Слепой король

Этот Фред был чокнутым — наверное, едва ли не самым чокнутым на памяти Тони Старка. И вместе с тем этот забитый прыщавый мальчуган никак не мог соотнестись в его голове со всеми теми зверствами, что он совершил. И с обезображенным телом на секционном столе — тоже. — Что скажешь, док? — Тони просачивается мимо ассистентов с неизменным стаканчиком кофе. — Чья будет Венера Милосская? В своих идеально отглаженных тёмно-вишнёвых брюках и в рубашке с небрежно расстёгнутыми воротом и по локоть закатанными рукавами Тони смотрится в угнетающе-стерильных стенах белоснежного морга чужаком. Беннер протирает очки: — Это Мелания, Тони. Никаких сомнений. Стоматологическая карта подтверждает. Хотя, — он невесело усмехается. — Тут определять по зубам, либо проводить ДНК. Тони хмыкает: — Верно. Смотреть на Меланию — страшно. Смотреть на Меланию — больно. Её невозможно узнать — вместо лица у неё сплошное месиво из остатков кожи и мяса, а обо всём остальном какой-нибудь мамочке из Джерси-сити не захотелось бы даже думать. Не то, чтобы Тони не доводилось в своё время подправлять чужие лица, но он… знал меру. И в его случае это было заслуженно. Так, по крайней мере, Тони думает. — Он её изнасиловал? — буднично спрашивает он, рассматривая тело с любопытством ребёнка и неосознанно отхлёбывая из стакана. Брюс поджимает губы: — Да. — А грудь и половые губы? — Отрезал после. Тони цокает языком. — Да, вот что бывает с шестнадцатилетними мальчиками, когда красивые девочки не дают, — он фыркает, но осекается под тяжёлым и тёмным взглядом и вскидывает ладонь в примирительном жесте. — Ладно, плохая шутка. Прости. Пытаюсь разрядить обстановку. Брюс вздыхает. У Беннера всегда пахнет реактивами и краской для принтера — Тони посмеивается над его любовь к бумажным отчетам, конечно, но никогда не говорит это вслух. — Мальчишка в допросной? Брюс качает головой: — Не в нашей. По всем официальным отчетам мы к этому делу отношения не имеем. — А мне почему не сказали? Решили, злой дядя Тони слишком сильно вломит маленькому бедному ублюдышу? Тони смеется. Брюс поджимает губы, но ничего не говорит. У Старка своеобразное, изломанное его прошлым чувство юмора, на которое зачастую проще закрыть глаза, чем объяснить, что не так. Брюс обходит секционный стол и накрывает Меланию — вернее, то, что от неё осталось — покрывалом. — А что, очень хочешь увидеть Артура? Тони кривится и снова отхлёбывает большой глоток кофе: — Ещё чего. — Нам в любом случае пришлют отчеты и запись допроса. Разве это не отличный повод для тебя заняться своими делами? Брюс улыбается — мягко-мягко, но глаза его спокойно-равнодушные. Тони отлично разбирается в такого рода намеках. — Знаешь, ты прав, — Тони отсупает к двери, сминая в ладонях пустой картонный стаканчик. — Если что, скажи Сосульке, что я очень занят чем-нибудь важным. — Сам скажешь, если он спросит. Миллионы раз отрепетированная дружеская улыбка: — И то правда. Он салютует на прощание и выходит, осторожно прикрывая дверь. Брюс не любит громких звуков. А ни для кого не секрет, что лучше не позволять себе того, чего Брюс не любит. Даже если ты — Тони Старк. Коридоры лабораторных этажей почти пусты. Время от времени по ним суетливо снуют лаборанты, сливаясь белыми халатами со стенами; где-то в дали коридора, у самого лифта, иногда звонит телефон. Тони перекатывается с носка на пятку, лениво теребя в кармане ключи новой Audi. По-хорошему, ему бы остаться на территории и дождаться результатов допроса. Но… Тони скалится самому себе. У него достаточно важных дел. Питер возвращается домой поздно. Питер не понимает школы, в которой учится — выставлять всем учащимся скопом долги за «пропущенную программу» и заставлять ударно её нагонять, когда сами же разогнали всех почти на неделю решение как минимум раздражающее. Возмутительное, если вспомнить, почему их пришлось отправить сидеть по домам. Он знает — какая-то инициативная группа уже выступает с жалобами, но Питеру, если честно, проще побегать, сделать и принести, чем дожидаться решения Попечительского Совета и внутренних Комитетов. — Такова плата за хорошее образование, чувак, — философски изрек Нед, когда им выдали очередную стопку «обязательных к сдаче заданий». Быть может, он прав. Кто знает. Питер идет и думает — надо обязательно рассказать тёте Мэй. Идёт — и сам себе улыбается: тётя, конечно, будет страшно возмущена. Вздернутые брови, потемневший взгляд глаз за полукруглыми очками, «нельзя оставлять всё так, Питер!..» И Питер думает, что же она приготовит на ужин, поднимается по лестнице думая спросить, как вообще прошёл её день, открывает дверь — и замирает. Питера Паркера ослепляет улыбка. — Привет, Питер. У Питера Паркера сердце начинает биться где-то под горлом, вместе с подкатившей тошнотой. — Зд… Здрравствуйте, мистер Д… — он с трудом сглатывает. — Мистер Дауни. Из другого конца холла-тире-коридора-тире-гостинной на Питера внимательно и встревоженно смотрит Мэй. — Питер, этот человек сказал, что он расследовал… инцидент в твоей школе, — он видит, как Мэй заминается, не желая (не имея никакой психологической возможности) говорить «убийство». — Он настаивал, что ему нужно с тобой пообщаться. «Одно слово и я звоню в полицию», говорит Питеру её взгляд. Отчего-то Питер не уверен, что после «одного слова» Мэй успеет хотя бы взять телефон в руки из кармана джинс. — Д… да, эм, да, так и есть, — быстро говорит он. — Я просто… ох, простите, я просто совсем не ожидал, что вы тут появитесь, и, ну… «Откуда Вы знаете, где я живу?» — Да я и сам от себя не ожидал. «Мистер Дауни» снова ему улыбается — и Питеру почему-то становится тепло и стыдно. У него все ещё мелко дрожат ладони (или Питеру только кажется, что дрожат?), но улыбка этого человека по щелчку снимает повисшее в комнате напряжение. Только сейчас Питер замечает на небольшом столике, рядом с которым Мэй и гость сидят, полупустые бокалы и нарезку какого-то сыра. Мэй не принимает так людей, которые ей не нравятся и вызывают у неё беспокойство. — Прости, малец, — примирительно говорит «мистер Дауни», подняв руки. — Я, наверное, напугал тебя внезапным появлением. — Н… немного. — Я просто подумал, что тебя стоит лично поблагодарить за помощь в этом деле, — «мистер Дауни» игнорирует его нервозность столь демонстративно, что он (как ни парадоксально) расслабляется окончательно. — Без тебя мы бы его не раскрыли. — А вы раскрыли? — Питер широко распахивает глаза и сам не замечает, как перестает топтаться у двери и наконец-то проходит вперед. Плечи тёти Мэй наконец расслабляются, и она удобно оседает в кресле. — Конечно! Сбор доказательной базы пока в процессе, но Фред уже начал давать показания. Вопрос времени и формальностей. Питер замирает. — Так это был Фред? — Фред? — тётя Мэй хмурится. — Какой Фред, Питер? — Один мальчик из его школы, — «мистер Дауни» отвечает раньше, чем Питер успевает собраться с мыслями, и мальчишка невольно за это ему благодарен. — И именно Питер навел нас о мысли о нём. Кстати, об этом. «Мистер Дауни» поднимается с кресла, и у Питера перехватывает дыхание. «Мистер Дауни» всё столь же изящно-киношный детектив, как и в их самую первую встречу, и легкая небрежность в закатанных рукавах пиджака и взлохмаченных волосах только добавляют ему обаяния. Следом за восторгом почти сразу приходит стыд — Питер отводит взгляд, дает себе оплеуху («ты видишь этого самозванца второй раз в жизни», строго выговаривает его более рациональная часть) и слегка краснеет, замечая, что «мистер Дауни» заметил и его отведенные глаза, и — наверняка — смущение. Питер кусает губы. — Я помню, ты хотел бы работать в органах, — голос у «мистера Дауни» удивительно вкрадчивый. По крайней мере, Питеру в эти секунды так кажется. — Ой, ну, это как бы мечта, и… — бессвязно лопочет он, чувствуя, что заливается всё сильнее. — Я поговорил кое с кем, и могу гарантировать, что тебя возьмут в Академию. Если по аттестату пройдешь, конечно. Ты ведь хорошо учишься, Питер? — Да, — говорит Питер, едва хмурясь. — Да, хорошо. — Не знаю, как Вас благодарить, — мягко говорит Мэй. — Пустяки. В конце концов, желание приносить пользу так… благородно. Питер поднимает на «мистера Дауни» взгляд. Злая усмешка резко контрастирует с его дружелюбным тоном, и Питер ёжится, ощущая себя обманутым — вновь. — Что ж, — мужчина театрально раскидывает руки, и прячет их в карманы идеально отглаженных брюк. — Пожалуй, это всё, что мне хотелось тебе сказать. Спасибо за вино, Мэй. «Мэй», мысленно перекатывает Питер. Тётя разрешила ему звать себя по имени. — И тебе доброго вечера, Питер. Мистер Дауни останавливается на секунду, чтобы едва осязаемо коснутся его плеча, прежде чем двинуться к двери. Питер знает, что мужчине лучше уйти. Вот сейчас он сделает шаг, и потом ещё несколько, потом дойдет до двери — и уйдет, и Питер, скорее всего, никогда бы более не услышал о «Роберте Дауни младшем». Питер поступает иначе. У Питера перед глазами — человек, который привлёк его к его первому в жизни расследованию, человек, который поверил ему и в него (пусть даже и в шутку), настолько похожий на все эти лощеные сериальные детективные образы, в которые Питер Паркер влюбился в далеком-далеком детстве. У Питера в голове — внутренняя база сотрудников, добытая гениальным Недом. Мысль о том, что человека перед ним, по хорошему, даже не существует. Питер резко вцепляется ему в руку. — Стойте!.. «Мистер Дауни» дергается, выхватывая ткань рубашки из судорожно сжатых пальцев, и смотрит — удивленно и несколько… зло. Питер неловко сжимает лямку висящего на плече рюкзака. — Простите, — он извиняется быстрее, чем может подумать. Глаза у «мистера Дауни» тёмные, отчего-то очень сейчас пугающие (может быть, дело всё в игре света, лихорадочно думает он), и Питер сглатывает. — Я просто, я… мы… я могу кое-что спросить? — он косится на застывшую тётю. — На, ну… наедине, в общем. Да. Мэй делает сложное лицо — Питер косится всё отчаяннее, и ото всех этих сложных игр мимикой «мистер Дауни», кажется, вот-вот готов рассмеяться — и, наконец, говорит: — Да, я… мне как раз стоит пойти помыть посуду. И, почти ускользнув на кухню, показывает Питеру два больших пальца. Питер краснеет. — А меня видно никто не спросит, да? — Питер смотрит на «мистера Дауни» и краснеет ещё сильнее, ощущая, как от прилившей крови теплеют даже кончики ушей. — Ну раз выбора мне не оставили… — Я знаю что Вас не существует! На кухне начинает преувеличенно-громко шуметь вода и греметь посуда. Лицо Питера пылает. Питер думает, что надо было просто сказать «спасибо», что они с Недом наверняка не достали никакой базы (Господи, думает Питер, Господи, нам шестнадцать, ну какие тут ФБР? О чём мы с Недом думали? Ни о чём, ясно же, как всегда), что если вдруг они правы, то этот человек ужасно опасен, и, и… «Мистер Дауни» издает смешок. — Прости, что? Слушай, парень, только давай без этих сопливых признаний. Я конечно крутой, но ты… какой там, кстати, раз меня видишь? Второй? Быстровато, не находишь? — Чт… — Питер моргает. Покраснеть сильнее нельзя физически, Питер готов поклясться, что алыми пятнами уже пошла даже шея, и он прячет лицо в ладонях, спохватывается (Господи, да это выглядит ещё хуже, думает он) и начинает махать руками, словно это поможет хоть как-то снять напряжение. — Что, нет, я… я ни в чём не признаюсь, то есть… с чего Вы вообще… я… — Если это всё что ты можешь сказать, я пойду. Взрослые люди занятые, малец. Не скучай там, все дела… «Да-да, уходите», думает Питер. — Роберт Дауни младший не сотрудник Федерального бюро, — говорит Питер. Мужчина замирает. — Я не знаю, кто тебе это сказал, — говорит он после небольшой паузы. — Но это просто такая шутка. Приколы приятелей по работе. Не принимай за чистую монету. Он говорит спокойно, но Питер слышит, что предложения стали короткими и чеканными, Питер видит, как ладони мужчины слегка сжимаются в кулаки, и Питер знает, знает, что ему лгут. Питер говорит: — Я смотрел базу сотрудников. И… И там не было никакого «Роберта». То есть, просто Роберты были, конечно, но… но в общем, они не Дауни, и… ну, Вы поняли. Сэр. Мужчина моргает. — Погоди, ты что… взломал базу? Серьёзно? — Н…нет! То есть, эм, ну, конечно нет, это же, ну, незаконно, и… ну… э-это не важно, ясно? — Питер снова машет руками, говорит громче. Прислушивается — на кухне всё так же шумит вода и звякают дверцы. Мэй даже слушает какого-то там певца. — Короче, — Питер всё равно понижает голос. — Я хочу сказать, что Вы меня обманули. И… и не только меня. А… а всех, и… и я это знаю. Питер дышит шумно и тяжело. Голова идет кругом, словно он бежал марафон на скорость. В висках рвано стучит. «И зачем?», думает Питер. «Зачем я вообще это сказал?». Мужчина рассматривает его, как диковинную зверушку. И отчего-то больше не кажется детективом из лучших блокбастеров Голливуда — он нависает над ним, высится, мрачный и чужеродный внутри их с Мэй светлой квартиры, опасное инородное тело, от которого хочется спрятаться с головой в одеяло, как от детских кошмаров. — Ну и кто я тогда? — Питер отшатывается от звука его голоса. — Ну? Удиви меня чудесами твоей потрясающей логики. Он говорит так тихо, что его почти перекрывает вода. Безопасней, конечно, сказать «не знаю» (и Питер даже не догадывается сейчас, на сколько же безопасней), но Питер смущен, растерян, Питер страшно устал, и потому брякает первое, что приходит ему на язык: — Железный человек. Глаза мужчины расширяются, и складка между бровями становится глубже. — Откуда… Питер вскидывается, и смотрит — и, замирая, с особенной ясностью понимает: Он, чёрт возьми, прав.