Safe & Sound

When all those shadows almost killed your light Remember I said, "Don't leave me here alone" But all that's dead and gone and past tonight (c) "Safe & Sound" Taylor Swift Убей свою гордыню, Стэн. Скорее, пока она тебя сама не погубила. (с) Шавроны

      Стэнли Урис прислоняется лбом к холодному стеклу, закрывая глаза. Усталость ядом растекается по мышцам, отравляя тело. На секунду возникает ощущение, что он состоит из прозрачного хрупкого стекла — одно неловкое движение, и кости осколками взрежут гладкую, едва тронутую загаром кожу, выпуская багряные ростки кровавых лепестков. Нужно отвлечься, хоть на несколько мгновений прекратить думать об окружающем их всех кошмаре. Воздух Капитолия, прогоняемый через бесконечные очищающие, охлаждающие и еще черт знает какие фильтры, прежде чем попасть в комнату Тренировочного центра, приносит запах дорогого парфюма и могильной гнили.       Горечь на языке не унять алкоголем, изысканной едой или табаком. Стэн пока нашел только один способ, который хоть ненадолго, но помогал. Помогал отвлечься. Не быть самим собой. Не вспоминать кошмары давно минувших дней. Подхватив с базы тонкий прямоугольник внутреннего телефона, вбивает знакомые цифры. Об отсутствии ответа не может быть и речи — за последние три года подобных прецедентов не случалось.       — Какого черта? — голос на другом конце трубки обжигает едким весельем пополам с язвительностью. Двойной виски безо льда, возможно, приправленный пеплом сладкой сигареты. Некоторые привычки никогда не меняются.       — Одна из самых дорогих шлюх Капитолия объявляет день открытых дверей, — привычная, искаженная правда шипами царапает горло, но они оба знают — друг другу врать бессмысленно. Каждый из них может водить за нос любовников, знакомых, клиентов, но извращенная, больная потребность заставляла их быть честными в странной, гротескной пародии на отношения.       — Надо же, какая щедрость! Блять, акция определенно стоит того, чтобы пожертвовать порно-каналом и безвкусным пойлом, которые местные снобы по ошибке зовут алкоголем! — громкий злой смех заставляет закусить губу, до побелевших костяшек сжимая пластик прибора тонкими пальцами. Стэн не помнит, когда в последний раз смеялся сам. Наверное, два или три года назад.       Прощание неуместно, привычнее просто нажать отбой, возвращая телефон на базу. В личной комнате ментора Четвертого дистрикта порядок почти безукоризненный — еще бы, он бывает здесь раз в год, и перед каждым визитом Безгласые вылизывают все до блеска. Бесит. До прихода гостя минут двадцать, которые следует провести более продуктивно. Раздеваясь на ходу, Стэн уходит в смежную ванную, забираясь под прохладные струи. Избалованность Капитолия не знает границ, — кажется, все здесь помешаны на роскоши и комфорте, — но в данный момент это только на руку.       Тозиер бесцеремонно вваливается, громко хлопая дверью, кажется, ему тоже не помешает скрасить безнадежно испорченный вечер. Оба впервые выступают в роли менторов, успевая достаточно узнать новых подопечных, чтобы быть уверенными — детки вряд ли доживут до середины Игр. Свежие, переродки бы их подрали, правила! Зажравшимся ублюдкам недостаточно просто наслаждаться показательными убийствами, нужно делать это как можно более изощренно! Блядские, прогнившие до нутра выродки!       Урис, не глядя, отшвыривает полотенце, в несколько шагов оказываясь рядом. Пакостная ухмылка, пальцы на обманчиво-хрупком горле. Три блядских года они пытаются выжить, отчаянно цепляются изломанными, омытыми чужим багрянцем руками за тонкую грань осознанного безумия. Каждый победитель Голодных Игр сломан изнутри, болен кошмарами, через ночь расцветающими под закрытыми веками. От этого нет лекарства, нельзя спрятаться или убежать, только терпеть, стискивая зубы, закусывая губы, вновь и вновь проживая самые жуткие события жизни.       Стэнли Урис — последний победитель Четвертого дистрикта, превосходный пловец и один из самых востребованных фаворитов. Словно в броню, закованный в холодное равнодушие, солеными, морскими кристаллами прорастающее через почти совершенное тело. «Все проблемы в голове, детка, никуда не денешься, черта с два сбежишь, да и не в твоем стиле бегать. Хотелось бы, да не можешь».       Ричард Тозиер слишком хорошо знает слабости заклятого друга. Сам изломан не меньше. Вырвав победу за год до дебюта Уриса, пустил под откос планы семьи, которые хотели видеть любимого сына миротворцем. Редкая, чудная диковинка — представитель Второго дистрикта, испытывающий к Капитолию ненависть. Наверное, именно поэтому Стэн подпустил его так неосмотрительно близко.       Голодный поцелуй постепенно перерастает в серию укусов, отмечающих изгиб шеи. Обнаженное, еще влажное от воды тело податливо выгибается, заставляя кровь кипеть. «Да, хороший, нам обоим сейчас нужно сбросить пар, — близость очередных кровавых зрелищ сводит с ума, отравляя воздух в легких, мешая сделать короткий, прерывистый вдох. — Ну же, раздели свое дыхание со мной, может, удастся продержаться еще немного...»       Грубый толчок ладонью в центр грудной клетки заставляет упасть на кровать, глядя снизу вверх потемневшими глазами. Каждый, кто когда-либо платил за возможность прикоснуться к этому восхитительному телу, обращался с парнем как с величайшей драгоценностью, боясь разбить или ранить, и только Рич позволял себе куда большее. Ловит смазливую мордашку за подбородок, пристально вглядываясь в спокойное лицо.       «Нет уж, так не пойдет. Не смей играть в безразличие!»       — Упор на локти и колени, детка, — отпускает, чтобы через минуту звонко приложить по крепкой ягодице. — Спину прогнуть, задницу выше.       Стэнли морщится на показушную грубость, послушно выполняет требуемое. Упирается лбом в скрещенные руки, ожидая удара. Тозиер всегда бьет, заставляя заходиться стонами, скулить и хныкать от дурного, нездорового кайфа. Ремень тихо шелестит, покидая пояс темных военных штанов. Миротворцем Ричард не стал, но любовь к форменной одежде умрет только вместе с этим несносным типом. Первые несколько ударов пробные, даже ласковые. Дыхание учащается, затевая гонку с пульсом. Низ живота наливается тянущей тяжестью, отдающейся в член, как только прикосновения ремня становятся серьезными. Кожа краснеет, охотно покрываясь узкими, припухшими отметинами. За завтраком явно придется стоять. Или променять привычные обтягивающие брюки на что-то менее откровенное.       Ричи жадно наблюдает за любовником, крепко сжимая пряжку сильными пальцами. Виктимность Стэна, его дурная потребность быть наказанным пьянят не хуже виски. Блять, да репортеры удавились бы за подобный сенсационный материал! Но происходящее между ними никогда не покидает пределов комнаты. Свободной рукой Тозиер небрежно поправляет очки, бегло облизывая губы. Медицина Капитолия позволила бы ему меньше чем за семь минут видеть мир предельно четко, но он никогда не согласится на подобную трусость. Они уже дошли до той стадии, когда Урис наконец-то прекращает делать вид, что ему все равно, прогибаясь навстречу, вздрагивая от хлестких, резких ударов. Ричард разжимает руку, позволяя ненужному больше аксессуару упасть на пол, после чего облизывает указательный и средний пальцы, оставляя между ними прозрачные нити слюны. Чужая дрожь заставляет хищно улыбаться, пока он неторопливо раскрывает податливые мышцы. Наваливается сверху, заставляя прижаться к шелку простыней грудью с затвердевшими сосками.       — Думаю, самое время рассказать насколько сильно ты по мне скучал, сладкий.       — Ох… Больше, чем ты думаешь… Ричи…       Говорить трудно, Стэнли может только жмуриться, жадно вбирая замешанное на боли удовольствие. Темные волосы партнера щекоткой отзываются меж лопаток, когда он наклоняется, чтобы прикусить выступ обрубленного крыла. Как же до одури приятно отдать ситуацию в чужие руки, не думая, не контролируя, в кои-то веки снимая все защитные барьеры, отпуская истерзанные остатки собственного я. Водит бедрами, голодно стараясь принять по костяшки, сжимая внутри. Горло тянет от сухости, приходится заткнуться, сглатывая слюну. Гореть им в аду за собственное больное безумие, но разве это имеет значение, если ты живешь в Панеме? Ни малейшего.       Когда ласкающие пальцы внезапно исчезают, приходится капризно хныкать, закусывая губу. Что еще взбрело в дурную лохматую голову? Родные ладони нежностью согревают бока, заставляя перевернуться — кажется, кое-кто сегодня настроен на большее, нежели скорый перепихон. Стэн вопросительно смотрит, дернув край плотной майки. Тозиер догадливо стягивает ее, позволяя рассмотреть отмеченный родинками торс, расстегивает ширинку, удобнее устраиваясь между разведенных ног. Смазка в кармане, все же знал, куда и зачем идет.       — Если нужны резинки, возьми в тумбе, — сбивчиво бормочет Урис, кончиками пальцев исследуя изгиб ключиц, таких острых, что неминуемо должны были пропороть кожу.       — Вот уж не думаю, я не один из озабоченных снобов, чтобы отказывать себе в удовольствии спустить в твою шикарную задницу.       Справедливости ради следует отметить — победителю Второго дистрикта тоже приходилось спать с капитолийскими богачами, но он никогда не использовал секс для саморазрушения. А вот Урис последние два года как с цепи сорвался, словно прикосновения десятков рук хоть на секунду помогут избавиться от текущей по венам отравы из вины и сожаления. Даже их совместные ночи не всегда помогают, отчасти из-за спонтанной редкости, отчасти — из-за призраков прошлого. Финалист дистрикта номер Четыре все еще жил прошлым, и мало у кого из участников Игр повернулся бы язык его упрекнуть.       Стэнли закидывает руки на шею партнера, притягивая ближе, пряча поцелуй между их влажных губ, пока Тозиер придерживает собственный стоящий член у основания, проталкивая головку. Тело отзывается дрожью, рефлекторно выгибаясь навстречу.       «Черт, пожалуйста, прошу тебя, позволь хоть ненадолго скрыться от собственных вездесущих мыслей, выдери так, чтобы в мозгу остался только белый шум! Обоим же надо почувствовать себя единственными и незаменимыми, так смысл соблюдать приличия?»       Постепенно плавные толчки сменяются рывками, заставляя метаться по сбитым, влажным от испарины простыням. Стэн громко, высоко стонет, дергаясь в удерживающих руках, блаженно теряясь в сумбуре эмоций. Их никто не посмеет беспокоить. Ханна, сопровождающая новых трибутов, еще во время знакомства была ознакомлена с эксцентричным поведением новоявленного ментора, а парочка смертников наверняка забилась в комнаты по разным углам этажа и сейчас изводила себя нервами. Ричард утыкается губами в шею, сдавленно постанывая, оставляя на нетронутой коже лиловые бутоны засосов. Забирает чужую боль, как умеет, вытесняя ее дурным, похотливым вожделением, подменяя одно чувство другим, словно ушлый шулер в казино.       Оргазм накрывает парней почти одновременно, сплетая напряженные тела с той же легкостью, с которой смешивались звуки: жалобный крик Стэнли и низкое рычание Ричарда. Лежат в обнимку, торопливо смакуя угасающие искры тепла. Тозиер не помнит, когда успел снять очки, куда примерно их дел, но это не мешает провести носом по изгибу челюсти, согревая нежностью.       — Мне так страшно… — тихо шепчет Урис, хрипя саднящим горлом. — Я не хочу отправлять их на смерть. Они умрут, Рич, умрут, понимаешь? Ненавижу нововведения.       — Ты имеешь в виду обновленные правила Жатвы? — горько усмехается широким ртом, отстраняясь, чтобы очистить следы их привычного безумия. — В этом году никаких добровольцев, только случайные имена. Конечно, я понимаю. Ты не видел, кто достался моему дистрикту. Мальчишку можно сразу в гроб, сольется еще у Рога Изобилия.       — Останься на ночь. Я редко прошу, но сегодня и правда особый случай.       — Что-то случилось? У тебя проблемы?       Глупый вопрос заставляет тихо, натянуто рассмеяться. Конечно, у него проблемы, можно подумать, в жизни хоть одного победителя все гладко. Но Стэн лишь отрицательно качает головой, лениво пытаясь придумать оправдание. Это просто предстоящие Игры. Все на взводе.       — Хорошо, — Тозиер покусывает губу, рассматривая любовника. Как все-таки подобные идеальные паршивцы не любят признаваться в собственной слабости! Бесит. — Задница в порядке? Я не перестарался?       — Жить буду. Спасибо.       Пока Урис плещется в душе, — засохшая сперма доставляет чертовски много неудобств, — Ричи рассматривает потолок. Слюна густеет от дикого, почти непотребного желания закурить, но идти на крышу выше его сил, а в комнате окно не открывается.       Позже они лежат в обнимку, чувствуя тепло даже через одежду, пытаясь отогреть друг друга. Завтрашний день обещает новые испытания — интервью их подопечных, провальные усилия вбить в хорошенькие головки хоть немного полезной информации, бесконечные нервы, попытки привлечь для трибутов как можно больше спонсоров. Дурдом. Подобная перспектива заставляет вдвойне ценить текущее мгновение покоя, уютное, как воспоминание из детства.       Ричи не замечает, в какой момент проваливается в сон. Теплое дыхание, согревающее его шею, пленит иллюзорным чувством защищенности. Обнимает доверчиво прижавшегося любовника крепко, почти до боли, лицом зарывается в пахнущие чем-то цветочным волосы. Капитолий настолько прогнил в собственных пороках, что любое разделение по половым признакам давно кануло в историю. Отчасти, подобное даже радует.       Стэну во сне видится море. Лазурная, переливающаяся солнечными бликами поверхность, манящая скинуть одежду и махнуть в глубину. Жители Четвертого дистрикта учатся плавать раньше, чем ходить. Билли выныривает, шумно отфыркиваясь, зачесывая назад с лица мокрые волосы. Урис позволяет себе любоваться, сидя на песке пляжной косы. Тонкие пальцы ловко латают сеть, почти без участия сознания. Какой же все-таки красивый, с ума сойти. Молодой, сильный, еще не отмеченный тяготами взрослой жизни, но уже частично познавший ее. Стэн понимает, пялиться некрасиво, но не может заставить себя отвести взгляд.       Наваждение пропадает, а руки почти по локоть в багряной, слишком яркой по сравнению с серыми камнями, крови. Лицо Денбро бледное, из уголков губ тянутся карминовые дорожки. Взгляд тускнеет, а зажать рваную рану на груди никак не получается, сколько бы Стэнли не старался. Самый дорогой человек стремительно уходит по дороге в один конец.       — Нет, нет, нет, даже не вздумай! Это ты, ты должен победить! Как так вышло?!       Урис отчаянно суетится, пытаясь предотвратить неизбежное. Замирает, испуганно, покорно, стоит только чужим мокрым пальцам коснуться щеки. Пожалуйста, нет. Уильям улыбается, слабо, изломанно, а потом умирает под резкими струями холодного, равнодушного, насквозь фальшивого, как и сами Игры, дождя. Планолету приходится зависнуть над ними, пока спустившиеся люди отдирают воющего победителя от павшего товарища.       Вместо аплодисментов пушечный залп, мантию заменяет размытая дождевой влагой кровь, из чувства вины — превосходная корона. Рукоплещите победителю очередных Голодных Игр! Приветствуйте нового раба!       Стэн беспокойно мечется по разворошенной постели, шепча, вскрикивая, дергаясь в объятьях удушливого, дурного сна. Встряска за плечи не помогает, больное сознание слишком сильно заблудилось в переплетениях иллюзий. Пощечина обжигает левую щеку — резкая, звонкая, сильная, хоть и в половину возможного. Стэнли рывком садится, глядя в никуда испуганным, отчаянным взглядом. Слепо сгребает с прикроватного столика первое, что попадается под руку. Телефон вместе с базой взрывается осколками пластика, столь сильно его швыряют в противоположную стену. Безупречное тело содрогается от еще сдерживаемых приступов рыданий. Ломано поднимается на ноги, но тут же обхватывает себя руками, словно, не сделай этого, рассыплется на миллионы звенящих от боли частей. Гулко всхлипывает, закрывая глаза, неловко падает на пушистый, наверняка излишне дорогой ковер, сжимается, в надежде исчезнуть, не чувствовать, не быть.       Раскалывающий тишину комнаты крик невозможно описать словами. В нем столько разных отголосков: вина, сожаление, обида, боль. И тоска, всепоглощающая как штормовое море. Безграничная, бескрайняя, захлестывающая берега израненного, хлипкого сознания. Уязвимая линия позвонков проступает через тонкую ткань футболки — Урис никогда не спит голым, слишком глубоко въелся инстинкт быть готовым к опасности, вскочить и бежать. Вот только сейчас бежать некуда, остается только агонизировать, изломанно корчась на полу. Крики не прекращаются — низкие, надрывные, иногда переходящие на высокий фальцет. Все обвинения и мольбы давно закончились, остались только эмоции, обнаженные, натянутые, больные, как загнивающая рана.       Ричард спокойно наблюдает, сидя на постели, скрестив ноги. Приступ далеко не первый, даже не двадцатый, слишком сильное потрясение пришлось пережить глупому мальчишке, из-за бессмысленной гордости поставившего на кон куда больше чем собственную жизнь. Тозиер не понимает подобных эмоций, он никогда не любил так — нездорово, отчаянно, отдавая душу по каплям, когда она даже не нужна. Нет, он слишком хорош для подобного дерьма, знает себе цену и ни за что не позволит кому-либо получить подобную власть.       — Уильям!       Отчаянно, на грани физических возможностей голоса, срываясь в хриплые рыдания. Уже не просит, но все еще зовет, прекрасно понимая — мертвые никогда не приходят. Капитолийские медики могут многое, действительно многое, но ни один талант не вернет погибшего к жизни. Можно перекроить лицо, заучить чужие повадки, купить такую же одежду, да только не нужны Урису бездушные клоны. Ему нужна сырая могила и улыбка на живом, не испачканном кровью лице. Подобный приз не выиграть ни в одних Играх, сколько не убивай, кого не подкупай. Еще остались в Панеме вещи, над которыми не властны люди.       Ричи даже завидует этому блядскому Денбро. Совсем чуть-чуть, уголком изломанной, закостеневшей души. Трибут из родного дистрикта Стэнли не сделал ничего, чтобы заслужить подобной преданности, горячечной, дурной привязанности. В самом деле, прошел уже далеко не один месяц! Но как бы часто не повторялись подобные истерики, Ричард все равно продолжает приходить.       Тозиер прекрасно знает глупую, банальную историю любовника. Последние пять лет, избалованные власти Капитолия решили освежить Голодные Игры, привнеся в них новые традиции. Дебют Ричи знаменовался двойным количеством игроков, вторая волна выбиралась в добровольно-принудительном порядке. Жатва Стэна проходила немного в иных условиях — перед началом церемонии, ведущая открывала специальный конверт, определяя половую принадлежность будущих претендентов. Четвертому дистрикту пришлось жертвовать сыновьями.       Стэнли никто не тащил насильно. Он оказался одним из многих добровольцев, но личная симпатия ведущей решила в его пользу. Знай, парень, каким кошмаром обернется его жизнь из-за участия, перерезал бы глотку глупой, подогреваемой родителями гордыне. Второе имя на карточке принадлежало Уильяму Денбро, доброму, смелому парню, любимцу дистрикта.       До финала они дошли вдвоем, на руках же у товарища Билл скончался, добровольно отдав жизнь глупому, гордому, но такому красивому мальчишке. Стэн никогда не сможет простить себя. Это ему надо лежать на дне. Он собирался помочь Денбро урвать венец победителя. Интуиция Уильяма оказалась сильнее логического расчета Стэнли.       Ричард знает — в доме Уриса в Деревне Победителей повсюду портреты Билла, написанные лучшими живописцами Панема. Он каждый месяц перечисляет часть доходов семейству Денбро, подкупив нужных чиновников. Никаких записок, только продовольственная валюта. Никто из родных погибшего никогда не обронил в сторону финалиста Четвертого дистрикта злого слова. Только вот сам Стэн так и не может себя простить.       Как только любовник затихает, глухо поскуливая сорванным горлом, Тозиер накидывает на него плед, поднимая на руки. Уносит обратно в постель, укачивает, словно маленького ребенка, собирает соленую горечь слез обветренными губами. Сунувшаяся к ним Ханна послана далеко и надолго — Ричи до безразличия плевать, до какой степени случившаяся истерика напугала трибутов, ему плевать на чей-то покой и нервы. Отдает все тепло, на которое способен, стараясь успокоить.       — Я виноват, я так перед ним виноват… — почти неслышно бормочет Стэнли, утыкаясь лбом в горячую, щедро украшенную веснушками шею. Влажные дорожки чертят извилистые узоры на лице, заканчивая свой путь на чужой коже.       — Пиздеж и провокация, детка. Я бы не согласился променять тебя ни на одного из павших, — неуклюже отзывается Тозиер, заботливей укутывая худое, напряженное тело, словно в попытках присвоить себе. Хотя, что там, физически Урис давно принадлежал ему. Вот только душа все еще болела по мертвому Денбро, с глазами прозрачнее морской воды и каштановыми волосами, выгоревшими до медных бликов.       Плевать, Ричард никогда не требовал моногамии или серьезных отношений. Ему просто нравилось знать, что в кромешном аду, который окружает их со всех сторон, есть кто-то, с кем реальность пусть и ненадолго, но становится лучше. А если за это приходится платить минутами нежностей и терпения — невелика цена. Никто из них не будет счастлив, поэтому нужно брать, что можешь, и стараться не сдохнуть.