Это могли бы быть "мы"

Выцветшие кухонные обои уже, наверное, запомнили лицо измотанного Миши до каждой морщинки. В стекло бьет ядовитый электрический свет с улицы и на стенах дергано пляшут тени. Кухонный гарнитур, которому давно пора на покой, скулит от сквозняка, что врывается через не зашторенные окна и несется в коридор. Миша давится остывшим чаем. О да, он умеет быть самостоятельным. В холодильнике не бывает ни черта, кроме каких-то сомнительных замороженных субстанций. Посуда после этого нехитрого ужина посреди ночи свалена в сухую раковину и забыта. Компьютер шумит в комнате уже третьи сутки, почти не прерываясь. Глаза уже очень болят. Голова гудит, и во рту кисло сводит от этого противного чая. Юноша кривит рот и смотрит в окно. У него в груди тоскливо ноет от осознания того, что все могло бы быть хорошо. Где-то в теории, мечтах и фантазиях. В его воспаленном мозгу все могло бы быть лучше.  Может, за этим, на удивление, чисто вытертым столом он мог бы сидеть вместе с Даней. Может, если бы вчера, опрокинув в себя еще один стакан виски, признался бы ему во всем. В таких бессонных ночах, в бредовых мыслях, в этих больных чувствах. Но он почему-то не признался. Почему-то? Да потому что он знает, что это разрушило бы его до основания. Его хрупкий мир рассыпается на кусочки, даже пока он молчит. В висках глухо стучит от перенапряжения в последние дни и постоянного стресса. Растянутая домашняя футболка висит на худых плечах каким-то бесформенным мешком. Миша уже даже не может смотреть на себя в зеркало, настолько он исхудал. Круги под глазами все явственнее проявляются, и глаза начинают выглядеть какими-то непропорционально огромными на бледном лице. Время превратилось в бесконечное колесо, в котором меняется только количество света за стенами дома. День, ночь, утро, вечер — они все смешались в одно. Парень уже их не различает, прерываясь на сон, только тогда, когда мозг бессознательно отключается. А если бы он признался? Может, Даня бы понял. Может, даже мог бы ответить взаимностью. Миша может представить этот момент в самых мельчайших подробностях. Вот он неуверенно мямлит какую-то несусветную ванильную чушь, Даня странно вглядывается в его раскрасневшееся лицо, не говорит чего-то еще боле смущающего, а просто уверенно целует Совергона. Миша готов поклясться, что он чувствует прикосновение его губ.  Внутри сдавливает от нахлынувшей волны боли и парень сутулится еще больше, чем обычно. Да какого же черта он сидит и терзает себя больными фантазиями? Какого черта он ковыряется в своих же ранах? От этого не легче. Но, по правде сказать, ни от чего уже не легче. Даже от алкоголя. Блоггер отпихивает стул и тянется к верхней полке затертого шкафа. Движения его неаккуратны, резки. Дрожащей рукой он достает уже открытую бутылку "Джек Дэниелс" и прикладывается к ней. Он зол на самого себя. Виски обжигает горло и уже спешит к мозгу, который так жаждет впасть в забытье. Юноша устало опускается обратно за стол и снова обхватывает губами горлышко. «Больно» мешается с «горячо» и подступает к горлу комом. Миша оторван от реальности настолько, что не соображает, сколько сейчас времени, какая погода и куда завтра надо прийти вовремя. Мысли путаются в узлы и перетекают все в одну. Даня. Он странный. Совергон непроизвольно улыбается в темноту. Это кто из них двоих еще странный? Его друг вряд ли сейчас сидит на развороченной кухне, потерявшись в пространстве и времени, и глотает вискарь, обрубая последнюю связь с миром адекватно мыслящих людей. Вряд ли думает о нем. Может, это могли бы быть «мы»? Этот вопрос вонзается в сознание с каждым разом все больнее. Мише хочется ощущать себя частью их «мы». Так хочется быть нужным ему. Не представляется возможным деться куда-то от этого почти горячечного бреда. Алкоголь несется по сосудам, заставляя сердце биться чаще. Руки тянутся к телефону и яркий свет экрана раздражает уставшие глаза. Миша щурится и роется в контактах. Дрожащим пальцем он тыкает на строку с самым простым «Даня». Никаких «заек», «любимых», сердечек или даже фото. Странно хочется остановиться и еще раз собраться с силами, прежде чем приложить аппарат к уху, но первый гудок уже разрушает эту сумбурную мысль, пришедшую не вовремя. У него перехватывает дыхание от механического звука. В груди бешено колотится сердце. Еще гудок. Еще один. Миша обрубает звонок. Остатки разума встают на свои места и немного отрезвляют сходящего с ума парня. Телефон летит в сторону, а Совергон жадно припадает к пустеющей бутылке. Нервы натянуты как канаты и все тело дрожит в лихорадке. Из легких с хрипом вырывается воздух. Ничего уже не надо. Коктейль из бушующих внутри чувств уже не поддается контролю. Телефон разражается звуками любимой песни и ярко вспыхивает. Миша пытается кое-как взять себя в руки и разблокирует экран. — Да. — Ты звонил. Что-то случилось? — взволнованно интересуется Даня. — Извини, по ошибке набрал, — силится выдавить из себя Совергон и впивается зубами в кулак. На том конце провода собеседник возится и выдыхает. — Я уж испугался. — Ничего, не парься, — конец фразы юноша проглатывает. — Чем ты там занимаешься в столь поздний час? — спрашивает разбуженный Рэнделл. — На мамку твою дрочу, — ядовито-саркастично отзывается блоггер. — А, я так понимаю, ты ей звонить собирался? — смеется Даня. — Типо того. Рэнделл медлит. — Ладно, спокойной ночи, — опять делает паузу. — Звони, если что. Юноша сдавленно угукает и прокусывает кожу до крови. Хочется крикнуть, что сейчас он корчится от боли и пьет виски на темной кухне. Хочется крикнуть, что его выворачивает наизнанку от звука даниного голоса. Но Совергон скидывает звонок. Он вскакивает из-за стола и шагает из одного конца маленького помещения в другой. Ударяет в стену кулаком. Стекло рамы картины дребезжит. Он ударяет еще раз. И еще один. Боль простреливает до локтя, но она меркнет перед тем, что мечется в его груди. В ушах гудит и хочется выйти в окно. Миша в порыве ярости хватает со стола бутылку и разбивает о стену. Его обдает мелкими осколками и остатками алкоголя. Кровящей рукой он отбрасывает розочку и бессильно сползает на пол, облокачиваясь о холодный угол. Это могли бы быть «мы». В голове в тысячный раз вспыхивает картинка, придуманная в его голове. Даня смело касается его губ своими и зарывается пальцами в каштановые волосы. И сердце трепещет от больных фантазий. Он цепляется за них. Миша сидит на темной кухне, обхватывая руками колени, и считает глухие удары сердца о клетку рёбер. Во рту сводит от горечи спиртного. Он думает о Дане. Наверняка этот придурок уже почти спит, накрывшись легким одеялом, а Мишу выворачивает наизнанку от собственного бессилия. Если бы он нашел в себе еще хоть чуть-чуть смелости… Это могли бы быть «мы».