Помидорки и редиски — любовь до гроба

Нейджи с самого начала знал, что нужно было не связываться с этим Учихой. Он знал это даже без робких слов Хинаты и скептически приподнятых бровей Хиаши-самы, но ничего не мог с собой поделать — этот Саске с момента резни его клана изменился настолько кардинально, что не заметил бы это только такой дурак от природы как Узумаки, вечно бегавший вокруг этого самого Учихи как послушная собачонка. Нейджи это бесило. Он ненавидел, когда кто-то становился популярным из-за чего-то откровенно херового, что случилось даже не по твоему желанию. И он не мог отрицать, что проецирует личную проблему на Учиху. Да, это было в какой-то мере так. Но и нельзя было сказать, что это единственная причина, по которой Нейджи так сильно недолюбливал Саске. Этот парень был заносчивым, ухмылялся так пакостно, а оскал перед тренировочным спаррингом всегда бросал в дрожь его противников. Он был нелюдимым и Нейджи, скрипя сердцем, ставил галочку — а как же, в этом было их сходство. Не единственное, но, опять же таки, и не главное. Саске часто ставал жертвой насмешек одногруппников Нейджи; порой он и сам принимал в этом участие, пытаясь как-то подняться в собственных глазах. Он издевался не только над Саске, но и над другими детьми — о да, ему доставлялось удовольствие чувствовать, что он не слабак. После он всегда одергивал себя, давал пощёчину и тихо ругался подслушанными у приезжих торговцев и АНБУ словами, но от чувства морального удовлетворения отделаться был не в силах. После смерти отца он всё чаще стал замечать такие новые детали в своём поведении. Это его пугало. Первое время. Потом он привык. Привык к роли груши для битья, когда в тайне ото всех, — даже от кузины — отрабатывал приёмы борьбы по старинным свиткам. Свыкся с мыслью, что побочная ветвь для главной — прикрытие, пушечное мясо. Привык скрывать эмоции ото всех. Не мог привыкнуть только к мысли, что больше никто не скажет ему такого же ласкового слова, как отец. Что никто никогда не станет на его сторону в полной мере, как отец. Никто не будет волноваться о нём, если повторится инцидент с похищением. Даже могилу наверняка не поставят. Эти мысли приносили дискомфорт и тупую боль в висках, отдавая горьковатым привкусом на языке, от них слезились глаза, но ему не разрешалось плакать. А вот возвышаться над другими физическим способом — всегда пожалуйста. Он не считал себя слабым. Даже наоборот, для своих лет Нейджи уже освоил некоторые техники, которые даже выпускники не всегда знали. Но он хотел быть вооруженным. На всякий случай. На удивление, как бы он ни пытался сразу же отстранится ото всех своих одноклассников, к нему моментально приклеилась эта безклановая девчонка — Тен-Тен, так её звали, а карие глаза смотрели в его собственные и видели его насквозь. Он не хотел никакой дружбы, не видя смысла в этих глупых отношениях между людьми, где в любой момент могут предать, но она не отставала и вскоре перестала казаться назойливой мошкой. По крайней мере для него. Но вот что по-настоящему стало назойливым, так это постоянные насмешки. Они ожесточили его, как и многих других, и их класс стал очень сплоченным, на удивление многих взрослых, в особенности учителей. Для самого Нейджи это казалось чем-то немыслимым: он был нужен кому-то, кто-то нуждался в его защите и помощи, и это льстило, но одновременно с этим поднимало самооценку после долгих лет гнобления внутри клана. А потом начался второй год. Резня соседствующего клана Учих. Новый нукенин — Итачи Учиха — сбежавший из деревни, и его младший брат, которого Нейджи знал до этого по частым косвенным встречам на праздниках, фестивалях и официальных встречах их кланов. И он не мог не признать, что его бесят близкие узы между братьями. Бесят, потому что сам он такие был построить не в состоянии. Нейджи презрительно щурился, видя, что в ряды первогодок затесался и демон деревни. Наруто Узумаки. И он видел свою сестру, стоящую чуть поодаль, но смущенно посматривающую на демона. Конечно же Нейджи знал, почему она в него буквально втюрилась, и медленно закрывал глаза, внутренне повторяя, что ему всё равно. Никогда не срабатывало, но на время он переставал видеть эту топорщащуюся макушку и это радовало. Саске до резни и Саске после резни был просто совершенно разным человеком, Нейджи даже не пытался это отрицать. И даже не смотря на то, что ему довелось видеть его всего несколько месяцев в рабочей обстановке, Нейджи мог сказать со стопроцентной уверенностью — это был совершенно другой человек. Замкнутый снаружи, почти буквально шипящий на всё вокруг, очень параноидальный, — это было настолько отчетливо видно, что Нейджи оставалось только удивляться — и при всём при этом, как бы сильно Саске ни пытался это скрыть, но чертовски одинокий. Нейджи вздыхал, впервые в жизни сочувствуя кому-то со схожей с ним проблемой, мысленно подсчитывал, сколько десятков родственников Саске увидел на кладбище, и передёргивал плечами. Что удивительно, Тен-Тен постоянно говорила о нём, особенно когда тот неожиданно пошёл работать в лавку её деда. Нейджи не мог понять, что так привлекло в Учихе его подругу, но зацикливаться на этом не собирался: и своих забот в клане хватало. Ещё и Хината стала от него отдалятся, да и не только от него, но и от всех вокруг, и это угнетало Нейджи, а потому злило. Ему не посчастливилось быть одним из тех, кого перевели к малолеткам из-за приезжих. А это значило неминуемую необходимость общения с ними. И с Саске тоже. И Наруто. И этим малолеткой Кибой, что таскался за ним и другими старшими, пытаясь выглядеть круто. Хьюга с самого начала что-то подозревал. Творилось что-то неладное, но он не мог понять что именно. В клане начали чаще обсуждать политику, учителя перешёптывались между собой, а приезжие слишком любопытствовали, и это не нравилось никому. Нейджи не мог не видеть и чужие подозрения по этому поводу, но молчал, так как знал — даже если он озвучит какую-то очевидную вещь без спросу, его за это по головке не погладят. Нейджи долго приходил в себя от новости, что Саске, — этот немного подозрительный, но всё же не психованный парень — устроил резню похлеще предыдущей, когда обнаружилось, что он скрывал в своём доме считавшегося погибшим Шисуи Учиху. Нейджи был удивлён, нет, он был шокирован этим, и с содроганием понимал, что если этому ребёнку каким-то образом хватило сил убить около пятидесяти взрослых шиноби, служивших в АНБУ, то что же он мог сотворить, если бы кто-то в Академии разозлил его до такой же степени? Хьюга не хотел давать себе ответ на этот вопрос. И думал, что больше ни за что и близко не подойдёт к любому Учихе. Увы, жизнь как всегда распорядилась всем сама. Он с скрипением зубов выходил со своей парты и подходил к «команде», в которой стал невольным участником, где по несчастливой, охренеть какой несчастливой, случайности находился и Саске, внутренне готовый убить судьбу за то, как жестоко она вечно над ним издевалась. Он знал многих в этой команде, но это не давало ему ни малейшей хорошей эмоции — наоборот, сейчас он хотел оказаться как можно дальше ото всех, исчезнуть навсегда и начать жизнь заново, без клана, без проклятия, что висит на нём, без всей этой отвественности. А потом случилось то, чего Нейджи не мог бы просчитать даже при величайшем желании, к чему он был просто не готов — тот, кого он ненавидел, не имея, в принципе, даже особой причины для этого, спас ему жизнь, когда он попытался выполнить задание, данное им учителями. Нейджи не смог увидеть, что именно произошло, но взрывная волна ударила по его спине достаточно, чтобы понять — если его так сильно врезало, то удар, который принял на себя защитивший его Саске, минимум в несколько раз сильнее. И Хьюга честно попытался удержаться от мата, но увидев ободранную спину Учихи, а также хромая на ногу от ушиба, он просто шокировано смотрел на него, тормошил как мог, а затем... Ладно, Нейджи, вспоминая всё произошедшее, осознавал, что он уж точно не вырубился сам, а кто-то попал ему в бок чем-то острым, наверняка дротиком, но всё равно было обидно: пережить чуть ли не сильнейший взрыв за всю свою жизнь и откинуться от какого-то снотворного. Определенно он жалел о том, что даже не предположил возможности какой-то подлянки, слепо веря в профессионализм джонинов. Потом он не раз поминал и их тихим словом, понимая, что ещё несколько таких «небольших» просчетов, и его, да и не только его, ждёт не самая счастливая участь из возможных. Нейджи не знал, почему прокручивал все эти воспоминания в голове, пока пытался перевязать ужасно кровоточившую рану бессознательного Саске, рвано дыша и постоянно вытирая пот со лба, вымазывая лицо грязью. Ему было холодно, шея неимоверно болела, как и запястья, веревки на которых пришлось буквально раздирать на куски, когда он решился на побег. Но он смотрел на Саске, становившегося с каждой минутой всё бледнее и бледнее, и чьё дыхание неумолимо становилось всё более поверхностным, и осознавал, что он обязан этому Учихе жизнью. Нейджи был на тысячу процентов уверен, что никогда в своей жизни никому не признается в том, что в какой-то момент ему не осталось никакого другого выбора, кроме как делать этому чёртовому Учихе искусственное дыхание. Нейджи отплёвывался как мог, вытирал губы и глухо матерился, но в сознании чётко отпечатался этот момент, заставляя ёжиться — настолько отчётливо это тактильное ощущение засело в памяти. Хьюга поначалу не понимал, что вообще заставляет его помогать Саске, ведь изначально убийственная авантюра именно его рук дело. Три раза он вставал на ноги и собирался сваливать без Учихи, — собственная шкура была ему слишком дорога, чтобы тратить на кого-то время — и все три раза садился обратно, обрабатывал раны и пытался привести его в сознание, хоть и тщетно: Саске вырубился хорошо, даже очень хорошо, после знатной потери чакры и сильного кровотечения. Сейчас Нейджи с ироничной ухмылкой вспоминал, как долгие часы подряд тащил несносного виновника всей произошедшей скотобойни на своей спине, как, прячась, бегал в небольшую деревеньку по пути, крадя еду и чистую одежду, как впервые за долгое время увидел, что Саске пришёл в себя. Всё это смешалось в его сознании в один большой ком, спутанный и неразборчивый, и Нейджи готов был поклясться, что напуганный и непонимающий взгляд Саске выражал абсолютно то же самое. Для них обоих эта кража стала шоком. Их обоих до сих пор колотило от того, что пришлось сражаться за свои жизни всерьёз, с настоящими, решительно настроенными противниками. Нейджи даже отчасти понимал, почему Саске улыбался, говоря, что рад был убить всех тех наёмников — он и сам, прокручивая в голове воспоминания, мысленно удовлетворенно хмыкал, когда понимал, что смог отстоять свою жизнь и отомстить тварям, что посягнули на неё. Но легче от этого, увы, не становилось. Их разговор не облегчил ни одному из них душу, — Нейджи мог поклясться, что Саске не сказал и тысячной доли того, что хотел — и зародил в Хьюге только больше сомнений: а стоит ли вообще что-то предпринимать? Они были ещё детьми, а что вообще могут восьми- и девятилетний ребёнок в чужой стране, без возможности открыть свои личности, в постоянной опасности быть обнаруженными и убитыми или, ещё хуже, проданными куда-то в рабство? Каждый раз при этой мысли Нейджи содрогался и качал головой, пытаясь выгнать отвратительные мысли, вот только они ещё глубже оседали в ней, оставляя на подкорке болезненно-неприятный осадок. Он уже имел такой опыт. Точнее, не он, а Хината, но то похищение он запомнил на всю жизнь и именно оно чаще всего навещало Нейджи во снах, заставляя просыпаться посреди ночи с немым криком. И вот теперь пережить весь этот ужас самому... Нейджи и представить себе не мог, что это настолько по настоящему страшно — оказаться в богом забытом месте без малейшего шанса на спасение, ещё и по собственной дурости. Саске оказался единственной отдушиной на время внеплановой поездки в страну Воды и, на удивление Хьюги, вполне хорошим собеседником, что был в разы спокойнее и миролюбивее, чем обычно. Нейджи вообще не привык к тому, что у них может быть адекватное общение, в котором каждый уважает другого и не начинает обзываться за любое брошенное вскользь слово. В воспоминаниях Нейджи ещё четко виднелась картинка, где Саске за всего пару грубых слов о его семье чуть ли не размозжил челюсть старшекласснику, выглядя при этом так, будто готов убить и не повести глазом, и это воспоминание никак не вязалось в его голове с учтивым поведением и легкими шутками, которыми Учиха пытался приподнять Нейджи настроение. Это ведь просто не может быть один и тот же человек! Как у него выходит так быстро меняться? Всего пару недель назад Саске только кривился и показывал за его спиной факи, а недавно готов был пожертвовать не только жизнью, но и важнейшей конфиденциальной информацией Конохи, лишь бы только Нейджи не тронули. Это казалось не просто неправильным — это было абсурдным! Хьюга просто не понимал этого парня. Ему волей-неволей пришлось находить с ним общий язык и... Это бросалось в глаза. Сильно бросалось в глаза. У Нейджи было всего несколько версий, какого хрена этот Учиха так себя ведёт, и всё сводилось к двум вариантам: либо у Саске такая странная форма общения, при которой он просто общается сугубо исходя из ситуации и временных обстоятельств, либо он знает намного больше положенного и просто притворялся, чтобы не заподозрили. И последнее казалось старшему наследнику Хьюг самым вероятным. Ведь как ещё можно оправдать те слова, что Саске обронил, крича на главаря убитой банды? Просто так, от балды и импровизируя, такую речь, ещё и примешивая родословную, просто невозможно придумать в экстремальной ситуации. Не смог бы, наверно, даже его многоуважаемый старший брат, считавшийся гением во всех начинаниях. А это означало, что Учиха прячет за своими в меру вежливыми улыбками и едко-ироничными комментариями нечто большее, чем показывает кому-либо. Нейджи мог даже предположить, что Саске, будучи в Архивах Конохи, узнал в десятки раз больше информации, чем мог бы потенциально выдать на допросе, в том числе и засекреченные материалы о всех кланах деревни. И этот факт Нейджи очень не нравился. Он не любил, когда его могли предугадать, или когда его жалели из-за нелегкой участи, а Саске, казалось, словно ждал удобного случая для как раз этих самых проповедей о жалости и схожести их судеб. По крайней мере Нейджи почему-то считал, что, когда он резко поворачивал в сторону Учихи голову, тот опускал глаза именно потому что в них было сожаление и горечь, а не по другим причинам. Однако, на удивление, мелкий об этом даже не заикнулся ни разу, да и сам тему тут же переводил, стоило Хьюге тонко вывести её в это русло. Несколько раз они недолго общались, — в те редкие периоды, когда Саске приходил в себя и мог связно говорить — но Саске упорно не желал затрагивать нужные для Нейджи темы, будто знал, что тот пытается завести его в «ловушку» и узнать, откуда тот обладает секретной информацией. Так прошло несколько дней, а, может, и неделя, Нейджи точно не мог сказать, так как постоянно стоял полумрак, а в лесу мешали ещё и широкие ветки вечнозелёных деревьев. Учиха медленно но верно приходил в себя, постоянно с улыбкой припоминая, что не зря читал медицинские справочники с описаниями действий различных природных снадобий из трав. Хотя Нейджи и считал, что его немного глючит — в смоле, которую Учиха использовал для своей раны, явно было что-то вроде лёгкого наркотика, отчего Саске постоянно находился в каком-то состоянии кайфа или экстаза, постоянно улыбался и беспричинно болтал на отстраненные темы сам с собой. Это было странно. Странно и в то же время успокаивающе, потому что тихая расслабленная болтовня на фоне помогала снять напряжение хоть на грамм. Где-то ещё через пару дней Саске наконец «отошёл» и внезапно задал интригующий вопрос: у него что-то постоянно зудело на спине и он не мог понять, что именно, а затем он немного перевернулся и показал пальцем место немного ниже шеи, попросив Нейджи посмотреть. В конце концов, вдруг это какая-то вражеская отрава начала действовать и ему осталось всего пару часов жизни. Нейджи тогда побухтел, как это обычно делают взрослые, но увиденное заставило его знатно удивиться — осматривая спину Саске в том месте, он совершенно не ожидал увидеть искусно выведенную вязь иероглифов неизвестного значения и происхождения, сделанную насыщенно-чёрными чернилами на правой лопатке ближе к выпирающему позвоночнику. Парень не знал, что и думать, но вывод напрашивался сам собой — наверняка, клеймо тех бандитов, по которому они отслеживают сбежавших жертв. А, значит, от него нужно избавиться. И поскорее. Хотя, как это сделать, он не имел ни малейшего понятия, как и сам, не менее удивленный от неприятного открытия, Саске. Затем он дал самому Учихе осмотреть и его собственную спину и не сильно обрадовался, как и не был больше удивлён тем, что и у него на лопатке такая же вязь чёрными чернилами, причём Саске отметил, что он тоже без понятия, что эти иероглифы вообще могут значить. И предложил самую гениальную, но оттого не менее хреновую и болезненную вещь, которую только мог: выжечь татуировки. Нейджи поначалу упирался как мог, пытался вразумить пацана, сказал, что это так же больно, как ходить со сломанной ногой, но тот был непоколебим. Ответил, что если от этого зависят их жизни, он готов перетерпеть. Признаться, Нейджи от этого заявления сильно удивился и проникся к Учихе уважением. Чем больше он узнавал его, тем больше уверялся — Тен-Тен была права, говоря о нём как о достойном наследнике клана. Увы, «достойный наследник клана» матерился с таким же достоинством, как сапожники и моряки, не повторившись ни разу за первые пять минут, пока Нейджи пытался как можно более аккуратно выжигать подпаленной веткой довольно небольшой узор. По щекам Саске текли тонкие ручейки слёз, но Хьюга не мог упрекнуть его в этом — наверняка, когда тебе тычут в кожу раскалённой палкой, это невероятно больно. И только под конец Нейджи заметил нечто, чего не ожидал увидеть, наверное, никогда — какая-то странная полоса из чакры вспыхивала между запястьями Саске каждый раз, когда с его уст слетало очередное матерное слово, заставляя того кривиться от боли чуть сильнее и сжимать губы в тонкую полоску. Нейджи клял себя за такие мысли, но его обуял интерес, и он не смог устоять: спросил, когда забинтовывал обратно израненную спину Учихи, что это такое было, на что получил... весьма длинную тираду, причём настолько эмоциональную, что эта самая нить из чакры вспыхнула ещё с десяток раз. Саске словно ждал этого момента, ещё и находясь в эмоционально нестабильном состоянии, чтобы во всех красках описать, как он иногда ненавидит Шисуи, — а, как оказалось, эта странная штука его рук дело — и как этот «контракт подчинения», как сам Саске это называл, вечно сдерживал его и не давал нормально жить. Конечно, потом, успокоившись, он пояснил, что немного утрировал, и что понимает — он реально неконтролируемый ребёнок, особенно после резни клана, и эта мера пресечения от Шисуи вполне закономерна, — чего Нейджи, по правде, немного не понимал — хоть и заставляет порой чувствовать себя словно на поводке. Не сказать, что Нейджи смог вникнуть в саму суть их вроде как давнего конфликта, но он невольно поставил себе галочку в списке — практически идентичное его собственной печати подчинение, только действующее немного не в той степени. Но всё же! Узнать этого Учиху с такой стороны было любопытно. Нейджи осознавал, что думать так немного аморально — всё-таки, их сейчас окружают постоянные опасности, а они обсуждают, у кого какие детские травмы — но всё же не мог не признать, что теперь понимал, почему Хиаши-сама заключил с ним тогда какую-то сделку, а не послал восвояси. Просто потому что этот чёрт умел красноречиво говорить. Серьёзно, чем больше они общались, тем больше Нейджи убеждался: этот парень может заговорить любого до смерти, даже если порой его суждения не имели никакого смысла. Вот и сейчас Хьюга мозгом понимал, что Саске и сам признался — его практически ничто, по факту, не сдерживает, кроме от силы нескольких факторов, и их ничто не связывает, но с другой стороны, если заглянуть вглубь, он выбирал такие слова, которые четко давали понять: Учиха не просто считал их очень похожими, но и показывал своё собственное уважение к нему. Проявлялось всё это в мельчайших деталях, но со временем Нейджи понял, куда смотреть и что искать, и начал находить эти маленькие жесты уважения. Саске определенно знал о его судьбе, о том, что он потенциально мог бы стать главой клана Хьюга, родись его отец на несколько минут раньше, о том, как он относится ко всему происходящему в клане, к собственной печати, которая может в любой момент его убить по приказу главной ветви. Саске никак не мог этого знать, но он всё-таки знал. И чёрт бы побрал Нейджи, но их совместное невольное «путешествие» начинало ему нравиться, даже несмотря на то, что его попутчиком являлась язвительная сволочь, умеющая трепать языком явно не хуже своего старшего брата.