Кровавый Писатель

Новосибирск. 1997 год. Скандал все нарастал. Мужчина не ограничивал свои эмоции, высказывал все, что ему приходило в голову. Его грозный, жесткий голос басил в соседней комнате, грубо прерывая вторящий ему женский лепет и причитания. Нет, сегодня все будет как прежде. Утром мать будет также готовить завтрак, и лишь помято улыбнется, когда мой взор остановиться на новых гематомах на ее лице. Этот виноватый взгляд, с немой просьбой не задавать лишних вопросов, не поднимать тему вечернего происшествия за столом. Как он мне знаком и ненавистен. Я бы хотела отдать все, чтобы происходящее в нашей семье завершилось. Чтобы все стало таким как прежде, как всего два года назад. Но с каждым таким утром надежда на то, что еще можно вернуть былые времена, отступала, как море во время отлива, обнажая серый берег уныния и безысходности. Я помню тот день, когда мама вернулась из больницы, после сложной операции. Как я с радостным визгом бросилась к ней на шею, ведь мне не разрешили навещать ее в палате. Родные не рассказывали мне о том, что происходило. Одно я понимала точно: мама серьезно болеет, и если не сделать операцию, то будет становиться только хуже. Но хуже стало после самой операции. Первые месяцы ничего не менялось: отец помогал маме в домашних делах, делал со мной уроки, мы даже, как и все нормальные семьи, проводили выходные вместе, гуляя по паркам и кинотеатрам. Со временем настроение отца стало ухудшаться. С работы он приходил раздраженным, мои воодушевленные рассказы о том, что произошло за день, не вызывали у него улыбку, а вскоре и вообще, папа меня не слушал и перебивал, отмахивался, велел заткнуться. Однажды, я проснулась ночью от громких рыданий матери. Не решаясь включить свет, я осторожно открыла дверь спальни и, дрожа всем телом и рвано дыша, услышала то, что разделило нашу счастливую жизнь на до и после.  — Ты же знаешь, что я больше не могу. Прошу тебя, просто услышь меня, дорогой, — умоляла мама. Ее голос дрожал и прерывался от частых всхлипов. Мое дыхание замерло на вдохе, мышцы окаменели, и я застыла в дверном проеме, не решаясь сдвинуться с места. — Неужели для тебя это так важно? Почему мы не можем жить как прежде?  — Как прежде? — с издевкой перебивает отец. Его шаги раздаются в доме, вселяя в мое сердце страх. — Раньше ты была женой! Женщиной! — взрывается он и через мгновение в стену летит низкий журнальный столик, разбиваясь об камень в щепки. Я непроизвольно вздрагиваю и чувствую, как слабеют ноги, словно кто-то вытащил из них все кости. — А что теперь! А что теперь?! — орет он, совершенно не думая о времени суток и о том, что я нахожусь в доме. — Ты же не женщина, а ее обрубок! Черт, я даже тебе вставить не могу! Что будет как прежде? Что?!  — Ты можешь завести женщину, я даже буду не против… Я ничего не скажу тебе, я просто закрою глаза и буду… Глухие удары обрывает мамин голос, она сдавленно вскрикивает и замолкает, погребенная под чередой непрекращающихся шлепков и странных звуков. И только спустя пару секунд я осознаю, что происходит. С бешено стучащим сердцем и трясущимися руками, я захлопываю свою дверь и с разбегом прыгаю в кровать, накрываясь одеялом с головой. Меня всю трясет, как от лихорадки, в груди стало холодно, а ночная рубашка прилипла к спине. Он ее бьёт, Господи, он ее бьет! С той ночи прошло больше года. Каждый вечер я молилась всем богам мира, просила их остановить руку отца и смягчить его сердце. Но они меня не слышали, и мужчина продолжал зверствовать над сломленной мамой, унижая ее каждый раз все больше и больше. И эта ночь не станет исключением. Хотя день был такой светлый и радостный. Впервые за долгое время мы сходили поужинать в наш любимый ресторанчик, расположенный на соседней улице. Пока я наматывала на вилку широкую лапшу, щедро сдобренную грибным соусом, я не могла не заметить того, что отец ведет себя спокойно и дружелюбно. Не придирается к словам, улыбается, даже немного шутит, выпивая очередной бокал красного сухого вина. Я до последнего надеялась, что этот вечер станет отправной точкой к лучшему будущему, но, как это обычно и бывает, моим ожиданиям было суждено развеяться в воздухе. Милый разговор плавно перешел в упреки на повышенных тонах, и вот к часу ночи, в доме разыгралась очередная трагедия. Я изо всех сил прижимала ладони к ушам, но противные звуки настойчиво проникали в слуховой проход, заставляя сердце вздрагивать каждый раз, когда мама вскрикивала от боли. Как же я хотела ей помочь, сделать хоть что-то, чтобы ее мучения прекратились. Потом наступило временное затишье, и если я просыпалась ночью, вскакивая с кровати, как сумасшедшая, то только от очередного кошмара. Дом хранил молчание. Родители спали. И чем дольше затягивалась пауза в неравной войне, тем добрее и спокойнее становился отец, и тем мрачнее и печальнее мама. Я еще не спала, но уже лежала в кровати, читая книгу при свете ночной лампы, когда дверь моей комнаты осторожно отворилась, и в комнату зашла мама. Она улыбалась мне, но в ее глазах было столько боли и тоски, что я, отложив книгу на тумбу, приготовилась к самому сложному и трудному разговору.  — Не спишь? — мама скромно присела на край кровати и ласково пробежалась тонкими пальчиками по моим волосам. — Еще нет, — полушепотом ответила я, — мама, что случилось? — Ты у меня умная девочка, — лилейным голосом ответила женщина. — Ты же понимаешь, что сейчас в нашем доме не простые времена. Папа сердится на меня, ведь я больше не могу делать то, что хорошо делала раньше. А без этого он не может, ему сложно. Прошу тебя, девочка моя, пойми меня правильно. Я хочу сохранить семью, хочу, чтобы ты не боялась приходить домой. Но одна я не могу ничего изменить. — Я сделаю, — горячо говорю я, ухватившись на мамину ладонь и сильно ее сжимая, — я сделаю все, что ты попросишь, мама. — Ох, — женщина с силой зажмуривает глаза, и я вижу, как по ее щекам скатываются слезы, — радость моя, я надеюсь, что ты когда-нибудь сможешь меня простить за это. Без стука в комнату входит отец. Он только что из душа, на влажных волосах видны капельки воды, а от тела пахнет знакомым ароматом морской свежести. На его губах играет легкая улыбка. Он одет в одни спальные штаны, и это меня настораживает, ведь обычно его нельзя увидеть в такой одежде.  — Мама? — я вглядываюсь в лицо женщины, не переставая сжимать ее руку, ища поддержки. Конечно, в двенадцать лет я уже знала о том, чем занимается большинство взрослых людей в спальнях. Липкий страх прошелся по всему телу, руки и ноги отказались меня слушаться. Во рту стало сухо, язык словно прилип к нижнему небу. — Папа не сделает тебе больно, София, — мама целует тыльную сторону моей руки и, не скрывая льющихся по щекам слез, добавляет: — Не бойся, моя принцесса, я буду держать тебя за руку. Отец подходит к кровати и с самодовольной улыбкой, одним резким движением срывает с меня одеяло, не отрывая глаз от моего бледного, перепуганного лица. Берлин. 2009 год. Наши дни. Господи, как же сильно я хочу пить! Пить, пить, пить. Только одно слово вращалось в голове, пока я, еле передвигая ногами, шла по длинному коридору полицейского участка. Холодный свет ламп жалил глаза не хуже диких пчел, во рту все ссохлось. Позади остались не только кошмарные события минувшей ночи, но и пятичасовой допрос, и бесконечные вопросы в голове, и угрызения совести, и приступы жалости к себе. Солнечный свет больно бьет по глазам, отчего я зажмуриваюсь и прикрываю верхнюю часть лица рукой. Свежий летний воздух приятно обдувает лицо, поднимая в воздух несколько прядей волос.  — Извините, Кристина? — робкий, но четкий оклик по имени заставляет меня снова собраться в жесткую конструкцию и быть готовой к нападению. Глазами нахожу собеседника: мужчина лет сорока, с короткой стрижкой и густыми бровями. Темно-карие глаза смотрели на меня серьезно. Почему мне кажется, что я его уже видела?  — Да, — слово больно обдирает пересохшее горло и вырывается изо рта странным каркающим звуком, после чего я вынужденно откашливаюсь и повторяю его снова, уже более четко.  — Вы, наверное, меня не помните. Я Джош Стратмор, — мужчина уверенно сделал пару шагов в мою сторону и оказался в метре от меня. — Личный помощник Тилля Линдеманна. Мы уже один раз виделись с Вами. — В больнице, — продолжаю я его предложение. Осторожно, пытаясь остаться незамеченной, внимательно рассматриваю Джоша. Он такого же роста, что и я, может на сантиметров пять выше. При свете солнца его коротко стриженые виски отливают серой платиной. Высокий лоб перечеркивают три глубокие борозды, такие же явные мимические морщины симметрично расположены у начала бровей. Передо мной явно не весельчак. — Вы что-то хотели?  — Мне поручено доставить Вас в безопасное место и решить проблему с арестом. Легкий порыв ветра и до меня доходит шлейф его духов. Горький запах, основанный на базовой ноте полыни и бергамота. Внутри что-то неприятно переворачивается, неясное воспоминание, без очертаний и без контрастности всего на мгновение появляется в голове и тут же скрывается. — Кем поручено? — безэмоционально спрашиваю я, уже не отводя взгляда от его лица. Что сейчас такое было? — Моим начальником, — просто отвечает мужчина. — Пройдемте к машине, — он поворачивается боком, и оказывается лицом к парковке. — У нас не так много времени. Решить проблему с арестом? Так вот почему допрос прекратился на столь высокой ноте, все так резко оборвалось. И хоть служители правопорядка не могли предъявить мне сформированное обвинение, я знала, что задержать на двадцать четыре часа они могут легко. Но все завершилось после пяти долгих часов непрекращающихся вопросов о том, что случилось в клубе. Кивнув головой, я молча последовала за широкоплечим мужчиной, который уверенно шагал впереди меня. Я не понимала, что происходит, и что идет не так. Но где-то очень глубоко внутри меня появилось странное чувство. И я не могла подобрать ему названия. Машины и дома проносились за окном, смазываясь в сплошную линию. Искоса взглянув на спидометр машины, я удивилась. Почти сто двадцать километров в час для улиц Берлина недопустимо быстро. Однако, водителя факт того, что он нарушает ограничения по скорости в городской черте, вовсе не волновал. Мельком окинув профиль мужчины взглядом, я отвернулась к окну, устраивая голову на стекло. Но через несколько минут автомобиль ощутимо тряхнуло, и я не больно стукнулась об дверцу. Мы остановились на светофоре.  — Долго еще ехать? — не разворачиваясь к мужчине, спросила я.  — Нет, не думаю, — он резко приблизил руку к моим оголенным коленям, отчего я со страхом поджала их к креслу, непроизвольно вздрогнув всем телом. Мои пальцы вцепились в сиденье, чудом не проткнув кожаную обивку салона. Но мужская рука прошла мимо моих ног, остановившись на бардачке. — О, не дергайся ты так, — Джош нарочито медленно извлек из недр бардачка бутылку минеральной воды и пакет из Макдональдса, — это тебе. Забыл отдать. Бросив в сторону мужчины опасливый взгляд, я приняла из его рук еду и воду, уместив свой завтрак на коленях. И когда мы успели перейти на «Ты»? Громко хлопнув крышкой, водитель занял свое место и, вернул руки на руль. Боковым зрением я уловила его долгий, изучающий взгляд, который оборвался, как только мы тронулись с места. С трудом совладав со сбитым дыханием, и опустошив половину литровой бутылки воды, я, пыталась прикинуть в голове степень плачевности моего положения. Клатч, с которым я была в клубе, безнадежно утерян. Стало быть, на данный момент у меня нет денег, сотовой связи, сигарет и любимой губной помады. Вспомнив о сигаретах, я сразу же почувствовала неприятное покалывание на дорсальной части носоглотки. Курить захотелось до жути, до крика. Черт, сейчас бы не спеша затянуться, чувствуя, как белый дым ударяет по глотке, и так же медленно, смакуя момент, выпустить изо рта тонкую белую струйку, наблюдая за тем, как она тает в утреннем воздухе. Нервно взглотнув, я с усилием направила течение мыслей в другую сторону. Окей, я добуду себе сигареты, когда добуду деньги. Утрата телефона — проблема небольшая, переадресация вызовов все сделает за меня, а заблокировать SIM -карту проще простого. Это все второстепенно. Угрозы Писателя, Джессика, Мария-Решала, Тереза и ее друг, камера из клуба. От количества и качества проблем голова шла кругом, и тело захлёстывала волна паники. С чего начать, за что взяться? Ответ пришел в мою голову, звуча голосом Егора, любившего повторять: « Когда начинаешь паниковать, не знаешь, с какой нитки начать, когда десятки нерешенных проблем — составь список из трех или пяти легких дел. Быстро поставив галочки напротив всех пунктов, ты не решишь глобальную задачу, но сделаешь первый шаг, поверишь в свою самостоятельность и надежно встанешь ногами на уверенность в свои силы. А это — дело не последнее». Я не могу знать, почему наставник и начальник отправил на задание Марию, почему отстранил меня. Но Егор говорил дельные вещи. Спустя пару минут последовательность действий сформировалась в моей голове. 1. Утоление жажды и голода. 2. Приведение внешнего вида в порядок. 3. Убедиться, что девочки и музыканты в безопасности. 4. Добраться до квартиры. Восстановить мобильную связь. Принять обезболивающий препарат. 5. Позвонить Питеру с просьбой о помощи. Смело зашуршав бумажным пакетом, я выудила из него фирменный гамбургер и с едва контролируемым аппетитом принялась его уплетать. Мне сегодня потребуется много сил. Позабыв о присутствии водителя, сконцентрировавшись на завтраке, я и не заметила, как мужчина криво ухмыльнувшись, посмотрел в зеркало заднего вида. Позади нас, на пассажирском сиденье, лежал черный пиджак, несомненно, принадлежавший водителю машины. Видно мужчина решил оставить его в салоне, ведь утро в Берлине выдалось на удивление жарким. Машина подскочила на небольшой неровности на асфальте, и рукав пиджака съехал по кожаному чехлу, обнажая кобуру с поблескивающим на солнце пистолетом. Огромный зеркальный офисный центр напоминал улей пчел. Около парадного входа толпились журналисты, готовясь направить объективы камер на любого, кто покажется из здания. Мужчины в черных костюмах были повсюду: юристы, адвокаты, менеджеры, представители известного лейбла. Каждый из них был занят своим делом, но все их усилия были направлены на решение одной проблемы. Писатель и его угрозы. Джош придерживал меня за локоть и вел по коридорам центра быстро и уверенно. Как же приятно быть невидимкой. Никто не обращал на нас внимания, даже от вида странно одетой для утра девушки, ни один из них не посмотрел на меня косо и не повел бровью. Ловко маневрируя по людным коридорам, Джош быстро приводит меня к нужной двери. И, не произнося ни слова, мощным рывком распахивает дверь настежь, и, переместив свою руку с локтя на поясницу, достаточно грубо подталкивает меня вглубь комнаты. Я хотела было возмутиться, и уже набрала в грудь воздуха, чтобы бросить ему в след что-нибудь едкое, но тут на меня накинулась Кейт, заключив в кольцо объятий, и не шибко вежливый помощник вокалиста вылетел у меня из головы.  — Я так рада, что ты жива, — сквозь вздохи и всхлипы Кейт слова было трудно разобрать, но я понимала ее и без слов. Обняв ее в ответ, я оглядела комнату взглядом и увидела всех оставшихся в живых конкурсанток. Они, так же как и я, еще оставались в вечерних платьях, туфли на высоких шпильках были уже сняты и сиротливо лежали около кресел. Девушки встали при виде меня, на их печальных, заплаканных лицах появилась легкая, едва заметная улыбка.  — Так, хватит устраивать потоп, — я пару раз громко хлопаю Кейт по спине и отстраняюсь от нее, разрывая объятья. — Кто-нибудь объяснит мне, что тут происходит?  — А сколько сейчас времени? — я допиваю воду из одноразового стаканчика и ставлю его вверх дном около кулера.  — Почти десять утра, — отозвалась Мередит, поглядывая на свои тонкие золотые часики на левой руке.  — И что же, нам еще два часа ждать, пока группа сделает официальное заявление? — с испугом спрашиваю я. Медлить и тратить время впустую сегодня нельзя.  — А то и больше, — недовольно фыркнула Беатрис, вынимая из высокой причёски шпильки и бросая их прямо на пол. — Сюда кто-нибудь приходил? Может из группы? Или из их окружения? — Где-то полтора часа назад приходил какой-то юрист, что-то плел о безопасности и защите, пообещал ответить на все наши вопросы, а потом свалил, — в голосе Кейт сквозила усталость. Усталость и нервозность.  — Потом еще заходила какая-то женщина, принесла фруктов и круассанов, — вспомнила Мэридит. — Не густо, — скорее всего, самой себе сказала я, чем девочкам. — Тут хоть есть уборная? Девочки неопределенно пожали плечами. Закурить захотелось с новой силой. Нужно выбираться из этой стеклянной крепости. Просиживать тут платья — смысла нет. Высунув голову из-за двери и оценив обстановку, я незамедлительно прошмыгнула в коридор и с пуленепробиваемым выражением лица двинулась в сторону служебных помещений, придерживаясь правой стороны. Какая ирония, сбор финалистов конкурса дважды проходит в одном и том же здании, вот только повод сейчас отнюдь не радостный. Общими усилиями меня удалось привести в удовлетворительный вид. У Кейт нашлись влажные салфетки, с помощью которых я удалила остатки макияжа, у Мэридит — маленькая складная расческа, которая избавила меня от колтунов из волос и лака, а Беатрис одолжила свои туфли на небольшой платформе. Они хоть и были мне велики и хлопали по пятке при каждом шаге, но передвигаться в них было намного удобнее, чем в моих. Оставшись никем незамеченной, я юркнула за дверь служебного помещения и облегченно выдохнула, обнаружив, что никого из уборщиц нет на месте. Стараясь не терять времени, я скинула с себя платье, и надела первый, попавшийся на глаза, халат-униформу маленького размера. Водрузив на голову чепчик, я украдкой взглянула в зеркало. Вид у меня был, откровенно говоря, плачевный.  — Мы тут с ног сбиваемся, а ты прохлаждаешься, — грозным тоном произнесла только что вошедшая женщина. Я в испуге обернулась, подбирая в голове самую правдоподобную версию. Женщина лет сорока смотрела на меня сердито, в одной ее руке был цветной ершик, а в другой — небольшое белое ведро с различными жидкостями для уборки. — Что-то я тебя раньше не видела. Новенькая? Густав прислал?  — Да, — тут же подтвердила я ее версию, — он.  — Нечего стоять, — не унималась уборщица, — наши все с ног сбиваются, готовят зал для конференции. Бери все, что тебе нужно и спускайся на второй этаж. Она еще раз смерила меня презрительным взглядом, что-то нелестное пробормотала себе под нос и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.  — Фух, — выдохнула я, чувствуя, как напряжение скатывается с моих плеч. Готовятся к конференции? Мне лишь бы узнать, что музыканты решили. Да, много времени это не займет. И прежде, чем я успела все детально взвесить, я не глядя покидала в пластмассовый контейнер разноцветных бутылок и, поправив чепчик, направилась на второй этаж. Отыскать его было не сложно. Пару указателей, висевших на стене и я в Зале Победителей. Сердце неприятно сжалось. Пару недель назад в том месте, где сейчас две женщины полируют и без того гладкие, блестящие столы, я «откачивала» притворщицу Наташу. Обведя просторное помещение взглядом, я направилась к небольшой группе уборщиц, намывающих пьедестал, над которым возвышалась трибуна с установленными микрофонами. Журналистов еще не было, не было никого, кроме пятнадцати женщин, суетившихся с уборкой. Надев желтые перчатки и вооружившись губкой, я незаметно пристроилась к отряду бойцов с несуществующей грязью и навострила уши. Информация не заставила себя долго ждать. Как я и думала, эти женщины уже давно работали вместе, были коллегами, командой, которую сегодня подняли по тревоге. И естественно они в процессе внеплановой генеральной уборки занимались тем, чем занимались бы все на их месте. Обсуждали.  — Я одного не понимаю, честно. Как все так быстро стало известно. Все случилось ночью, а в семь утра к зданию уже было не подойти. Все главное крыло облепили журналисты. — Я слышала, что в клубе были журналисты какой-то популярной газеты, — ответил женщине другой женский голос. Я даже не поворачивала головы, мне было неважно следить за тем, кто говорит. Главное, что они говорят. — Кошмар какой. А я вам говорила, что что-то происходит. Слыхано ли это, пять заседаний в отделе безопасности за месяц. — А музыканты что-нибудь решили, не знаете? — робко спросила я, вклиниваясь в беседу и не отрываясь от натирания паркетного пола. — Откуда ж нам знать, они еще не выходили из своего кабинета. Их продюсер в ярости. Там такие крики стоят, на всем этаже слышно. — Я слышала, что родители убитой девочки уже здесь, — в беседу влился еще один голос, — адвокаты настроены решительно. — Даже владелец клуба вроде бы хочет подать на них заявление. Еще бы, от клуба только стены остались. Да и кто туда теперь осмелится пойти. — Ужас-то какой. А что теперь с девочками будет? — спросила я. — Кто знает, — ответила мне недовольная женщина, застукавшая меня в раздевалке, — по мне, так лучше бы им было не приезжать. Одна из них в заложниках, двоих убили. Домой им лететь надо, бежать в аэропорт, не оглядываясь. Я не знаю твоего имени, но ты права. В полночь истечет отведенное Джессике время, и в этом огромном зеркальном монстре нет ни одного человека, способного ей помочь. Забросив губку в ведро, я стянула противные перчатки.  — Полироль закончилась, — кинула я своим случайным собеседницам и быстрым шагом направилась прочь из зала. Обернувшись на секунду назад, я с силой впечаталась в вошедшего в зал человека. И подняв глаза вверх, потеряла дар речи. Оливер, скорее всего, тоже. Новосибирск 1997 год. Октябрь.  — Никто не узнает, а если никто не узнает, то значит, что ничего и не было, — шипит мне на ухо Юля, не разжимая моего запястья из своей хватки. Со страхом я смотрю на ее лицо, перекошенное гневом, и понимаю, что придется снова уступить ей. Ведь Юля — это единственный человек, с кем я общаюсь в школе. Кто может вступиться за меня, дать отпор дурацким мальчишкам, которые вечно пинают мой портфель на переменах. Резким движением ладони утираю слезы с лица и перевожу взгляд на бьющегося в конвульсиях котенка. Он еще жив, и ему сейчас больно. Я даже не могу себе представить то, что ощущает этот брошенный всеми маленький ребенок. Еще пять минут назад он жил своей жизнью, прятался от собак и пытался найти еду, скитаясь вдоль мусорных бачков. Пока девочка не поманила его, ласково предлагая пару кусочков сосиски, пока девочка не взяла его на руки, такого дрожащего от страха и холода. Пока девочка не сломала ему позвоночник.  — Так нельзя, — шепчу я, чувствуя, как новый поток слез уже подступает к глазам, стремясь вырваться наружу. — Зачем ты так? Что он тебе сделал? — Заткнись, — резко обрывает Юля, закуривая сигарету. На улицу уже спускались осенние сумерки, как всегда ранние и морозные. Пар вместе с дымом вырывается из ее рта, превращая в дракона. — Или ты перестаешь ныть, или я завтра же всем расскажу, что тебя трахает родной папаша. От произнесенных слов мне становиться дурно, я хватаюсь за ствол березы, что стояла рядом, пряча глаза от издевающейся не только над бездомными животными, но и надо мной, подруги.  — Помоги мне его добить, — она щелчком откидывает окурок в сторону и делает шаг навстречу кричащему от боли животному. Берлин. Наши дни. Оливер открывает первую попавшуюся дверь, и, убедившись, что комната пустая, заводит меня за руку и проворачивает замок на один оборот.  — С тобой все нормально? — его глаза пристально изучают мой внешний вид. — Вроде да, — отвечаю я, стараясь не смотреть в его глаза. — Господи, — Оливер в один шаг сокращает расстояние между нами до минимума и обнимает, прижимая меня к себе. Уткнувшись в жесткую грудь, почувствовав его тепло, я позволяю себе немного расслабиться и просто выдохнуть. — Я так боялся, что с тобой что-нибудь случиться. Вся эта история — кошмар наяву. — Что Вы решили? — пробубнила я ему в толстовку, не поднимая головы.  — Ничего, — грудь мужчины поднимается и опускается, он с шумом вздыхает и упирается носом в мою макушку. — Споры идут до сих пор. Если мы позволим себе проигнорировать это послание, то последствия для группы будут катастрофическими. Поднимется шумиха в прессе, большого скандала не избежать. Если же мы сделаем так, так он хочет, то… То группу засудят за неисполнение обязательств, придется выплатить огромные неустойки. Неизвестно, какой вариант хуже.  — А что говорит полиция? — я поднимаю голову и смотрю в его печальные глаза, покрасневшие от недосыпа и стресса. Оливер снова тяжело вздыхает и нежным движением убирает волосы с моего лица.  — Они ее ищут. В курс дела нас особо никто не вводил, но из последних новостей известно, что из аэропорта она ушла сама. Уже достали видеозапись. — Сама? — переспрашиваю я, не веря в только что услышанные слова. — Но зачем? Оливер неопределенно пожимает плечами. У него нет ответа на этот вопрос.  — Адвокаты убитой девочки уже атакуют наших юристов, — его брови хмурятся и лицо приобретает такой вид, словно двухметровый мужчина сейчас заплачет. — Как мы до такого дошли…  — Хватит, — прерываю я его, ударяя кулаком в грудь. — Вашей вины тут нет. Разве можно брать на себя ответственность за то, что совершает этот ненормальный? — Можно, Кристина, — Оливер плавно очерчивает большим пальцем мое лицо и отстраняется, — я бы все отдал, чтобы на месте девушки был я. Внутри меня все промерзает насквозь. Еще ни от кого из моего окружения я не слышала подобных слов. С каждой секундой осмысления я понимаю весь ужас произнесенной фразы.  — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь Вам, — я в отчаянье хватаю Оливера за ладони и сжимаю их в своих руках. — Слышишь? — Позаботься о себе, малыш, — тихо произносит он, и наш разговор прерывается мелодией входящего вызова. Мужчина на звонок не отвечает, просто ставит на беззвучный режим, но когда он поднимает на меня свой взгляд, в его глазах плещется море безнадежности. — Мне пора. Тебе что-нибудь нужно? Чтобы Писатель не имел против этой группы, они не заслуживают всего того, что сейчас происходит.  — Мне нужны ключи от твоей машины и сотня евро, все верну, — четко произношу я каждое слово. По отрешенному виду мужчины я понимаю, что он не уверен в том, шучу я или нет. — Мне нужно попасть домой как можно скорее.  — Тебе нужна помощь, я могу …  — Нет, я справлюсь.  — Кристина, послушай меня, пожалуйста, — он сжимает мои пальцы в ответ и преподносит их к своим губам. — Что бы ты ни задумала, лучше не стоит рисковать. Оставь это дело полиции, — его сухие губы касаются моих пальцев и по телу пробегает мелкая дрожь. В глазах начинает мутнеть от подкативших слез. — Обещай мне, что не наделаешь глупостей, хорошо? Глядя в его глаза физически невозможно озвучить отрицательный ответ. От его обреченного вида, почти сломленного обстоятельствами человека, который пытается кого-то защитить, становиться не по себе. Тошно. Господи, как же я могла все это допустить?  — Обещаю, — улыбаюсь я в ответ. Оливер достает из внутреннего кармана толстовки ключи и, не считая купюры, протягивает мне сложенные пополам банкноты. Резко наклоняется ко мне, оставляя легкий поцелуй на моем лбу и выходит из комнаты, оставив меня стоять в ступоре. В правой руке я сжимаю хрустящие банкноты, а в левой — ключи от его машины. В сердце растет черная дыра, вся кровь отхлынула от конечностей. Я чувствую, как холодеют кончики пальцев. Нет, я помогу Вам. Чего бы мне это не стоило.  — Так никого и не было? — спрашиваю я первым делом, возвращаясь в комнату с девочками.  — Приходил какой-то мужчина, — Кейт вскакивает с места, рассматривая мою форму уборщицы с немым вопросом в глазах. — Нас скоро будут перевозить в полицейский участок для дачи показаний. — Замечательно, — бубню я себе под нос, прикидывая сколько времени я потрачу на очередной визит в участок, — я не поеду. Я уже там была сегодня утром, и не горю желанием опять оказаться на допросе. — И что ты будешь делать? — заинтересованно привстает в своем кресле Беатрис, — нам велели дождаться перевозки и не выходить из здания без сопровождающих. — Сбегу, — просто отвечаю я, — кто со мной? — Ты сумасшедшая! — охает Мэридит, поднося ладони к лицу, — на улице опасно. Может этот псих ищет новую жертву? — Может, — спокойно отвечаю я, — а может, он уже здесь? Может, вы сядете к нему в машину, когда вас будут перевозить по городу? Об этом Вы не думали? Девочки переглянулись между собой, несомненно, такие мысли их тоже посещали. Как можно объяснить осведомленность Писателя? Даже если принимать тот факт, что с персонального компьютера Альфреда была похищена вся информация о конкурсе, то встреча девочек и музыкантов в злосчастном клубе — чистой воды импровизация, инициатива самих звезд рока. Тем не менее, Писатель узнал это одним из первых, даже сами конкурсантки были еще не в курсе.  — Я никуда не пойду с тобой, — Беатрис устало машет в мою сторону рукой, — мне проблем хватает. А ты вечно создаешь новые. Сейчас для нас важно следовать правилам и вести себя тихо, как мыши. Чем скорее все это закончится, тем быстрее мы окажемся дома. В безопасности.  — Согласна, — подхватывает Мэридит, и я непроизвольно закатываю глаза. Господи, да как хотите. Мое дело предложить. — В полицейском участке нам ничего не грозит, этот мудак не рискнет нападать на нас там.  — Окей, — я уже разворачиваюсь к двери, не желая терять ни секунды драгоценного времени, ведь в любой момент к нам могут зайти люди и попросить нас следовать за ними, к машинам. — Тогда желаю Вам удачи, и, если что, то Вы меня не видели.  — Стой, — робкий оклик останавливает меня уже с зажатой дверной ручкой в ладони, — я пойду с тобой. Если можно. Кейт выглядит решительно. Потекшая косметика уже смыта с ее лица, а волосы собраны в удобный хвост. Я молча киваю ей головой, она отвечает улыбкой.  — Нам нужно спуститься на подземную парковку, там есть машина, на которой мы сможем убраться отсюда, — быстрым шагом я направляюсь к лифту, Кейт спешит за мной, ежесекундно оглядываясь по сторонам.  — А куда мы поедем?  — Ко мне домой, — отвечаю я, заходя вместе с Кейт в кабину лифта. — Там ты сможешь поесть, переодеться, принять душ.  — А ты? Что будешь делать ты?  — Займусь другими делами, — я поворачиваю голову к ней и подмигиваю. — Это связано с пропажей Джесси? — Кейт цепляется холодными пальцами за белый рукав хлопчатобумажного халата и шепчет мне свой вопрос на ухо, практически беззвучно. Я не отвечаю, но Кейт понимает меня и без слов. Добраться до нужной машины у нас получилось сразу, но не без происшествий. Пришлось разыграть небольшую сценку перед охранником парковки, который хоть и пропустил нас в нужный сектор, все равно провожал наши спины подозрительным взглядом. Сработала сигналка, и черная машина поморгала нам фарами, привлекая наше внимание.  — У меня даже колени трясутся, — признается Кейт, застегивая ремень безопасности. — Это от адреналина, — отвечаю я и завожу машину. В этот же момент на уровень вбегает мужчина в черном костюме, на его поясе красуется коричневого цвета кобура, а тонкий галстук от резких движений комично взлетает в воздух. Настигнув пост охраны, человек в черном что-то эмоционально спрашивает у смотрителя, на что тот, недолго думая, указывает рукой в нашу сторону. Мужчина оборачивается, и ищет глазами нужный ему автомобиль. Одинокое матное слово пробегает в голове, когда спустя пару десятков секунд глаза Джоша останавливаются на нашей машине, а потом — на мне. Сдаю назад и выруливаю с парковочного места, выкрутив руль до упора. Визг неразогретых шин противным криком раздается в бетонном помещении. Стараясь унять дрожь в руках, я выезжаю на улицу, и жму на газ изо всех сил. Кейт испуганно теребит в руках ремень безопасности, вжавшись в пассажирское кресло до предела. Не проходит и минуты, как в боковом зеркале появляется машина, на которой меня так любезно доставили пару часов назад в это офисное здание.  — Что ему нужно? Чего он от нас хочет? — оборачиваясь назад, спрашивает Кейт. В ее голосе я слышу истерические нотки.  — Видно, он хочет погони. И он ее получит, — отвечаю я, краем глазом следя за черной машиной, уверенно сокращающую дистанцию между нами, — Ну-ка, держись, Кэтти. Машина со стоном бросается вперед, едва успевая обгонять плетущихся по полосе водителей. За окном свистит ветер, несколько клаксонов одновременно выдают обвинительную симфонию в мою спину. Стрелка спидометра не останавливаясь движется в сторону Кейт, образуя все больший и больший угол. Черный японский монстр позади нас не отстает, ловко маневрируя в потоке машин, он не сокращает дистанцию, но и не увеличивает ее. Я просто хочу домой, почему сегодня все так сложно? Зачем хмурому мужику нас преследовать? Не уж-то такой ответственный? Лампа светофора в двухстах метрах от нас пульсирует желтым, показывая водителям, что нужно тормозить. Прикинув расстояние между мной и преследователем, я изо всех сил вжимаю тугую педаль газа в пол и, обиженно взвыв, автомобиль совершает финальный прыжок через перекресток, чудом избежав столкновения с движущимся перпендикулярно к нам автобусом. Кейт испуганно кричит и закрывает глаза руками, она пока не понимает, что самое страшное уже осталось позади. Последний раз вглядываюсь в боковое зеркало: злобный седан послушно стоит во втором ряду, ожидая пока пройдет движение по главной дороге. Да, он кинется вдогонку, но девяносто секунд вполне достаточно для того, чтобы скрыться во дворах.  — Проходи, — я толкаю только что открытую мною входную дверь плечом. Оно тут же наказывает меня за невнимательность острой болью, пробирающей от шеи до ребер. Невольно зажмуриваюсь и прикусываю язык. Черт, я бы сейчас убила за таблетки. — Места тут немного, но нам хватит. Скинув проклятые трижды туфли в квадратной прихожей, я тут же направляюсь в главную и единственную комнату. Таблетки, как и сигареты, должны быть в одном из выдвижных ящиков комода.  — Вполне симпатично, — Кейт не обращая внимания на мое копошение, проходит в небольшую кухню, и я слышу, как включается электрический чайник. Наконец-то, среди вороха чистого белья, я нахожу желтый флакончик и плоскую белую коробочку. Я спасена.  — Черт, сейчас покурить бы, — Кейт останавливается в дверном проеме и многозначительным взглядом упирается в пачку сигарет. — Угостишь? — Ну, конечно. Новосибирск. 1997 год. Декабрь.  — Ох, Софочка, я так рада, что ты пришла, — улыбчивая женщина распахивает дверь, жестом приглашая пройти в дом, — мы тебе всегда рады. — Спасибо, Нина Михайловна, — тихим голосом отвечаю я, попутно вешая серый пуховик на крючок. Снегопад не прекращался уже второй день, и город медленно, но уверенно уходил под сугробы. — Юля в своей комнате? Я принесла ей домашнее задание, и кекс к чаю. Выудив из забитого всякой ненужной мелочью портфеля покупной рулет, я вручаю его в руки мамы Юли.  — Ох, не стоило тратиться, — щебечет она, но берет яркую упаковку в руки, — я поставлю чайник. В полутемном коридоре, я сразу же нахожу зеркало и, поправив выбившиеся из низкого хвоста волосы, неожиданно улыбаюсь самой себе. Из зазеркального мира на меня смотрит девочка-близнец. Вот только ее зловещий взгляд изподлобья никак не вяжется с милой улыбкой на губах. Юля, как обычно, валяется на кровати, задрав ноги вверх и что-то строчит в очередной анкете, которую ей передали на уроке географии еще три дня назад. По маленькому телевизору показывают клип Бритни Спирс, где она с двумя хвостиками, и с завязанной выше пупка рубашкой, танцует в школьном коридоре.  — Что притащилась? — спрашивает Юля, не поворачивая головы в мою сторону, — дома сидеть не хочешь?  — Принесла тебе домашнее задание, — скромно отвечаю я, замерев на пороге. — Ты тупая что ли? — Юля поворачивает голову и смеряет меня гневным взглядом, — зачем мне задание? Дашь уже решенное, в школе. — Чтобы у твоей мамы вопросов не было. Цинично вздернув бровью, Юля возвращается к своему занятию.  — Прошаренная ты, — выдает она спустя пару секунд, — можешь садиться на кровать. Приютившись на краешке большой кровати, я, обняв колени, смотрю на яркий видеоролик, повествующий о счастливых школьных днях. За окном завывает ветер и уже темно, хотя еще и нет шести вечера. Прошаренная. Словно смакуя новое слово, я прокручиваю его в голове десятки раз. Да, прошаренная, ведь когда «заболею» я, твоя мама, Юля, помня то, как я приносила тебе задания, отправит тебя ко мне домой. Осталось лишь дожить до этого дня. Дотерпеть бы. Берлин. Наши дни. Изучая список входящих звонков, которые по условной переадресации пришли на мой планшет, я, в принципе, была готова ко всему. Но только не к двум пропущенным от Наташи. Брови взлетели вверх, а нижнюю челюсть неприятно свело. Нет, перезванивать ей я не собираюсь. Вместо этого, недолго блуждая по телефонной книге, я нахожу нужный мне номер и нажимаю на вызов.  — О, Софа, я как раз тебя вспоминал, — Питер кому-то шикнул, и на втором плане прекратилась тихая беседа. — Какими судьбами? Ты уже в Москве?  — Питер, ты в комнате не один?  — Нет, а что?  — Мне нужно поговорить с тобой. Разговор будет серьезный.  — Понял, ван моментс, — в трубке послышалось неясное шуршание, скрип и тишина. В нетерпении я начала ковырять ногтем подсохшую кутикулу на безымянном пальце. — Я весь твой, внимаю. — Питер, мне нужна твоя помощь, — на одном дыхании выпалила я, а потом принялась кратко пересказывать всю суть той задницы, в которой я оказалась. Укрыв заснувшую на диване Кейт, я осторожно, стараясь не шуметь, я вышла из квартиры и закрыла дверь на ключ. Самочувствие, по сравнению с утренним, было намного лучше. Таблетки еще действовали, после теплого душа с ароматным гелем и шампунем было физически легче, мозг не ныл от нехватки привычного никотина. Спускаясь в лифте, я думала о мелких бытовых нуждах, таких как покупка еды в ближайшем магазине и о том, как мне вернуть автомобиль Оливеру. Решение глобальных проблем было решено отложить еще на тридцать минут. Нужно немного развеяться. Часовая стрелка перевалила за полдень, на небе стало ясно, заметно потеплело. Расстегнув молнию черной толстовки, я зашла в знакомый мини-маркет. Бросая продукты в корзину, руководствуясь только принципом «Хочу», я неспешно прогуливалась вдоль полок. Мысли были рядом с Джессикой. Что она сейчас переживает, пока я прохлаждаюсь тут? С чего начать поиски?  — Возьмите клубничный, — чистый детский голос вывел меня из размышлений, и я опустила взгляд на стоявшую рядом со мной девочку. Откуда она взялась? Девочке было не больше семи лет, ее белокурые волосы были собраны цветастым ободком-повязкой, а летнее платье голубого цвета делало ее похожей на фарфоровую куклу. Она смотрела на меня огромными карими глазами, словно ожидая от меня вопроса. — Он лучше? — с улыбкой спросила я, беря в руки розовый молочный напиток. — Вкуснее, — ответила она. Под ее пристальным взглядом мне стало неудобно. Быстро оглядевшись по сторонам, я поняла, что никого в нашем проходе больше нет. Где ее родители? — А где твоя мама? — спрашиваю я, словно невзначай, попутно отправляя бутылку в корзину. — Ты потерялась? — Нет, — ребенок смешно завертел головой, отрицая мои слова, как будто я сказала несусветную глупость. — Я на месте. Я искала тебя, София. Холод пробегает по спине, из последних сил я пытаюсь держать лицо, делая вид, что не понимаю, о чем она говорит. — Странно, я не теряла детей, — с глупой улыбкой отвечаю я, думая о том, как мне ее обойти. — Он передал это тебе, — с этими словами девочка вынимает из бокового кармана сложенный пополам белый лист бумаги и протягивает мне. Я смотрю на него, как на отрубленную голову. От дрожи в руках продукты в корзине начинают ходить ходуном. — Бери, не бойся, — девочка шагает мне навстречу, и я бережно беру послание в свои руки, словно это не обычная бумага, а бомба, которая взорвется в любую секунду. — Кто тебе его дал? — охрипшим от волнения голосом спрашиваю я, вглядываясь в черты ангельского лица. — Мой друг, — просто отвечает она. — Он тебе угрожал? Что он с тобой сделал? — я присаживаюсь на корточки, чтобы быть на одном уровне с ребенком. На детском лице нет и тени страха. — Нет, он хороший, — спокойно отвечает девочка, — мне пора, меня будут искать родители. Девочка разворачивается на пятках, от чего полы ее платья развеваются колокольчиком и весело шагает к концу ряда.  — Постой, — окрикиваю я ее, когда она практически доходит до поворота. — Как ты узнала меня?  — Мой друг показал мне тебя, когда ты сюда входила. Попросил вручить тебе листочек в руки, там что-то важное для тебя, — девочка смотрит на меня как на самое глупое создание. Надеюсь, что она никогда не узнает, что за человек разговаривал с ней этим солнечным днем, и в какой опасности она побывала. Перевожу взгляд на листок, а потом снова на проход между рядами. Девочки уже нет. Показал меня, когда я заходила сюда? Бросаю корзину с продуктами на пол, и пулей вылетаю из магазина. Девочка, что разговаривала со мной буквально минуту назад, уже идет за руки с женщиной и мужчиной средних лет, скорее всего — это ее родители. Нет, подойти к ней сейчас и начать задавать вопросы — не лучшая идея. Обвожу улицу взглядом: ничем не примечательные пешеходы, проезжающие мимо машины. Ничего необычного. Отхожу с середины тротуара к стенам здания и медленно, стараясь не задеть раненое плечо, прислоняюсь к холодному камню. Очередная погоня за тенью. Сглотнув с усилием, быстро разворачиваю листок и вижу две напечатанные строки. Две черные линии букв плывут перед глазами и мне приходится перечитать их несколько раз, чтобы понять, что за информацию они в себе несут. И, когда до моего уставшего мозга доходит вся суть происходящего, становится страшно. Две строки. Всего два пункта: обозначение места и времени. Похоже, что мне назначили встречу. И я знаю кто.