Сострадание.
26 июля 2018 г. в 21:02
«Вы верите в Бога?» — одним чудесным воскресным утром слышит фразу Лоррейн.
Мужчина, пожилой афроамериканец, задал этот, казалось бы, обычный вопрос официантке, полной леди за сорок с необычайно высоким зачесом. Та фыркнула в ответ, небрежно подлив гостю кофе в чашку (будь неладен этот закон о равенстве), от чего несколько брызг свалилось на покоцанную временем стойку, и бросила резкое «нет» и «не твоё дело, пей или проваливай».
Лоррейн зло сжимает губы, силясь не брякнуть нечто едкое в адрес работницы кафе, и сильнее вгоняет ложку в свой лимонный пирог. Нельзя человеку оставить себя выше другого человека, кем бы он не был. Это аморально. Не этому учит Библия.
«Я раньше тоже не верил, — продолжил тот, невзирая на явную незаинтересованность женщины и её отвращение к нему, — пока не повстречал его».
Юная Уоррен вздрагивает, когда маленький звоночек в её голове даёт о себе знать. «Динь-динь». Интуиция. «Динь-динь». Кому-то необходима её помощь, Господня помощь.
На всё воля случая, Его Воля.
Девушка отодвигает от себя тарелку с недоедённый десертом и вздыхает тяжко. Она просто зашла сюда, чтобы выпить чаю, пока Эд в соседней мастерской разбирался с механиками, обещавшими ещё на прошлой неделе закончить починку его ласточки, дорогой Шерри. «Я не хочу, чтобы ты видела меня сердитым», — сказал он, целуя её в лоб.
Мало что могло испугать женщину, но если Эд не хочет показывать ей эту сторону себя, то пусть так. Пожалуй, с её характером до первой ссоры, с примирением конечно, не так уж и далеко.
— Сэр, — Лоррейн садится рядом с мужчиной, по правую руку от него, и кладёт сумочку к себе на колени, — я верю в Бога.
— Это так славно, мисс, — он устало улыбается, от чего морщинки цветут у глаз, — верить.
— И… — Лоррейн упрямо игнорирует «мисс», когда она уже два года " миссис», — я могу вам помочь.
— С чем же?
— Вы мне скажите.
И он, Сэмюэль Блэк, рассказывает свою историю…
Всё началось с голосов: звонких детских, высоких женских и басистых мужских. Нет, не так. Всё началась со смерти его матери и отца, которому хотелось поговорить с ней. В последний раз. Старику было за семьдесят и он верил в Дьявола так же, как и в Бога. Старик курил сигареты без фильтра и шмалял из охотничьего ружья, как гребаный Робин Гуд. А ещё, он собирался приоткрыть занавес, оказаться по ту сторону ширмы, одним глазком заглянуть в потусторонний мир и поговорить с умершей женой. Попрощаться с ней.
Самюэль был против. И не только потому, что в загробный мир он не верил. Это просто… странно. Его не желают слушать, и Блэк-младший сдаётся.
То, что вызывает отец, не является его некогда умершей супругой, но оно чудесно имитирует ту. Разговоры ни о чём, воспоминания давно ушедших дней, смех. Старик впадает в ностальгию. Он открывается.
Нечто прочто сплетается с домом Блэков, врастает в стены. Оно чувствует себя уютно и начинает бушевать.
Сначала за стеной слышатся шорохи и скрип. Тонкий писк по ночам заставляет мурашки бежать по спине. Старик говорит, что чертовы грызуны пробирались в дом. Но это совсем не похоже на крыс.
Гремит посуда. На пол летят вещи. Двери хлопают с такой силой, что строительная крошка летит прямиком на пол.
Лора, дочь Сэма, боится спать одна. Она говорит, что по ночам кто-то смотрит на неё. Кто-то хочет забрать её.
Всё переходит мысленные и не мысленные границы, когда чьи-то руки смыкаются на шее Блэка…
— Почему вы не обратились в церковь? — спрашивает Лоррейн, ловя на себе очередной неодобрительный взгляд. Девушки её возраста не должны общаться с незнакомцами, особенно с чернокожими.
— Священник отказался слушать меня, пообещал вызвать полицию, если я ещё раз пересеку порог церкви… Моя дочь не может спать, я боюсь за неё.
— Это ведь неправильно.
— Они заставляют нас, мэм, ездить в автобусе стоя после четырнадцати часового рабочего дня. Называют нас «ниггерами» и «чёрными обезьянами». А это просто люди, что уж говорить.
Лоррейн вздыхает:
— Я думаю, мы могли бы вам помочь.
— Мы?
— Я и мой супруг.
— Не думаю, что вы можете мне помочь.
— Дайте нам шанс, мистер Блэк.
У Сэма нет другого выхода. Сэм почти сдался… Он вяло кивает в знак согласия.