Дурное семя

Дурное семя 1 Люффин шёл в одиночестве, меж сросшихся корней и ветвей – одинокая фигурка мальчишки в лесном театре теней. Деревья здесь искривлялись самым причудливым образом – волны Урма, носимого ветрами нечеловеческой воли, делали своё. Криволесье срослось над парнем тоннелем, древесной грудиной с тысячью деревьев-рёбер. Листья шуршали под ногами, а средь их шороха можно было услышать и шорох существ, прятавшихся средь опавшей листвы, что жили у корней и грызли вековые древа. Вдали закричала пустельга, ей вторил сыч. Люффин слышал их голоса и прекрасно знал, о чём они говорили. О том же, о чём говорили и ворон с филином на обросшем вьюном ясене. О том же, что шептала цветочному лугу рожь. Волшебник ходил по лесам. Старое создание из сказок, которого знают и люди, и лешие, и полукровки. Высокий, выше леса и небо собой закрывает. Голова у него чёрная, то ли волчья, то ли драконья, вся сама из железа, а во рту восемь трубок из красной стали. На плечах у Волшебника горы, а на горах тех - рай небесный и пуп земной, и мельница, что звёзды мелет. Упадут горы – и не станет света белого. Сам Волшебник в тысячу золочённых шкур одет, и каждая шкура говорит на языках былых и грядущих, и каждая огнём пышет. В бороде Волшебника драконы спят да великаны сражаются, погибают, снова встают и сражаются. В руках у него змея семиглавая и цветы бессмертника. Змею он насылает на нечисть и врагов Бога, а бессмертник даёт тем, кто в страну предков идёт – чтобы забыли жизнь они былую и горести все. Восседает Волшебник на двухглавой собаке – одна голова у неё смотрит на закат, а другая, вместо хвоста, – на восход, но обе всегда смотрят друг на друга, не оборачиваясь. Люффин знал, что это – глупая выдумка. В этих лесах могли быть драконы – одного молодого дракона, пившего кровь у селянок и пожиравшего жизненную силу скота и посевов, парень прикончил давным-давно. Великаны редко появлялись, конечно. Сплетённые из сотен воющих теней, они приходили из смерчей и грозовых туч, навещая заросшие руины и лысые горы. Раньше великаны срывали крыши с колоколен и башни замков – но теперь они сторонились людей, защищённых своим Богом. Семиглавые змеи в лесах не ползали, но были твари похуже, вроде болотных гидр, что вытягивали сотню щупалец из болот и хватали путников. Но чтобы Волшебник, исполняющий желания и сотрясающий шагами столпы мира? Это был лишь отзвук старой веры, символ старого праздника леших и людей, что отмечался ещё до того, когда с холодных вод Ока приплыли беловолосые и их умирающий король. Канун Бессмертника, когда лешие водили хороводы средь мегалитов в ожидании того, что Волшебник услышит их песни, что один лепесток бессмертника, забирающего горести, прилетит и к ним на цветочный алтарь. Они не дождались. Беловолосый король ответил благодарностью лешим за своё исцеление. Срубил их боголесья, а стоячие камни пустил на плиты для первых замков. Если цветок бессмертника и упал с небес тогда, то его растоптали первые лошади с кораблей. Рыцари жгли поселения леших, уводили их девушек и творили над ними бесчестие. Лишь потом на это наложили табу – первые полукровки, рождённые от насилия, стали возмездием для королевства людей, первым оружием, которое друиды леших направили против захватчиков. Звери в обличье нестареющих детей, владеющие и Урмом, и сталью. Первые искусственно выращенные каратели. Одним из них был и Люффин. Чешуйкой семиглавого змея из левой руки бога. Высохшим ростком бессмертника. Сыном плакучей ивы и человека. Дурным семенем, как называли его и подобных ему. Он вышел на тропу, протоптанную в овраге, собрал немного грибов и смородины. И прислушался. Птицы не унимались – сороки трещали, как ломающиеся ветви, соловьи старались во всё горло. Цикады оставили своё монотонное пение и запели песню, которую уже давно не пели. Люффин почувствовал мощный порыв ветра, но не этот ветер не шелестел в ветвях и не приносил тучи. Компас на шее парня сошёл с ума – стрелка завращалась и даже согнулась. Урм. Люффин быстро прижался к земле и закрыл уши руками. В ноздри ударил аромат почвы, соломы и трухи, но позже – позже дышать было не возможно. Лёгкие вдыхали битое стекло. Из носа потекла ручьём кровь. Голову сдавило, лобные доли горели огнём. Межбровье пронзило дикой болью. Земля затряслась, гул усилился, выл тысячей громов. На землю падали оглушённые птицы, не успевшие улететь от стрелы потока. Листопад обрушился сверху, накрыв Люффина горой отцветшей меди. Где-то посреди безоблачного неба разразилась молния, окрасив его в кровь. Всполохи не прекращались, разрывая небеса от горизонта до горизонта. Это было лишь начало. Где-то полыхнул засохший ельник. Начался пал. Послышался топот – олени, кабаны, волки, медведи, вся живность дубравы, начала спасаться. Хуже того – они решили свернуть в овраг, где сидел Люффин. Юноша не вставая, произнёс слово силы. Воздух вокруг него затрещал, задымился. Тысячу ударов сердца он сможет бежать. Не выбежит из потока – его барабанные перепонки, сосуды и сухожилия разнёсет накопленная вокруг ауры вибрация Урма. И полукровка побежал. Цепкие орлиные когти на голых ногах своё дело делали. Люффин рванул меж кривых деревьев. Сучья рвали одежду, кололи иголками, хлестали по лицу. Восемьсот ударов. Парень прыгнул котом на ветви, побежал по верху, хватаясь за толстые ветви. Здесь, течение Урма преграждали ветви и мощные кроны. Юноша чувствовал, как по нему пробегают беличьи лапы, как орда древесных пчёл путается в одежде, как невидимая волна толкает его вниз. Шестьсот ударов. Тут его сердце схватило. Под грудиной резануло, будто всадили нож. Люффин полетел вниз, ударился головой о толстый корень. В глазах сверкнуло. На секунду он что-то увидел, что-то белое, что-то знакомое. И провалился в пустоту. 2 Урм навевал сны, ведомые человеческими желаниями. Воля людская вызывала сны к жизни и покрывала их паутиной яви, в сети знаков и узоров разума и безумия. Воля нечеловеческая плела паутину и дёргала за стержень воли, рождая войны, насилие и вековые распри. Потому что того желали сами люди. Люффин спал, и паутина окутала его, и принесла сновидения. А ткач пока подкрадывался к его сути. Люффин вспоминал Ночные Холмы. Огромное побоище. И свой отряд. И Скендира. Который превратил его отряд в пепел, и которого Люффин прикончил флагштоком. Колдун, старый, иссохший и почерневший, лежал перед мальчишкой и смотрел на копьё, торчавшее из его груди. На копье красовалось знамя двухглавого пса, что взирал и на запад, и на восток. Колдун смеялся, смеялся со злобой и с иронией, чёрная тухлая кровь текла из беззубого рта. - Люффин, мизгирь тебя дери. Ты всё сделал вовремя, кочет ты обгашенный. Луна Дикого Пламени закрыла светило, обратив день в ночь. Чёрный круг висел в пожелтевшем ветхом небе, горя огнём по краям. - А я уж думал, меня сожгут за помощь Вуулу Завоевателю. Но ты, парень – ты всё правильно сделал. Люффин с злостью провернул копьё в его ране, и каждая секунда пытки разжигала его гнев ещё сильнее, но он понимал, что ребят уже не вернуть. Скендир скрежетал зубами и хихикал. - Теперь уже не больно, Люффин. Но вот сейчас будет больно тебе. И его рука схватила за копьё и потянула на себя. С истошным воем колдун вонзал в себя копьё, проходившее сквозь плоть, которая должна была тлеть много веков. Люффин выхватил нож и рубанул со всей силы. Костлявые пальцы крепко сжали его запястье. - Не волнуйся, парень, мне скоро и правда конец. Ты получишь, чего желаешь. Чего желаешь. И он закатил глаза. Боль пронзила Люффина насквозь. Он почувствовал, как что-то раскалённое текло по его крови, как жжёт ему грудь и как пульсируют его глаза. На миг он увидел звёзды – далёкие, пылающие, и многоглавых ангелов с белыми от пепла лицами, что горели средь протуберанцев и возносили хвалу нездешним богам. Он увидел черноту меж звёздами, которая дозволяла быть свету и скрывала в утробе чудовищных своих детей. Люффин огляделся вокруг и понял, где край у этих лесов, и увидел за покровом Урма всех его тварей и сынов и дочерей человеческих, рождённых от ночных видений. Земля под ним разверзлась, и оттуда потянулись к Люффину чудовища и воители былых веков, что обречены были на вечную битву с тварями, запутавшиеся в паутине подземного мира. А потом, что-то прогремело и все врата и завесы захлопнулись, и воды магии отхлынули, оставив мир в грязной луже. Люффин понял, что произошло. Он вырвался из хватки высохшей кости. Перед ним лежал скелет в истлевшей мантии. Череп его упал ему между ног, средь пустых глазниц цвёл одуванчик. Поле брани заросло молодыми дубками и полынью, кое-где стоял стеной борщевик и чертополох. Проржавевшие от дождей и жары доспехи валялись в тени густого высокотравья. Люффин взглянул на небо. Луна Дикого Пламени отдалилась так далеко, что новое затмение можно было ждать ещё лет триста. Там, где лежал прах товарищей Люффина, ныне красовался цветущий миндаль. Парень вытащил меч, начал рубить траву, искать что-то важное. Меч его заржавел, едва вынимался из ножен. Но не было ничего. Ни флагов, ни дружеских талисманов, ни срезанных девичьих локонов на ниточках. Только шумел бурьян, да жужжали пчёлы средь одуванчиков. И Люффин закричал, и меч его вспыхнул огнём, взлетел в воздух и начал рубить ветви и сучья, ища себе соперника. А юноша лишь наблюдал за всем этим, и всё больше понимал правду. И понимал, что давнее желание его исполнилось. А меч вращался в воздухе вокруг хозяина преданным псом, шипя огнём и сжигая молодые ветви и побеги, пока Люффин не щёлкнул пальцами. Парень не знал, сколько колдун продержал его в сфокусированном затмением Урме. Но с того дня Люффин стал Полукровкой-С-Ночных-Холмов. 3 Люффин проснулся. Двадцать лет пронеслись одним сном, полным огня, золота и крови. Но щетина так и не покрыла его щёк. Полукровка лежал на подушке из листьев. Голова его была перемотана шёлковой тканью, воняла какой-то травой. Может, полынь, а может, железняк. Но воняла жутко. - Какого чёрта я ещё не сдох? – прошептал Люффин. Зря. Горло пронзила сильная боль. - Так. Лежи спокойно и играй в молчанку. Она подошла к нему и что-то запихнула в рот. - Пей. Белые руки поддерживали бутылочку с узким горлом. Люффин послушно опустошил пузырёк. - Послушный какой. Теперь поспи ещё. Он взглянул на неё. Чистое белое лицо и длинные зелёные волосы, похожие на водоросль. Глаза жёлтые с кошачьим зрачком, зубки острые, маленькие и аккуратные, что улыбаться ими не грех. Сама девушка была не тоньше берёз, средь которых они сидели. Вся в шкурах, а на бедре – топор в ножнах. Она сидела, переворачивала ножом картошку с яйцами на сковородке, дула на угли, подсыпала специи. - Угораздило же тебя попасть в поток. Люффин кивнул. Показал ей рожки пальцами и кулак. Она сжала кулак, разжала и изобразила пальцами зайца и рожки. Люффин удивился, показал на себя и сложил ладони крылышками. Девушка показала на него пальцем, сжала кулак и подняла большой палец вверх. Люффин же показал на себя, потом на неё и сложил руки в замок. - Не надо мне ничего. – Пробормотала она. – Я просто увидела тебя с холма. И вытащила, благо, успела. Спи лучше, сил набирайся, крепыш. Люффин покачал головой. Они оба были полукровками, но очень разными. Девушка не понимала, кого спасла. - Я – Джилл. Люффин изобразил кружок пальцами, сложил безымянный палец с большим и показал рожки. - Ганфер Ён Баур. О, из благородных, значит. Значит, не зря просишь принять благодарность. Люффин кивнул. Ганфер давно уже лежал в земле Ночных Холмов, сожжённый огнём Скендира. Старый добрый Ганфер, наследник городища Баурди, которое теперь стало домом для духов, заросло дикими яблонями. А своё имя лучше не называть. Оно давно уже у всех на слуху. Особенно любящих слушать звон монет и крик добычи. Люффин похлопал по карману и пожал плечами, покачал головой. - А чем же тогда награждать собрался, а, ваше благородие? – усмехнулась Джилл. Люффин указал на свою суму. Девушка взяла оттуда, что захотела. Расчёску-нож-заколку из красной стали. Бабские цацки. - Ты волосы закалываешь? Люффин улыбнулся и кивнул. Показал на кудряшки. Джилл звонко рассмеялась. - Ох уж вас, благородных! Денег нет, но прихорашиваться надо! А потом она увидела то, что торчало из сумки. Её смех пропал в никуда. Люффин понял, что дело - дрянь. Джилл рассматривала золотую корону с фамильным рубином. На самом рубине был выгравирован рогатый змей – герб, который ни с каким-другим не спутаешь. Герб правящей династии. Люффин мог бы выкрутиться. Мог бы сказать, что он из этой династии. Проблема в том, что на короне ясно читалось «Наливайся румянцем, как Эстер». Эстер Бьятис. Законорождённая принцесса Оплота Людей. Названная в честь второй луны, Луны Благоденствия. Святейшая наследница и будущая родительница потомков короля. А на деле – ведьма, связавшая свою судьбу с чёрными порождениями бездны, что приходят через Урм в этот мир. Ведьма, высосавшая из нескольких десятков рыцарей жизнь, и превратившая их в своих упырей. Два года назад Люффин прикончил её у Чёрного Ручья, где она проводила свои шабаши. Никто бы не упрекнул его, что полукровка поднял меч на женщину – ведьмы и карги людей женское естество утрачивали, взамен за силу Луны Дикого Пламени, Тарцидис. Но проблема для Эстер была в том, что Люффин тоже был затронут силой чёрной луны, ещё и в момент затмения. Он видел ошарашенное лицо молодой ведьмы, когда ударил по ней её же заклятьем. От чернокнижницы не осталось ничего, кроме её короны. За голову ведьмы он награды брать не стал – хватило и того, что ему помогли унести ноги из королевства. Люффин пытался толкнуть корону на чёрном рынке в Вольных Городах, но торговцы чертили защитные знаки своих божков и открещивались. Так он стал носить свой трофей в сумке, и практически забыл о нём. А теперь вот, что вышло - оттуда и шишло. Джилл смотрела на Люффина, боясь сказать хоть слово. Она понимала, кого спасла. Понимала, что с ней будет, если её с ним увидят. Живот девушки сжало от страха. - А пока ты думаешь, чего тебе делать и как дальше жить, - заговорил Люффин через свои регенерировавшие связки, - потормоши картошку, а то она у тебя сгорит. 4 - Люффин. Тот самый. - Ага. Люффин налегал на копчёный окорок из своих запасов и картошку Джилл, которая вышла у неё довольно сносно. - Отлично готовишь, Джилл. Та кивнула, сидела, обняв ноги руками. К еде не прикасалась. - Говорят, встреча с тобой.. - .. Не сулит ничего хорошего. Правду говорят. Но еду я не оскверню. Так что давай налегай. Ты мне жизнь спасла, не по мою ж голову пришла. Тебе вредить я никогда бы не стал. На душе у юноши было гадко. Он понял, что она больше никогда не посмотрит на него, как прежде. Чёртова корона. Чёртовы Луны. Он закончил трапезничать, лёг на бревно, зажёг трубку с травами, начал пускать колечки. С другой стороны, ему, как пятидесятилетнему мальчишке, было лестно, что она смотрит на него, как на легенду. Но как бы это самолюбование не довело до беды. - Ты и правда прикончил ту принцессу? - Ведьму королевских кровей, Джилл. Убившую немало хороших людей. - Знаю. Я боюсь только потому, что ты убил одну из сильнейших ведьм в Изведанных Лесах. - И ещё много кого до этого. - Так вышло.. Ну, а ты что расскажешь? - Я ищу Волшебника, что ныне вновь бродит по лесам. Но почему-то наткнулась на..кхем.. дворянина из Баурди. Люффин ухмыльнулся. Она разряжала обстановку. Ещё одна из нового приплода, из тех мятежных Вольных Городов.Приплода мечтателей и путешественников, торговцев и учёных, пришедшего на смену полукровкам-наёмникам и воителям. - Что? – удивилась она, заметив его ухмылку. – Он есть, он ходит в волнах Урма, и в одну такую попал ты. Я даже знаю, откуда пришла эта волна. - И откуда же? - Спящие Горы. Он там сидит. - Спящие Горы принадлежат дикому клану Мунгай. Ты мимо этих леших не пройдёшь, учуят в тебе человека и съедят. - Ну-у.. думаю, пойду я уже не одна. Да и тем более, Люф-фин, Рогатый Волк, ты одной расческой не отделаешься. Он взглянул на неё. Глаза её горели хитрыми огоньками в надвигающейся темноте. - А у меня книжка есть, с картинками, - выдал Люффин. - Ну вот и сиди со своей книжкой. А я – за хворостом. Люффин посмеялся. Возможно, первый раз за десять лет. И испугался этого. Испугался её.