Океан

Есть ли что-нибудь такое, за что вы готовы отдать всего себя? Интересует ли вас что-то сильнее, чем ваша жизнь? В чем вы вообще видите смысл своего существования? Многие люди живут только для того, чтобы жить. Сидят на работе или в школе, ожидая только того момента, когда смогут прийти домой. Они напрасно проживают большую часть своей жизни потому, что «так надо». Они жертвуют собой, своими мечтами и желаниями, чтобы относительно комфортно выживать в этом мире. Есть ли в такой жизни хоть какой-то смысл?

***

На следующий день Гилберт проснулся очень рано. Солнце лениво поднималось над горизонтом, а из приоткрытого окна тянуло холодным морским воздухом. Но закрывать окно альбинос не стал. Хоть здесь нормальная температура воздуха и была ниже, чем в его родном Берлине, Байльшмидт не боялся замерзнуть и простудиться. Он любил холод. Чрезвычайно. Многие люди терпеть не могут холодную погоду. Пытаются убежать от нее в свои дома, укрыться в бетонных коробках квартир, накинуть на себя несколько слоев одеял и пледов, сварить чашечку какао и провести вечер в компании любимого человека и хорошего фильма или сериала. Холод делает людей глупыми, слабыми и сентиментальными, заставляет жаться друг к другу, искать убежище и поддержку. А Гилберт не любил казаться слабым. Внутри немца будто был небольшой ядерный реактор. Он питал энергией неутомимого Байльшмидта днями и ночами напролет, от чего казалось, что пепельноволосый не нуждается в еде и отдыхе вообще. В помещении, где работал Гилберт, всегда было очень жарко и душно от мощного дыхания юного гения. Именно потому он и любил холод. Жар, исходивший от бледной кожи, отуплял парня, так что тот нуждался в чем-то, что может хоть немного охладить его. И этим чем-то был как раз морозный осенний ветер, гулявший по улицам Берлина, прогонявший своим ледяным дыханием теплолюбивых людей в многочисленные кафе и рестораны. Гилберт любил гулять пешком. Обычно, для прогулок он выбирал особенно холодные дни, когда улицы пустовали и альбинос мог развивать любую скорость, не рискуя случайно налететь на кого-нибудь. Ведь даже когда красноглазый прогуливался, он ходил очень быстро, почти что летел, едва касаясь ногами тротуара. Никто из знакомых Байльшмидта не понимал этого — прогулка ведь должна быть тихой и неспешной, приносить удовольствие и успокаивать, а Гилберт бежит так, будто на самолет опаздывает! Какой же в этом всем тогда смысл? Байльшмидт и сам не мог на это ответить что-то конкретное. Лишь улыбался, пожимая плечами: — Если вас что-то не устраивает, советую арендовать велосипед. Замедляться ради вас я не планирую. Немец улыбнулся, делая глоток из кружки. Хорошо, что он наконец-то уехал из Берлина. Здесь никому нет дела до того, как и где он гуляет. Байльшмидт может хоть весь день провести на берегу океана, может как угодно издеваться над собой, начать курить или употреблять наркотики. Никто ему и слова не скажет. Не это ли зовется полной свободой и счастьем? Конечно, альбинос не планировал скатиться настолько, чтобы травить свои легкие сигаретным дымом или разбавлять кровь галлюциногенными химикатами. Слишком уж он любил Великого себя и свой гениальный ум. Да и ему было попросту жалко денег на то, что в итоге просто его убьет. Удовольствие от процесса не прельщало немца. Именно поэтому Байльшмидт был абсолютно асексуален. Как человек, плотно связанный с наукой, альбинос знал, что оргазм — просто химическая реакция в человеческом организме, вызываемая парой гормонов, в какой-то мере похожая на действие наркотика и, в определенных случаях, являющаяся им. Становиться зависимым от очередной порции этой смеси Гилберт не хотел, считая, что это негативно повлияет на работу его мозга. То же самое он думал и о влюбленности. И совершенно не видел в ней смысла. Немец не хотел связывать свою жизнь с кем-либо, становиться зависимым от мнения и желаний своего партнера. Внезапно сердце альбиноса пропустило удар. Он не всегда был таким холодным и сдержанным гением. Был один человек, которому удалось околдовать Байльшмидта, подчинить себе и, в итоге, заставить страдать. — Аня… Гилберт увидел перед собой знакомую фигуру. Слишком знакомую. Длинные светлые волосы, спадающие на хрупкие плечи, струящиеся молочно-белым водопадом к стройным бедрам. Короткое яркое платье с нарисованными на нем подсолнухами, идеально подчеркивающее внушительных размеров грудь девушки и скрывающее небольшой животик. И глаза. Голубовато-фиалковые, в обрамлении длинных светлых ресниц, такие светлые и красивые… Они всегда смотрели на Байльшмидта с теплом и любовью, реже с легкой насмешкой. Из груди альбиноса вырвался сдавленный хрип, а по бледным щекам потекли слезы. Как он мог оставаться таким холодным и безразличным, оттолкнуть от себя эту девушку, этого ангела?! Как мог он, Гилберт Байльшмидт, который находил ошибку в сложнейшей формуле за долю секунды, не замечать, что причиняет боль той, кто любит его всем своим сердцем и готова ради него умереть? Как он мог допустить то, что его девушка, его Анечка ушла к другому мужчине, оставив его в полном одиночестве?! Альбинос прикусил губу, вспоминая тот день. Вспомнил слезы в глазах Брагинской, вспомнил, как ломался ее голос, когда она говорила ему, что больше не может быть с ним. По бледному подбородку потекла тонкая струйка крови из прокушенной губы. Сжав в руке покрепче кружку с уже давно остывшим кофе, Гилберт сделал осторожный глоток, смаргивая слезы, которые вновь покатились по горячим щекам, освежая уже засохшие солоноватые дорожки. Взгляд алых глаз был печальным и рассеянным, направленным в окно, на океан. Байльшмидт смотрел на холодные волны, вспоминая свои эмоции в тот момент, когда остался один. Боль пульсировала в сердце юноши, сковывала разум, усложняла дыхание и просто сжигала его изнутри. Почему-то теперь немцу казалось, что океан чертовски похож на Брагинскую. На ее характер, спокойный и холодный, как темно-синие волны, но от этого не менее страстный. Кажется, теперь Гилберт понял, почему его настолько сильно тянуло к океану. Бледных губ коснулась легкая ухмылка, когда пепельноволосый вспомнил гнев Анны. Он был как шторм. Как буря. Как ураган. Русская в гневе была действительно страшна и невероятно сильна. Она пугала и очаровывала альбиноса. Легкий порыв холодного ветра, проникший в дом через приоткрытое окно, выдернул парня из раздумий, возвращая его к реальности. Мотнув головой, отгоняя не самые приятные воспоминания, Гилберт допил кофе и принялся мыть чашку, пытаясь спланировать грядущий день. Короткая стрелка на настенных часах, мерное тиканье которых почти полностью сливалось с шумом океана, усиленно тянулась к цифре 6. Немец кивнул как бы в ответ своим мыслям — времени еще достаточно, чтобы погулять на берегу океана, а потом прогуляться к местному рынку и купить себе что-нибудь на завтрак. *** В то время, когда Байльшмидт спокойно планировал свой день, один парень, обитающий в океане, вынашивал план мести и готов был перейти к его непосредственному исполнению. Сложного в этом плане ничего не было — дождаться, пока Гилберт придет к берегу, а в том, что он придет, Лукашевич ни секунду не сомневался, а потом, пока альбинос будет любоваться темно-синими волнами, внезапно устроить шторм и, желательно, окатить наглого юношу ледяной водой. В качестве группы поддержки, Феликс взял с собой своего единственного лучшего друга, который сейчас с, как обычно, немного беспокойным выражением лица, смотрел на блондина. — Ты точно уверен, что это хорошая идея? — Наконец тихо спросил Торис, поглядывая на зеленоглазого, который, тщательно хмуря тонкие брови, очевидно продумывал как именно приведет свой план в исполнение. В принципе, в создании шторма или, как минимум, парочки реально больших волн нет ничего сложного. Если делать это в течении минут 10. Создать приличный шторм в максимально короткий промежуток времени будет сложно. Но Феликс был уверен, что справится. — Конечно. Ты ведь рядом. Поможешь если что. — Блондин улыбнулся, прикрыв глаза. Что было как нельзя кстати, ведь так он не смог заметить, как закатил глаза шатен. Вообще Торис, хоть и понимал энтузиазм друга, не особо его разделял, предпочитая оставаться для людей просто сказочным созданием, в которое многие верят, но никто никогда не видел. Это было проще и требовало меньше сил и энергии. Хотя Лукашевич, в свою очередь, на повышенную усталость и нервозность не жаловался. Своеобразная борьба с людьми занимала почти все свободное время парня, но его это, кажется, совсем не волновало. Он был настолько самозабвенно отдан этому делу, будто не видел никакого другого смысла в своем существовании. Возможно, думал Лауринайтис, это и к лучшему. Так Феликс хоть не будет страдать от безделия. От мыслей парня оторвал возглас самого Лукашевича: — Вот и он! Вот этот человек! Торис поднял голову, вглядываясь сквозь мутноватую воду в виднеющуюся сверху фигуру, отмечая про себя, что человек этот и правда странный. Подождав, пока проплывающая сверху стая мальков, наконец перестанет загораживать своими телами силуэт парня, брюнет присмотрелся внимательней, слегка щурясь. Первым в глаза парню, как и его другу, сперва бросился непривычный цвет волос. Лауринайтис не был так хорош в красивых сравнениях как Феликс, так что решил называть этот цвет просто белым. В целом, шатен не чувствовал какой-то неприязни к этому парню. Ну что тут такого? Он просто пришел полюбоваться океаном, многие так делают, это вроде и законом никаким не запрещено. Русал даже хотел было что-то сказать, чтобы остановить Феликса и не дать ему помешать пепельноволосому любоваться океаном, но тот уже был занят призывом шторма. И преуспевал в этом деле. *** Гилберт, выйдя на пустынный песчаный берег, решил в этот раз все-таки на всякий случай разуться. Мокрый песок приятно холодил бледную кожу, успокаивая альбиноса, заставляя забыть о недавних воспоминаниях и мыслях. Подойдя ближе к воде, парень нашел довольно большой и, вроде как, удобный камень и уселся на него, мечтательно глядя на невысокие темные волны, которые с приятным тихим шелестом накатывались одна на другую, будто пытаясь наперегонки достичь берега. Любуясь тем, как скачут, гонимые водой, мелкие камушки в полосе прибоя, Байльшмидт совершенно не заметил одну волну, намного превосходящую в величине все остальные, стремительно приближающуюся к нему, подгоняемую магической силой светловолосого русала. А когда заметил, было уже слишком поздно — вода с головой захлестнула немца, хоть он и сидел довольно далеко от воды. Гилберт вскрикнул и соскочил с камня, выжимая полностью мокрую рубашку и удивленно глядя на темную воду, по которой вновь шла легкая, совершенно безобидная рябь, постепенно вновь собираясь в одну, большую и мощную, даже крупнее, чем предыдущая, волну. Альбинос пропустил и эту «атаку», а последовавший после волны холодный и сильный ветер, заставил парня вздрогнуть, кутаясь в насквозь мокрую, неприятно липнущую к телу одежду. — Да твою ж мать… — В недоумении пробормотал альбинос, вглядываясь в воду, будто пытаясь найти там объяснение произошедшего. И, как ни странно, нашел. Зоркие алые глаза вновь уловили в темной воде розоватый отблеск, заставив Байльшмидта хитро усмехнуться. — Ты! Ха, ты, русалка, или кто ты там, я вижу тебя!.. Немец хотел сказать еще что-то, но договорить ему просто не дали. Очередная незаметно подкравшаяся волна снова захлестнула его, заполняя рот соленой водой. Из-под воды послышался тихий, едва различимый в шуме прибоя, смех. — Да чтоб тебя! Что я такого сделал-то?! — Наконец отплевавшись возмутился Байльшмидт, хмуро глядя туда, где все еще виднелось розовое пятно. — Или у тебя в принципе развлечение такое — обливать людей холодной водой? Ответа на слова немца так и не последовало. Океан упорно хранил молчание, даже после того, как Гилберт повторил свой вопрос. В итоге, обескураженный и раздосадованный альбинос плюнул на это дело и пошел за едой, по дороге вслух размышляя о том, насколько все это странно. — Подумать только, всего сутки пробыл на берегу океана, а уже успел поверить во все эти сказки про русалок! Надо срочно чем-то себя занять, а то совсем деградирую, — пробурчал немец, вскоре возвращаясь домой с пакетом свежих продуктов. Подойдя к своему дому, Гилберт бросил взгляд на океан — волны с тихим шумом накатывались на берег как ни в чем не бывало, будто недавнего происшествия не было вовсе. Пожав плечами, Байльшмидт закрыл за собой дверь, заходя в прихожую. И все же, он догадывался, что знакомство со строптивым обитателем подводного мира только начинается.