тебе следует вернуться обратно, а не болтаться одному по коридорам, – всё-таки настоял он, хотя было видно, что, в отличие от начала нашего знакомства, теперь ему неуютно было выступать в роли коменданта. Я закатил глаза: - Конечно, сплошные же опасности поджидают одинокого бедного меня в этих диких местах. Подумать страшно, что может случиться, продолжи я без провожатых гулять по территории дома, в котором живу. Да ещё и не запасшись картой и аптечкой. Как жить вообще. Дэйв стиснул челюсти и поджал губы, неясно точно – то ли обижаясь на моё непослушание, то ли пытаясь не улыбаться из-за паясничества. Потом он вздохнул и сделал неловкий, ещё более размытый по значению жест руками, что я расценил, как невербальное выражение «шу!». - Эй, – возмутился я на такое беспардонное выдворение. – Держи свои, – я примерно повторил его пас, – при себе. Не знаю, какие распоряжения на мой счёт оставил для всех Себастьян, но, если только ты не надумаешь лично привязать меня к кровати, я там не останусь. Моё заявление вызвало короткий гудящий звук у тут же замолкнувшего Дэйва, который затем зажал переносицу между двумя пальцами, прикрыв глаза – как мне показалось, в явном раздражении. Не желая тыкать конкретного медведя палкой больше необходимого, я заговорил мягче, вступая в привычный уже торг: - Я не побег через государственную границу организую, мне просто хочется провести некоторое время при деле в саду, на свежем воздухе, а не бесцельно валяясь в постели, как умирающий. Так я только быстрее загнусь. – Мои слова, кажется, доходили до ушей собеседника, и я сделал неосознанный шаг ближе, желая быть наверняка услышанным. – Пожалуйста, Дэйв. Я ведь не пленник, помнишь? Мне до зарезу надо выбраться сейчас. Это не займёт много времени, обещаю, до ужина я уже буду чинно восседать в комнате на подушках. Если ты посмотришь в другую сторону, никто больше даже не заметит. - Ладно, – немного помолчав, Дэйв кивнул и решительно двинулся по направлению к одной из соединительных галерей. Поняв, что я остался на месте, он развернулся и, не прекращая целенаправленного движения вперёд спиной, нетерпеливо поманил за собой. – Не тормози, мордашка. Хочешь остаться незамеченным – набирай темп. Или пара длинных ног у тебя только для красоты? - Куда ты меня ведёшь? – поинтересовался я, проворно нагоняя, и Дэйв ровно пояснил: - Есть наименее используемый чёрный выход, в боковом флигеле, который объединён с главным зданием здесь и не так кишит народом большую часть дня. Снаружи с этой стороны нет ни веранд, ни просматриваемых площадок, только крытый бассейн со старым домиком и парк. Выходим, ты получаешь свою порцию кислорода, возвращаемся – без шума и пыли. - Ты останешься со мной? – уточнил я не без досады. – Караулить станешь? - Стану, – подтвердил тот, нисколько не пристыжено. – Я и так рискую, выпуская тебя наружу без прямого разрешения. Даже не пытайся убедить меня оставить тебя без присмотра, Хаммел, не выйдет. С тобой, проблемой ходячей, случись опять что – кто будет в ответе, м? Так что, пока ты садовничаешь, я несу вахту. – Опережая новые возражения, он закончил безапелляционно: – Либо так, либо никак, куклёна, уж прости. Не волнуйся, мять клумбы и грядки тебе вытаптывать не собираюсь. - Будь по-твоему, – вздохнул я. – Но мне нужно будет пространство, хоть полчаса. Довольно того, что Себастьян постоянно душит, стискивая кольцами, как голодный питон. - Полное одиночество не гарантирую, но окей, я побуду поодаль, за деревьями, – уступил Дэйв, указывая мне своё будущее местонахождение, когда мы ступили из дома в залитый солнцем дико разросшийся парк. – Чтобы без глупостей. И смело зови, если понадоблюсь. Я время от времени буду проверять, на всякий пожарный, но постараюсь не мешать, честное слово. Одного питона и впрямь предостаточно. Заберу тебя через час, добро? Я кивнул и в свою очередь махнул рукой в направлении, где планировал приступить к своему занятию так, чтобы не попасться на глаза садовникам или разнорабочим. Не так давно мы с Брайаном и Смайтом урегулировали вопрос о возведении в расчищенных местах летней беседки, искусственного пруда, комфортной зоны и качелей; но если держаться садовых территорий за лицевыми и центральными, риск столкнуться с кем-либо был пока минимален. Как мне показалось сначала. Потому что, даже не учитывая наших с Карофски негромких окликов в стиле игры «Марко Поло» примерно раз в треть часа, практически через минуту от второго захода «Курт?» – «Жив!» мне пришлось прервать свою малопродуктивную, но приятную деятельность, когда помимо мельтешащих резных теней от деревьев на меня упала тень куда как более цельная. Тихонько напевая себе под нос импровизированное битловское поппури, я не слышал шагов, поэтому появление незваного человека стало для меня неприятным сюрпризом. Досадливо вздохнув, я поднял взор от земли, откуда медленно выуживал разлапистый сорняк, теснящий островок красивых листочков хосты и мешающий адекватному росту её хрупких бледно-лиловых цветов, готовящихся распускаться. По лёгким старомодным кедам на липучке и, выше, по вылинявшим синим джинсам мой взгляд поднялся до будто бы непритязательно сложенных в карманы загорелых рук с часами на левом запястье. Затем я мельком обозрел голубовато-белую футболку-поло с короткими, завёрнутыми рукавами, открывающими весьма себе симпатичные бицепсы. Наконец, запрокинув голову кверху, я, прищурившись, воззрился на лицо обладателя докучливой тени и… тут же брякнулся назад, прямо на траву, от неожиданности. Святые небеса. Вниз на меня с нерешительной улыбкой смотрел Солнышко, собственной персоной, вместе с его выразительными карими глазами и этими буйными кудрями, которые беспрепятственно трепал лёгкий ветер. - Здравствуй, Курт, – начал он, ведь кто-то должен был заговорить первым, и это однозначно был бы не я, пребывающий в состоянии оправданного шока. – Не знаю, сколько ты помнишь, когда бодрствуешь, у меня мало опыта общения наяву с людьми вроде нас, но, ахм. Ты просил меня прийти. Мы…виделись во сне? – предложил он неуверенно, будто делился секретом с абсолютным незнакомцем, но подумав над собственными словами, скривился. – Звучит как не самый удачный подкат, знаю, виноват, и технически, не только во сне, но не по-настоящему тоже, чёрт, лучше начну зано… Не отводя завороженного взгляда от его лица, я набрал в руку горсть земли и какой-то мелкой зелени и швырнул её в Блейна, не особо целясь. Большая часть «дроби» разлетелась в полёте, остальное шаркнуло по его штанине ниже колена и осыпалось. Важен был результат: Солнышко удивлённо смолк и вопросительно уставился на меня. - Что такое? - Что такое? – повторил я негромко, дабы не привлекать лишнего внимания со стороны, и парень присел на корточки напротив меня, видимо, чтобы лучше разобрать слова. Отвести взгляд от его лица было физически невозможно. – Я уже почти смирился, что ты совсем не появишься. Рационально, я понимал, что у нашей встречи есть тысяча препятствий, но всё равно, не выходило из головы то, что ты сказал об использовании меня, просто как орудия для достижения собственной цели; и что я наговорил потом, чтобы ты жил своей жизнью, если я не стою всех этих трудностей. Жуть, эти сомнения… я начал думать, что ты мог в итоге не счесть меня достаточно важным, что ты понял, что от меня одни беды, и двинулся дальше без меня. Или даже, что всё проще: я сошёл с ума и придумал тебя. Только представь, какой был бы кошмар, окажись ты выдуманным. Подумать страшно. Блейн открыл было рот, чтобы покрыть это чем-то, будто защищаясь, но в этом не было необходимости: ничего мною сказанное не было нападением. Не успел он и слова произнести, как я уже метнулся к нему, крепко обнимая его ощутимое, материальное тело. Он охнул от неожиданного столкновения и покачнулся, но удержался и без промедления стиснул меня в ответ, вызывая ощущение упоительного дежавю. - Солнце, – тихо восхитился я в его плечо. Он пришёл, он пришёл, он пришёл! – Ты сумел. Даже не верится, что ты всё-таки здесь. Ты ведь действительно здесь? – уточнил я, чуть отстраняясь, чтобы заглянуть ему в глаза за честным ответом. – Ты мне не снишься? - Я здесь, дружочек, – подтвердил Блейн, необыкновенно мягко, и обвёл контуры моего лица кончиками тёплых пальцев, словно ему тоже не терпелось подтвердить мою реальность. – Прости за ожидание. Видят боги, я хотел прийти гораздо раньше, очень хотел, но это оказалось…выше моих сил. Пришлось выждать, перераспределить ресурсы, и… – на миг зажмурившись, он наморщил нос; ему явно тоже было нелегко в эти недели. – К тому же, ты – крайне недоступная персона, Курт. Должно быть, незапланированную аудиенцию в Белом доме организовать проще, чем подобраться к тебе. К сожалению, так оно, наверное, и было. Одобренные лица вроде знакомых, врачей и терапевтов, салонных мастеров и инструкторов по фитнесу могли посещать меня на дому, согласно указаниям моего «непосредственного начальства». У него, как и всегда, даже были убедительные, но оттого не менее безумные причины для такого странного карантина. В последний раз я покидал Мэнор (в компании Смайта и свиты) в субботу больше недели назад – и воспоминания о мероприятии в доме Джулаев до сих пор меня расстраивали. По существу, можно было бы решить, что не всё так плохо. Не принимая во внимание настороженное дружелюбие Кассандры по отношению ко мне и её почти сестринскую, слепую привязанность к Смайту, вечер прошёл мирно. По крайней мере, для стороннего наблюдателя. Помимо безынтересных персон вроде болтливого судьи Фиггинса или владельца какого-то телеканала Фила Липоффа, что взирали на Смайта уважительно и почти подобострастно, я свёл знакомство с супругом прокурора Дэвидом. Образцовый хозяин вечера, это был смуглый брюнет неотразимой внешности и незаурядного характера. Нам не слишком много удалось пообщаться, но чувство юмора и такта, артистичность и обаяние, острый ум и некую неповторимую искру было сложно не заметить даже с учётом того, как усердно мужчина старался остаться в тени своей яркой и активной жены. За всей привычной мишурой, моё внимание привлекли тёмные глаза Дэвида в первый же миг, как он без колебаний протянул мне руку при знакомстве, когда Смайт опередил и сам представил меня. - Дэвид Мартинез. Стоящая подле него Кассандра, зеркаля положение Смайта возле меня, мелодично рассмеялась и поправила: - ‘Дэвид Джулай’, душа моя, помнишь? И взгляд этих тёмных глаз на секунду метнулся в сторону от меня и вниз, будто избегая, прежде чем вернуться к моему лицу с прежним спокойствием. - Точно, Джулай, – улыбнулся Дэвид белозубо и безмятежно. – Так было решено перед свадьбой. Но старые привычки долго умирают, прости, Сандра. Женщина нисколько не обиделась, но какие-то её следующие игривые слова о рассеянности мне особенно не запомнилась, потому что меня целиком заняли цепенящие мысли о бесспорно красивых, но неуловимо странных глазах Дэвида, что автоматически до сих пор считал себя Мартинезом, даже сменив фамилию в браке. О его вроде бы расслабленных, но будто бы требующих больших затрат энергии интонациях. О характерной формулировке («Так было решено» вместо, казалось бы, ожидаемого «Мы решили»). И в ходе мероприятия, наблюдая за мелочами, которые уже подспудно ожидал заметить, я понял внезапно, до холодка по позвоночнику, что всё это мне было поразительно знакомо. Например: Дэвид беседовал с кем-то из гостей, увлечённо что-то обсуждая и придвигаясь чуть ближе корпусом к собеседнику в пылу разговора, но – ловил внимательный взгляд супруги через комнату и тут же почти незаметно, но безошибочно отстранялся. До тех пор, пока беседа не угасала сама собой, и он не уходил обновить себе напиток, чтобы больше к оставленному человеку и не приблизиться за весь вечер. Или: Дэвид сидел в кресле, с безучастным видом гоняя свой коктейль по стеклянным стенкам бокала, но – Кассандра примостилась рядышком на широком подлокотнике, подхватила его свободную руку, нежно поднося к улыбающимся губам, и её муж словно пробудился от летаргического сна. Он залпом допил остатки алкоголя, подарил ей ответную тёплую улыбку и прислонил голову к её боку, будто ластясь, однако же взгляд. Взгляд так и остался далёким-далёким. Или: мы с новым знакомым обсуждали что-то, казалось бы, незамысловатое – город, планы, наших «лучших половин», но – разговор шёл без должной естественности, будто оба мы вынужденно навигировали в перегруженном, наполненным острыми предметами и внезапными поворотами пространстве. Это было что угодно, но никак не дружеская беседа за ужином. Не тогда, когда оба мы опасались выдать что-то неловким словом или искренним взглядом на текущее положение вещей. Но по-другому не вышло бы: не в присутствии ни о чём не подозревающей группы людей, а на соседних стульях с нами и наших личных цензоров. В общем, все свидетельства были явно не в пользу счастливых отношений, и, на мой взгляд, всё шло к одному. По пути домой, я поинтересовался у Смайта, не собираются ли Джулаи разводиться. Самая первая, практически неуловимая – моргнул и нет её – реакция моего партнёра была знанием. Полным отсутствием шока от моего предположения, что возник бы у человека, подпавшего под созданную сегодня иллюзию домашней идиллии. Затем Себастьян быстро округлил глаза, будто бы в возмущении от даже малейшего подобного подозрения, воззрился на меня удивлённо и запротестовал, мол, более крепкого брака, чем у Кэсси с Дэвидом, поискать и не найти, они идеально подходят друг другу и дико влюблены, глупости ты какие-то собираешь, Ангел, право, смешно. Смешно не было нисколько, и за неимением альтернатив я взял себе на заметку всё, что уловил в поведении прокурора и её мужа. Будь больше времени в запасе, я непременно поделился бы наблюдениями с Солнышком, может, он помог бы обдумать ситуацию с объективной, сторонней точки зрения, потому что мне, как человеку, самому зажатому в тисках обстоятельств и чужой воли, всюду мерещились несправедливости. Но у нас оставалось от силы четверть часа, прежде чем Дэйв придёт по мою душу, а столько всего нужно было успеть сказать и услышать. - Точно, – согласился я с определением Блейна невесело. – Мне часто нездоровится, плюс я трачу уйму сил и концентрации на то, чтобы отвлекать Смайта от разного рода нежелательных мыслишек, да и Дьюк – ты наверняка помнишь Дьюка? – никак не пойдёт на поправку, что мешает идти на поправку мне. Смайт воспринимает моё состояние как достаточную причину для ограничения моих контактов с внешним миром. Приходится радоваться уже возможности беспрепятственно перемещаться по Мэнору. Хм, в большинстве своём. А… как ты проник сюда? – сообразил я поинтересоваться, чтобы не дать моему собеседнику заострить внимание на незавидных условиях моего существования и переживать за меня, и Блейн наградил меня долгим пытливым взглядом, но, не имея средств к непосредственной помощи, всё же послушно переключился на мой вопрос, кривовато улыбнувшись: - Проще, чем представлялось. Утром поднялась шумиха, я смешался с одной из кейтеринговых групп и проскользнул на территорию. Потом весь трюк заключался в том, чтобы не попасться на глаза вашей садовой бригаде, дожидаясь твоего появления. - Откуда ты знал, что я обязательно приду в сад? - Я ведь тебя сюда звал, – просто ответил он, а на мою приподнятую бровь пояснил. – Ну, ты сам знаешь, как такое бывает. Только у тебя это получается естественно и быстро, как тогда, у теплиц. А мне пришлось попотеть, да и времени заняло… – Он скованно пожал плечами, после чего уточнил без особой уверенности: – Ты же чувствовал мой зов, верно, Курт? Мне вспомнилось невнятное беспокойство, гудящее под моей кожей с самого пробуждения, ощущение собственной неуместности в четырёх стенах, особенно обострившееся сегодня. Должно быть, это и был ‘зов’ Блейна, его попытка утянуть меня к месту незапланированной встречи. Я кивнул, и парень закономерно улыбнулся, довольный успехом. - Значит, с этим можно будет работать. Поразительно! Признаюсь, несмотря ни на что, здорово было попрактиковаться, – заметил он всё ещё на волне позитива. – У меня за детство скопилось немало теоретического материала, но до твоего появления я никогда не был достаточно силён, чтобы действительно эффективно применить что-либо, чему Куп успел меня научить… – едва упомянув имя, Блейн заметно помрачнел. - Твой брат? – подхватил я, и мне снова вспомнился наш последний разговор у вымышленного окна в “Irish cream”. – Но если вы оба обладаете такими обширными знаниями, почему вы до сих пор не можете применить их, чтобы найти друг друга? – Солнышко вскинул брови, и я поспешно поправился, боясь, что моё вмешательство прозвучало слишком грубо и невежественно: – То есть, я просто сделал вывод, может, ошибочный. Я ведь и твоего Купа встречал во снах несколько раз, и вы оба складываете впечатление… вот я и задумался, почему же вы никак не засечёте друг друга? Не на территории моего бессознательного, имею в виду, а в реальном мире. - Нет, ты был прав, мы потерялись. Но хуже то, что… я переживаю, что его уже может не быть…– Блейн сделал небольшую паузу, будто признание приносило ему физические страдания, – в живых. Но я не могу узнать наверняка, в моём арсенале нет способа. – С яростным сожалением он растёр глаза ладонями, хотя ни одной слезы не пролилось. – А обратиться в полицию или нанять частного сыщика, как ты понимаешь, не вариант. Я положил ладонь на его плечо в знак поддержки, пытаясь поделиться остатками своих духовных сил, чтобы придать другу стойкости в пору испытаний: мне было печально хорошо известно, каково это – терять сиблинга. Было необычайно больно осознавать, что Солнечный мальчик, достойный всех радостей мира, тоже проходит через это. - Купер-то, он не наделён никакими силами, вообще, – пояснил Блейн. – Номинально, он один из нас, как была и наша мама. Не знаю, зависит ли это от генов или передаётся каким-то ещё способом, но в них обоих эта особенность была будто дремлющей. Как те болезни, что таятся в некоторых людях, которые сами ими не болеют, но могут передавать в следующее поколение? – я покивал, обрисованный пример имел смысл; мой собеседник зачастил дальше: - Вот и в Купе сидели силы, но никак не проявлялись, даже так малозначительно, как у меня. После дедушки Олли и бабушкиного брата Лу, в нашей семье активными особенностями выделился только я. Но Купер был старше, и именно он застал дедушку в живых. Наша мама никогда не интересовалась «родовыми преданиями», она всегда считала некоторые детали жизненного пути родителей и рассказы об их предках больше проявлением их воображения, фантастическими сказками, нежели частью семейной истории. Да и трагическая судьба Лу не располагала её воспринимать их воодушевлённые описания «магических способностей» как дар. Одним словом, ма держалась в стороне. Поэтому бабушка с дедушкой так обрадовались, когда Куп проявил огромный интерес к этой теме. Они знали, что я ещё слишком мал, чтобы чему-то научиться, поэтому решили поведать все свои знания Куперу, чтобы он потом передал их мне. В каком-то смысле, он стал моим наследием. – Блейн ухмыльнулся, будто это было частью какой-то общей шутки – только того, с кем он её делил, поблизости не было; я сочувственно сжал его плечо, но парень покачал головой. – Не скорби о нас, маленький, теперь всё в порядке, непременно будет. Я обрёл новую надежду. - Теперь? – удивился я; по нынешним временам, для моих ушей это прозвучало диковато. - Благодаря тебе, – подтвердил Блейн, убеждённо сверкнув глазами. – Если, несмотря ни на что, мне посчастливилось с тобой повстречаться, и Куп умудрился самостоятельно найти дорогу в твои сны, значит, ещё не всё потеряно. - Я помогу, чем только смогу, – с готовностью выпалил я; в конце концов, это уже было решено. По накатанной, вспомнив кое-что, что почти уже выветрилось из моей головы за субъективной давностью, я не мог не уточнить: – Ты ведь не какой-нибудь паразит, правда? Хочу сказать, ты меньше всего ассоциируешься у меня с какой-нибудь вредоносной сущностью, Солнышко, но Альба обратила моё внимание, насколько необычны некоторые аспекты нашего взаимодействия, и что этому может быть только два возможных объяснения. - Одно из них – что я могу быть…как ты сказал, паразитом? – изумлённо уточнил Блейн, а затем растерянно оглядел себя, будто ожидал увидеть тело какого-нибудь нелицеприятного насекомого, а не своё собственное. Затем, он встряхнулся, избавляясь от ненужных мыслей, и помотал головой. – Ха. Меня всяко можно нелестно назвать, но – нет, Курт. Я не такой, по крайней мере, насколько мне известно. Я вообще об этой вероятности ничего не знал – видимо, моя родня с подобным не сталкивалась, слава всему. Твоей, сдаётся, меньше повезло. Погоди, а какое второе объяснение? Я сокрушённо пожал плечами: - К сожалению, не успел узнать, разбудили. Я передам тебе, как только выведаю у Альбы. Но это уже чудесно, – улыбнулся я ему, ведь даже если я и не ждал другого ответа, всё же приятно было получить личное подтверждение, что дружишь с дружелюбно настроенным человеком, а не сущностью, готовой жить за твой счёт. – Что ты – это просто ты. - Ммм, – согласился Блейн, отвечая на мою улыбку, прежде чем полюбопытствовать. – А что это за необычные аспекты, если не секрет? Мне просто интересно, что между нами может быть такого, чтобы твоя прабабушка могла подозревать меня в, хм, паразитировании? - О, судя по всему, то, что я неосознанно делюсь с тобой своей внутренней энергией, без необходимости проводить какие-то…предварительные ритуалы, является чем-то из ряда вон выходящим. И ещё я, вроде как, прикрываю тебя от интереса неавторизированных посторонних. Альбе, по крайней мере, не удалось тебя «прощупать» – мои силы мешают. - Кто бы мог подумать, – присвистнул Солнышко, разглядывая меня с особенным увлечением. – Хотел бы сказать, что могу сам без проблем за себя постоять, но… спасибо, что прикрываешь. Я это ценю. Однако же я считал, что энергетическая связь – естественное дело, с учётом наших… отношений, – неуклюже закончил он, и я тут же ухватился за возможность блеснуть перенятой от бабушки манерой: - Естественное, да не слишком. – Было немного приятно хоть раз в столетие знать о предмете больше, чем собеседник. – Я так понял, что это редко случается – то ли потому, что людям вроде нас чуждо партнёрство, мы ведь сами себе острова, то ли из-за трудностей организации, такое же возможно только при запланированной инициации подобного обмена. Судя по всему, для этого мало просто пальцами щёлкнуть, нужны какие-то премудрости. Твой брат не упоминал об этой тонкости? - Сомневаюсь, иначе я бы вспомнил. Я вообще запоминал каждую крупицу знаний, которую он успел до меня донести. Но во всём этом столько неизведанного, как показывает практика, островом быть совершенно невыгодно: я целиком и полностью за партнёрство – так будет проще добывать и преумножать информацию. В конце концов, даже опуская разницу в мощи каждого из нас, есть ещё и разные проявления наших сил, ты обращал внимание? Я медленно качнул головой, и Блейн увлечённо продолжил, подтверждая свою теорию: - Куп рассказывал, мой дед по матери, к примеру, Оливер Тёрнер, больше специализировался в межличностных взаимосвязях – он всегда моментально чуял мельчайшую ложь или неискренность, мог предугадывать направления, в которых пойдут отношения, при первой же короткой встрече, и результаты деловых сделок. Он многого добился, консультируя людей насчёт бизнеса или по личным вопросам. Дедушке Олли не требовалось самому заниматься предпринимательством, он сколотил крепкое состояние, просто оказывая бесценную помощь заинтересованным людям. А вот двоюродный дед, Лу Кёрн, насколько я слышал, предпочитал медицинское поле деятельности. Он знал тонну лечебных рецептов, и даже умел наложением руки исцелять некоторые виды болезней и травм, совсем как в какой-нибудь старой легенде, просто невероятно! Я с малых лет мечтал приобщиться, – мечтательно поделился Блейн. – Это всегда привлекало меня сильнее всего – целительство. Сколько хорошего это смогло бы помочь мне осуществить, Курт! Скольким людям я мог бы облегчить страдания. Я всегда представлял себе, как… – он осадил сам себя, перевёл дыхание и заговорил дальше уже без того огонька: - Куп кое-чему научил меня, но вот тетради, ох. Бабушка Лавиния передала Куперу все записи своего брата, чтобы он приберёг их, пока я не подрасту и не разовью навыки достаточно, чтобы ими пользоваться. Теперь всё это давно потеряно. Блейн повествовал о своей семье с тем же беспредельным сожалением, с той же тихой горечью, что несла в себе Альба, вспоминая о своём несчастном отце, о сыне Конни. Я, увы, практически ничего о них не знал, но независимо от моей осведомлённости об этих давно почивших людях, боль, снедающая бабушку, равно как и та, что мучила моё заблудшее Солнце, угнетала меня. Сколько бы я отдал, дабы облегчить их ношу. - Моя Альба тоже лечила хворых, – не придумав ничего лучше, мягко поведал я, стараясь переключить внимание Блейна с совсем уж невесёлых мыслей о прошлом. – И консультациями славилась тоже, если подумать. Мамочка часто рассказывала мне, как к ней до самого конца продолжали приходить люди в поисках целебной мази или доброго совета, даже те, что суеверно её боялись. Удивительно, насколько она была авторитетна. Хотя мой папа до сих пор считает, что она была всего-навсего типичной гадалкой, как те шарлатаны, что пророчат встречу с темноволосым незнакомцем или велят раздеваться догола и обливаться пахучими отварами каждую третью новую луну, в этом роде. Но мы-то с тобой знаем, что всё было не так. Про то, что она делила со мной «удовольствие» предчувствовать смерть окружающих её людей и, как и я, занималась потом проблемами беспокойных душ, я не стал упоминать, чтобы не напоминать другу снова о его опасениях за жизнь брата. Солнышко начал было комментировать моё описание с позабавленной улыбкой на устах, как вдруг нас прервал голос Дэйва: - Курт? - Жив! – отозвался я на автомате, но на этот раз такого ответа было мало. - Ты не понял, котишка, – интонация охранника явно сквозила сожалением. – Время. Ещё на мгновение, мы с Блейном замерли на земле, схватившись друг за друга, как дети, напуганные громовым раскатом. Затем, я быстро затараторил вполголоса: - Ты настоящий друг, Солнц, я этого никогда не забуду. Свою часть обещания ты выполнил. Мы обязательно ещё встретимся наяву, теперь мы знаем, что это осуществимо, ну а пока – я клянусь, что выполню свою часть. Сегодня ночью, там же, где и всегда, договор? Я буду ждать продолжения твоей истории. Расскажи, что захочешь, покажи, что успеешь. Всё, что сочтёшь необходимым для меня, даже если будет неприятно, я вынесу. Всё-всё! – я стремительно чмокнул его в щёку и подскочил на ноги – если помедлить и не отпустить Блейна сразу, я вообще не найду в себе на это сил, а то ещё и расплачусь, чего доброго. – Будь осторожен при отходе – я отвлеку Дэйва и постараюсь оградить тебя от внимания окружающих на территории Мэнора, но лучше не рисковать – вдруг мне не хватит сноровки на такой трюк, или радиус окажется слишком широк для текущего уровня моих навыков, или… До скорого! - Курт, ты меня слышал? Пора возвращаться, – теперь Дэйв неумолимо приближался, и я заспешил на перехват, чтобы не дать Блейну оказаться застигнутым. Хотя, не то чтобы он торопился улизнуть – последнее, что я заметил краем глаза, пока не потерял парня из виду, было то, как он сидел возле моей рассады хост, замерший как статуя, с прижатой к лицу ладонью. - Хэй, Дэйв! – с искренним в кои-то веки задором в голосе поприветствовал я Карофски. В конце концов, этот славный малый поспособствовал не много не мало моему секретному рандеву с самым настоящим солнцем, разве можно было не обожать его после такого? Моя радость от его появления явно поставила Дэйва в тупик. Было заметно, как в нём борются осторожное удовольствие и привитая годами службы подозрительность. - Я не видел тебя таким светящемся с тех пор, как у вас с боссом всё стало серьёзно, – прокомментировал молодой мужчина, не двигаясь с места и не сводя с меня пристального взгляда. – Успел забыть, каким ты бываешь…ослепительно ярким. - Ох, Дэйви, – смешливо вздохнул я и добродушно поддразнил. – Осторожно. Такими темпами я поверю заверениям Сантаны, что подо всей этой наносной грубостью скрывается тонкая душа лирика. Дэйв сию же секунду показательно насупился, бросаясь спасать свою репутацию буки. - Слушай больше эту болтушу, Хаммел, она и не такого насочиняет. А я лишь хотел сказать, что тебе, очевидно, идёт на пользу свежий воздух, только и всего. Ты стал меньше похож на ходячий труп. – Необычайно довольно закончил он, и разве что только «Ха! Как тебе такое для души лирика!» в конце не добавил. Умилительный человек. И как я мог не замечать этого раньше? Столько времени, которое можно было бы провести с таким очарованием, убито на опасения и неприязнь. На волне эйфории от осознания реальности Блейна и его готовности быть пусть и тайной, но прочной частью моей жизни, не в силах сдержать позитивные эмоции, я подскочил к Дэйву, не ждавшему такого поворота в сюжете, и, найдя опору в его гранитных предплечьях, легонько чмокнул в щёку и его. В тот миг мир казался вовсе не таким уж и гиблым местом. И нежности в моём сердце хватило бы на всех. Окей, почти на всех, с исключениями. И без учёта моего сожителя, поцеловать даже самым платоническим образом Тину, Дастина или, скажем, Кассандру меня не заставил бы даже расстрельный полк. Да, и Хантера я не решился бы расцеловать, по иным причинам: не когда я знал о его безнадежной влюблённости. Но вот с Дэйвом такой проблемы уж точно не было – на мой взгляд, из по-настоящему близкого мне окружения он был последним, наверное, кто мог бы воспылать амурными чувствами к моей персоне; Солнышко, добрый товарищ, занимал почётное второе место с того конца, а сердобольный док Шустер замыкал призовую тройку. Даже гипотетическое рассуждение о подобной вероятности было уморительным. Дэйв оторопело уставился прямо перед собой, куда-то над моей головой. - Спасибо за помощь, Дэйви, серьёзно, – сердечно поблагодарил я, не умея унять улыбки. – Ты и вообразить не можешь, как это было для меня важно – провести именно это время именно здесь. - А…га, – медленно кивнул тот, всё ещё, видимо, перегружая систему. – Ясно. Ага. Я так и понял. Судя по. Да. Попросту нельзя было не рассмеяться. Обратная дорога до спальни прошла без приключений. И, что-то подсказывало мне, Блейна сопровождала та же удача. Войдя в комнату, я ощутил закономерную вымотанность, но всё было не зря. Если это означало, что ни одного из нас не застигнут за нарушением хозяйских правил, что Дьюк где-то далеко не будет испытывать полной силы дискомфорта своего состояния, что запуганную Пенелопу не втянут в незаконную деятельность, а Смайт не схватит меня в охапку и не побежит в ратушу регистрировать брак? Любая усталость стоила того. Вечером Себастьян обнаружил меня действительно куда более бодрым и дееспособным, чем оставил накануне, что немало его порадовало и, к сожалению, лишний раз убедило, что его метода моего оздоровления действует. Я пытался ненавязчиво дать ему понять, что улучшение моего настроения и физического состояния не связано со временем, безвылазно проведённым в постели на таблетках, но вряд ли был услышан. И ведь не то чтобы я мог рассказать ему, что на деле чудодейственным средством была встреча с Блейном Андерсоном в мэнорском парке. За ужином Симона ни разу и виду не подала, что наши предыдущие посиделки кончилась как-то неправильно, и что её представления обо мне изменились. Я списал это на – наверняка мощную – рекламную кампанию Себастьяна, который оставался целиком и полностью на моей стороне, а потому пытался перетянуть туда и свою почтенную родительницу. Если ему удалось ненавязчивой пропагандой моей предположительной непогрешимости через всевозможные новостные источники убедить тысячи интересующихся его личной жизнью людей среди общественных масс, что уж говорить об одной-единственной персоне. В этот раз я даже собеседником продемонстрировал себя более живым и приятным. Себастьян проводил большую часть времени не за едой или разговорами, а за созерцанием меня, проворно поглощающего почти весь свой ужин с чем-то, похожим на настоящий аппетит, и ведущего активную беседу с его матерью. Позже ночью, мне не терпелось поскорее лечь спать, дабы продолжить сегодняшний краткий разговор, когда не удалось охватить и верхушки айсберга того, что меня интересовало. Но как только я вышел из душа, Смайт, предусмотрительно уже полураздетый, сноровисто напрыгнул на меня – я не успел даже потянуться за полотенцем, а он уже был тут как тут, незамедлительно накрыл мой рот своим, властвуя безраздельно. Такие внезапные атаки уже должны были бы стать ожидаемыми, ан нет, упорно заставали врасплох. Я охнул, подавшись назад от неожиданности, но Себастьян просто шагнул следом за мной, не прерывая телесного контакта, его руки были одновременно повсюду: в моих мокрых волосах, на моих плечах, на шее, на спине, животе, ягодицах. Первой панической мыслью моей было боднуть его в лоб головой, но я сдержал несвоевременный инстинкт. - Смай…Себастьян, Себастьян, погоди, что?.. – выдавил я, сумев со второй попытки прервать наш поцелуй, но это лишь побудило моего партнёра в виде альтернативы голодно накинуться на мой подбородок, на кожу под ушами. Чёрт, плохая идея. – Стой, секундочку. Послушай… - Вот даже, нет, и не проси, – жарко выдохнул Смайт, в перерывах между поцелуями, которыми осыпал теперь всё, до чего мог дотянуться, а с учётом, что у меня физически не было времени одеться, ему было, где развернуть бурную деятельность. – Я целый ёбаный вечер терпел, весь сдержанный и уважительный, но не могу больше, это просто, блядь, невозможно – держаться на вежливом расстоянии, сущая пытка, ведь ты, Ангел, ты такой. Охуенно. Соблазнительный. Спасите наши души, или что там положено сигнализировать в таких катастрофически жутковатых случаях? Знал бы, чем всё обернётся, возможно, притворился, что мне опять стало хуже; обычно мои недомогания помогали охлаждать ему цилиндры. Или согласился бы посидеть с Симоной подольше, обсудить тонкости семейных рецептов Смайтов. Но так хотелось уснуть и снова увидеться с Солнышком, что я отклонил предложение остаться и ещё поболтать со своей общительной «свекровью». Мог ли Себастьян воспринять моё рвение вернуться в спальню по возможности скорее как желание остаться с ним наедине, - пронеслось у меня в голове. Вполне может быть, если самому ему горело, то он вполне мог отзеркалить собственную мотивацию и на меня. Ну, супер. - Ты всегда бесподобен, о тебе об одном только и думаю, – горячо шептал Смайт мне в шею, пока я бесплодно раздумывал, остался ли на данном этапе разгона способ перенаправить события в другое русло. «Интересно, повёлся бы он, если бы я прямо сейчас хлопнулся на пол и прикинулся мёртвым? Впрочем, нет. Эта тактика, говорят, работает на медведях, не на бой-френдах. Эх-эх». – Но сегодня – ты казался…будто окрылённым, господи, блядь, боже, Ангел, ничего привлекательнее быть не может. У тебя глаза сияли, и твой смех, чёрт меня дери, родной, твой смех, он как религиозный опыт, клянусь, ты лучшее, что только могло случиться в моей жалкой злоебучей жизни, Курт, мой Курт, мой бесценный, мой прекрасный, мой, мой, мой, мой, мой, люблю так сильно, что больно, представить себе не можешь, хочу забрать тебя в постель, пожалуйста, пожалуйста, ангел мой, позволь забрать тебя в постель. Тут явно подразумевался выбор между «да/да», ведь не успел я сформулировать какой-никакой ответ, как меня уже увлекли в означенном направлении. В постели, собственно, это лихорадочное воспевание продолжилось тоже, практически над каждым миллиметром моего тела, но я уже не мог сконцентрироваться на отдельных словах или действиях. Общий смысл сложить можно было, впрочем, если бы кому-то очень уж понадобилось. Мне лично в этом необходимости не виделось; я лишь мечтал всё забыть и терпеливо ждал окончания. Как бы тягостно ни было в процессе – одно радовало: вечно оно длиться не могло. - Ангел, – придушенно, счастливо вздохнул Себастьян, уже паря на облаках посткоитального блаженства, и зарылся носом в мои волосы. – Ангел, скажи, что мне для тебя сделать? Чего ты хочешь? «Начистоту? Я хотел бы умереть вместо моих подруг, – мог бы ответить я, будь в этом толк. – Или, по крайней мере, не давать сестре того обещания, чтобы не нужно было больше продолжать цепляться за жизнь. Хотел бы видеть реалистичный выход из положения, вернуться в дом к отцу или уехать в Эл-Эй к Финну. Увезти заодно Хантера от греха подальше. Хотел бы, чтобы хорошее настроение, с огромным трудом полученное, не вырывали у меня с такой бесцеремонностью, если тебе действительно интересно. Да, чем лежать в твоих объятиях, я предпочёл бы быть тем, кто упал. Лучше всего, ещё утром 24 февраля, во время умывания в крошечной ванной комнате моей съёмной квартирки; просто поскользнуться на влажном кафеле по неосторожности и благополучно размозжить себе голову о раковину – до вечера, до выступления, до тебя». Вместо этого я лишь помотал головой, отказываясь от планов партнёра одарить меня ответным оргазмом, побуждая его просто улечься: - Спи.* * *
Мистер Мотта явно отсутствовал – конечно, он мог бы тихо работать в своём кабинете, но я отчего-то твёрдо знал, что он куда-то уехал, и весь дом был в нашем с Шугар распоряжении. Мы, однако, не пользовались предоставленным шансом, чтобы ‘стоять на ушах’ (в чём нас всегда попрекал её отец). Нет, мы решили почитать на диванчике в гостиной. Удобно устроившись с вальяжно протянутыми ногами, я уже увлечённо читал первые дневники Бриджит Джонс, потрёпанную книжку с мягкой обложкой, держащейся лишь на честном слове, и с загнутыми уголками листов, которую когда-то оставила бэбиситтер, а мы нашли. Шугар же вошла в комнату через минуту, с триумфальным видом неся над головой «Восток» [7], что мы зачитали вдоль и поперёк за наши детские годы. Мою подругу не остановил тот факт, что мы знали эту сказку почти наизусть. Бывало, мы разыгрывали некоторые приключения из романа, особенно путешествия по беснующемуся морю, тяжёлый путь к Ледяному мосту, спасение бедняжки Туки и разрушения страшных проклятий, не только над Карлом, но и над несчастными рабами. Шугар всегда видела во мне беспокойную Роуз, а сама становилась моим Недди; иногда, впрочем, устав от беготни (которой в таком виде в книге как раз таки не было, но нам было интереснее) и борьбы с Королевой троллей (в нашем исполнении, невероятно эпичной), мы оба договаривались быть Арни, потому что нас одинаково привлекала возможность мастерить путеводные карты. Конечно, в нашем распоряжении не было надёжного дерева для этих целей, мы скромно обходились картонками от обувных коробок. Мы могли часами чертить планы окрестностей. Сейчас, Шугар чуть-чуть пододвинула мои ноги, что показалось странным поначалу – ведь в этом возрасте мы вдвоём могли поместиться на этом диване в подобном положении, но затем я понял, что уже не ребёнок, и принял это как факт, - и тоже присела, раскрыв свою книгу на первых страницах, чтобы в сотый раз начать с самого начала. Мы с подругой обменялись улыбками, после чего принялись за чтение. - Хорошая история, – пробормотала Шугар себе под нос довольно. – Бедняки да принцы, никаких маркизов в промежутке. - Мм-хм, – не особо вслушиваясь, согласился я. Немного позже, она вновь негромко заговорила: - Как, однако, печально. Дурацкая королева! Разве можно таким способом выбирать себе супруга? Просто положить глаз на прекрасное маленькое создание и решить присвоить любой ценой… Эй, Пирожок. - Да, милая? - Я ошибалась, – протяжно вздохнув, призналась мне девочка. – Ты не Роуз, как я всегда говорила. Оказалось, ты похищенный принц. - Хорошо, – пожал я плечами растерянно. – Только мне не хочется сейчас играть. Давай позже, а пока ещё почитаем? Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но передумала и просто кивнула. Долго, впрочем, мы так не просидели, потому что когда я, подумав предложить Шугар прерваться на ланч, поднял глаза, то обнаружил её место пустующим. Сердце тревожно кольнуло, но я постарался не придавать этому значения – такой ведь чудесный день, мистер Мотта не стоит над душой с нравоучениями о благопристойном поведении, солнечный свет льётся в окна. Было тепло и мирно. Сосредоточившись на положительных моментах, я вернулся к своей книге. Наверняка, Шугар просто отошла за лимонадом или закусками и скоро вернётся. Но этого не произошло. Вместо неё в комнату заглянул Себастьян, окинул её быстрым взглядом и, узрев меня, расплылся в искренней улыбке, на которую я не ответил, уткнувшись в книгу. Парня отсутствие у меня интереса к нему нисколько не смутило. Но когда было иначе. Он забрался на свободную часть дивана и уселся на пятках, развернувшись лицом в мою сторону, но я и этому не уделил никакого внимания, сконцентрировавшись на тексте. Так прошла тихая минута. Дольше его уже не хватило: Смайт аккуратно постучал по моему колену кончиками указательного и среднего пальцев, словно отбивал секретный стук, открывавший дверь в явочную квартиру. Ага, так ему и открыли. Не бросив в его сторону и короткого взгляда поверх книги, я вздохнул и демонстративно перелистнул страницу. - Ангел, – и требовательно, и жалобно позвал Себастьян, что я проигнорировал; уголки моих губ дрогнули, не то в раздражении, не то в улыбке. Вдруг я был решительно схвачен за лодыжки. Себастьян одним сильным рывком потянул меня к себе, так что в мгновение я оказался на спине, с головой на подушках, что только что служили опорой моей спине. Я снова поднял книжку, что упала мне на грудь при резкой смене положений, а Смайт, крайне довольный собой, организовывал мои ноги поудобнее у себя по бокам. - Чего тебе, дитя ты нетерпеливое? – уточнил я, наконец, взглянув на него снизу вверх. Себастьян, и впрямь как ребёнок, охочий до внимания, незамедлительно просиял широкой обворожительной улыбкой. - Какой здесь открывается великолепный вид! – прокомментировал он, счастливо обозревая меня. – Знаешь, я мог бы поселиться меж твоих ног. Как ни странно, это с виду вроде бы пошловатое заявление звучало лишь очень, очень отдалённо связанным с сексом, на самом деле. Да и вся наша позиция была таковой: дико интимной, но удивительно умиротворённой, почти сладкой в своём основании. - Ты бы мог, – согласился я, подумав. – Но я, как обладатель прав на собственность тут, лично выдал бы тебе извещение о выселении. - Нет, точно тебе говорю, – отмахнулся Смайт легко и уверенно, поглаживая внешнюю сторону моих бёдер бессознательным движением. – Я проявил бы себя таким образцовым жильцом, у тебя не нашлось бы причины выдворить меня. Всё было бы идеально. Честно, свет мой. Ты бесконечно красивый, – заметил он, уже без юмора, тише и ласковее, – когда лежишь вот так передо мной. Я сглотнул. Во мне зашевелилось какое-то нехорошее воспоминание, что удалось поспешно задавить. Я не помнил прямо сейчас, чем это было, но знал со стопроцентной уверенностью, что мысленно возвращаться к этому нельзя, как можно дольше. Надо было сказать что-то в ответ на всю эту сокрушительную нежность, но что? Извечная проблема. Мне хотелось обособиться, вырваться и отсесть на безопасное расстояние, помешать ему боготворить меня так откровенно, будто иных истин не существовало. Вконец запутавшись, я, не прикладывая сил или реального желания навредить, запустил в него книжкой. Не самый гениальный мой способ разрядить атмосферу, но, судя по всему, действенный. (Мельком мне подумалось, что хорошо бы запасти книг в ванной, чтобы вот так отбиваться при надобности, но внимания на этой мысли я продуманно не заострил). - Ауч, – удивлённо промолвил Смайт, когда импровизированный снаряд легонько стукнул его чуть пониже ключиц и улетел на пол. Парень несколько раз моргнул, прежде чем позабавлено фыркнуть. – Я тоже тебя люблю, Ангел. - Извини, – неловко пожал плечами я. – Не знаю, что на меня нашло. - Ты просто остаёшься в характере, – тут же оправдал Себастьян, почти успокаивающе потрепав меня по колену. Я уставился на него: - ‘В характере’? - Конечно. Только потому, что я вижу сон, не значит, что ты должен изменять линию поведения. Реагируй ты иначе, чем мой реальный Курт, я бы только почувствовал утрату. Курт ведь уже идеален какой есть. Не хочу, чтобы ты переставал быть настоящим собой, никогда. Даже ради горячего эротического сна. Во всём этом высказывании, надо признаться, было что обсудить, но в тот момент мне удалось сделать упор на самой важной теме. - Мы что, спим? – спросил я задумчиво, прислушиваясь к себе. Всё происходящее воспринималось настолько точной копией нашей обыденности, что я даже и не заметил разницы между сном и реальностью. Хотя кое-какие звоночки и были, я не уловил их осознанно. Что-то такое нехорошее случилось со мной перед сном, что, несмотря на какое-то важное дело, мне отчаянно требовалось немного времени, чтобы восстановиться, нужно было оказаться в безопасности и уюте, с Шугар, но и здесь Смайту удалось меня обнаружить. - Я точно сплю, – подтвердил он меж тем. – Ты мне часто снишься, практически постоянно. – Затем, радостный тон Себастьяна поутих, когда он добавил: – Просто иногда ты исчезаешь прежде, чем я успеваю тебя хотя бы одним глазком заметить. Он совсем погрустнел. Видимо, даже его представления меня в собственных снах Смайта его избегали. В какой-то мере, его было почти жалко, пока он застыл в своих понурых мыслях, своей спиной закрывая мне неутомимое солнце… Как странно: если припомнить, то лишь недавно этим же днём оно светило из противоположного окна… Меня вдруг осенило, где я сейчас должен быть, и на что так упорно намекала мне комната с той самой поры, как Шугар, мой великий утешитель, удалилась. Я так резко принял сидячее положение, взбрыкнув и выпутав свои ноги из владения Себастьяна, что мы с ним внезапно оказались почти нос к носу. Точнее сказать, мой нос приблизительно к его кадыку, из-за разницы в росте, да тут ещё и добавочной его высоты в связи с различием в позах. - Ангел, какого… – удивлённо выдохнул он и, сориентировавшись, попытался перехватить меня, но я, пользуясь безнаказанностью сновидения, вывернулся, успешно вставая и отступая от дивана. Смайт потрясённо хлопал на меня ресницами, явно не ожидая подобного манёвра. - Прости, дорогой, но боюсь, это будет такой сон, в котором я исчезну. - Почему? – убито спросил он. Я было погладил его по волосам в знак утешения, но вовремя отдёрнул руку, которую едва не сцапали. Нельзя было терять бдительность. - Потому, что нынче мой ежедневник забит. - Ты уже запланировал другую встречу, Курт? Где? С кем?? – затребовал он, мрачно хмурясь. Я покачал головой – бесполезно было продолжать этот разговор, если Смайт собирался устраивать сцены ревности в собственном сне парню, которого считал плодом своего подсознания. Не обращая внимания на его сердитые расспросы, я направился к двери, открыв которую, обнаружил, как и рассчитывал, интерьер академии для мальчиков в Вестервилле начала 2010-х. Пока я затворял за собой дверь, до меня донеслось: – Ангел, обожди! Там-то тебе что делать? Не ходи туда!.. Холл был пуст, но из коридоров в разных концах неподалёку раздавалось неотчётливое гудение, характерное для школьных переменок, чему я удивился, ведь обычно Солнечный мальчик приводил меня в воспоминание о тихом времени, когда большинство ребят сидело по классам, а хоровой кружок репетировал. Возможно, моя система навигации ошиблась, сбитая появлением Смайта, но как бы там ни было, я выбрал подспудно кажущееся наиболее подходящее направление, надеясь обнаружить знакомую лестницу и встречающего меня Блейна. Не свезло. Пока я медленно продвигался, по коридору мимо меня, едва не задев плечом, уверенно прошагал один из школьников. Мне пришлось напомнить себе, что на самом деле меня здесь нет, а значит, мы в любом случае не смогли бы друг в друга врезаться. Просто иллюзия была настолько реалистичной, что нельзя было не ждать инстинктивно, что тебя случайно коснутся или обронят в твою сторону какой-нибудь незначительный комментарий. Стоп. Я присмотрелся к по-хозяйски размашисто, но неторопливо удаляющейся спине и русоволосому затылку. На миг мне подумалось, что Смайт таким образом пытался слиться с толпой, как-то проникнув из гостиной Мотта следом, чтобы шпионить за мной, но против этого говорило хотя бы то, как целенаправленно он уходил в противоположном от меня направлении. Себастьян Смайт, который в курсе моего присутствия, никогда бы так не поступил. Следовательно, это действительно я столкнулся с его юной, неосведомлённой версией. Нагнав его, я обратил внимание, что он выглядел ещё совершенно презентабельно – не было мелких ранений или чуть потрёпанной школьной формы, что я заметил раньше, в воспоминании Блейна: Себастьян был цел, невредим, и в «гражданской» одежде. Но если это был тот же самый день, в чём я был уверен, означало ли это, что я сейчас видел события незадолго до их первой встречи? Если так, то сразу же вставал вопрос: как Солнечный мальчик мог помнить то, чему не был свидетелем, не обладая моими способностями? Было ли это воспоминание вообще его? Забрёл ли я по ошибке в память Смайта, чьё сознание осталось сотрясать кулаками воздух в Лайме моих снов, а тело спало рядом с моим в реальном Сан-Франциско, или мои силы снова попытались воспроизвести что-то самостоятельно, как у меня бывало, без видимых побудителей?.. Сплошная неясность. Важнее истоков видения, во всяком случае, было его содержание, а потому я продолжил следовать за единственным здесь мальчиком в штатском. Тот дошёл до жилого крыла, даже ни разу не сверившись с картой здания, которая, как я заметил, была свёрнута в небрежную трубочку и, сунутая в карман брюк, торчала теперь из-под полы распахнутой куртки. Либо Себастьян уже знал маршрут, что казалось сомнительным, либо запомнил его заранее и держал в уме, без необходимости уточнять по листку или у окружающих. Сделав несколько уверенных поворотов, Смайт, наконец, остановился посреди коридора перед нужной дверью. Она открылась без проблем, и, когда я скользнул внутрь следом за мальчиком, ключ от неё обнаружился, оставленный параллельно к краю письменного стола, поставленного прямо под окном и заранее оснащённого крепкого вида настольной лампой. Само помещение было крайне скромных размеров, но всего с одним спальным местом, так что делить его с соседом по комнате Смайту явно не предстояло. Один чемодан и небольшая походная сумка нового жильца уже примостились возле аккуратно застеленной типовым, но качественным с виду постельным бельём кровати. Над ней, ближе к изголовью, располагалась симпатичная плоская настенная лампа для вечернего чтения, а ещё выше была приколочена двухэтажная полка, верхняя поуже нижней, обе пока пустые. У противоположной стены приютился компактный комод, у него под боком – пустотелая тумбочка, а рядом – крошечный пятачок пустого пространства. Интерьер спальни, где Смайт жил в доме матери, пусть я пока мог его обрисовать себе лишь смутно, и знание о просторах и роскоши Мэнора, в котором он поселился, повзрослев, вкупе складывали впечатление, что привилегированный юноша явно привык к другой обстановке. Я почти ждал, что, оглядев своё текущее место жительства, Смайт недовольно скривит губы или и вовсе отправится требовать чего-то большего, но ничего такого не произошло. Себастьян совершил долгий выдох, будто прежде задерживал дыхание, и, пожав плечами, просто принялся за распаковку чемодана. Одежда отправилась в комод, книги – на настенную полку, тетрадки и канцелярские принадлежности – в выдвижные ящики стола, а пухлая рукописная нотная тетрадь, особенно меня заинтересовавшая, под подушку. Футляры с предметами личной гигиены, тряпичные мешочки с мелочами и личные вещи заполнили тумбочку, небольшую часть верхней полочки на стене и треть подоконника, а небольшой вязаный плед из серовато-голубой шерсти – маленький сентиментальный кусочек оставшегося далеко позади родного дома – оживил собой изножье узкой кровати. Поколебавшись, Себастьян извлёк со дна сумки какой-то прямоугольный предмет из соснового дерева с затейливой плавной резьбой. Осторожно, словно могу быть застигнутым на месте, я ещё немного приблизился к мальчику, чтобы можно было лучше разглядеть, что он держал в руках. Это оказалась тройная рамка для фотографий, две боковые детали которой крепились на прочных шарнирах и могли схлопываться при надобности. Сейчас, Себастьян открыл обе створки, и, склонившись над его плечом, я мог разглядеть изображения. Слева похожая на мультяшного оленёнка Эмма Пиллсбери, ещё девочка девочкой, с приглаженными бронзово-рыжими волосами до середины спины, заплетёнными в две тугие косички, держала на коленях самого растерянного малыша, каких я только видел. Тёмно-русые вихры мальчугана не старше семи лет были усердно зачёсаны. Его большущие зелёные глаза рассеянно глядели куда-то за кадр, почти прямо, но всё ж таки чуточку мимо объектива, а лоб задумчиво нахмурен. Складывалось впечатление, будто, наплевав на фотосъёмку, маленький Себастьян наверняка просчитывал что-то в голове или формулировал важные вопросы. Справа тоже располагалось постановочное фото, более удачное, хотя оттого и не такое умилительное, – просто в силу того что все люди на нём были достаточно заинтересованными, чтобы взять на себя труд держать позу подходящее количество времени. Их было четверо, все при полном параде – разодетые и важные. И казались бы даже чопорными, если бы не живое, почти весёлое выражение их лиц; единственный мужчина, стоящий позади изящной оттоманки, даже едва заметно ухмылялся. Все они казались странно объединёнными, невзирая на статичность их чинных поз, будто замерли они лишь на миг, пока на них навели объектив, а в остальное время дружно были вовлечены в оживлённую беседу. Две женщины средних лет, что занимали диванчик, с прямыми спинами и почти соприкасающимися коленями, были непохожи друг на друга во всём: одна – смуглая, темноволосая, с крупными и яркими чертами лица, вторая – бледная и миниатюрная блондинка, в которой я с лёгким запозданием узнал мятежную Жустин Смайт, былую владелицу Мэнора, чей молодой образ ещё периода 60-х был мне привычнее, так как пара фото именно того времени висели у нас дома в паре комнат. Тогда я решил – и интуиция не оспорила, - что женщина попроще рядом с ней это Нина, а мужчина у них за спинами, должно быть, их муж и брат Жулиэн. Четвёртой персоной была благообразная девица лет четырнадцати, бесспорно, юная Симона. Я так увлёкся разглядыванием родственников Себастьяна, что чуть было не пропустил, что вообще было на фотографии в середине, а мальчик уже поднялся с колен, где присел над сумкой, и понёс весь триптих, дабы водрузить на стол. Как ни удивительно, почётное место в рамке по центру было отведено не чьему-то портрету, а натурально выглядящему винтажному снимку известной мне сейчас улицы Сан-Франциско – невзирая на изменения, это была Маркет-Стрит [8], не иначе. По обе стороны стояли великолепные невысокие здания, изредка перемежающиеся узкими строениями повыше; на дороге с трамвайчиком соседствовали конные повозки, а в разных направлениях семенили старомодно одетые люди, преимущественно, исполненные чувством собственной важности мужчины в тёмных костюмах, но попадались и деловитые дамы, в платьях до пола, шерстяных жакетах, шляпках и перчатках. Судя по общему стилю, изображение являлось отменной репродукцией снимка города самого начала двадцатого века. И по какой-то причине именно оно, очевидно, было необыкновенно важно для шестнадцатилетнего Себастьяна. Меня от созерцания всех трёх фото, а их владельца – от расфасовки по местам последних мелочей отвлекло появление в комнате нового лица. Незнакомый мне мальчик забежал в комнату без стука, а увидев Себастьяна, испытал сперва короткое удивление, затем чуть более продолжительное облегчение, а после переключился на затяжное недовольство. - Наконец-то, Деккер, я тебя обыскался везде! Где ты ходишь? Мне было положено встретить тебя на входе, показать, где что находится, сопроводить везде, чтобы ты освоился, первый комплект формы тебе передать, а ты что? – возмущённо пропыхтел он, бесцеремонно бросая поверх пледа на кровать обувную коробку, но Себастьян, наблюдая пришедшего, ни словом не отозвался. Это несколько охладило пыл второго юноши. – Винчензо Деккер? – уточнил он с некоторым сомнением. Себастьян оторвался от стола, на край которого присел, когда его неудавшийся сопровождающий пытался его распекать, и протянул ему руку. - Только по документам. На самом же деле, меня зовут Себастьян Смайт, – поведал он любезно, и пришлый, пусть и ожидал чего угодно другого, пожал его руку. Вот только отпустить её затем не получилось, и я сперва не понял, почему контакт так затягивается, но затем заметил, как напряжен Себастьян, и как в характерном дискомфорте поджались губы его собеседника. – И если ты ещё раз перепутаешь моё имя, у нас с тобой будут проблемы. Можешь рассказать всем, кто заинтересуется. Никакой я не Деккер. Фамилию отца он процедил сквозь зубы с таким неприятием, что второй юноша даже не попытался ничего оспорить или задать дополнительный вопрос. Вместо этого, он несколько раз утвердительно кивнул, и рука Себастьяна заметно расслабилась, как и выражение лица несчастного парнишки, угодившего в его хватку. - Вот ещё совет на будущее: если тебя подрядят встречать ещё какого-нибудь нового ученика, постарайся воспользоваться часами с толком и прийти вовремя, чтобы ему не пришлось самостоятельно ориентироваться в незнакомом пространстве. А ты у нас, кстати, кем будешь? – поинтересовался Себастьян легко, с дружелюбной улыбкой, будто с самого начала всё время таким был. - Я Редж Такер, – растерянно улыбнулся тот в ответ. – Староста. Прости… за опоздание. - Ничего страшного, Редж, забыли, – Смайт ещё раз тряхнул руку юноши и, наконец, отпустил. – Полагаю, это моё? Такер тут же поглядел на своё плечо, через которое был переброшен продолговатый тканевый чехол с биркой, и куда выразительно посмотрел Себастьян, напоминая. - О! Да, точно, вот держи, твоя новенькая форма. Чехол был торжественно передан из рук в руки, и Такер разулыбался, видимо, оттого, что хотя бы что-то за это утро сделал правильно. Себастьян раскрыл молнию, заглянул внутрь, затем снова перевёл взгляд на довольного собой старосту. - Тебя ждёт директор, – пояснил он. – Я тебя отведу. - Мм, – согласился Себастьян, не сводя с Такера выжидающего взгляда. Когда ничего не произошло, он растянул губы в такой выкрученной на максимум, предлагающей улыбке, что я ни на секунду не поверил в искренность его интереса, и начал медленно стягивать куртку с плеч. – А пока я переодеваюсь, ты, стало быть, будешь лично надзирать, староста? Такер в очередной раз за последние десять минут кардинально изменился в лице. Красный как помидор, он выдавил новое извинение и молниеносно освободил помещение, чтобы подождать за дверью. Движения Себастьяна тут же утратили вальяжность, а с лица сошла вся напускная кокетливость. Он помотал головой, бормоча что-то, из чего я разобрал только «господи» и «долбоклюй», но вдаваться в подробности было недосуг, ибо я, естественно, поспешил составить Такеру незримую компанию снаружи. Когда через две минуты Себастьян вышел, уже в свежем тёмно-синем комплекте, что так ему подошёл, и, быстро приноровившись, закрыл дверь на ключ, Такер заметил: - Мы тут обычно комнаты особо не запираем. Все ж свои. Да и что нам друг от друга прятать, порно-литературу? Ха-ха. Смайт снова ответил лишь коротким мычанием, но решения не изменил и спрятал потом ключ во внутренний карман на груди пиджака. - Ну да, – пробормотал бедолага Такер. – Кхм, в общем. Идём? - Я уж подумал, ты не предложишь, – промурлыкал Себастьян, прикрывая насмешку ленивой игривостью. Это несколько сбило его спутника с толку, но он благоразумно решил больше не пытаться поддержать беседу, на всём протяжении пути до директорского кабинета отмалчивался, вероятно, догадавшись, что друзьями ему с новеньким не стать. Уже на месте назначения вышла заминка: рассудительного вида молодой брюнет – временный помощник главы академии – оповестил о текущей занятости профессора Ричардса и просил подождать десять минут. Такер замялся на пороге, не зная, стоит ли ему остаться с новичком до последнего или же уйти теперь, когда его миссия выполнена; Себастьян без единого слова устроился на одном из креслиц в небольшой приёмной комнатке, неподалёку от ещё одного школьника постарше, бросающего на него любопытные взгляды искоса. Смайта такое пристальное, хотя и завуалированное, внимание нисколько не трогало. Такер же, напротив, и яростно, и устало одновременно, уставился на старшеклассника в ответ, а через минуту, когда он не выдержал и заговорил, стало понятно, почему. - Кайл, ты опять проштрафился? – потребовал он сердитым шёпотом, словно так мог избежать ушей Себастьяна. – Сколько можно предупреждать, балбесина, рано или поздно ты нарвёшься на такие неприятности, из которых родители тебя уже не вытащат! Тебя исключат! - Завались, Реджи, – отмахнулся паренёк привычно и сел прямее, уже не скрывая интереса к Себастьяну. – Это ты, стало быть, французик, которого перевели с бухты-барахты посреди семестра, да? - Потрясающе верное предположение, – ощерился Себастьян в холодной улыбке, деланно прибавляя французский акцент своему обычно совершенному английскому произношению, после чего с той же лёгкостью его устранил: – Дедуктивный метод или врождённая догадливость? Кайл уловил издёвку значительно быстрее Реджа и явно воспринял её соответствующим образом. Чуть сощурив глаза, он бросил раздражённо: - Посмотрим, насколько хватит твоей самоуверенности, новенький. У этой академии есть стандарты. Трудновато будет соответствовать такому как ты. - ‘Такому как я’? – уточнил Себастьян скучающим тоном, за которым, как я вдруг с изумлением заметил, оказалось легко прочитать истинные эмоции – недоумение и обиду. Это почти шокировало – видеть Смайта действительно… ранимым, что ли. Реагирующим по-человечески, а не механически. Я потряс головой и сосредоточился на общей ситуации. Такер выглядел так, будто отчаянно жалел, что не сделал ноги, когда была возможность, но теперь его натура не позволяла оставить разгорающийся конфликт. - Ребята, – негромко начал он умиротворяющим тоном, выступая чуть вперёд, но был закономерно проигнорирован. Кайл отозвался с азартом, заметив уязвимое место: - Имею в виду, твоё семейство, Деккер. Не знаю, чем вы там отличались в своём хвалёном Париже, но здесь у твоей фамилии – определённая репутация. Точно не в твою пользу. Всем известно, что вы за сорт. Уж на что наш Редж – лопух лопухом, но даже он в курсе слухов, которые ходят о твоём ушлом папаше и его мерзких делишках. – Пропуская мимо ушей и задетое восклицание Такера, и неожиданно очевидное выражение лица Себастьяна, которому будто дали пощёчину, Кайл самодовольно подытожил. – А яблоко от яблоньки, как говорится… Он многозначительно замолк, а юный Смайт был уже на ногах, презрительно глядя на оппонента, сидящего с видом победителя школьных дебатов, не меньше. - Во-первых, – тщательно взвешивая слова, процедил Себастьян. – Франция значительно больше, чем один только Париж. К твоему сведению, придурок ограниченный, я из Ле-Мана. - Ты как меня назвал? – сердито вопросил тот, тоже вскакивая с сидения. - Эй, Кайли, остынь! – вмешался Редж, затем обернулся ко второму мальчику просительно. – Послушай, В…Себастьян. Мой брат ведёт себя как распоследняя задница, но у него и так проблемы, провоцировать склоку будет… - Не лезь, – рявкнул Кайл, а Себастьян подхватил, усмехаясь: - Староста дело говорит, Кайли, остынь. Распалённому далтонцу этой маленькой подначки хватило, чтобы, громко выругавшись, броситься с кулаками. Смайт, впрочем, к нападению в лоб был готов, ловко увернувшись несколько раз, прозорливо пользуясь ещё и тем, что младший Такер пытался неловко вмешаться и разнять дерущихся, но на деле лишь мешался брату нанести сколько-нибудь точный удар по своему изворотливому и сосредоточенному противнику. - Твою за ногу, Реджи, скройся ты уже! – взревел вконец разозлённый неудачами Кайл, жёстко выталкивая брата в сторону, благодаря чему Себастьяну удалось беспрепятственно приблизиться, чтобы отрывисто заехать парню в скулу. - Во-вторых, мой ‘ушлый папаша’, как ты изволил выразиться, не имеет ко мне никакого отношения, – твёрдо заявил он, пока дезориентированный Кайл пытался ответить на удар, что Смайту удавалось благополучно избегать, нанося собственные. Затем из кабинета донеслись звуки шагов, спровоцированные приглушённым шумом драки и встревоженными причитаниями Реджа, и Себастьян отвлёкся, открываясь всего на пару секунд, но достаточно для успешной атаки. Кайл с ликующим воплем нанёс несколько ударов, запальчиво размахиваясь, и в итоге ему удалось завалить противника; мальчики одним махом упали на пол, когда в приёмную вышел обеспокоенный профессор в сопровождении ассистента и, собственно, четы Деккер. Терри, прижимая ко рту идеально наманикюренные пальчики, с любопытством выглядывала из-за спины мужа, что с нечитаемым лицом взирал на открывшуюся картину. Себастьян, судя по первой реакции, не ожидал их присутствия, но лишь сквозь зубы прошипел замершему Такеру: «Никакой я не Деккер», спихнул его с себя, не встречая теперь никакого сопротивления, и резким движением стёр запястьем кровь, тонким ручейком огибающую правый глаз. - Сэр, видите ли, мы… – промямлил Редж, помогая старшему брату подняться, но директор оборвал его оправдания, отчеканив: - Ко мне в кабинет, оба, сейчас же. – Такеры покорно поплелись в указанном направлении, едва слышно переругиваясь меж собой, а Ричардс обратился уже к своим визитёрам: – Мы немедленно во всём разберёмся, мистер Деккер. Заверяю, у нас это никак не привычная практика. Драки студентов, – прокомментировал он недовольно, будто личное оскорбление. – Мы здесь не терпим насилия. – Вздохнув, профессор поглядел на Себастьяна. – Винчензо, с тобой я тоже хотел бы поговорить. Но сперва, полагаю, тебе не помешает наведаться в медицинский кабинет. Приведи себя в порядок. Мистер Хауэлл тебя проводит. Карл, будь так добр, – кивнул он помощнику и скрылся у себя, ещё раз сердечно извинившись перед Винсом, который смотрел лишь на сына. Тот всё ещё оставался на полу, привалившись спиной к креслу и глядя на отца в ответ со смесью эмоций, которые было трудно персонально вычленить. Но, надо заметить, упрямый вызов и тихий страх боролись за первенство. Себастьян явно не знал, чего следует ждать, но заранее готовил себя к худшим реакциям родителя. - Долго ты собрался прохлаждаться там, сын? – поинтересовался Винс, не делая и движения, чтобы помочь ему подняться. Хауэлл, спохватившись, метнулся к пострадавшему ребёнку, но тот решительно отказался, пробормотав благодарность, и поднялся, украдкой морщась от какого-то движения. Его отец удовлетворённо качнул головой. – Другое дело. - Поедем уже домой, милый? – попросила Терри, утратившая интерес, как только конфликт разрешился. – С этого мальчика как с гуся вода, видишь, а мы ведь и так подписали тысячу нужных бумажек. Он дальше сам управится, разве нет? - Погоди, любимка, сперва надо разобраться, – отозвался Деккер, по-прежнему внимательно изучая сына. – Энзо, подойди-ка. Себастьян остался у кресел, закусив губу. - Энзо, – повторил Винс, усиливая интонацию, но не повышая голоса, отчего обращение прозвучало странно напоминающим уверенную команду «к ноге». Мальчик поборол гримасу и послушался. Винсент Деккер трижды не просит, подумалось мне не без содрогания. – Так из-за чего весь сыр-бор? Себастьян безучастно пожал плечами. - Такеру не понравилось моё внезапное зачисление. И моё происхождение. И твоя фамилия, – пояснил он монотонно. – Мне, в свою очередь, не понравилась его реакция на всё это. Он ударил, я ответил. Результат стандартный. - Тебе потребуется извиниться перед профессором Ричардсом за устроенный бедлам, значит, извинишься, – велел Винсент, выслушав краткий рассказ сына. Покосившись на Хауэлла, ждущего конца их беседы на вежливом расстоянии у двери, мужчина продолжил приглушённее. – Но я – я горжусь тобой, Энзо. Он хлопнул широкой ладонью по его предплечью в скупом проявлении благосклонности, даже не задумываясь о возможных синяках. Себастьян, правда, тоже не выдал признаков боли – лишь чуть склонил голову к левому плечу в изумлении: - Что? Винс тихо рассмеялся, отчего его лицо показалось гротескно дружелюбным. - Горжусь тобой, вот что. Ты поступил, как мужчина: не дал себя задирать, продемонстрировал силу. Отстоял честь семьи. А то поглядите, не терпят здесь насилия, сопли вам только не подтирают, лбам великовозрастным. Носятся с пацанвой, как с хрупкими цветочками, превращают в слюнтяев – совсем как твоя мать пыталась сделать с тобой, – выплюнул он. – Насилия они не терпят, чтоб их. Господь свидетель, не будь это место у нас самой престижной частной школой, Энзо, сроду б не отправил тебя в логово грёбаных хиппи. - Но что есть, то есть, ничего не попишешь. Образование важно! – Вставила Тереза торопливо, с чем её муж нехотя согласился: - Образование важно, Терри права, так извлеки из этой политкорректной чепухи максимальную пользу. Я в тебя верю, сын. Ты знаешь, что меня нельзя подводить. Отеческое напутствие прозвучало как порядочно серьёзная угроза, но Себастьян никак не отреагировал на неё, лишь выдал отстранённое «Мэм» в сторону мачехи напоследок и, будучи отпущенным родителем, отправился за мистером Хауэллом в медкабинет. Встретившая их там медик – статная женщина с бейджиком, провозглашающим «Сестра Джэнет», на нагрудном кармане белого халата, - тут же начала хлопотать над мальчиком, который молчал по ходу промывания ранок на лице и руках. Молодой преподаватель же, напротив, охотливо поделился с сестрой произошедшим злоключением. - Ну надо же, – воскликнула женщина вроде бы укоризненно, и вместе с тем добродушно посмеиваясь, словно услышала славную байку. – А вы умеете эффектно заявить о себе, не так ли, мистер Деккер? Первый день в новой школе, а уже навели шороху! - Я не… – Себастьян измученно, но упрямо вскипел, устремляя на Джэнет и Хауэлла поочерёдно негодующий взгляд. – Сколько можно повторять. Я не Энзо Деккер, это не моё имя, а всего-навсего его глупая блажь! Меня зовут Себастьян, Себастьян Смайт, и maman не пыталась ни в кого меня превратить, она и Эмма отлично меня воспитывали, пока он не вмешался и не разрушил всё. Почему это так трудно понять?! Мне было обидно хорошо знакомо бешенство и отчаяние говорения в пустоту – когда ты упорно пытаешься донести до окружающих элементарные, казалось бы, вещи, а тебя будто никто не слышит. Сочувствуя переживаниям мальчика, я едва не упустил из виду тот факт, что это он позднее поставит меня в похожую ситуацию, только с ещё более высокими ставками. Глядя на Смайта, сидящего на кушетке, как сердито взъерошенная птичка на жёрдочке, тем не менее, я не мог не задаваться вопросом. Если он прошёл через это сам, если он понимал по собственному опыту, каково испытывать адское бессилие, порождаемое бесплодным битьём об стену, зачем же тогда он столь безжалостно обрекал на него меня – ‘ангела’, по его же собственным словам, горячо любимого и высоко ценимого? 15-16-летний Себастьян, по справедливости же, вряд ли был той персоной, с которой надлежало бы затребовать ответ. Его нынешние собеседники оказались также значительно сговорчивее моих. Карл и Джэнет переглянулись, общаясь глазами, после чего медсестра ненавязчиво потрепала своего подопечного по колену и понимающе улыбнулась: - Выше нос, мистер Смайт, не расстраивайтесь так. - Вкралась ожидаемая ошибка. К Вам обращаются так, как обозначено в документах, ведь лично Вас пока никто не знает, – пояснил мистер Хауэлл. – Но это ведь не навсегда! Стоит только немного обжиться, Себастьян, и все привыкнут. Вы быстро вольётесь в коллектив, я Вам гарантирую. Просто нужно дать время: таким переменам, как те, что случились в Вашей жизни, время критически необходимо, чтобы улечься. - А пока, как насчёт уменьшить количество кулачных боёв, и сосредоточить свою лишнюю энергию на внеклассной активности? – подхватила Джэнет бодро и вновь поглядела на старшего мужчину. – Как насчёт вашего художественного клуба, Карл? Сейчас, конечно, всё уже укомплектовано, но лишнее местечко наверняка найдётся. Хауэлл с готовностью закивал, но Себастьян, который утратил былой враждебный вид, мотнул головой отрицательно: - Спасибо, но я не слишком хорош в рисовании. Обойдусь. - Каким-нибудь спортом увлекаешься? – не сдавался мистер Хауэлл. – Литературой? - У нас просто потрясающие театральный и хоровой кружки, – вторила его энтузиазму сестра Джэнет. Себастьян выглядел огорошенным их искренним участием. Рассеянно потерев пластырь на брови, он отозвался до странности зажато: - Я плаваю, увлекаюсь играми с мячом, вроде баскетбола, занимаюсь самообороной и бегом, хотя в последний год пришлось взять почти ото всего паузу из-за... по личным причинам. Дома, я состоял в католическом хоре, по инициативе Эммы, но это обычное хобби. Да и сомнительно, чтобы отец одобрил моё возвращение к пению. Он придерживается ослиного мнения, будто такие увлечения – для посыпанных блёстками… не буду повторять его слова. Лучше и впрямь сосредоточиться на чём-то спортивном, чтобы этот невежественный тип меньше стоял над душой, – закончил мальчик больше грустно, чем рассержено. Его слова о родителе явно насторожили медсестру, и мне стало даже интересно, пыталась ли она в дальнейшем как-то вмешаться, возможно, разобраться в проблемах семейства Деккер или даже привлечь службу защиты детей. Судя по тому, что я знал о Винсе, пусть пока и без ключевых деталей и подробностей, мне самому хотелось прорваться сквозь время и вмешаться, дабы оградить юного Себастьяна от разрушительного влияния его отца. Никакой ребёнок не должен сталкиваться с подобным обращением самых родных людей. - Но если тебе нравится петь, разве стоит опускать руки? – оспорил мистер Хауэлл, дополняя изначальное впечатление о себе – начинающий педагог, молодой идеалист. Вероятно, именно в связи с неопытностью или невнимательностью он не был так восприимчив, как бывалая медработница, и не уловил опасностей реальной ситуации, несмотря на то, что, в отличие от Джэнет, он лично встречался с Винсом Деккером и мог бы заметить тревожащие особенности его характера. - Хотя бы загляни на репетицию хора разок, – предложил мужчина, неготовый просто принять скепсис обоих своих собеседников после его наивного вопроса. – У нас учатся необычайно талантливые ребята, вот увидишь. Может, им удастся изменить твоё решение. - Посмотрим, – отозвался Себастьян, пожимая одним плечом в демонстрации небрежного отношения к затронутой теме, но исходя из того, что он действительно отправился именно к Соловьям после медкабинета и – весьма малоприятной, но хотя бы короткой – встречи с директором, правдиво было обратное. Себастьяну было не всё равно, как бы ни пытался мальчик зрительно обособиться от своей любви к пению и желания участвовать в деятельности хора. Впервые за историю моего «соприсутствия» в этой сцене, я пришёл наблюдать за исполнением Соловьями Teenage Dream вместе с юным Смайтом, поэтому нынче, умиротворённый привычным течением славной песенки, я позволил себе обратить большее внимание на новенького мальчика, а не на солнечного, а тем паче остальных. Себастьян, как и я прежде (позднее?), следил за хористами увлечённым взглядом. Если бы не его природная сдержанность на людях, сдаётся, он ярко сигнализировал бы восторг, но будучи собой, оставался собран и тих. Пока длился номер, Себастьян позволил себе украдкой мечтательно улыбаться, но стоило другим мальчикам затихнуть, как он тут же вытянулся по струнке, возводя на лице выражение на границе между безразличием и неприязнью, готовый защищать себя при малейшем признаке опасности всеми средствами. Вылитый азбучный дикобраз, демонстративно пушащий иглы. - Не удивительно, в общем-то, – пробормотал я вслух задумчиво. – Если принять в расчёт, что он подросток, перешедший в новую школу, а первые же встреченные им ученики разносили нелестные слухи, а то и вовсе задирались и устроили потасовку. Он считает теперь, что здесь все готовы оказать ему соответствующий приём. По юному Блейну, воодушевлённо болтающему с однокашниками, нельзя было сказать, является ли он лишь тенью прошлого или же воплощением реальной персоны, как оно зачастую бывало; но потом я заметил, как мальчик бросил безошибочно в сторону меня быстрый взгляд, и стало ясно, что он – настоящий, и наверняка слышал мои слова. Но естественный ход событий не прервался. Я смотрел, как общий гомон и перешёптывания постепенно поутихли, а Блейн запоздало обратил свой взгляд на застывшего на пороге Себастьяна. - Не знаю, что до остальных, – обратил мне Солнышко вполголоса, – но меня касалось лишь, что в моём учебном потоке – новичок. У меня полно недостатков, но пустопорожней задиристости среди них нет. А сплетни меня никогда не интересовали, я не фокусировался, кто по чьим словам в чём был якобы уличён. – Я понимающе кивнул, и Блейн изрёк задумчиво, словно анализировал незнакомые события наравне со мной: - В ноябре зачислили новенького, теперь он заинтересовался хоровым клубом, это вся информация, которая представляла важность. Затем, возвращаясь в колею, он улыбнулся Себастьяну, готовящему себя к чему угодно, но не к дружелюбию, и двинулся к нам. - Меня направили сюда, пообещав настоящий школьный хор. – С наносным высокомерием выдал юный Смайт, не дав Блейну и рта открыть, проявляя гостеприимство. – Но, я гляжу, у вас здесь просто кружок детской самодеятельности с попсовым уклоном. Мне это неинтересно. Я ухожу. Разумеется, он силился найти миллион и одну причину самому решить отказаться от участия: если вероятнее всего было, что Винс, узнав, всё равно не позволит ему этим заняться, то выбор был между его запретом и личным отказом его сына. В случае Себастьяна Смайта, любящего неизменно держать контроль в своих руках, он выбрал бы второй вариант, как меньшее из зол. Опять же, теперь я рассматривал возможность, что сама эта бешеная потребность Смайта в контроле сейчас была результатом его нехватки в те годы, проведённые под влиянием самодурства Деккера. Хмм. Наверное, доктор Райт смогла бы мне подсказать, сумей я открыть ей карты. На этот раз, когда Блейн устремился за Себастьяном, я добровольно присоединился. Нагнав юношу, Солнышко тут же инстинктивно выровнял под него шаг, чтобы идти вместе. - Не стоит вот так убегать, – обратился он к новичку. – Эта песня не обязана всем нравиться, но она и не конечный показатель – у нас весьма широкий репертуар, и мы открыты для новых жанровых возможностей, если те нас заинтересуют. Если ты посетишь ещё хоть пару репетиций и собраний, ты увидишь. - Кто сказал, что мне не плевать, – фыркнул Себастьян, неотрывно глядя лишь перед собой. - Ну, зачем-то же ты заглянул нынче, – напомнил Блейн с весёлой улыбкой; Себастьян бросил в его сторону короткий, но цепкий взгляд, будто пытаясь определить, не насмехаются ли над ним. - Меня мистер Хауэлл направил поглядеть лично, только и всего, – открестился он. – Потому что я пел в хоре, до переезда. Это не значит, что я горю желанием продолжать здесь. - Конечно, нет, – подтвердил Блейн легко. – Но это и не значит, что ты не можешь поболеть за Соловьёв – у нас через две недели второй тур соревнований. Мы сейчас только и делаем, что готовимся. Не только в хоровой, кажется, практически повсюду. Ты можешь послушать, если захочешь. А там, кто знает, что надумаешь. - Тебе вообще что за дело до этого? – потребовал Себастьян, не спеша доверять миролюбивым интонациям. – Ты сам-то кто? - Блейн Андерсон, – ничуть не обидевшись на колючий тон представился Солнышко, останавливаясь и протягивая руку. Его уверенность, что спутник его остановит свой ход в ответ, окупилась. Себастьян встал на небольшом расстоянии, смерив руку Блейна нечитаемым взором, и тот опустил её, пожав плечами. – Ты? - Будто ещё не в курсе, кто я, – пробурчал Себастьян. Второй мальчик мотнул напомаженной головой, заулыбавшись. - Не, я знаю, что ты новенький. Но это не даёт подсказок, как тебя называть. Итак? - Себастьян Смайт, – твёрдо отчеканил он. – Профессор Ричардс не согласен, но мне виднее. Заруби себе на носу. Он выглядел намеренно внушительно, с этим резким тоном и напряжёнными челюстями, но Блейн то ли бездумно не обратил внимания, то ли намеренно отказался расценивать его как угрозу – он лишь шутливо сделал вид, что поправляет козырёк невидимой шляпы, и сказал: - Замётано. - …Вот так просто? – удивился Себастьян, делая пару неосознанных шагов ближе к собеседнику. – Не будешь лезть в душу, задавать вопросов? - Зачем, ты сам расскажешь, если захочется. – Блейн хмыкнул. – Я любопытный малый, но выпытывание ответов стараюсь оставлять на са-а-амый крайний случай. - Ха, – задумчиво выдал новичок, разглядывая другого юношу с новым интересом; тот, казалось, даже и не заметил, переключаясь на запястные часы. - О, смотри-ка. Время ланча. Предлагаю перенести наше общение в более насыщенное вкусной едой и комфортными стульями место. - Для человека, которого я встретил от силы две минуты назад, ты невероятно уверен, что я захочу разделить с тобой и беседу, и трапезу, Блейн Андерсон. - Уж наверное. Кто-то же должен показать тебе дорогу в кафетерий, – подмигнул Солнышко задорно. Себастьян вздёрнул на это бровь и парировал с достоинством: - Нет необходимости. Между прочим, я запомнил план здания. - Серьёзно? Как здорово! – похвалил Блейн. – Тогда ты мне покажешь дорогу. - Запамятовал, где расположен кафетерий, в школе, в которой учишься? Мрак. Выходит, правду говорят, будто переизбыток геля для волос влияет на работу мозга. - Ууу, шутка про мою причёску. Да мы уже практически лучшие друзья. Вся эта сцена, невзирая на подспудную эпохальность, которую нельзя было толком определить, ощущалась удивительно, почти разочаровывающе, обыденной. Подобное взаимодействие могло иметь место быть в каком-нибудь подростковом сериале про самых обычных школьников, которые затем будут сталкиваться с трудностями учёбы, семьи, первой любви – весь стандартный набор сюжетных приёмов. Почему-то в моём восприятии подобное совершенно не вязалось ни со Смайтом, ни с Солнечным мальчиком, хотя объективно рассуждая, надо было признать, что ни одна история не начинается сразу с какого-то великого переворота или глобального проявления некоего вселенского зла. Блейн остался рядом со мной, и мы вдвоём глядели вслед уходящим мальчикам, ничего не подозревающим о том, что могло бы готовить им будущее. - Стало быть, так оно началось для тебя, – прокомментировал я, без вопросительности. – Ты тоже сам пошёл ему навстречу. - Ученик из другой страны, о котором ходили кривотолки, и которого большинство пока чуралось. Я знал, что ему нужна поддержка. И место, где он чувствовал бы себя уютно, среди своих. – Рассудительно, спокойно пояснил Солнышко, старательно избегая ярких эмоций. – Я всегда любил встречать новых людей, заводить друзей, бросался с головой во всё подряд, что разжигало искру интереса. Несколько раз обжигался, но… Конечно, я пошёл ему навстречу. Он вздохнул, и я легонько подтолкнул его плечо своим. - Это потому, что ты – хороший человек. - Или наивный и глупый? – предположил Блейн с полуулыбкой, полной отлично известного мне самоедства. – Все вокруг знали лучше. Все настороженно держались в стороне, оценивая риски. Я один без раздумий понёсся прямиком к тому, чего сторонились люди со здравым смыслом. У тебя тоже бывают такие мысли, верно? Впрочем, теперь важно показать тебе, как всё происходило. Тогда мы сможем разобраться, как распутать весь этот клубок. По пути к кафетерию (по крайней мере, я предполагал, что мы движемся именно туда, по следам ребят), какое-то время оба мы молчали. - Хотел ещё раз поблагодарить тебя, – нарушил я задумчивую тишину, не сдержавшись. – За твой визит днём. Это было безрассудно, но непередаваемо мило с твоей стороны! Щёки Блейна порозовели, он скованно махнул в мою сторону рукой: - Прекращай это. Ты так говоришь об этом, словно я совершил какой-то невообразимый и исключительно бескорыстный подвиг. Но всё ведь иначе, Курт. Мне удалось урвать немного твоего времени, благодаря удачным обстоятельствам и твоей же помощи. Кроме того, дело было не только в нашем договоре, я и сам хотел, ради…ради себя. - Мм, – протянул я, словно бы понял, что он пытался сказать. Солнышко закусил губу и сосредоточился на своих шагах. Казалось, даже диалог с юным Смайтом ему строить было проще, нежели со мной сейчас, а ведь, хотелось бы верить, я тоже был примечательным собеседником, разве нет? – Так, хм. Ты благополучно покинул Мэнор, я уверен. Да? - Если бы меня поймали, что-то мне подсказывает, ты бы знал, – усмехнулся Блейн, не поднимая глаз, но выглядя уже не таким зажатым. – И сейчас мы бы вряд ли тут с тобой разгуливали. - Логично. И ты по-прежнему в городе, – тоже преимущественно утвердительно продолжил я расспрашивать. Солнышко одарил меня статичной улыбкой: - Я в последние годы вообще довольно редко покидаю его пределы. - В целях… безопасности? – попробовал догадаться я, потому что иных причин не находилось. На его месте, мне думалось, я давным-давно бы сбежал, куда глаза глядят. – Что тебя здесь держит? - Ты поймёшь. Я пока не могу уехать, по крайней мере, надолго. – Блейн вздохнул, протяжно и устало, но быстро взял себя в руки и добавил, будто именно этот факт имел особенный вес в его решениях: – Да и ты теперь здесь. - Не расскажешь мне, где живёшь? – не слишком надеясь на положительный ответ, всё же полюбопытствовал я, на что собеседник мой не без извинительности отозвался: - И хотел бы, но не выйдет. Нет возможности оставаться в определённом месте на продолжительное время. Я скорее…циркулирую по Сан-Франциско, чем действительно живу где-то. Так надёжнее, в долгосрочной перспективе. - Но какая же тогда из этого жизнь, – озабоченно проговорил я, представив обрисованную им картинку. – Серьёзно, Солнц, если это каким-то образом из-за меня… - Нет, Курт, я бы продолжал в том же духе, даже если бы ты не значился в условиях задачи. – Мгновенно оборвал меня Блейн. – Меня ничего не ждёт, кроме вот этого, пока ситуация с Себастьяном не исчерпает себя. Это всё, что имеет смысл. Потом – если всё удастся – я и стану думать, что делать дальше. Но на данный момент… – он развёл руками. Как грустно было на него смотреть. Красивый и умный молодой человек, которого в этом мире могло ожидать столько интересного и прекрасного, лишённый перспектив и зарытый по самую макушку в беды, что тянутся за ним со школьной скамьи. - Хотя мне грех жаловаться, – пытаясь разрядить обстановку, пошутил он. – Себастьян мог выбрать любой другой город для своего великого побега, в сто раз хуже. А Сан-Франциско я даже люблю. По-своему. - Смайт его тоже очень любит, – вспомнил я. – С самого детства, его матушка говорила. А ещё у него стоял снимок Маркет-Стрит в рамке, на столе в его комнате. - Маркет-Стрит, – рассеяно повторил Блейн и замолчал на добрую минуту. Я уже чуть было не решил перевести разговор на другую тему, предположительно более интересную, но он заговорил сам. – Ага, я помню эту фотографию. Он рассказывал, что выпросил у матери старинный оригинал из чьей-то частной коллекции, ей пришлось потрудиться, дабы убедить прежнего владельца, и заплатить цену, явно превышающую реальную стоимость. …А, вон они мы сидим, – парень без перехода указал мне кивком в левую часть просторного зала, и только тут я заметил, что мы уже на месте, а юные версии Блейна и Себастьяна действительно занимали там небольшой квадратный столик. Один из мальчиков оживлённо болтал, как-то ухитряясь при этом уплетать свои сэндвичи за обе щеки, а другой преимущественно озирался по сторонам и, не так открыто, присматривался к собеседнику. Я больше привык, что Солнышко занимает единственную позицию в воспоминании, придерживаясь своей роли в нём, но отрадно было заметить, что и иметь при этом его реальный дубль рядом, как партнёра в созерцании, не вызывало рассинхрона в восприятии. Не сговариваясь, мы с товарищем присели поближе к юношам, за пустующий стол по соседству. Судя по всему, Солнечный мальчик снова ухитрился перейти к теме хора, и теперь в красках расписывал терпеливо слушающему новичку все прелести и успехи клуба. - Слушай, Андерсон, а ты случаем не из тех тёмных личностей, что обивают чужие пороги с предложениями рассказать побольше занимательных баек об Иисусе? – вопросил он в итоге, когда поток завлекательных речей прервался в связи с необходимостью Блейна сделать глоток чая. – Настойчивость у тебя точно посоперничает с их. Солнышко прыснул; я довольно часто слышал и теперь, как он смеётся, но такого беззаботного, откровенно довольного смеха ещё не свидетельствовал. - Нет, – протянул мальчик, отставляя кружку и фыркая в кулак; его карие глаза сияли. – Я просто обожаю то, чем занимаюсь, знаешь? Это лучше всего на свете. И мне не хочется, чтобы кто-то ещё упустил такое удовольствие. - Ты исходишь из не подкреплённого достоверными фактами представления, будто я люблю пение так же сильно, как и ты. - А что, не любишь? – полюбопытствовал Блейн сговорчиво. Себастьян открыл было рот, чтобы прямо отказаться, но в последний момент передумал, отстранённо поддевая пальцем верхние слои бинта на разбитых костяшках пальцев правой руки. - Проблема не в этом. - В чём же тогда? - Ты, вроде бы, утверждал, что не допытываешься без крайней необходимости, – напомнил Себастьян ворчливо. – Не лезь, тебя не касается. - Окей, – согласился Блейн и, поди, в отместку, без зазрения совести умыкнул у собеседника забытый десерт, почти не тронутый; Себастьян с вытянувшимся от возмущения лицом безмолвно наблюдал за исчезновением кусочка тирамису с блюдца, но, видимо, счёл ниже своего достоинства удостаивать подобное нахальство реакцией. Или в душе его это позабавило, как и меня, кто знает. - Пищевой вор! – смешливым шёпотом обвинил я взрослого Блейна, но тот лишь зыркнул на меня и прошипел смущённое «Ну-ка цыц тут!» - Не знаю, на что ты рассчитываешь, – заметил, между тем, Себастьян, и я вернул своё внимание беседе ребят. – Даже если бы я умирал от желания вступить в хоровой клуб, сейчас всё равно уже поздно. Юный Блейн серьёзно принял этот аргумент. - Да, состав укомплектовался в начале учебного года, как всегда. Но ведь твоё положение специфическое – ты не просто пропустил вступительные прослушивания по безалаберности, ты физически не мог присутствовать, так как только что перевёлся. Я могу не быть самым большим боссом здесь, но совет Соловьёв ко мне прислушивается, и если я объясню им ситуацию и поручусь, что ты ответственно подходишь к пению, мы устроим тебе дополнительные пробы хоть завтра. – Себастьян не отозвался, размышляя, и Солнечный мальчик продолжил беспрепятственно: - Если всё срастется, и ты вступишь в наши ряды – в чём у меня нет сомнений, - на важное участие в грядущих соревнованиях пока не надейся, так как к тому времени мы с тобой ещё не успеем спеться, как следует. Но это же только начало. Придётся потрудиться, но только вообрази, сколько веселья всех нас ожидает! Я заметил, как мой друг до дрожи сжал в кулак руку, что покоилась на столешнице, и я без лишних слов накрыл её своей. Его юная версия, счастливый улыбчивый подросток, никаких проблем не испытывала, но режущее изнутри желание как-то поддержать и утешить…защитить и его меня не оставляло. - Если я соглашусь, ты должен пообещать, что об этом никто не узнает до поры до времени. – Наконец, решился Себастьян. – Дай слово, Андерсон, что ни ты, ни твои хвалёные воробьи, ни слова не растреплите о том, что я планирую вступить в хор. Солнышко моргнул, удивлённый таким напором всего на секунду, но с деловой миной поднял руку, сжимающую десертную ложечку, в клятвенном жесте. - Договорились. Протокол «Сверхсекретное Прослушивание Смайта» инициирован. Себастьян спрятал улыбку за кофейным стаканчиком. Блейн принялся вещать о ждущих его после перерыва уроках, задавал вопросы о собственном расписании нового знакомого, но я повернулся к его взрослой копии, снедаемый любопытством: - Он ведь успешно справится с этим и станет Соловьём сразу в этом году, так? Случится, как ты ему описывал? - Практически до буквы, – кивнул Блейн. – Ребята из совета согласились на внеплановое прослушивание, никто не знал кроме тех, кто влиял на итоговое решение. Себастьян справился блестяще. Просто…поразительный талант. А какая сценическая харизма! Я чувствовал, что не зря доверился инстинкту. Даже гордился собой немного, что не проглядел его. - Твоё вмешательство помогло повлиять и на отношение большинства других далтонцев, – угадал я, на что Блейн кривовато улыбнулся: - Да, как ни изумительно, но моему суждению о характерах отчего-то доверяли. Всех, конечно, мгновенно убедить не удалось, кроме того, его отец действительно подмочил репутацию его официального имени, некоторых детей это автоматически настраивало против Себастьяна. Но в большинстве своём, он начал осваиваться. Нашёл свою нишу, раскрылся. Люди к нему потянулись. Я этому сильно радовался. - Почему именно ты? - Он был мне дорог. Вот – мы стали общаться, ещё когда он бродил тут один, напрашиваясь на конфликты с забияками; в течение ближайшей пары недель очень сблизились. Даже стали хорошими друзьями, что само по себе было редкостью: Себастьян умел очаровывать, привлекая толпы приятелей и поклонников, но по-настоящему дружить давалось ему с некоторым трудом. – Блейн остановился, задумчиво хмурясь, поглядел на меня со странным выражением, будто ждал, что я начну возражать или высмеивать его наивность. – Я, по меньшей мере, очень долго искренне считал его другом. - Он, думаю, в каком-то смысле тоже, – вмешался я, сам не зная, зачем. Блейн кивнул мне, будто чуть благодарно, но вместе с тем и не слишком веря в правдивость этого предположения. Какое-то время мы молчали, и мир, сколько мог видеть глаз, застыл. Я уже морально готовил себя к пробуждению, когда Солнце хмыкнул и подытожил: - Не то чтобы хоть одному из нас это потом особо помогло. [1] Замечу, что связь здесь действительно есть. Так же как “Henri/Анри” – это одна из основных французских версий имени “Henry/Генри” (что, к слову, значит «глава дома», хах), так и “Enzo/Энзо” – тоже, как ни странно. Зачастую это имя производится либо от “Vincenzo/Винчензо”, либо от “Lorenzo/Лорензо”. В некоторых вариантах русифицированное прочтение идёт через «ц», а не «з», но тут я выбрала на свой вкус. К слову, отвлеку вас ещё на секунду насчёт имени, упомянутого чуть ниже, потому что оно имеет отношение к одному из главных героев: “Sébastienne/Себастьенн” является французской женской формой “Sébastien/Себастьен”, с ударением на второй слог в обоих случаях. Значение имени: «почтенный, уважаемый», а кто бы сомневался. [2] Мама, это – мой милый ангел, Курт. [3] Действительно ангел, Себастьян! /// дорогое дитя [4] Моему малышу [5] Сын мой [6] Дражайшее дитя За французский язык – мои извинения. Светлячок лет эдак 100-150 назад остановилась на начальных этапах его изучения, с тех пор не продвинулась ни на дюйм, сосредоточившись на английском, а нынче взявшись за валлийский. Если есть желающие помочь мне в составлении необходимых фраз на французском в будущих главах, убедительно прошу обратиться в комментариях или в личном сообщении! Я буду очень благодарна за разрешение консультироваться время от времени ^-^ [7] East – выпущенный в 2003 году роман американской писательницы Эдит Патту. Является художественной переработкой популярной норвежской сказки о заколдованном принце – белом медведе и храброй девушке, побеждающей проклятие. [8] Market Street – известная улица вдоль важного в Сан-Франциско прямого проезда. Берёт начало в районе Эмбаркадеро на северо-восточной окраине города, бежит на юг через даунтаун, мимо Сивик-Сентра и Кастро, к пересечению с Корбетт-Авеню, оттуда магистраль переходит уже в Портола-Драйв. Маркет-Стрит в своём первоначальном варианте была размечена в 1847, с той поры претерпела массу серьёзных перестроек.