запутанные в любви

      Между ними сплошное молчание.       Финн давится им, сидя на диване в своей квартире и глядя на Джека. Когда у них все так переменилось? Когда Грейзер стал таким отстраненным? Как теперь вернуться к тому, с чего все начиналось? Вулфард не знает; он продолжает смотреть на своего парня, кусать губы и отчаянно душить себя мнимым непониманием. На деле же, где-то глубоко внутри знает причину, вот только признавать ее не хочет.       Их молчание ранит, распарывает зажившие раны. Финн кипятится в нем, калечит себя тишиной и не решается отвести взгляд от Джека. Тот же в этом молчании нежится, пытает им Вулфарда неосознанно и загоняет его ему под кожу, словно то – мелкие иголки.       Джек вернулся со съемок вчерашним вечером, и Финн не оставляет его сторону почти ни на минуту. Он не ходит хвостом, не ведет себя назойливо, но рядом настолько, что Грейзер не отталкивает. Они в молчании проводят ночь; говорят о прошедших съемках, о каких-то бытовых делах, и молчат о себе, об отношениях. Финн в безудержном чувстве вины и боли, тоски по нему, Джеку, и едва ли может собраться, чтобы вернуть все в привычную непринужденность с ним. Грейзер же словно ощущает это; сворачивается, выпуская иголки, и с Финном наутро разговаривает натянуто, через силу. Разумеется, хочется заговорить иначе, как беседовали до всего случившегося, но Джеку больно так, что впору заскулить, а Финну противно настолько, что никуда, кроме собственных рук, не может смотреть.       Это убивает обоих; Грейзер игнорирует, пропускает через себя и терпит, а Финн смиряется, рассыпается и ломает себя, лишь бы что-то, лишь бы получилось. Он глядит на сидящего рядом Джека, скользит взглядом по его профилю, пока тот просматривает страницы распечатанного сценария. Уже вечер, и меняется едва ли что-то, словно и не родные больше, словно стена выросла, и перебраться через которую у Вулфарда не выходит.       – Джек, послушай, – начинает Финн, потирая устало глаза, – ты не хочешь сходить куда-нибудь?       Он понятия не имеет, что делает; спрашивает о том, чего делать не хочет, предпочитая так и оставаться в стенах квартиры, вот только понимает, что лучшее сейчас – выбраться куда-нибудь и постараться наладить не здесь, не в этом месте. Он подаёт голос и на ответ особо не надеется; у Грейзера настроение переменчивое и ожидать чего-то от него бессмысленно – всегда может сделать иначе.       – У тебя есть какие-то предложения?       И Вулфард почти на седьмом небе, потому что бойкот молчанием вроде как снят, заглушен бешено стучащим сердцем. Он смотрит на Джека, жадно впитывает взглядом и почти захлёбывается – идей совсем нет, но лишь бы не в молчании, не в давящем чувстве вины перед обоими дорогими сердцу парнями. И он пожимает плечами и ждёт, что же скажет сам Джек.       – Не знаю, у меня вроде как нет особого желания куда-то идти, – и тон Грейзера мягче, пока устало проводит ладонью по волосам.       Он злится на Финна, сомнений в этом нет, кипятит внутри себя ревность, но отцепить себя от него не может, пробует вновь и вновь, но уже без особых усилий. И думает сейчас о том, чтобы пережить этот прилив раздирающей ревностной боли. Хочется избавиться от неё, смыть чём-то градусным и забыть о том, что Финн больше не его полностью, что ещё чей-то. И решение находится быстро, всплывает плохо запомнившимся разговором в голове, и идея о том, чтобы покинуть их молчаливый угнетающий дом, кажется спасением.       – Джейден приглашал посидеть у себя, – начинает, вспоминая предложение друга, Джек, – говорил, что пару ребят из каста позовёт. Мы давно не зависали вместе, и он хочет это исправить.       – Хочешь пойти туда? – Финн удивленно вскидывает брови. – У тебя же вроде не было настроение куда-то идти. Мы могли бы заказать пиццу и посмотреть какой-нибудь фильм. Не обязательно заставлять себя, я просто предложил заняться чем-нибудь, не встречей старых знакомых.       Финн произносит это и ожидает чего-то громкого, как сам Джек, но тот лишь млело потягивается на диване и пожимает плечами.       – Нужно развеяться, – просто произносит он и слабо улыбается, немного искренне, потому что и впрямь надо. Им самим и их отношениям нужно просто немного расслабиться. Просто преодолеть эту фазу тяжелого сплошного молчания.       Ноа потягивается на кушетке, потирает глаза и смотрит размытым взглядом на Милли, мельтешащую перед его шкафом. Она энергично перебирает вещи, чуть покачивает бёдрами под музыку, льющуюся из колонок, а Ноа кажется, будто между ним и ее непринужденным поведением пропасть, сплошное непрерывное молчание. Она благоразумно игнорирует его тёмные круги под глазами, его безудержное внимание к телефону, его обмякшее сердце в петле из обещаний. Она игнорирует все до этого самого момента, пока не заканчивает разбор гардероба и не оборачивается к нему, растянувшемуся на кушетке, почти собранному снаружи и побитому внутри.       – Ноа, – говорит она голосом твердым, почти грубым, заставляя приподняться и уставиться на нее, – ты выглядишь ужасно!       Шнапп удивленно вскидывает брови, хмурится, и чуть было не спрашивает, с чего она взяла – ведь глядел на себя в зеркало в ванной комнате минутами двадцатью ранее и он уверен, что выглядел тогда ещё вполне неплохо. Этой ночью даже удалось поспать нормально, уже не говоря о том, что с утра плотно позавтракал, и даже обед не пропустил. Но потом он смотрит на Милли и понимает – она не об этом, о другом, о более тонком и важном.       – Миллс, я…       – Ноа, тебе правда нужно развеяться, нужно попробовать двигаться дальше, – она приседает рядом с ним, кладёт руку на колено и выглядит такой понимающей, что Ноа тошно. – И у меня есть то, что для этого посодействует!       Ноа закатывает глаза и слушать больше не хочет: что ему может предложить Браун, чтобы вытянуть из сердца Финна? Едва ли есть что-то, что поможет, потому что Ноа не хочет помощи. Он добровольно топит себя в этом болоте, заходит с каждым днём все глубже и уже чувствует, как скоро утонет в нем. Милли не сможет помочь – едва ли вообще что-то поможет.       – Лилия сказала, что у одного ее знакомого намечается бурная вечеринка, с битком набитым людьми домом, и это идеальный шанс, Шниппер, ты должен пойти.       – Я не хочу, – отвечает слишком быстро, потому что и впрямь не хочет. Знает, что будет чувствовать себя, по меньшей мере, неуютно, с этой жалящей болью в груди.       – Да, лучше сидеть и чахнуть в четырёх стенах, вздыхая на фото Финна и сдерживая скупую мужскую слезу? – Браун топает ногой, соскальзывает с кушетки и несётся обратно к гардеробу. – Не смеши меня – ты идёшь.       – Милли, Милли! – зовёт он, поднимаясь за ней следом и почти хватая за плечо, но девушка ловко уворачивается и глядит на него насмешливо. – Взгляни на меня, Милли! Ты думаешь, я хочу идти? Так вот – нет, я не хочу. Так, может быть, на этом и остановимся?       Милли замирает, чуть хмурит аккуратные брови и оборачивается на друга с таким выражением, что у того внутри все скручивается. И идея того, чтобы пойти на эту глупую вечеринку вдруг кажется не такой уж и плохой, лишь бы Браун так не смотрела, словно испепеляет сейчас взглядом.       – Шнапп, ты больной? – наконец вскрикивает она, сжимая руками его плечи. – Это один из тех вопросов, которые не обсуждаются. Тебе надо развеяться, познакомиться с новыми людьми, двигаться дальше. От Финна.       – Ты не отстанешь? – устало вздыхает Шнапп.       – Не-а, я тебе даже уже костюмчик выбрала.       На это Ноа лишь закатывает глаза, смотрит на протянутый подругой блейзер и качает головой – совсем не то, что хочется надеть. Тёплый вязаный свитер кажется намного комфортнее сейчас, с парой спортивных штанов и миской начоса на коленях перед ноутбуком. Вот только Милли вряд ли позволит отвертеться от этого, раз уж успела даже наряд ему подобрать.       – Кто там хоть будет, на вечеринке? – устало спрашивает Шнапп, стягивая с себя футболку и натягивая другую, которую выбрала подруга.       – Ну, Лилия, конечно, и Мэдди. Мы с тобой, и Сэди тоже обещала прийти, – она деликатно отводит взгляд и глядит себе под ноги, а Ноа не видит причины почему – совсем сейчас нет дела до смущения. – Ах да, и Джейкоб со своими друзьями. Это те, кого я знаю.       – Шикарно, в окружении девчонок весь вечер, что может быть лучше?       – Тоскующий парень, глядящий на луну из больших окон своего лофта и думающий о чужих отношениях? – в ее словах не звучит язвительность, просто насмешка, но Шнапп думает о том, что лучше бы между ними так и оставалось то сплошное молчание, которое словно согревало своим холодом. – И не забудь натянуть самое важное!       – Улыбку? – усмехается Ноа и наиграно расплывается в улыбке, благо получается почти натурально, без фальши.       – Я хотела сказать часы, чтобы знать, когда превратишься в тыкву, но и улыбка тоже вполне годная вещь.       – Браво, верх остроумия, Миллстер, – закатывает глаза Шнапп, опускаясь обратно на свою кушетку у окна и доставая телефон. Он ничего такого не ждёт; ни сообщений от Финна, ни звонков, потому что знает, что это бессмысленно – тот с Джеком и писать ему не будет, но какая-то слепая надежда все же проскальзывает. Но новых сообщений нет, Милли все так же трещит о предстоящей вечеринке, а сам Ноа думает, что оставаться одному ему сегодня совсем не хочется.       Вечеринка не кажется Шнаппу какой-то крутой; очередная подростковая тусовка с алкоголем, громкой музыкой и красными пластиковыми стаканчиками. Кажется, будто сошла с экранов молодежных комедий, оттого и не нравится Ноа – нет никакой диковинки, даже бассейн занимают группки людей, общающихся весело друг с другом, плескающихся и толкающихся с задором у воды. Ноа же стоит в стороне, смотрит на спины подруг, бурно обсуждающих что-то, и не знает, куда ступить так, чтобы никого не задеть.       – Эй, Шнапп! – Сэди оборачивается к нему, отходит от подруг, оставляя Милли на Мэдди и Лилию, и спешит к нему, – ты чего, как не родной? Нужно веселиться, тем более в твоей ситуации. Не стоит вообще зацикливаться…       – Что? – у Ноа словно внутри все переворачивается, и он быстрым шагом подходит к Браун и за руку оттягивает к себе. – Ты сказала Сэди? Я же просил никому не говорить, Милли.       Девушка смотрит на него удивленно, даже немного растерянно, но не теряется и тут же растягивает губы в улыбке:       – Ну, это же Сэдс, ты бы в любом случае ей рассказал, я просто немного тебя опередила. Зато она в обиду тебя не даст.       – Да ладно тебе, Ноа! – подхватывает Синк, похлопывая юношу по плечу и приобнимая одной рукой. – Я ведь ничего такого даже не сказала. А теперь давай отдохнём!       Финн не чувствует, что что-то меняется, пока они с Джеком едут к Джейдену, он не чувствует, что их плотное сплетенное прозрачными нитями молчание собирается распускаться. Джек сжимает его пальцы, соприкасается коленом и ведет себя непринужденно, словно все хорошо, и все правда хорошо, Финн чувствует это в атмосфере, но все совсем плохо у него внутри – жжется и кусается, пульсирует и болит.       – Ты в порядке? – Джек смотрит не так озабоченно, чтобы начать паниковать, что где-то прокололся, а просто, с интересом.       – Да, нормально, – улыбка получается не менее искренняя, но Финн понятия не имеет, может ли так просто теперь общаться с Джеком, может ли себе позволять так его трогать, так на него смотреть. Было намного проще, когда он не был уверен в том, что чувствует к Ноа, но сейчас знает, сейчас думает об этом и это почти душит его. Возможно, посиделки с друзьями как-то отвлекут, думает он. Возможно, их общие шутки вернут его в прежнее русло, заставят почувствовать ту теплую атмосферу, к которой привык во время съемок с ними. В которой влюбился в Джека с головой.       Грейзер кивает, вновь отворачивается к окну и плотнее прижимается боком к Финну, словно компенсируя этим утрату внимания. И это греет, смазывает раны, но не залечивает. Горько.       Когда подъезжают к дому, Вулфард слегка хмурится, потому что совсем не это ожидал увидеть – не толпы веселящихся ребят, половину лиц которых он даже не узнает.       – Я думал, что это будут посиделки с кастом, а не целая вечеринка, – выдыхает Финн внезапно не чувствуя желания заходить внутрь.       – Может быть, Джей решил все поменять, не знаю, – пожимает плечами Грейзер, неспешно проходя по подъездной дорожке, а Финн смотрит ему вслед, давится молчанием и плетется за своим парнем.