Филин и роза

Почувствовав ТЕ САМЫЕ руки, почти мгновенно успокоился и обмяк, позволив отнести себя в душевую мимо бросившихся наказывать его обидчиков ребят. Зачем Роза остановил? Еще немного, и он превратил бы мерзавцев в фарш. Это оказалось неожиданно легко. Тело было сильным и послушным, каким не было никогда, а разум презрел все моральные установки, что так дороги были прежде. Наверное надо было остановить своих, да и самому не увлекаться, но дурман в голове был томительно-сладок, а прикосновения Розы погружали практически в экстаз. Даже тогда, когда пригоршня мыльной пены влепилась точнехонько в лицо и была энергично растерта по лбу и щекам. — Роза, — пьяно улыбнулся Марк, — вот что со мной сотворили? Я ж их убивал. И убил бы. — Да, — спокойно ответил Роза, терзая мочалкой ободранную спину командира. — Со мной Тварь что-то сделала. Мне приснилось. Они Ромку оскорбили. Я не сдержался, — продолжал Филин свои путанные признания. — Вы защищали. Это правильно, — сказал Андрей. — Убивать тоже правильно? — ехидно усмехнулся Марк. — Вам поспать нужно. — Не нужно мне спать, Розочка, —вздохнул Филин, прижимаясь спиной к мокрому кафелю. — Я засыпаю и возвращаюсь в Зону. Я хочу, чтобы ее не было. Я устал от всех этих «чудес». Мы платим за них страшную цену. Будто меня заставляют покупать билет на аттракцион, в конце которого я гарантированно лишусь жизни, и я об этом знаю. Но я все равно стою в очереди за этим треклятым билетом. На Зону. Она заманивает меня Ромкой, но не понимает, что это не принесет мне ни радости, ни облегчения. Ромка мертв. Даже если я могу с ним разговаривать и видеть его. Нормальной-то жизни уже не будет. А может, я с ума сошел? А, Роза? Может, ничего этого нет? И тебя нет, а я все выдумал, потому что не смог перенести утрату. — Мне кажется, для этого нужна уж слишком бурная фантазия, — Андрей взял со скамейки полотенце и накинул его на плечи Марка. — А ты умеешь говорить не только простыми фразами, — Филин чувствовал удивительную, почти наркотическую легкость. Голова была пустой, глупой, а язык откровенным. — Знаешь, это даже для гениального фрика странно. — Ага, — Роза сел на скамейку и потянул за собой Филина. — Я хочу стать таким, как вы. Научите меня. — Чему? — Марк задрал голову и посмотрел на юношу. — Ты отлично дерешься, стреляешь, как киллер, аномалии видишь без приборов и, вообще, крутой парень. Чему могу научить тебя я? — Любить научите, — Роза опустил глаза. На лице Марка появилось мечтательное выражение. — Мммм, куда замахнулся. Ты приблизительно как себе процесс представляешь? На свидания будем ходить? За клубом обжиматься? Потом ЗАГС — чем Зона не шутит… Не, Дрюха, это так не работает. Да и стар я уже для любовей. Одна была — мне хватило. Я шел к этому двадцать лет. Для гетеросексуала неплохо. Но Ромку невозможно было не любить. Неестественно. Марк, наверное, впервые говорил так открыто о своих чувствах. — Я могу подождать, — сказал Андрей, — но двадцать лет это долго. — И не факт, что будет тот результат, который тебе нужен. Но, говорят, бывает любовь с первого взгляда, — Филин поднял руку и похлопал Андрея по плечу. — Это не наш случай. Ты меня бесишь. Хоть целуешься отпадно. У кого учился? — У русалки, — ответил Андрей. — Да вы гурман, батенька, — засмеялся Филин и встал. — Все, пошли спать, а то сейчас Кот Ученый Сева придет и нам пизды даст, за то что шляемся по ночам и затеваем драки. И не объяснишь ему, что я просто вышел немножко поблевать на луну. Мигом из отряда выпнет за пьянство и аморалку. Они вернулись в спальню, и Филин сразу забрался под одеяло с головой. В казарму возвращались ребята. Белка и Федька ржали, обсуждая, что надо открывать курсы хороших манер. Ведь всем известно, ничто так не учит вежливости, как дидактический хук в челюсть. К кровати подошел Макар. — Как он? — Нормально. Ничего не сломано, только синяки, — отчитался Андрей. — Ему в его состоянии и синяки нежелательны, — засомневался Борода. — Может в медчасть? Марк, пошли к Галине, пусть глянет. — Хррр, — сказал Филин. — Баран упрямый, — фыркнул Борода. — На пороге кровищи литр, будто тебе глотку перерезали, как минимум. — Это не моя. — Ты не геройствуй только, лады? Я твою суицидальную породу уже прочувствовал. Если ты под одеялом ныкаешься со вскрытым брюхом… — С ним все нормально, — повторил Роза. Тот Роза, который был без дуринки, и которому Борода сразу поверил. — Спасибо, что вытащил этого пиздюка, — матюк в устах интеллигентного Макара, как всегда, выражал крайнюю степень неодобрения. — Я думал, я их там размажу просто. Нашли, твари, охуенную мишень. Инвалида полуслепого. Завтра же к Севке пойду. К черту их отсюда. — Нет, Севка не выгонит, — вмешался Жук. — Они тогда к опегешникам уйдут. Так хотя бы они по нашим правилам играют. Да и пойди еще замену найди им вменяемую. — Да уж, — Борода отошел, заскрипел пружинистый панцирь его кровати. — Как бы втихую Марка не пристукнули. Из-под Маркова одеяла тихо захихикали. Все-таки хорошо, что никто ничего не понял. — Доржешься, пернатый, — оскорбился Белка, волновавшийся за Филина не менее остальных. Роза же стоял возле кровати и хмурил красивые брови, пытаясь, как видно, сообразить, стоит ли ему и здесь вступиться за командира. — Андрюх, ты тоже давай, сдувайся, — посоветовал Борода, заметив неладное, — мы его по-хорошему песочим, потому что он нам друг и брат, но у него малесь кукуха набекрень съехала, надо поправить самим, пока свинцом не поправили. Все нормально. Понял? Роза задумался, кивнул и полез к себе. Все теперь шло, так, как и должно. Но завтра будет сложно. Марк вдыхал крахмальную духоту пододеяльника, стараясь хоть как-то контролировать скачущие табуном мысли и эмоции. Впервые ярость захватила его настолько, что он хотел убивать… Нет. Начал убивать. И мог сделать, он знал это каким-то чудом, мгновенно. Но предпочел сначала поиграть, как кот с мышами, создать иллюзию разудалой рабоче-крестьянской потасовки. Зачем? Для чего? Ромка осудил бы, хотя и Ромка убивал. Но не так, ради забавы, поддавшись лихому скотскому импульсу. А странный Роза не осуждает. Наверное в его личной сказке это нормально, вроде поцелуев с русалками и прочей былинной нечистью. Голова налилась тяжестью, мысли потекли плавно, тяжёлые, безысходные, усталые. Сейчас бы в тихую заводь за Металлургической, поплавать. Осенью всегда хочется несбыточного. Там, где заводь, тоже теперь Зона и, наверное, водятся русалки с зубами, как у пираньи. Не поцелуешь. Боже, какой бред! Какой бред! И русалку в своей жизни он знал всего одну. Вернее одного. Тихого, тоненького, доброго полевого врача Мирослава Криницына — неотделимую тень и наперсника знаменитого снайпера Корнея Ильича Лютаева. Лютого… Но Русалки не стало очень давно. Еще до штурма. Слабых и добрых Зона глотала, не жуя… Казарма замолкла. За окном продребезжали по железному карнизу редкие капли. Ночь наводила порядок в перевернутом мироздании. *** Ромка открыл дверь и прошел по темному коридору в спальню еще хранившую родной запах. Было важно сделать эти шаги, а не ходить сквозь стены, как это теперь выходило легко и непринужденно. — Вы странные. — Мы другие, — Ромка прошел в полутемную комнату и сел на смятую кровать. Провел пальцами про простыням, улавливая тончайшие эманации живой человеческой энергии, оставшейся после Марка. Теперь он гораздо лучше, чем при жизни, ощущал и понимал, и ему, как никогда, было страшно от надрывной саморазрушительной любви бесстрашного Филина к нему. Любви, которой смерть не стала препятствием, превратив высокое нежное чувство в летальную психическую травму. — Это очень интересное ощущение, — существо, имя, которого он теперь знал, потому что сам дал его, и которое Марк называл просто Тварью, отвернулось от окна, подошло и присело рядом. — Оно незнакомо тебе? — Нет, но оно сродни азарту, оно как боль, как страх, как ярость, — кобальтовые глаза возбужденно сияли, — и в то же время, оно совсем иное… — Светлое, чистое, теплое, — улыбнулся бывший сталкер. — Я не понимаю значения этих слов, — монстр по имени Морра пожал плечами. — И не должен был понимать. — Потому что тем, кто создал тебя это было ни к чему, — Ромка помрачнел. — Жертва и палач, бойцовый пес, бесчувственное мясо на цирковом манеже, смертник на потеху толпе. Парадокс — тебя лишили чувств те, кто изначально был на них не способен. К счастью, люди… — Те, люди, что приходят сюда, почти ничем не отличаются от моих прежних хозяев. Твои друзья и твои враги. — Они не ведают, что творят, — Ромка закрыл глаза и болезненно поморщился. — И те и другие. И я тоже не ведал… А еще мне стыдно и невыносимо то, на что я должен обречь Марка. Я не хочу ему такой участи. То, что ты принял, как спасение, для него станет гибелью. — Я не выбирал его, — возразил Морра. — А для того, кто выбрал, Марк — очередная живая игрушка, — Ромка сжал кулаки. — Меня не обижают и Филина не обидят. — Какое счастье! Он у него жизнь отберет, пойми ты! Не в физическом плане, в душевном! Нормальную жизнь! Это тебе во благо было, потому что ты не человек! Ты же даже не считался разумным видом у себя дома! Тебя забрали из невообразимого кошмара, и я понимаю твою преданность и благодарность спасшей тебя руке, но только и ты уже больше не нужен. Почему? Мы, черт побери, в ответе за тех кого приручили! Сходи к Марку домой, найди книжку! У него книжка должна быть — «Маленький принц» Экзюпери! Почему твой «принц» не умеет нести ответственности за прирученное существо? — Потому что я не могу научить его этому! — воскликнул Морра. — Я зверь, годный только охранять! Для адекватного воспитания нужен высокоразвитый вид. Нужен твой Марк! Он слышит нас, как никто из людей. Как даже ты не слышал. Ты тоже приходил сражаться за своих, не стремясь понять. — А если выбор был ошибочным? — Ромкин голос задрожал. — Если это был просто жест отчаяния? Неужели в необъятной вселенной только люди — венец разума? Вряд ли. Твой хозяин, это инфернальное божество Зоны… Откуда-то он произошел. Люди, знаешь ли, пока совсем не умеют летать меж звезд без космических кораблей. Очень крутых кораблей! — Я тоже не хочу перемен, — признался Морра, — мне нравилось охранять ЕГО сон, я бы хотел, чтобы это длилось вечно. Но его эволюции нет дела до моих желаний. — А может это часть естественного отбора для таких созданий? Не все рожденное потомство дорастает до взрослого возраста, — сказал Ромка. — Просто слишком высокая цена, неприлично высокая, я бы сказал. — Неважно. Я не позволю ЕМУ остановиться в развитии, — твердо сказал Морра, откидывая рукой белую гриву. — И ты не помешаешь. Пусть и разорвал мою привязь, но Филин может создать собственную… Ромка задумался. Ужасный Морра был прав. Так прав, как сам этого наверное не осознавал. Марку не нужна огромная уродливая рана на сердце. «Привязь», о которой говорило чудовище Зоны может стать шовным материалом. Другой вопрос в том, кого и чему может научить сломленный, несчастный человек? Не логичнее ли было поискать кого-то беспечального? Или изначально до этого не доводить… И он задал этот вопрос, хоть и не было в нем нужды. Морра ведь не умел уговаривать. Он знал только язык силы и боли и даже, владея речью, в ней абсолютно не нуждался, зачем ему было бы объяснять что-то жалкому человечку? Морра вздохнул и лег на спину, от движения запекшаяся синяя корка на груди отошла, и раны снова закровили. — Надо перевязать, — сказал Ромка, озираясь в поисках подходящего куска чистой ткани, — так нельзя ходить. — Оставь, это не опасно для меня, я рассчитан на более серьезные повреждения. — Пф! Рассчитан! — рассердился Ромка. — Манекен ходячий. Ты вообще зачем подставился под пули? — Так надо было, — неохотно ответил монстр. — Кому? Тебе? Марку, который теперь будет напрасно думать, что и тебя возможно одолеть, а значит будет охотиться и мстить за меня. — Для этого все и затевалось, ему должно быть интересно приходить сюда. — Обалдеть у вас методы! — Ромка таки нашарил в тумбочке какую-то тряпку, деловито изучил на предмет чистоты и бесцеремонно разодрал на полосы. — Иди сюда, гладиатор недобитый. Будем и тебя учить как нельзя к себе относиться. Если о тебе никто не заботился — не факт, что так и должно быть. Любому живому существу нужна забота и любовь, и ты не исключение. Морра с удивлением посмотрел на него, но подчинился. Ради любопытства ли или Ромкины слова таки возымели какое-то влияние, но… — Без лекарств — это конечно не дело, — пробормотал сталкер, — хоть бы зеленку какую-нибудь… Хотя можно попросить, чтобы принесли, или спереть. Руку подними, вот так. И не щерься, больно ему видите ли! Ромка деловито мотал своего убийцу, не испытывая никаких иных чувств, кроме желания помочь очередному страдальцу. Он так в детстве таскал домой котят, крысок, раненых птиц. Жестокий всемогущий страж Зоны Морра тоже был таким котенком, замученным до полусмерти живодерами. Оправившимся от ран, получившим сверхспособности, но всё ещё наивным и слепым. Сама Зона рассказала Ромке об этом, ведь тайн больше не было. Всего того, что могло ими считаться. Все было понятно и от того невыразимо страшно. Раньше Зона хотя бы не так пугала, ведь не с чем было сравнить. *** Все шло хорошо до того момента, пока не начали сниться пчелы. С какого хрена осенью пчелы? Даже во сне. Нет же! Налетели назойливым жужжащим роем, стали мелькать перед лицом, лезли в уши, щекотали нос. Марк замычал и махнул ладонью. У пчелы оказалась небритость и обширный запас русского матерного. Другие пчелы захохотали, и Филин проснулся. Над ним нависал злой Федька, державшийся за ухо. А вот и тот самый трутень, который вился перед носом. Остальные стояли полукругом и, судя по выражениям их лиц, что-то с кем-то произошло. — Что случилось? — обратился Марк к Федьке, решив пока не поддаваться панике. — Это мы тебя хотим спросить, — буркнул Полботинка, потирая ухо. — Розанчик молчит, как партизан. — Спрашивай, только давай встану сначала, а то блин, как в фильме ужасов. Смотрите, как будто у меня рога выросли. — Рога не рога, — проговорил Макар и многозначительно замолчал. Филин в принципе подозревал, что это может случиться. Вот что сделал Ромка там в комнате. Но это и к лучшему. Меньше будет домыслов и желающих «учиться любви». Вареное мясо неплохо должно опускать члены. Марк откинул одеяло и сел на кровати, сопровождаемый гробовым молчанием сослуживцев. — Ну вот так меня аномалия потрепала, — сказал он, чтобы разогнать мерзкую давящую тишину. Борода хмыкнул. — Ты раньше по-другому это все описывал, — заметил Жук. — Что по-другому-то? — разозлился Филин. — Будто вы сами никогда трупаков перекуроченных не видели. — Командир, — с койки свесилась рука с зеркалом в круглой стальной оправе. Филин раздраженно схватил его и посмотрелся, намереваясь сказать пару едких фраз о чересчур нежных сталкерах. И потерял дар речи. А когда обрел, растерянно поднял на друзей взор и признался: — Я не помню. Я не пил. — Лучше б пил, — вырвалось у Федьки. Филин не ответил, всецело поглощенный созерцанием ужасающе реалистичного рисунка на своем лице. Вареного мяса больше не было, кожа, ухо и волосы вернулись, зато теперь всю площадь бывшего ожога занимали перья. Нет, разумеется, не настоящие, а искусно выцарапанные на коже бритвой маньяка-скарификатора и даже уже чуток подзажившие. А еще у него снова был глаз, нормальный такой птичий глаз в пушистых белесых ресницах с кобальтовой радужкой и широким черным зрачком, который весьма естественно смотрелся в этом «пернатом» окружении. Одним словом, Фи-лин. — Ну, что скажешь? — спросил Белка. — Угугу-гу! — огрызнулся Марк и швырнул зеркало на тумбочку. — Все, стройте мне дупло и запасайте мышей. Вот, блядь! Блядь! — Да ладно тебе, крутая фишка. Я бы не стеснялся, — растерялся Федька. — И глаз стильный, такой! Как у хищника! — Как у Твари, только страшнее, — проворчал Марк. — И он все равно ничего не видит! Зона уже не знает, как надо мной приколоться. Странно, что не хрюшачье рыло. — Зато наши козлы к тебе точно больше приебываться не рискнут, — поспешил утешить Полботинка. — Да, если сразу не пристрелят, — мрачно резюмировал Макар, чья клюквенная татуха, конечно не могла соревноваться в эстетитке с Филиновой «живописью», — вчера вечером все видели, что рисунка не было, а за ночь такое не накорябаешь при всем желании, тем паче на лице. Филин закрыл глаза, с удовольствием ощущая, что второй глаз, хоть и слепой, но вот он есть, веко послушно опустилось, он протянул руку и осторожно потрогал его, кожу вокруг. Кожа была гладкой и горячей, чуть болезненной там, где были прорисованы контуры «перьев». Фи-лин. Ромка забрал уродство, а взамен дал новое лицо. Марку хотелось думать, что это тоже был Ромкин подарок. Не Твари, не Зоны… Ромка попрощался. Так легче. — Пристрелялка не выросла, — весело сказал Марк, поднимаясь с кровати. — Роз, ты спишь еще, или тебя орлы за Можай загнали? — Я не сплю, — церемонно ответил Андрей и спустил вниз ноги. Длинные такие шикарные, сильные мужские ноги. Филин сглотнул. Да, с этим тоже надо что-то делать. Как жаль, что его не одарили импотенцией. Это было бы по делу. — И как теперь на улицу выйдешь? — вопрос Макара отвлек его от Андрюхиных ног, Филин неловко встал, отворачиваясь от публики к не имеющей глаз стене. — Каску надену. — Жрать тоже в каске будешь? — Нет, в столовке, — отговорился Марк, думая, а как в самом деле объяснить и драку, и рисунок на роже. Ребята татушками баловались, но вот мастеров-шрамоделов во всей области отродясь не водилось. — Дерзкий, как понос резкий, — Федька хлопнул его по плечу. — Нам тебя не хватало, командир. — Я больше не ваш командир, — Филин сгреб волосы и взял с тумбочки Белки резинку для волос, повозился, завязывая нечто среднее между хвостом и колтуном. — Умер командир. Я теперь навроде Лютого, человек-аномалия. — Ну в психиатрии это иначе называется, — поправил Макар. — И я тебе не советую с Лютого пример брать. Там изначально не «тик-так» было. Чего тебе из столовки принести? — Давай что-нибудь грузинское, — схохмил Марк, — тарелочка жричодали меня устроит. — Как скажешь, — не обиделся Борода. — А я б суши навернул, — мечтательно закатил глаза Белка. — Саранча, говорят, тоже съедобная. — Фубля, Федь, ты дурак что-ли с утра пораньше? — А я о чем? Я жрать хочу, а ты про извращения. Вон у Димона в столовке попроси сушей, он тебе накрутит… — Димон — сибиряк, и что бы он ни брался готовить, получаются пельмени. — Самая нормальная еда, — Федька засмеялся, накидывая на плечи форменную куртку. Рыжий наморщил нос — мол, что взять с деревни. Макар и Жук переглядывались, явно далекие в своих мыслях от еды. Марк вздохнул и полез в сумку за бритвой. Вместе с лицом вернулась вторая половина небритой бороды и острое желание от нее избавиться, как и от остальной неуставной растительности. — Какао захватите, — капризно заявил он, напоследок, когда хлопцы снарядились и стройной цепочкой потянулись в столовую. Они опять остались с Андреем наедине. Роза все еще сидел на кровати, болтая ногами и лучась отличным настроением. Ну этому все нипочем. Но Марк подумал, что к живой аномалии Андрею он привык как-то быстрее, чем к «чудесам» Зоны, хотя они вполне могли посоревноваться между собой в своих причудах. — Иди завтракать, — распорядился Филин, надеясь, что некоторое время в компании бритвы и теплой воды уравновесит его душевное состояние и наведет на мысли что делать и как жить дальше. Если это вообще было жизнью… Потому что его рвало и тянуло туда… За проклятый шлагбаум. И тяга становилась сильнее с каждой секундой, сводила с ума, лишала покоя, которого он и так почти не видел. — Я подожду, — вежливо, но категорично отказался Андрей. Марк не ответил. В душевой схватил чью-то пену, намылил обросшие щеки и наскоро удалил с лица растительность. Под бородой слева тоже были перья. Ну Рома, ну затейник… Или не Рома. Зачем Роме раскрашивать Марку глаз в такой нестандартный цвет? Значит Тварь. А ей зачем? А ей просто так. Специально выкрутил ледяную воду и обливал лицо, пока кожа не потеряла чувствительность, и не стало казаться, что сбрендившие мозги тоже замерзают. Но не помогло. Голос Зоны звенел и стонал в каждой клетке тела. Надо было идти. Просто надо. — Роза, я ухожу, — просто и сухо объявил он стажеру, выйдя из душевой. — И я ухожу, — радостно отозвался Андрей, словно только этих слов и ждал. Но теперь Марку почему-то было все равно. Даже не потому, что Андрея было сложно отговорить. Даже желания не было отговаривать. Хочет идти — пусть идет, хочет умереть — пусть умрет. Ночная встреча откусила кусок души, перекурочила, извратила, сломала его и собрала заново. Послушное тело легко облачалось в амуницию, но в дверях казармы вновь скорчилось, скривилось, поволокло ноги. Каска с опущенным забралом очень кстати скрывала новое лицо. Хотя так внутри лагеря никто никогда не ходил, но Филин был легендой и имел право на причуды. Особенно теперь. Ведь напряженное молчание вокруг было небеспричинным.