Океан

 

имя твое – птица в руке имя твое – льдинка на языке одно единственное движенье губ имя твое – пять букв. М. Цветаева

Мы обязательно встретимся, слышишь меня? Прости… Она была в Доме уже долго – она даже перестала замечать полные Луны, и просто пыталась всматриваться в сверкающие точки, плетущие причудливые узоры. Ей редко удавалось выбираться на подоконник ночью – обычно, когда она вставала, в нее начинали лететь разные предметы: тапки, подушки, клубки. Одни раз в плечо попала кружка, больно задевшая по плечу. Но она все равно открывала двери и выскальзывала в коридор -Она когда-нибудь подведет нас всех под монастырь, - злобно ворчала толстощекая Старуха, - Нянька никогда не спит на дежурстве -Да пусть идет, - сонно ворчала Медуза, - в какой раз уже… -Дверь скрипит, она топочет как слон, - не прекращала Старуха, - она ж не слышит ни шиша, дура-этакая, перебудит воспиталок… -Вот ты и иди с ней, - вспыхивала Лисица и уже в Старуху летела книжка в мягкой обложке. Начинались препирательства, взаимные упреки на повышенных тонах, а она просто выскальзывала из комнаты. -Блаженны миротворцы*, - с чувством обреченности вздыхала Монашка, догоняла ее с чувством принятия своей доли и, с чувством покровительственного превосходства, приобнимая ее за талию (Монашка была круглой, пухленькой, и едва доставала ей до плеча), уводила обратно в комнату. Она не сопротивлялась. Однако, если она успевала проходить мимо дежурной воспитательницы и кабинета Няньки, – обретала желанную свободу (Монашка не решалась идти за ней дальше туалетов). Она знала, сколько шагов надо сделать, чтобы спуститься со ступенек. Куда нужно повернуть, чтобы оказаться у подоконника. Где пригнуться, чтобы ее тень была не заметна бдительным дежурным и не менее бдительным стукачам. Она проводила на подоконнике все время – ее тянуло сюда постоянно, словно ноющая зубная боль, не дающая покоя навязчивая идея. Что ее привлекало? Здесь было холодно, сыро, промозгло и мерзко. Она изо всех сил куталась в рукава свитера, но все равно дрожала. Она вдыхала запах полусгнившего дерева, облупившейся от времени краски, тухлой воды, сочившейся с трещин батареи. Иногда она улавливала остатки дневных эмоций - пряного запаха превосходства и затаенной силы. Иногда – сладость лизоблюдства и подхалимажа. Но иногда появлялся зловещий запах могильной земли, запах пустоты. тайны. Именно за этим она приходила. Отчего-то она знала, что этот запах – не-домовский. Этот запах ее раздражал, но он так редко появлялся, что раздражение мол-помалу переросло в заинтересованность, затем – в любопытство и затем – зависимость. Этот запах казался знакомым и чужим. Она каждый раз с нетерпением ждала – и каждый раз, - каждый раз - расстраивалась, не встретив его и каждый раз – каждый раз, - нервничала и злилась. И все равно оставалась впитывать последние капли. Она чувствовала что-то странное происходило в этих стенах. Она ждала, но Дом не спешил открывать ей все секреты сразу. Днем запахов было больше – они были совершенно другими. Люди проходили мимо нее, оставляя шлейф эмоций. Они скалились, махали руками, бежали, толкались, дрались – и все это – она ощущала каждой клеточкой тела – было ненастоящим. Смеялись, чтобы скрыть отчаяние. Толкались, чтобы скрыть одиночество. Дрались, чтобы заполнить пустоту. Боролись за место под солнцем, чтобы замаскировать отвращение друг к другу. Она ждала, а Дом словно насмехался над ней. Она слышала все: ощущение ловушки, зависть, бессилие, беспомощность, стыд, ошеломленность, обиду. Все, кроме пустоты. Все, кроме тайны. Иногда ей казалось, что дом угрожал ей, вываливая ворох неразборчивых эмоций одновременно, множество людей и множество их впечатлений. Иногда она задыхалась от обилия зловония, словно тонула в смердящей болотной трясине – ей не хватало воздуха, ей не хватало света, ей не хватало чего-то настоящего – Дом отбирал у нее возможность увидеть в человеке потаенный фитиль надежды. Нет! Словно умелый манипулятор Дом подменял чувства, прятал их так глубоко, что порой она сомневалась в реальности происходящего. Но с упорством ждала – на самом дне, когда гнусная жижа отвратительных испражнений булькала в легких, подступая к самому горлу, когда казалось еще чуть-чуть и ее вывернет наизнанку от лицемерия. И однажды она добилась своего. Там куда я ухожу - весна Ее показалось, что он состоит из холода. Высокий, длиннопатлый, сутулый. Он шел так уверенно, словно знал, что все – все в этом доме –подчинено ему. только ему. И она пошла за ним. Он несколько раз разворачивал ее – очень грубо и неумело. Шевелил синими губами, но она упорно не понимала его – просто шла. Он петлял по коридорам –она не отставала. Просто шла. Зачем? Для чего? Чего хотела добиться? Несколько раз останавливался и терпеливо ждал, когда ей надоест – но ей тоже было не занимать терпения. Несколько раз он нырял в ниши и скрытые коридоры (одному богу известно, как он их находил!), пытаясь скрыться. Она шла. В очередной раз он остановился у мужского туалета -И сюда пойдешь за мной? – усмехнулся Слепой, - ты совсем поехавшая. Он закурил. Дым был приторно-сладким, с примесью ацетона и краски. Она протянула руку и схватила его за рукав. Слепой попытался отдернуть, но она проворно дотронулась до его пальцев – холодных, паучьих пальцев. Я знаю, ты сможешь меня найти …темная шерсть была теплой, мягкой и воняла мокрой псиной. На нее обрушился новый ворох запахов – травы, древесины, грязи, молока, золы, хлеба, хвои. Словно она посмотрела на тусклый мир сквозь кристальные линзы – все приобрело четкость и ясность. Нечто, похожее на волка и паука одновременно, почесалось, вытравив блох с левого уха, нетерпеливо клацнуло зубами и убежало в сторону леса. Она рассмеялась – и тут же испуганно умолкла. Поднесла руки к лицу – они все еще пахли шерстью неизвестного существа. Но теперь к ощущениям прикосновения добавилось что-то иное – шорох пальцев о кожу. Шепот дыхания. Стук пульса, вибрирующего в ушах… ...он нашел ее все там же. Оглушенную новыми красками жизни – хлюпаньем лужи сквозь пальцы, чириканьем одинокой птицы, говором падающих листьев, треском потухшего костра… Руки Слепого были в иссохшей глине, комьях земли, траве. Ее босые пальцы были не лучше. Затоптанный окурок все еще медленно тлел, укутывая их облачком сладко-едкого тумана. Было что-то сюрреалистичное в том, что они стояли здесь, около мужского туалета, грязные, оборванные, где неисправимо воняло ей и было слишком громко ему. -Получается, я теперь твой крестный? – усмехнулся Слепой. Она покачала головой, показывая на уши –мол, не слышу тебя. Не. Слы-шу. Он наклонился к ней – близко, очень близко, оказавшись в миллиметре от губ. -Я не вижу тебя, - вдруг злобно произнес он, - не. ви-жу. Но ты будешь Серой. Как тебе такой вариант? Она промолчала. Что ей оставалось делать? Слепой повернул ручку и скрылся в уборной. Свежепоименованная Серая тихонько скользнула прочь. Дом смилостивился, приоткрыв завесу своих тайн. Но от этого сталось еще хуже. Теперь она хотела уйти. Не оставайся одна