Когда мой исход будет близок, И жизни желать я не буду, Я сделаю шаг с карниза, Умру, не надеясь на чудо. Разбитое сердце встанет, В смерти столкнувшись с землею, Любила тебя… Но поганей Быть не любимой тобою.
Тело девушки полетело вниз, а парень, так и не успев его удержать, замер на балконе и безмолвно смотрел вниз. Секунды будто растянулись. Луне казалось, что эти несчастные пятьсот метров никогда не кончатся, стеклянные глаза, смотрящие на приближавшуюся землю, видели лишь пустоту. Она ничего не чувствовала. Внезапно что-то со спины ее дернуло, оторвав от смирения перед гибелью, — появились те самые крылья Лунной Нимфы, которыми Гилрой никак не могла управлять. Её подхватило и плавно опустило на ноги, но те тут же подкосились, и Луна рухнула на колени, по-прежнему пялясь куда-то перед собой. Сердце быстро билось, все тело впитывало адреналин, а вот разум был затуманен. Серебряные волосы разметались в разные стороны. Прежний огонёк в изумрудных глазах померк и по щекам скатились последние слёзы. Ни одна эмоция не отражалась на ее лице. Фараон тут же покинул пирамиду, как увидел, что его «любимая» спаслась. Подбежав к полубесчувственному телу, он поднял её голову за подбородок и посмотрел в глаза: цвет изменился на серый с отблесками светло-зелёного прилива. — Луна! Прости меня, пожалуйста! Ответь мне что-нибудь, родная! — Кефер потряс её за плечи, пытаясь привести в чувства, но это было бесполезно, — девушка не реагировала. Тогда он поднял её с земли и подхватил на руки, прижав к себе. Снова нужна была помощь врача.***
Луна оказалась в глубине своей души. Перед ней, будто в театре, встала картина старого дома покойной бабушки: вот она же сидит за столом и пьёт с ней чай. Тело девушки из домика окутано в небесное платье до колен, серебряные волосы, как в детстве, заплетены в косу. — Я не понимаю, бабуль, что со мной произошло: почему я не чувствую в груди огонь, почему он не полыхает как прежде? — Луна словно издалека слышит свой голос, видит, как ее живое отражение откладывает чашечку чая в сторонку. — Моя любимая и дорогая внучка, единственная внучка, ты знаешь, что значит чувствовать себя брошенной и убитой изнутри? — спрашивает бабушка и вытягивает руку вперёд, к чайничку. — Да. Это я чувствую к маме и папе… Но это не то. У меня болит душа… — произносит вторая Луна и опускает голову. — Кефер… Я так полагаю, это он постарался. Вот он дурак. Не понял ситуации, да еще и с наезда начал, — пожилая женщина укоризненно качает головой. — Нет, бабушка, он просто не так всё понял. Я так хочу сказать, что люблю его и объяснить всё по порядку. Мне хочется прижаться к нему и вновь почувствовать то тепло, что он подарил мне в первый раз, — девушка начинает плакать. Гилрой содрогается вместе с ней. — Родненькая моя, пока я рядом, всё будет хорошо и никто никогда тебя не обидит…
***
— Боюсь, что даже нашатырь тут бесполезен, — произнёс Осирис и убрал очередную колбочку в шкаф. Фараон удрученно кивнул, — он сидел рядом с Луной и держал ее за руку. Девушка была то ли без сознания, то ли впала в транс. Ни одно из средств учёного на нее не действовало. — А как же быть? Неужели нет ни одного способа вернуть её в чувства? — волнуясь, спросил Кефер. — К сожалению, нет. Сейчас она перетерпевает внутри эмоции и чувства, которые смешаны между собой. Нам остаётся только ждать. Иного выхода нет, — вынес вердикт Осирис и отошёл ко столу с реагентами. — Я хоть могу её забрать? — внезапно спросил Фараон, заставляя учёного дрогнуть. — Да, конечно. Если забираете в покои, а не куда-то еще, то можно, но ей необходим отдых. — Осирис чрезмерно сурово посмотрел на виновника трагедии. — Но не думаю, что вам удастся с ней поразвлечься… — Да нет, — Кефер стушевался, — мне бы только, чтоб она была рядом. Он принёс девушку в свою комнату и бережно положил на кровать, поцеловав в лоб. Обойдя с другой стороны, прилёг рядом с ней и прижал к себе, не желая отпускать или терять. На ней по-прежнему была дачная повседневка: майка-топ и облегающие джинсы. Одежда осталась нетронутой после крыльев. Кеферу не нравился такой внешний вид, поэтому он, удалившись на несколько минут, принес темно-синее платье. Фараон снял её одежду до белья и отложил в сторонку. На мгновение он и забыл, зачем раздел, и навис сверху, начиная целовать губы. Оставив платье на тумбе, он снял и свою верхнюю одежду со схенти и продолжил: жадно впился в губы, затем в шею, шрам на груди. Совладав собой, он отошел, пытаясь успокоить сбившееся дыхание. Ситуация мягко говоря была не подходящая, да и рановато еще было для близости. Поэтому Кефер накрыл ее тонкой простыней и уснул рядом, прижимая к себе.