Рождественский челлендж (сборник текстов)

— Ух ты-ы-ы! — Ник восхищённо смотрел на самый настоящий — ну, почти настоящий! — камин. — Это как сделано?.. — Руками, Николас, самыми обыкновенными руками, — усмехнулся Акменра. — Мы с твоим отцом… — Вы оба, что ли? Я думал, это папа. А ты что, правда что-то умеешь делать руками? — Да будет тебе известно, о юный Хранитель Бруклина, что я умею водить колесницу, стрелять из лука, драться врукопашную, заправлять светильники для жреческих ритуалов, а ещё лепить кирпичи… из глины и навоза. — Ой, — Ник поморщился, — а кирпичи-то из навоза тебе зачем? — Так это тоже традиция, — вмешался наконец Ларри. — Правитель Древнего Египта своими руками лепил и закладывал первый кирпич в основание каждого храма. — Ах, традиции, — подмигнул Ник. — Ну раз уж у нас тут настоящее Рождество, даже с камином… кстати, пап, а почему вы его в комнате охраны сделали, а не в холле, для всех? — Потому что мы не хотели для всех, — Ларри принял торжественный вид и прокашлялся. — Видишь ли, Ник… — Просто если мы тут встречаем Рождество у камина, давайте по традиции вспоминать всякие весёлые истории! Ак, ты помнишь, как мы с тобой красили парик? Ларри нахмурился и даже забыл, о чем собирался сказать: — Парик? Какой парик? — Мамин, — откровенничал негодный мальчишка. — Давно, мне десять лет было. Помнишь, пап, тогда вы отмечали день рождения музея, и всем нужно было рассказать о традициях своего народа. Аттила из лука стрелял, Сакаджавея травы заваривала, а Рузвельт читал лекцию об управлении страной: Джед ещё заснул, помнишь? А Октавиус записывал, ха-ха-ха! — Ну, — кивнул Ларри, всё ещё ничего не понимая. — Ак тогда показывал древнеегипетский ритуал. И ему был нужен синий парик. — Синий?.. — Ларри ошарашенно хлопал глазами. — Зачем? — Я просто тогда не успел рассказать, — улыбнулся Акменра. — Синий цвет — символ жизни и возрождения, он обозначает небо — жилище Ра. А еще это цвет вод Нила, от которых зависел урожай. Поэтому, совершая ритуал во имя плодородия, фараон надевал парик синего цвета как символ его божественного происхождения. Ларри покачал головой и усмехнулся. Божественного, ишь ты! А Ник тараторил: — В общем, я попросил старый светленький парик у мамы, сказал, что мне нужно в школу, на карнавал. Мы с Аком выкрасили этот парик синей гуашью в мужской уборной. Ларри нахмурился и вспомнил. Странные синие пятна на полу! Пришлось ещё их отмывать полночи. — А ещё белое жреческое одеяние! — подхватил Акменра. — Этот цвет у нас считался цветом чистоты, ритуалов и священных действий, поэтому нужно было именно белое полотно. — Ой, пап, это вообще была укатайка! В общем, мне нужно было принести из дома простыню. И вот я хотел у мамы спереть, но она… — Но почему ты у меня не попросил? Почему вы оба мне ничего не сказали? — Я решил, что мы справимся сами, — гордо заявил Ник. — А когда Ак поинтересовался, почему мы не можем попросить простынь у моего папы… то есть у тебя, я честно признался, что ты только грязную можешь принести… извини, конечно, но ведь я прав! Ларри вспомнил самое начало своей работы, периодичность стирки своего постельного белья… и вынужден был согласиться. Акменра придвинулся ближе и прошептал на ухо: — Я бы, кстати, тогда не отказался, но Ник… Ларри фыркнул. — Эй, хватит шептаться, — возмутился рассказчик. — Так вот, я хотел стащить у мамы, а она шкаф заперла. И я достал свою эту… детскую простынку! — Ник уже напропалую хохотал. — Она вроде была белая такая, чистенькая, а когда я принёс… пап, прикинь, оказалось, что она, во-первых, маленькая, а во-вторых, на ней мелкие такие цветочки! Ух, я расстроился… — Даже плакал, — сказал Акменра: то ли восхищался заинтересованностью Ника, то ли хотел его подколоть. — Я тогда сказал — не переживай, я пойду в этом. И тут Ларри сообразил. Да, какой у Ака на голове был тогда парик — совершенно было всё равно, а вот ту мини-юбку в мелкий цветочек он до сих пор вспоминает. — Мы решили, что верховного жреца по традиции всегда осыпают цветами, поэтому моё одеяние будет в цветах, — важно произнёс Акменра. Ларри посмотрел на него очень внимательно: — Одеяние? Знаешь, если это можно назвать одеянием, то я директор музея. Это был такой маленький кусочек… который едва прикрывал… — Заметь, Ак, вот это он хорошо помнит, — подмигнул Ник. — Я ещё тогда удивился, почему папа пялится на тебя как приклеенный. А оно вон что!.. — Кстати, Ник, — наконец решился Ларри, — вот ты меня перебил, а я хотел… мы хотели… тебе сказать, что… — О, пап! Неужто вы наконец хотели мне сказать, что вы парочка, что вы любите друг друга, что у вас отношения, и… что там ещё в таких случаях говорят? — Погоди… ты знал, что ли? — Ларри был ошарашен донельзя. — Да у вас всё на физиономиях давно написано! — веселился ребёночек. — Я уже решил с Джедом забиться, когда вы мне официально доложите: Джед говорил — на это Рождество, а я — на совершеннолетие! Джед выиграл бы, хорошо, что я не забился. А сколько раз я вас ловил, когда вы тискались за колоннами, а? Стыд и позор! — Какой непочтительный потомок, — покачал головой Акменра. — Ларри, как ты думаешь, теперь-то я имею хотя бы моральное право выдрать его прутьями, как мой папа меня когда-то? — А я тогда тебе новую приставку не дам играть, — Ник, не переставая хихикать, показал фараону язык и отбежал к окну. За окном была тишина, огромное тёмно-синее небо со звёздами и белый-белый снег. Ник глянул — эти двое, конечно, тут же забыли о нем и начали опять шептаться. Он пожал плечами, уставился в окно и мельком подумал, что, кажется, абсолютно счастлив.