Помидорки и редиски — любовь до гроба

Лицо Какаши, скрытое наполовину маской, а на оставшуюся четверть повязкой Листа, не выражало того волнения и страха, что я видела на лицах других АНБУ, когда он встретил меня у главного выхода через день, — как раз когда я решила наконец пройти эту чёртову консультацию у психолога и со спокойной душой получить нужную справку — и по-обычному безэмоционально сообщил, что его приставили ко мне «следить за исправительной работой». Его глаз при этих славах сощурился, а губы под маской чуть скривились в легкой усмешке. Я и сама понимала, что на самом деле имелось в виду. Личный надзиратель. Которого не жалко пустить в расход, если что. Вполне ожидаемая политика Хирузена, если задуматься. На секунду мне стало его жалко, а затем я вспомнила, что ему всегда с головой хватало и собственной жалости к себе, и выкинула из головы ненужные мысли. Я уже извинилась. Я уже поговорила с ним о наболевшем. Я уже попыталась наладить контакт. Теперь мне было всё равно. Так даже лучше — он намного привлекательнее в плане надзирателя, чем тот же Ямато с его легкими сдвигами; или этот рыжий капитан отряда, имя которого я уже забыть успела. Какаши тоже всё равно — не надоедает разговорами, не пытается вразумить, да и ведёт себя, показывая всю степень собственной незаинтересованности. Вот только было одно но. Существенное. Я узнала его от Шисуи только когда вернулась домой и рассказала ему о встрече. Шиноби уровня Какаши сами выбирают себе миссии для выполнения. А значит, ему каким-то макаром взбрело в голову, что слежка за мной в качестве надзирателя определенно будет очень увлекательной и интересной. Утром я об этом не знала, не интересовалась у него абсолютно ничем, да и вообще я, если честно, утратила к Хатаке особый интерес уже давно, отвлекшись на повседневные заботы и утонув в них с головой. Тем более, собачий холод заставлял заботится не о мыслях про какого-то там АНБУ рядом, а о собственном тепле — я всё время куталась в шарф всё глубже, подергивала перчатки, поправляла шапку, и удивлённо поглядывала на Какаши, у которого внешний вид не изменился ни на йоту. Разве что легкий красный шарф был небрежно обвязан на шее, а длинный кончик беспорядочно болтался за спиной Копирующего Ниндзя. Единственный вопрос, что тогда был в моей голове — и как ему не холодно? Мы не говорили от самых ворот. Он молчаливо привёл меня к зданию, потом поводил по этажу, но заходить вместе со мной внутрь кабинета не стал, аргументировав свой выбор неоднозначным «Хн» и открытием любимой книжки. Тогда я просто пожала плечами. Что с него взять. В этот раз психолог знатно вытряхивал из меня душу. Скорее всего, получил нагоняй от начальства и теперь намеривался вернуть их расположение. Вот только все эти тесты шли у меня туго. Тест с ассоциациями я, кажется, провалила ещё на первом слове, когда не задумываясь ответила «припизданутая» на слово «Коноха». Картинки тоже не сильно улучшили мой психологический портрет. Ассоциации с цветами, действиями и местами тоже не отличались от предыдущих. Я знала, как нужно себя вести на психологических тестах, но, Ками-сама, как же мне надоело притворствовать! Уж лучше мне потом в лицо скажут, что я психопатка с явными отклонениями, чем потом будут предъявлять мне лицемерие. Такого я не желаю терпеть. Уходя уставшей и выжатой как лимон где-то часа через полтора, я обнаружила в холе Какаши, не удивившись, когда поняла, что он даже позы не поменял с момента разлуки. Как статуя, честное слово. И он ещё будет моим наставником? Застрелиться можно. Когда прямо под носом у Какаши мелькнула подписанная психологом справка об относительно нормальном душевном здоровье, он моргнул и, секундно потеряв невозмутимый вид, чуть дернул бровью. Одно короткое исчерпывающее предложение от меня и больше никаких вопросов — он невесомо кивает, поворачивается и ведёт меня к выходу, продолжая своё чтение на ходу. Только подходя к кварталу Учих он впервые заговорил, да и то односкладным предложением, узнавая, нет ли у меня никаких планов на завтра. Конечно же я с иронией ответила, что могу, в принципе, и дома остаться и не пойти в Академию, если он забыл о таком важном событии. Шпилька так и не достигла своей цели — мужчина её проигнорировал. С ним вообще было просто невероятно скучно. Даже идя потом по узенькой, протоптанной в высыпавшем недавно снегу, тропинке к дому, я и то ощущала больше увлечения процессом, чем идя вместе с ним по дороге туда и обратно. То же самое, если взять с собой манекен и носится с ним, только этот манекен читает порнуху, страдает от пост-травматического синдрома и любит излишний пафос, когда надо и не надо. Это меня раздражало больше всего. Поэтому, стоило мне вернутся и ответить на все вопросы Наруто о погоде снаружи и о пройденном тесте, я тут же пожаловалась на отвратительного провожатого, сказав, что не представляю себе, как с ним вообще можно общаться, если он просто молчит и смотрит в пустоту, смотрит в пустоту и молчит, и так по кругу. Шисуи лишь махнул рукой, якобы, забей на всё это, и сказал, что и похуже быть могло. А с Какаши он был вообще знаком через Итачи и говорил, что Хатаке всегда вёл себя так сдержанно и незаинтересованно. Подобное показалось мне странным, хоть я и не имела причин хотеть копаться в этой теме — всё, что мне было надо, я знала и сама из манги. Я знала, что он имел полное право меня недолюбливать сразу по нескольким причинам, а также знала, что он по натуре не являлся общительным человеком. И всё же испытывать на себя его безразличие так скоро я не планировала. Насмешки Шисуи и недальновидность с чрезвычайной эмоциональностью Наруто поначалу меня раздражали, а сейчас стали чем-то близким, неотъемлемым синонимом повседневной жизни. Я вообще могла свыкнуться с любыми проявлениями эмоций у людей, но только не с их полным отсутствием. Поэтому никогда не любила таких людей как Какаши ни в аниме, ни в реальной жизни. Но кто вообще спрашивает почти-преступника? Правильно, никто. Никому в вышестоящих инстанциях нет смысла думать, как угодить мелкому нашкодившему парнишке из ненавистного всеми клана. Увы, это истина. Особенно сильно я ощутила это, впервые за несколько месяцев объявившись в Академии. Коридоры моментально опустевали, стоило мне завернуть в них, в классных комнатах для меня оставались только последние парты в дальних углах, шёпот за спинами стал слышен теперь абсолютно всегда. Наруто, что уже привык к подобному, лишь клал ладонь на моё плечо и грустно смотрел в глаза, не говоря ни слова. Мы оба понимали, что это всё оправдано — мы стопроцентно убили чьих-то матерей и отцов, так как Шисуи назвал среди трупов фамилии моих одноклассников. Их ненависть ко мне была настолько же логичной и ожидаемой, насколько и обидной. Конечно, я всегда могла обойтись без общества презирающих меня людей, но всё же было невероятно обидно слушать всё это за спиной, когда все проклинали меня по чём свет стоит, но никто не отваживался даже посмотреть при этом мне в глаза и высказать всё негодование в лицо. Лицемерие я не любила никогда. Увы, я слишком хорошо понимала первопричину их страха, отчего становилось ещё паскуднее на душе. Единственной отрадой я считала то, что осведомлённые во всех делах Конохи джонины рассказали своим детям относительную правду и их реакция не была столь драматичной, как их одноклассников. Например, таким шиноби был Шикаку. Ну, или Шикамару было просто полностью насрать на то, убил его одноклассник пятьдесят человек или нет. В любом случае он по привычке поздоровался со мной утром, даже дал списать кое-какие уроки и домашку, которую вообще сам знал, и даже смог уговорить Ино с Чоджи поговорить с нами минут пять между первым и вторым уроком. Удивительно как быстро поменялось их мнение обо мне и Наруто, стоило им только услышать довольно лестную рекомендацию от лучшего друга — о таком доверии среди друзей можно только мечтать. Они даже не сильно испугались, когда я старалась шутить, да и вообще вести себя по-обычному: им мой юмор был не знаком и каждый раз Ино приоткрывала рот от удивления. Тен-Тен сразу дала понять, что она ни в коей мере не одобряет мясорубки, устроенной мной, но понимала причину, а потому всеми силами пыталась донести это и другим, правда, немного видоизменив по моей просьбе кое-какие факты, чтобы выглядело логичней и правдоподобней. Она поджимала губы и нахмуривалась, но соглашалась, ценя то, что я доверяю ей. Она иногда передавала мне какие-то сообщения от дедушки, когда он, например, переносил занятия или был вынужден срочно уехать из деревни по делам, но в целом общались мы как обычно — о наиболее удобном оружии, о котятах, что уже сильно подросли за несколько месяцев и давно начали предъявлять права на облюбованный ими дом, о будущих экзаменах, о студентах по обмену, уехавших недавно. Вскоре присоединился и Рок Ли. Почему-то мне казалось, что без влияния вездесущей Тен не обошлось, но не могла быть уверена — Ли являлся ярким представителем тех людей, которых не сильно беспокоят предрассудки о конкретных индивидах, и которые легко способны завязать общение, даже не имея в этом должного опыта. Его общество очень обрадовало Наруто — Узумаки всегда с детским восхищением отзывался о силе воли и усердии Рока, как раз с того момента как впервые увидел его тренировку. Этот парень и мне весьма приходился по душе. Он никогда не ныл, был настоящим оптимистом, на которого причём можно всегда положиться, зная, что он не предаст и не отлынит от обязанностей. Сам же Рок тоже был невероятно рад моему снисходительному и довольно искренне-вежливому общению с ним, ошибочно считая, что клановые, подобные мне и Нейджи, не сильно желают общаться с детьми вроде Рока Ли, Наруто и других учеников, которым также не повезло родится в обычных семьях. Я и сама не сильно понимала, в чём смысл подобной иерархической расслойка общества — во время войны, например, разобщенность только мешает. Но, скорее всего, так думала лишь я одна, потому что эти предрассудки друг о друге среди моего, да и не только, класса росли с каждым днём, набирая обороты. Дети фактически недолюбливали друг друга сугубо из-за вещей, на которые даже не способны повлиять. Всё это так сильно напоминало мне мою прежнюю школу, что даже не было сил как-то добиться справедливости для угнетенных, в чьи ряды я невольно вошла. Был, конечно, большущий плюс моего нового положения — все задиры как один даже пальцем не смели тронуть ни меня, ни Наруто, ни тех, кто с нами близко общался. Даже старшеклассники уступали мне дорогу, презрительно сощуривая глаза и беззвучно шепча проклятия, но не осмеливались полезть к Учихе, в семь лет получившему такой же ранг опасности, как и его небезызвестный братец-нукенин из Акацуки. В этом я бесспорно видела огромный плюс, а также подъем собственной самооценке. Да и Саске был горд — он давно мечтал сравниться с братом по силе. И хоть я и понимала, что до Итачи мне как до луны раком, я не могла не гордиться очевидной славой сильного будущего шиноби среди одноклассников. Например, сейчас я слышала только скупые приветствия и приторно-вежливое обращение от тех же Нейджи с Кибой, чья скрытая ненависть была теперь слишком очевидна. Хьюга-старший вообще вёл себя с небывалой тактичностью, хоть и заведомо прохладно, но мне доставляло необыкновенное удовольствие видеть как он скрипит зубами, сжимает руки в кулаки, краснеет от злости, но выдавливает из себя эти вежливые слова. При этом ощущение, будто если бы он мог, он бы свернул мне шею, никуда не делось, и от этого хотелось самодовольно улыбаться ему в лицо. Хорошо, что моя выдержка была выше подобного. Всё-таки скандала между двумя древними кланами из-за драки не хотелось. Кстати про кланы... Я только по окончанию первой недели в школе узнала причину, по которой Нейджи вёл себя так сдержанно. Это всё опять проделал Шисуи. Вообще, стоило догадаться, но бог ты мой, я чуть не умерла со смеху, слушая пересказ Шисуи о том как он говорил с Хиаши, а потом выслушивал воспитательную беседу главы клана с пристыженным племянником. Это наверняка выглядело эффектно. Но зато всё встало на места — Нейджи банально боялся, что если он сделает хоть один шаг влево или вправо, то на него обрушится двойная волна обвинений и от дяди, и от Шисуи, от которых отделаться обычными извинениями будет практически нереально. Правда, мне было очень неловко. Я вообще не хотела, чтобы Шисуи, словно мамочка, хлопотал обо мне и Наруто в школе, почти принуждая всех оставить нас наконец в покое, — только теперь я осознала, что не стоило нам каждый раз жаловаться на побои и обзывания — и при этом невольно выставлять нас как ябед. Уверена, знай они, какой шиноби стоял у нас за спинами всё это время, они сами не полезли бы к нам даже за деньги. Здесь определённо сыграл фактор неожиданности. Кто вообще мог подозревать, что Шисуи, совершивший самоубийство, оказался жив, да ещё и помогал нам всё это время с учёбой. Мне казалось, что даже сам Данзо был не до конца уверен в правдивости своих подозрений, но всё же именно из-за его действий в конечном итоге все и вскрылось. Если бы не Данзо, никто вообще мог и не догадаться о Шисуи и тогда на грядущей войне это стало бы идеальным козырем. Но, увы, в жизни почти ничего не идёт по намеченному плану даже у великих стратегов — просто невозможно просчитать всё в деталях. Уж в этой истине я успела убедится не один раз. Оставалось только глубоко вздохнуть, выпустить пар и с гордо поднятой головой идти дальше не взирая на весь пиздец, что неизбежно приходится расхлебывать в процессе. Собственно, этот самый пиздец я и расхлебывала. Хвала Ками, набрать масштаб катастрофы он не успел — я необыкновенно быстро ликвидировала все значимые проблемы. Конечно, с помощью Наруто и нескольких друзей со школы. Почему без вездесущего Шисуи? Потому что он ясно дал понять, что больше не намерен расхлёбывать чужую кашу, уже по горло устав от чужих проблем «всемирного масштаба». Даже при желании я не смогла бы обвинить его в этом «отступлении». Он и так сделал невероятно много для меня лично и я просто не могла просить о большем. В конце концов, разве человек не должен уметь сам решить свои проблемы? В Академии всё загладилось вполне быстро. Всё нужные экзамены мы с Наруто досдали, — благо, те учебники, что мы зубрили во время осады, как раз содержали нужную инфу — домашку я узнала у Ируки, а также он, как наш классрук, ещё и помог подготовится по другим предметам, переговорив с учителями. Он всё ещё не мог без содрогания смотреть в мою сторону, но в любом случае это было намного лучше, чем игнорирование или прилюдное презрение. Ирука всегда был выше этого и я не могла не уважать его за выдержку, когда он вызывал меня к доске и почти без слышимого подрагивания голоса задавал вопросы по пройденному материалу, а потом даже натянуто улыбался. Это было действительно достойно уважения. Но в то же время некое облегчения я ощущала оттого, что многие учителя вообще не парились. Им вообще было словно по-барабану. Те, что прошли через Третью Мировую, — например тренер по тайдзюцу, Исаму Юу*, или наш географ, Тору Табичи** — совершенно не обращали внимания на меня в каком-либо враждебном ключе. Они и до того меня чуть ли не игнорировали, будучи, как я поняла со временем, почти единственными пофигистами на всю Академию, а теперь и подавно не проявляли никаких агрессивных действий. Им было плевать. Главное — успеваемость и вежливое обращение на уроках. Всё остальное их не парило априори. Я вообще удивлялась порой, какие разные у меня преподаватели. Многие из них прошли через предыдущую войну, выбрав почему-то профессию учителя вместо логичного вступления в АНБУ, как сделал Какаши. Но даже такой нелюбитель ходить в школу как я заметил, что лучших людей на эти должности найти трудно: все они любили и умели преподавать, а доносили материал настолько просто, что казалось, будто легче пустяка и не придумать. Настоящие мастера своего дела — дорогого стоило так хорошо разбираться в тех вещах, что они доносили в наши детские пустые головушки. Не смотря на то, что за пределами кланового квартала меня повсюду преследовали взгляды АНБУ, что почти буквально прожигали насквозь, а вечно молчаливый Какаши сопровождал решительно везде, на территории, подвластной только Учихам, всё это хоть на какое-то время отступало на второй план; я ощущала себя намного свободнее, даже осознавая, что это довольно нелогично — ощущать себя свободно в закрытом со всех сторон месте площадью около нескольких гектаров. Ну, или поменьше, я не была уверена в своих подсчётах. Квартал вообще имел вполне внушительные размеры, но точно вычислить это я была не в силах. В любом случае, как бы я не пыталась решить все вопросы, связанные с внешними раздражителями никак не наступающего спокойствия, я не могла решить главную проблему, над которой вот уже который месяц билась не я одна, но решение, — хоть какое-то — всё ускользало из рук, не давая и шанса на положительный исход. Разумеется, эта проблема так красноречиво звалась природной чакрой. Именно это постоянно не давало мне передышки, всё время держа в тонусе. Кошмарами, разумеется, ничего не ограничилось. Шисуи предупреждал меня, чтобы я не расслаблялась, но тогда, несколько месяцев назад, я считала, что хуже кровавых и весьма правдоподобных сцен повторяющихся из раза в раз убийств ничего хуже быть не может. Но жизнь всегда обожала давать мне понять, насколько человек может ошибаться в своих предположениях. Именно поэтому вскоре после возобновления школьных будней меня начало нехило контузить в психическом плане. Это было слишком похоже на хирургически тонкое вмешательство в моё восприятие мира, когда я даже была не в состоянии понять — в живую ли происходит какой-то несусветно-кровавый бред, что видела я одна, или это одна большая иллюзия. Впервые увидев Цукиёми, в котором с лица говорившего на перемене Наруто начала внезапно и мученически медленно стекать комками кожа, потом показались мышцы, стекала кровь, брызгая в меня, я просто остолбенела от ужаса, и меня не могли привести в чувство даже сильные пощёчины, которыми настоящий Наруто пытался вырвать меня из иллюзии. Я просто не могу передать словами не столько шок, сколько болезненное осознание своей незначительности и беспомощности перед собственным подсознанием, что я тогда впервые испытала в полной мере. В дальнейшем подобное, — когда люди вокруг начинали кровоточить, ломаться и в неестественных позах оседать на землю; когда их глаза вываливались и плавились на земле у моих ног, а зубы осыпались противной желтой крошкой; когда близкие люди или простые прохожие заговаривали чужими голосами, до боли знакомыми и будто загробными, наводящими непередаваемый ужас — уже смогло стать более-менее сносным, но мне пришлось постоянно сидеть на сильнейших успокоительных, чтобы нервная система не слетела в тартарары окончательно. Отличать реальность от иллюзии было практически невозможно, да ещё и не видел никто кроме меня этих жутких образов, поэтому и не мог понять, насколько страшно смотреть на человека и видеть как его обожжённая кожа оголяет мясо, а затем и белые кости. Мерзость. А противный высокомерный голос в голове добивал окончательно постоянными ремарками, издевался и насмехался. Самым отвратительным во всём этом было то, что ничего поделать я была не в силах — то, что теперь у меня худо-бедно, но была законная семья, не означало, что это как-то помогало от иллюзий прямо из моей собственной черепной коробки. Сколько бы свитков я не изучила, сколько бы не перерыла доступной информации о Цукиеми и других видах гендзюцу, сколько бы не предприняла попыток выгнать настырную сущность из своего тела — ничего не помогало. Это вообще ни разу не привело к положительному результату. Я вообще не могла надеяться больше на глаза как на достоверный орган восприятия реальности: слишком часто казалось, что я моргну и пойму, что последние несколько месяцев жила в мастерски созданной иллюзии. На этой почве оставалось только развивать всё остальное. Слух, и без того хороший, пока ни разу не подводил, как и вполне неплохое обоняние. Обычно именно с помощью слуха и странных запахов, — точнее, их отсутствия — я понимала, что реальность уже ускользнула от меня и нужно как-то возвращаться назад. Первое время не получалось. Но потом я поняла принцип. Главное просто найти хоть какую-то ниточку, что привела бы к выходу в реальный мир, а дальше оставалось всего лишь придать себе уверенности — именно уверенностью в своих силах и нежеланием уступать я зачастую была обязана спасением из Цукиёми. Только врождённая упёртость и невероятное стремление выжить подстёгивали к борьбе с личной шизофренией. Пока что борьба ни в чью сторону не успела склонится, но я не имела права на ошибку — всего один неверный шаг в сторону и я могла навсегда попрощаться с жизнью, что обрела, пройдя и без того кучу трудностей. Я всё ещё продолжала пытаться быть собой — всё той же наглой, в чём-то дерзкой девчонкой, ставящей на место каждого, кто начинал лезть в личное пространство, но с каждым разом удавалось всё хуже. Я и сама понимала, что перестаю выглядеть уверенной, теряю запал, постоянно отмалчиваюсь, да и прежней инициативы уже не видно. Сглаживались углы тем, что были люди, кто поддерживал меня, но всё же я не могла не думать о худших исходах. Мои мысли довольно часто возвращались ко всем тем возможным увечиям, что я могла принести близким людям, если бы Саске не подоспел вовремя, и эти мысли только больше вгоняли в хандру. Несколько раз я даже всерьёз задумывалась: а не высвободить ли чакру, если в любом случае исход что от этого, что и от войны, вполне схож? Это, наоборот, смогло бы только облегчить мне жизнь. Как хорошо, что ни разу эти мысли не зашли слишком далеко, и доводы разума успевали вернуть меня на благоразумный путь. В такие моменты я силой заставляла себя выкинуть из головы эти навязанные кем-то изнутри мысли и сосредоточится на главном — как можно быстрее снова влиться в мирную жизнь и вернуть все в прежнее русло. Хотели этого решительно все, разве что кроме природной чакры, которая постоянно пыталась помешать. Социализироваться в таких условиях было довольно непросто. Даже Наруто было очень трудно придумать хоть что-то, что смогло бы облегчить мне жизнь. Я, конечно, перестала жаловаться на постоянные галлюцинации сразу же как только узнала о их с Шисуи сильном беспокойстве, считая, что не принесу им душевное спокойствие если буду почти каждый день в красках описывать как незнакомые мне люди истекают кровью на улицах. Особенно я не хотела даже заикаться о том, насколько страшно мне было находиться в мастерской Такахаши-сана, где находилось множество видов холодного оружия и всё это регулярно нехило встряхивало мои нервы, звеня, падая, скрежеща, да и просто приобретая неестественные оттенки вроде насыщенно-бардового цвета крови или едко-жёлтого, словно жёлчного. Но не говорить же им об этом. Мне и без того хватало, что с одной стороны давил психолог, вызывая на регулярные консультации, а с другой стороны расспрашивал Шисуи, резко начавший щепетильно заботиться обо мне как о пятилетнем ребёнке. Его внимание, конечно, почти всегда льстило, да и то как он старался максимально тактично выпросить нужное, не сильно бередя ещё не зажившие раны, вызывало уважение. Но всё же. Я даже сама с собой не могла быть до конца откровенной, перестав отличать свои собственные мысли от чужих, что навязывало подсознание, вплетая в безостановочный поток мыслей какие-то неявные образы, что-то, что заставляло вздрагивать от ужаса и непонимания, а ещё оттого, что я не могла избавиться от этих навязанных образов. Откровенно жутко. Никогда я с подобным не сталкивалась, да и не собиралась, поэтому не смогла вовремя предпринять нужные меры предосторожности, как-то предохранить себя же, защитить. Саске, что теперь появлялся на порядок реже и с каждым разом становившийся всё мрачнее и мрачнее, пообещал как-то помочь, найти в загробном мире, откуда и была, как оказалось с его слов, родом природная чакра, что-то, что своими свойствами смогло бы пересилить её и на время дать мне передышку. Мне очень нужно было именно это — передышка. Столько всего произошло, но времени отдохнуть после встряски, как-то привести себя в чувство, вообще не было, словно какая-то квест-комната, где после одного испытания сразу же идёт следующее и всем плевать, нужен ли тебе отдых или нет. Только дома я имела возможность на время отрубиться от мира: способ, что придумал, на удивление, Наруто — контролируя чакру от высвобождения давлением извне, дать мне что-то из сильнодействующих препаратов и вырубить, приводя в чувство любыми физическими воздействиями. Это помогало, кстати. Расслабиться надолго нельзя, но зато хоть какой-то отдых мозг и мышцы получали, и это определенно шло им на плюс. По крайней мере мои эмоции вновь превратились из деревянных в адекватные человеческие и больше не вызывали, по скоромному мнению Шисуи и Наруто, желания вызвать санитаров и проверить моё тело на присутствие в нём жизни. Я и сама не могла нарадоваться — наконец нашелся способ обхитрить чакру, сделать так, что она не имела уже полного контроля над моим сном. Увы, эта стерва умело воспользовалась преимуществом в несколько миллионов лет опыта. Она даже не стала пытаться вернуть контроль. О нет. Она просто переключилась на противоположную сторону своих "владений". Это впервые проявило себя, когда я тренировалась с Шисуи. Я как раз впервые за долгое время по-настоящему хорошо выспалась и была полна сил. Это был обычный спарринг, ничего особенного. Он учил меня, как правильно ставить блок на уловки, что используют шиноби для отвлекающих маневров, и для наглядности еще и репетировал вместе с использованием чакры. Все шло хорошо ровно до того момента, пока я не поняла — что-то со мной не так; что-то глубоко внутри взрывалось миллионом игл, когда я пыталась использовать свою чакру как я привыкла это делать. Сама чакра словно противилась мне, не желая повиноваться. В тот момент, когда Шисуи как раз показывал полный покров из чакры, — используя при этом чуть ли не дюжину ручных печатей и явственно завидуя тому, что мне это не нужно — это ощущение усилилось многократно и в самый ответственный момент, стоило мне захотеть наконец попробовать испытать новый прием, чакра полностью исчезла. Вся. Без единого следа. Испарилась вся без остатка. Сказать, что я была шокирована, значит ничего не сказать — я была поражена до глубины души в худшем из всех возможных смыслов этого слова. Матерясь сквозь зубы в бессильных попытках вернуть себе возможность использовать своё единственное преимущество, я с озлоблением слушала надменный голос из глубин своей головы, что так глумливо говорил о том, как легко для столь древнего существа как она взять под свой контроль обратно то, что принадлежит ей по праву. Шисуи даже не пытался остановить весь тот поток дерьма, что я вылила тогда на неё, не в силах удержать глубокую уязвленность и злобу внутри. Я чуть ли не орала; истерика, которую в первый раз я всё-таки удержала, но сейчас была просто не в состоянии продолжать копить все это внутри, лилась непрекращаемым потоком, на глазах стояли слезы боли, обиды и горечи того, что вновь не получилось даже вынести хоть какую-то выгоду из положения. Это уже имело не просто характер всемирной опасности. Это стало моим личным делом принципа — сделать так, чтобы эта тварь поняла, каково было всё это время мне по её вине. И как бы Шисуи в тот момент не был взволнован за меня и не пытался отговорить от сумасбродных действий, но я поклялась, в первую очередь именно себе. Никому больше никогда не дам так поступить. Вся эта боль навсегда останется в прошлом, там, куда я закрою себе дорогу раз и навсегда. Отныне, как бы эта чертова чакра не давила и не пыталась заставить меня думать, будто я перед ней никто, я буду делать всё, просто из принципа, чтобы у неё просто не оставалось повода для подобных замечаний и нахальства. Это было уже просто слишком. Никто, даже такие манипуляторы как она или Кагуя, не имеют права так безнаказанно орудовать чьей-то судьбой, с такой легкостью ломая судьбы всех людей, что даже не по своей воле оказались рядом не в то время. Я пообещала себе тогда. А я всегда сдерживаю свое слово. В тот день мы не говорили больше об этом, но Шисуи изредка поглядывал в мою сторону и явно видел ту решимость и уверенность, с которой я наконец решилась бороться. В конце концов, давно было пора. Но последняя капля терпения в лице теперь уже отсутствия моего контроля над моей же чакрой решила дело. Я жалела всего об одной вещи — жаль, что Хирузен был совершенно не осведомлен о том, насколько глобальной проблема в моем лице теперь была на самом деле, и не мог что-либо подсказать, потому что говорить кому-то левому всю правду ни я, ни Шисуи, ни Наруто уже были не намерены. Но меня тешила мысль, что Хокаге бы точно что-то придумал. Я уверена, ему, в силу возраста, точно пришла бы какая-нибудь хорошая мысля вроде использования какого-то старинного артефакта или свитка, или на крайний случай что-то вроде карантина, подобие которого он уже однажды попытался применить. Неудачно, в общем-то, но это не отменяет самого факта. В новых условиях я была уже не так уж и против этого злочастного карантина. В конечном итоге, конечно, оказалось, что он принял диаметрально противоположное решение, которое перевернуло с ног на голову моё представление не только про его логику, но и о кое-каких других вещах, на которые при обычных обстоятельствах даже не стоило бы уделять внимание. Но это случилось после. Сейчас существовала только я, данное мной обещание и чакра, которая с обычной лёгкостью и непринуждённостью приняла условия новой игры. Теперь между нами всё наконец стало действительно серьёзно.