Кровавый Писатель

Бросив на пустующую машину Адама гневный взгляд, я на ходу достала пачку сигарет. Ждать его я не собиралась — это не имело смысла, да и лишнего времени у меня не было. Писатель назначил встречу на два часа после полудня. И, несмотря на то, что время я проверяла буквально минут пять назад, я снова достала мобильный телефон из кармана и посмотрела на экран. У меня еще час и семь минут. По привычке просунув сухой фильтр сигареты между губ, даже не глядя на него, я на мгновение задумалась. А ведь табак — это тот же самый наркотик. Почему когда люди сталкиваются с проблемами, они ищут помощи в других проблемах? Откуда это стремление к саморазрушению? Алкоголь, табак, героин, кокс — это все смерть в кредит. Плати сейчас — умирай потом. Что, облик Терезы тебе так пришелся по вкусу, что побежишь делать новомодное смузи из шпината? Не дай Бог, ты проживешь на один паршивый день меньше предусмотренного. Грустно усмехнувшись своим же мыслям, я прикурила сигарету, затянувшись горьким дымом. Нужно правильно расставлять приоритеты, и рак легких — последнее, что меня пугало в этот день. Знаменитая улица «под липами» кишела пешеходами — наступило время ланча, и к праздно шатающимся туристам, присоединился рабочий класс, спешивший в любимый ресторанчик. Я стояла в тени, тесно прижавшись к серой каменной стене, принадлежащей указанному в записке зданию, и, надвинув козырек кепки до самого носа, пристально разглядывала прохожих и недовольно морщилась. Ничего необычного, простые люди. Приближалось время встречи. Последовательно, минута за минутой, часовая стрелка приближала меня к Писателю. А была ли я готова к встрече? А какие у меня оставались варианты? Хотелось пить — выкуренные в нервозном ожидании сигареты знатно высушили слизистую горла, а купить воды я не догадалась. Упорно сглатывая безвкусную слюну, я пыталась хоть как-то увлажнить глотку. Выходило убого. Впрочем, у меня по-другому и не получалось. Уверенности в том, что кто-то явится на встречу, не было — Писатель умело крутил хвостом все это время, увиливая от меня без всяких усилий. Нет, он не придет. Было бы глупо на это надеяться. Но нездоровое любопытство словно пригвоздило меня к типичному для этой улицы дому, я упрямо стояла, ожидая сама не зная чего. Телефон в моей руке нагрелся, а сама ладонь вспотела. Я без устали крутила гаджет во влажной руке, бросая в разношёрстую толпу пешеходов настороженные взгляды. Оставалось две минуты до двух часов. Сердце в ожидании замерло, сжавшись за ребрами. Противный звук, схожий с помехами неисправного слухового аппарата у пенсионера, достиг моих ушей ровно в тот момент, когда цифра пятьдесят девять обнулилась. Я в немом шоке продолжала смотреть на телефон, в полной мере ощущая себя умственно отсталой. А как еще можно было объяснить то, что я слышала не совсем типичные, но явно телефонные трели входящего звонка, в то время как экран не сообщал об этом, продолжая демонстрировать знакомую заставку.  — Да блядь, даже здесь неисправная техника, — вульгарный, булькающий мужской голос, и родная речь в одно мгновение прогнали ступор. Я повернула голову в сторону недовольного русского туриста и в тот же момент все поняла. Одинокий, старый таксофон, который, по моему убеждению, служил лишь декорацией, внезапно ожил и сотрясался от трелей звонка. Ты ждала, что Он сам придет на встречу? Не слишком ли это просто для Вас?  — Это Кристина. Слушаю, — мне оставалось лишь сделать вид, что все идет по плану и мой непоколебимый, железный тон голоса должен мне был в этом помочь. — София, — сразу же поправил собеседник. Никаких фильтров не было — я сразу узнала его голос, тот самый хриплый, зычный голос человека, застрелившего подельника Наташи. — Рад слышать тебя. Как твое плечо? Заживает? Адам хорошо постарался? — Адам везде хорошо постарался, но ты назначил встречу не для светских бесед, да? — Не стоит торопиться, у тебя еще уйма времени. Десять часов жизни. Это мало или много? — речь мужчины была медленной и тягучей, как мед. Видно, что ему нравилась вся сложившаяся ситуация и тот факт, что мне понадобится его помощь, чтобы спасти Джессику. Я развернулась лицом к тротуару, уперевшись спиной в нагретый солнцем автомат, и взглядом изучала прохожих, ставших невольными свидетелями сделки с дьяволом. — Смотря, как они пройдут, — ответила я, — десять часов пыток — это десять вечностей. В трубке раздался приглушенный смех — неуместный, но все же искренний.  — О, я совсем забыл. Ты эксперт в этой области. Но, пожалуй, тут я тебя поправлю. Время всегда одно — события разные. Вы всегда все сваливаете на время: оно у Вас то прошло, то только наступит, то Вы его упускаете, говорите, что оно не то, что оно Вас вылечит, что оно Вас накажет, — голос мужчины все крепчал. Чем дольше он говорил, тем больше злости становилось в его интонации. — Но время не решает ничего! Важно не оно, а то — что ты успела сделать за данный промежуток. Что ты успеешь сделать за десять часов, София? — Я найду ее, — в моем голосе не было истинной уверенности, зато ложный пафос с лихвой компенсировал ее недостаток. — Да? Пришло время быть героем? Или оно только наступит? — снова смех. И что его так веселит? К чему все эти наводящие вопросы и что он хочет мне сказать? — Что ты хочешь от меня? — я решилась задать главный вопрос, поселившийся в моей голове в ту минуту, когда я получила записку. — Обычный человек начинает свой путь с преодоления трудностей, и он идет, идет, идет, и вот, в конце своего пути, он понимает, что стал другим. Он меняется, ты меня понимаешь? Какой смысл во времени, если ничего не меняется? — Что ты хочешь изменить? — я отчаянно пыталась уловить ниточку смысла в его сумбурной речи. Писатель не говорил, что ему нужно, он хотел, чтобы я поняла это сама. — А что может изменить человек, София? Как ты думаешь? — Все, — не задумываясь над ответом, говорю я. Мне казалось, что его голос, трансформировался в змею, и проник в мое ухо, а потом — в голову, перемешивая все мои мысли. — Нет, девочка моя. Человек может изменить лишь себя, — на другом конце провода повисает многозначительная пауза. — Я назову тебе место, где Джессика сейчас ждет своей смерти. Ты его найдешь без проблем. Ты ведь хорошо знаешь Берлин и его окрестности. Ты же уже была здесь прежде. В далеком девяносто восьмом. И в две тысячи пятом. — Где гарантия того, что Джессика будет жива, когда я ее найду? — Она еще так молода. Умирать ей не время. Странная игра слов вызывала раздражение. Чувство бессилия, словно тебе до одури хочется съесть орех, но ты не в силах расколоть скорлупу. — Что ты хочешь получить взамен? — А что ты можешь дать? — Писатель не скрывая удовольствия, отбивал мои вопросы, вводя в еще большее заблуждение. — Что у тебя есть? — Деньги, информация… — я замялась, понимая, что попала в уготовленный тупик — я не имела ничего равносильного чужой жизни. — София, малышка моя, ты уже близка к истине. Я не дам тебе адрес, а окажу тебе услугу, сделаю тебе одолжение. И ты, в благодарность за мою милость, сделаешь кое-что для меня. Сразу скажу тебе — торговаться со мной смысла нет, ты лишь потеряешь время. — Говори, — отвечаю я на выдохе, пытаясь унять дрожь в коленях. Мужской голос звучит игриво, казалось, что собеседник просто шутит или рассказывает какую-то веселую историю. Историю, от которой похолодело сердце. — Я надеюсь на тебя, София. Тебе ведь хватит времени, чтобы изменить себе? А? Словно пребывая под гипнозом, я вернула телефонную трубку, в которой еще слышались короткие гудки, на место. Она соскользнула с рычага и повисла на проводе, раскачиваясь в воздухе, как висельник. Я этого уже не видела. Мне казалось, что я ничего не вижу и не чувствую. Пять минут третьего. В дьявольских играх — дьявольские ставки. Время пошло. Продумывать план действий — это все равно, что идти по заминированному полю, вооружившись лишь длинной палкой и верой в свои силы. Миллион комбинаций и ни одной пробной попытки. Шаг в сторону — ты труп. По дороге домой я позвонила Питеру, попросив его оказать мне еще одно одолжение и поискать личную информацию одной важной персоны — Ганс Андре Дирих был единственным козырем в моем рукаве, и найти его стало задачей номер один. Питер в своей излюбленной манере, слишком самоуверенно заявил, что это работа для восьмиклассника, и что он управиться с ней за десять минут. И в конце разговора, сообщил, что успел чудом урвать «горящий» отказной билет, и поэтому уже завтра будет в Берлине. Впервые за долгое время я обрадовалась. Мой маленький компьютерный гений будет рядом со мной, и даже мысль о том, что я скоро увижу его кудрявую голову и темно-карие глаза не на мониторе, а в живую, вызывало счастливую улыбку.  — Где ты была? — Кейт атакует меня вопросами сразу же, как я переступаю порог квартиры. Я еще вожусь с замком и ключами, а девушка закидывается меня странными словами, смысл которых я даже не могу уяснить. — Ты видела? Слышала? Как думаешь, они знают, что делают? Что теперь с ней будет? А ты как? — Стоп, — останавливаю я словесный потоп Кейт жестом, — по одному вопросу в минуту, пожалуйста, или моя голова лопнет от информации. — Ты не знаешь, что ли? — глаза девушки расширяются от изумления, словно она только что узрела что-то из ряда вон выходящее. Блин, она смотрит на меня так, словно увидела у меня болтающийся между ног члентос. — Даже не имею представления о том, что ты хочешь мне сказать. Честно, — я прохожу в комнату, глазами выискивая заветный желтый флакончик с болеутоляющим. — Но, с удовольствием выслушаю тебя.  — Почти три часа. Сейчас начнутся новости, и ты лучше сама все увидишь. Кейт выглядела взволнованной, я бы даже сказала нервозной. Темные круги легли под ее уставшими глазами мрачной тенью, придавая лицу болезненный вид. Она постоянно грызла ноготь указательного пальца, потом резко отдергивала руку, вспомнив, что ей нельзя этого делать. Но через пару секунд ноготь вновь оказывался около ее губ.  — Хорошо, а пока есть время, я выйду на балкон. Пойдешь со мной? — Я курить не буду, просто постою. Бросив взгляд на серое, пасмурное небо Берлина, я закурила сигарету, частично погрузившись в свои мысли, и на мгновение даже позабыв о том, что я не одна.  — У тебя футболка в кров-ви, — чуть запнувшись на страшном слове, дрожащим голосом сообщила Кейт. Я безучастно спустила взгляд к раненому плечу — швы снова начали кровить. — Ничего страшного, — ответила я, выдыхая белый дым изо рта, — до свадьбы заживет. — Ты выходишь замуж? — ошарашено вопрошает Кейт, на что я легко улыбаюсь уголками губ. Я и забыла, что наши устойчивые выражения не известны иностранцам. — Нет, это такое русское выражение. — А-а, — протягивает она, — у тебя, кстати, очень хорошее произношение. Ты изучала немецкий в школе? — Да, в школе, — я стряхиваю пепел с истлевшего конца сигареты, и снова смотрю на улицу, — у меня был хороший учитель. — Да, видно, что он профессионал своего дела. Обычно такого звучания можно добиться только долгими языковыми практиками с носителем языка. Я, когда учила английский, на полгода уезжала в Англию, чтобы практиковаться. А ты до этого была в Германии? — Нет, — просто отвечаю я, — я здесь впервые. И не думаю, что захочу вернуться. Кейт замолчала, присоединившись к моему рассматриванию шумной улицы города. Но, не прошло и минуты, как в ее голове родился новый вопрос. — Когда все закончится, я обязательно познакомлю тебя со своим парнем, — чересчур радостно сообщает девушка, и тут же добавляет, — а у тебя есть близкий человек? Друг? Ну, парень? В голове тут же формируется облик до боли знакомого мужчины. Скрестив на груди мускулистые руки, он смотрит мне в глаза с вызовом, ехидно улыбаясь. — Да, есть один. — И ты его любишь? — с придыханием спрашивает Кейт, не сводя с меня изучающего взгляда. Вот, настоящее девчачье любопытство — осталось пару часов до трагедии, а мы интересуемся личной жизнью друг друга. — А ты любишь свои ноги? Или руки? — Ну, ну да… — Кейт явно не понимает вопроса и ждет от меня объяснений. — Он часть меня и моей жизни и, если вдруг его не станет, я не умру от горя, но до последнего вздоха буду чувствовать себя разделенной надвое, буду чувствовать себя инвалидом, — я щелчком выбрасываю окурок в окно, и с улыбкой смотрю на призадумавшуюся Кейт. — Да не парься, пойдем. Уже три часа. Сюжет выпуска новостей пестрит кадрами, отснятыми журналистами в роковую ночь перестрелки в ресторане. Монотонный голос диктора безэмоционально читает заранее приготовленный текст, повествуя о дальнейшем развитии событий после убийства Кары Шмидт. — И повторяем, сегодня в полдень официальные представители музыкальной группы Rammstein, оказавшейся в центре грандиозного скандала, перенесли пресс-конференцию на одиннадцать часов пятьдесят пять минут. Таким образом, общественность узнает о судьбоносном решении музыкантов за пять минут то того, как человек, именующий себя Писателем, должен будет исполнить свой смертельный приговор для пропавшей конкурсантки. Фанаты и любители тяжелой музыки, замерли в ожидании решения: какой из двух вариантов выберет группа? Но, к сожалению, ясно уже и сейчас — любой ответ музыкантов повлечет за собой фатальные последствия. — Ну, по-крайней мере, они выиграли немного времени, — машинально гладя себя по плечам, сказала Кейт, не отрывая взгляда от экрана телевизора. — Какой смысл во времени, если нельзя ничего изменить? — повторила я на автомате услышанные от Писателя слова и окончательно приняла решение. — Интересно, а где сейчас Наташа? Новосибирск. 1998 год. 16 марта.  — Ты чего, попутала что ли? — Юля недовольно цокает в трубку, в то время как я пропускаю все ее оскорбления мимо ушей, увлеченно ковыряя пластиковую скатерть на кухне кончиком ножа. — - Дебилка совсем? Или папаша последние мозги вытрахал? Не раньше четырех часов. — В два, — спокойно повторяю я. — Или не видать тебе больше решенных контрольных. — Блядь, ты даже не представляешь, что я тебе устрою, паскуда ты конченная, — шипит в трубку Юля, чуть ли не давясь своей злостью, — тебе лучше не возвращаться в школу, ты меня поняла? — И возьми задание по английскому, ты же знаешь, у меня с ним проблемы и мне надо два раза в неделю посещать дополнительные занятия, — лезвие ножа прорезает тонкую линию на скатерти, обнажая деревянную столешницу. Мать, конечно же, будет в бешенстве, но это продлится недолго. — Жду к двум. Визгливые крики смолкают в трубке, стоит нажать кнопку отбоя. Я скользящим взглядом осматриваю кухню, подмечая изменения, которые до этого не замечала. Наконец-то зацвел кактус. Не прошло и десяти лет, как сочная колючка показала свету всю свою красоту, выкинув тугой бутон, на следующий день превратившийся в яркий, красный цветок. Кактусы же цветут один раз в жизни, да? Или нет? Наверное, это уже не имеет значения — мне не доведется увидеть, как полный жизни цветок начнет вянуть, а потом, скукожившись, опадет на покрытый белой краской подоконник, и пролежит уродливым свертком пару дней, пока мать не заметит его и не скинет ладонью в совок. Я снова взяла телефон и набрала знакомый номер. Уверенность в том, что Юля придет в два была железобетонной — одноклассница прилетит на парах горючего газа, который будет вырабатываться ее собственной задницей.  — Алло, алло, пап? — Что случилось? Почему ты звонишь мне на работу? — в статичном голосе отца слышались железные нотки. Он был недоволен. — Пап, можно тебя попросить? — Говори, — процедил сквозь зубы мужчина. — У меня задержка, пап, — голос фальшиво дрожал и заикался, пока я монотонно размешивала горячий чай в кружке, добавляя в него кубики сахара. — Я…Я не знаю, что мне делать, пап. Мне так страшно, — глоток. Да, самое то — не пересахарила. — Пап, купи тест на беременность. Прошу тебя. У меня раньше никогда такого не было. — Да, понял, — отец практически выплюнул эти слова и бросил трубку на рычаг с такой силой, что в моем левом ухе зазвенело. Я откинулась на спинку стула и закинула ноги на стол. Ситцевый сарафан, заношенный до дыр, сполз к животу, оголяя худые ноги, покрытые целой россыпью гематом и ссадин. Обеденный перерыв на участке, где работал отец, начинался в два часа, и папа никогда не приезжал домой, предпочитая обедать на работе. Все прекрасно знали это, как и то, что моя мама прошла через сложную операцию и теперь никогда не сможет испытать радость материнства вновь. Отец не сможет попросить кого-нибудь из мальчиков на побегушках приобрести для него тест на беременность, он поедет сам. И, поскольку в нашем районе его все знают, он не сможет заехать в первую попавшуюся аптеку, придется ехать в ту, что находится на периферии города, а это минут тридцать пути по заснеженным дорогам, и столько же обратно. Возможно, он опоздает, а я прекрасно знала, как он начинает злиться, когда что-то идет не по плану. Приедет на работу разъяренным, что не останется незамеченным от его сослуживцев. И как раз в это время пропадет восьмиклассница Юлия Смирнова, отправившаяся к больной подруге с домашним заданием, и так не вернувшаяся домой. Какое странное совпадение. Надев резиновые перчатки, которыми мать пользовалась при окрашивании волос, я взяла в ладонь рукоятку железной кочерги, которая осталась стоять в туалете, спрятанная между швабрами и вениками, еще с тех пор, как мы перестали топить дом углем. Крутя в руках свою волшебную палочку, я репетировала удары, размахивая кочергой, как клюшкой для гольфа. Берлин. Наши дни. Тридцать пять минут четвертого. И где его черти носят? Оливер, дамы не привыкли ждать кавалеров, даже если они приезжают за своей же машиной. Вдоволь истоптавшись около своего подъезда, я уже было решила, что все происходящее — пустая трата времени, и что мне стоило бы заняться куда более важными делами, как вдруг легкое прикосновение к плечу, сразу же развеяло все сомнения.  — Извини, я немного опоздал, — Оливер снова прятал большую часть лица под тенью козырька бейсболки. Руки в карманах, плечи чуть опущены, а спина — сгорблена. Подозрительно косясь на проходящих мимо людей, мужчина осторожно потянул меня за рукав толстовки, отводя в менее людное место. — Как ты? — спрашивает он сразу, как мы оказались под тенью пышного дерева. Его глаза, и так спокойные и меланхоличные, были погружены в беспокойство и печаль. Казалось, что мягкий огонек его глаз потух, оставив лишь мутное стекло растерянности. — Все хорошо. Правда. Как ты? — Сложно сказать. Я чувствую себя разбитым. Эти события… Они просто ужасны, — носком кроссовка мужчина ловко сбрасывает одинокий, завалявшийся камешек на тротуар. — Вся надежда на то, что полиция сможет ее найти, пока еще есть время. Иначе, я даже думать не хочу, что будет дальше. — Оливер, послушай, — я достала его холодные ладони из карманов и мягко сжала в своих, — ты не можешь себя винить в том, что сейчас происходит. — Я понимаю, — мужчина опустил взгляд на наши руки. — Но ожидание и бездействие выводят меня из себя. — Он ласково и нежно погладил мою кожу большими пальцами, снова прячась от окружающего мира куда-то далеко, вглубь себя. Я, конечно же, пожалею об этом. Но, чем черт не шутит. — Я должна отдать тебе твою машину, но, если ты свободен на ближайшие пару часов, ты можешь прокатиться со мной до одного местечка. Как ты на это смотришь? — Что за местечко? — Оливер поднял на меня свои глаза, внимательно всматриваясь в мое лицо, словно там был ответ на его вопрос. — Местечко, где проживает тот самый Писатель. Я знаю, кто он, Олли. И сегодня мы его остановим.