Кровавый Писатель

— Ты уверенно идешь, — Бритва умело подсвечивала дорогу фонарем, в другой руке она держала пистолет и я знала, что он давно снят с предохранителя.  — Я уже здесь была, — ответила я, не оборачиваясь, — налево. Мы свернули по коридору и увидели любезно распахнутые двери, ведущие к лестнице. Тьма словно звала нас, вглядывалась в глаза и манила за собой. Внизу раздался ритмичный звук — нас ждали.  — Сегодня все закончится, — бросила через плечо Машка и первая начала спускаться, — только не мешайся под ногами. Доверь работу профессионалам. Я осталась стоять на первой ступени, наблюдая за тем, как коллега окунается во тьму подвала. Мысль о том, чтобы одним ударом в спину отправить ее в полет навстречу сломанной шее, вызвала улыбку. Просторный холл, выложенный плиткой, разветвлялся в две стороны: подсобные и складские помещения и «мойка» — место, проклинаемое всеми пациентами.  — Помнишь мое третье задание? Меня отправили в Штаты, остановить ополоумевшую девку, которая убивала своих одноклассников?  — Помню, — отозвалась собеседница, — с какой стати ты о ней вспомнила?  — Да просто вспомнилось. Странно, да? Люди ненавидят боль, но так торопятся причинять ее окружающим. А потом зовут на помощь с просьбой остановить то, что они сами создали. Бритва обернулась и посмотрела на меня с кривой усмешкой:  — Самое время заняться философией. Не пытайся меня разговорить, тупая сука. Я подам рапорт о том, что тут произошло и обо всех твоих промахах. Все просто. Погибли люди, которых ты должна была спасти. Послышался протяжный гул и освещение включилось, разгоняя подвальный мрак по углам. Я подняла свой пистолет и стала в стойку, высматривая возможные локации для удара.  — Ну что же вы стоите? Проходите, не томитесь в дверях! — металлический голос в системе оповещения резал по ушам и в напряженной тишине казался невыносимо громким. Справа от нас что-то звякнуло и двери начали открываться с едким металлическим скрежетом, от которого хотелось поежиться и заткнуть уши. Мы с Машкой переглянулись — ворота в ад распахнулись. Перед нашим взором предстала огромная комната с двумя рядами крытых ванн и столами с железными оковами. Но нас никто не встречал — помещение было пустым.  — Очередная ловушка. Медленно отходи к двери, — сквозь зубы проговорила Машка и в ту же секунду двери начали закрываться. — Назад! Быстро! Бритва молниеносно развернулась, сверкнув разъяренным взглядом и, схватив меня за грудки, мощно тряханула:  — Бесполезное отродье! На выход! Я отвела руку максимально назад и резким движением ладони по дуге заехала ей в нос, сминая хрящ под пальцами. Хватка тут же ослабла и, не веря во все происходящее, таращась на меня, словно я была приведением, Бритва зажала нос двумя руками, стараясь остановить кровотечение. Красные линии уже стекали по подбородку и спускались на шею. Чуть склонив голову, я смотрела на напарницу. Она смотрела на меня. За моей спиной захлопнулись двери.  — Отсюда выйдет только одна из нас. Та, у которой есть ключ, — спокойно проговорила я.  — Предательница! — выпалила девушка. Она убрала руки от лица и теперь я видела, что ее кончик носа загнулся кверху, а зубы окрасились в красный соленый цвет. — Тебе не жить! Об этом все узнают! Все!  — Я как раз на это и надеюсь. Красноярск. 2000 год. Колония строго режима для несовершеннолетних преступников.  — Номер шестьдесят пять! Еще утром, умываясь и чистя зубы, я уловила эту тонкую грань, перечеркивающую привычное течение дней. Вроде бы все было как обычно, но внутри все смешивается в черное пятно, живот сводит и дело не во вчерашнем поганом ужине. Два года спокойствия и крепкого сна — не тот результат, которого я добивалась. Мои сокамерницы замерли с ложками во рту и руках, и я почувствовала на себе их взгляды, хотя сама продолжала смотреть в тарелку с липкой кашей. Блаженные дни стабильности убегали, как лис с курицей в зубах — поймать за хвост невозможно.  — Номер шестьдесят пять! — более злобно окликнула женщина, стоявшая в дверном проеме столовой.  — Я, — отодвинув от себя тарелку, я поднялась со стула и посмотрела на надсмотрщицу. Нина Павловна — неофициальный глашатай кабинета директоров и мусорщица, не гнушающаяся полакомиться чем-то из чужих посылок. Девчонки ее ненавидели. Мне было все равно — посылок никто присылал.  — К директору. Срочно! В мою сторону двинулось два охранника и, обведя своих девчонок взглядом, я шагнула в сторону, заводя руки за спину. Кашу и так бы не смогла доесть — она воняла мышиным дерьмом, но завтрак был испорчен.  — А вот и она, — я видела директора сего заведения лишь второй раз в жизни, но перемены в его ластящейся от хорошей жизни рожи были настолько разительны, что в моей голове так и не нашлось ответа на вопрос о том, что тут происходило. Охранник толкнул меня в спину, я едва не споткнулась о порог. Дверь захлопнулась. Я таращилась по сторонам — в кабинете я еще не была — массивная мебель с золоченым орнаментом и гигантская хрустальная люстра, свисающая с потолка огромным сталактитом, произвели впечатление дешевого люкса. Кричащего, вульгарного и купленного на рынках за обычные рубли. И все же причина вызова в кабинет оставалась тайной, и директор не спешил с ней делиться. В комнате было душно и пахло резким мужским одеколоном. И опасностью. Как собака, обнюхивающая неизвестного человека, я пыталась найти источник той стальной нити, натянутой в сердце и тут мои глаза остановились на макушке, виднеющейся над спинкой кресла, стоявшего напротив стола директора.  — Я могу выйти, чтобы вы поговорили, — заискивающая улыбка и дрожь в голосе мужчины, которого боялись все в этих стенах, пугала больше ядерной войны. Хищник, забравшийся в курятник, был неравновесным противником. Но причем тут я? — София, ну что ты стоишь. Поприветствуй своего дядю. Этот человек с огромным сердцем сделал невозможное и все для того, чтобы ты вышла из этих дверей свободным человеком. Ноги вросли в пол, и спина покрылась холодным потом. Канаты, ведущие в прошлое, обвивали мои руки и ноги с новой силой, и я знала, куда они меня потащат — в дом, где каждая щель залита кровью и болью. Отец говорил о своем брате лишь дважды: один раз по пьяни, а другой — когда пребывая в блаженном бреду от того, что сделал с матерью тем вечером, закинулся ее таблетками. Я его никогда не видела. В доме не было фотографий с его лицом и любое упоминание о родственнике каралось побоями. А все из-за того, что брат отца являлся не только высокопоставленным человеком в Министерстве военных дел, но и был членом какого-то карательного отряда, разбирающегося с врагами государства. Четыре года назад, когда отец еще был папой, он напился и, из последних сил сдерживая мужские слезы, допил водку из горла и со злостью швырнул в угол белый комок бумаги. Когда он рухнул на диван в зале и уснул, я пробралась на кухню и разложила листочек на коленях. Это была повестка о смерти. Кресло медленно повернулось и передо мной предстал мужчина с военной форме при погонах, значение которых я так и не поняла — у отца звезды были совсем другие. Стать и превосходство сквозило в каждом жесте, даже в том, как этот человек сидел. Следующий уровень, — шепнуло сознание и тут же начала просчитывать ходы отступления и выхода. Но, глядя в холодные серые глаза родственника, я уже понимала, что его не будет.  — Ты меня не помнишь, — его голос звучал чеканно и официально. Я с трудом сглотнул, но глаз так и не отвела. Знает ли он? Знает ли он, что произошло в доме на самом деле? — Но я помню тебя. И, поскольку я теперь твой единственный официальный опекун, нам предстоит узнать друг друга заново. Узнать. Узнать друг друга заново, — эхом пронеслось в голове, поднимая в животе только что утихшую бурю.  — Егор, — мужчина протянул мне руку, которую я так и не смогла пожать. Машка бросилась на меня в тот же момент, без предупреждения и прелюдий — наконец-то представился повод разделаться со мной. Уйдя от удара вправо, я успела перехватить ее руку и, нырнув под нее, перекинуть противницу через спину. Бритва перевернулась в воздухе и с глухим гулом упала на закрытую металлической крышкой ванную. На секунду противница вырубилась от удара головой и, ухватившись за лодыжки, я скинула ее на пол и наступила на грудь, прижимая к полу.  — Сука, — кровь из разбитого носа пузырилась на зубах и губах, а глаза смотрели с неподдельной ненавистью. — Егор тебя уничтожит. Я тебя уничтожу. Тебя казнят за убийство своего!  — Убийство? Я тебя не убивала. Тебя убил Писатель, — я сместила ногу с груди на шею и надавила. Бритва закашляла и попыталась скинуть меня, но у меня было более удобное положение.  — Т-тварь! — удар между ног заставил меня увидеть небо в алмазах. На глазах тут же навернулись слезы, и я отпрыгнула от противницы и та тут же поднялась и снова бросилась на меня, вцепившись в волосы, как дикая кошка. Расцепить хватку было невозможно и, развернувшись спиной к стене, я сделала пару шагов назад, прижав бушующую Бритву к белому кафелю. Поменяв дислокацию, Машка начала наносить точные и короткие удары в бок, отбивая мою печень словно молотком.  — Никогда тебя не любила, — прохрипела она в ухо. — Сдохни, сдохни, сдохни! Отойдя от стены и снова со всей силы прижав противницу, я выудила из-за пояса нож и, когда она принялась наносить удары заново, укусила ее руку, обхватившую мою шею. Зубы прошли в мышцы, и по губам потекла кровь. Машка взвизгнула и хватка ослабла. Секунды хватило на то, чтобы развернуться к ней лицом и в тот же момент холодное лезвие вошло в ее живот прямо под мечевидным отростком. Девушка дернулась и замерла, потупив взгляд на черную рукоятку в моей руке.  — Это взаимно. Я обхватила ладонь, держащую нож, другой рукой и рванула лезвие вниз со всей силы. Нож пропахал брюшину до самого таза и замер около лонных костей. Машка подняла на меня затуманенный взгляд и, собрав остатки сил, рыча как дикое животное, вцепилась в шею холодными пальцами. От напряжения ее внутренности водопадом обрушились вниз, обдавая меня последним теплом. Кровь тут же начала заливать кафель, и я отступила назад, отбросив от себя живое тело. Нога коллеги угодила на свои же кишки и, те, противно чмокнув, увели ее ступню влево — Машка потеряла равновесие и рухнула на пол, где уже лежали ее внутренности. Боль пришла в тот же момент. Она завизжала так, что у меня заложило уши. Хотелось отвести глаза и не видеть, как Бритва, та самая Бритва с высоко поднятой головой и называющая меня лохушкой, корчиться в крови и пытается засунуть петли кишечника обратно в живот. Хотелось, но я заставила себя смотреть.  — Я убью тебя! — ее голос перестал быть женским. Он понизился до мужского баса, до рыка животного, полоумного животного. — Убью!  — Нет, — спокойно ответила я, — это я убила тебя. Ты будешь жить еще минут тридцать, будешь умирать на этом белом кафеле в одиночестве, но, прежде чем последний вздох покинет тебя, ты сойдешь с ума от боли и страха. Такая смерть и полагается лохушкам. Я вытерла об рукав кофты лезвие ножа и заправила нож за пояс. Озеро крови медленно расширяло свои границы, обтекая ножки ванн и столов. Кажется, я разрубила ей селезенку. Дверь послушно отворилась сразу, как я вставила ключ с защитный механизм. Я уже ступила в коридор, когда за спиной послышалось нечленораздельное шипение, а потом слова:  — За что… — За то, что вы сделали со мной. Проход закрылся, оставив за собой бьющуюся в агонии девушку. Мои пальцы сжались в кулаки. В мечтах все было по-другому. Но в жизни это не принесло мне никакого облегчения. Ее кровь, пропитавшая одежду, остыла и теперь кофта, и джинсы липли к коже холодным языком. Внутри было так же холодно. Ни радости, ни спокойствия. Ничего, кроме усталости. Пребывая где-то глубоко внутри себя, я поднялась по лестнице, прошла по коридору и, толкнув дверь всем телом, выбралась наружу. Ночной воздух проник в легкие, и в голове стало свежее. Я упала на колени и закрыла голову руками, ведь представление еще не было окончено. Торопливые шаги, кто-то тормошит меня за плечи, чьи-то волосы касаются лица:  — Кристина! Господи, Кристина, ты вся в крови! Ты ранена? Словно во сне или в трансе, я опускаю руки и смотрю на встревоженное и искажённое от страха лицо Кейт. Во рту сухо и глотка ноет и пульсирует. Слова хрипят.  — Он убил ее. Он… я….Не смогла… помочь. Кейт непонятно стонет — от событий этой ночи голова кругом у кого угодно пойдет. Но она находит в себе силы обнять меня, не боясь быть испачканной кровью.  — Джессика жива. Она очнулась. Мы уже позвонили в службу спасения и я сообщила менеджерам группы, что никаких заявлений не нужно. Они уже едут сюда. Они все едут сюда, — она обхватила мое лицо ладонями и я невольно посмотрела в ее глаза. — Мы всех спасли. Ты всех спасла. Улыбка растянула губы и Кейт улыбнулась в ответ, не подозревая, что прячется за маской счастливого облегчения. Девочки остались на территории психиатрической больницы, а я, облачившись в сухую одежду из рюкзака, поспешила скрыться до того, как приедет полиция. Кейт знала, что нужно говорить, а вот того, что на самом деле произошло в здании — нет, и поэтому не могла сболтнуть лишнего. Где-то в начале улиц слышалось монотонное завывание сирен. Я разблокировала телефон — десять минут до полуночи. Все шло по плану. Поправив рюкзак за спиной, я свернула в узкий проулок и, в последний раз обернувшись в сторону клиники, родившей монстра под названием Кристина, шагнула в темноту. Берлин. Наши дни. Квартира Софии. Его пальцы сжимали мою голову с такой силой, что мне казалось, что вот-вот черепная коробка треснет, как переспевший арбуз при ударе с землей. Горячий и влажный язык нагло шарил во рту, однако его действия не вызывали никакого сопротивления. Наоборот, окольцевав мужскую шею двумя руками, я практически слилась с ним воедино, жадно отвечая на его поцелуй, словно желая проглотить его целиком. Исчезли почти все звуки. Я не слышала ни эмоционального комментатора, ни визга проносящихся за окном автомобилей. Только рваные вздохи и шумное, возбужденное дыхание двоих людей. Только железные руки, только жаркий поцелуй и приятное наваждение, покрывающее все мысли сладкой ватой. Быстро опустив руки вниз, мой главный подарок этой ночью грубо схватил меня за бедра и в одно движение оторвал меня от пола. Не разрывая связи наших губ и языков, я обвила его поясницу ногами и ухватилась за его плечи еще настойчивее. Возбуждение накрывало семимильными шагами. Еще десять минут назад я не имела никаких планов на ночь, кроме одного — выспаться или хотя бы забыться на пару часов. Но теперь мысли двигались под импульсы древнего инстинкта, и сон просто вышибло из моего тела разрядами эротического напряжения. Я почувствовала, что мы движемся — плотные мышцы спины и ягодицы работали, и я чувствовала их своим телом, словно мы были одним целым. Мы и были одним целым. Шаг, шаг, шаг и удар — мои лопатки и плечи впечатались в стену и тут же левую руку прострелила яркая, острая боль. Слезы непроизвольно потекли из глаз, и мне показалось, что я заскулила мужчине прямо в губы и обеими ладонями тут же уперлась в его квадратные плечи. Не поняв того, что произошло секунду назад, он и не думал останавливаться, лишь сильнее сдавил мою талию в своих руках-костоломах. Казалось, что он вообще решил пойти на таран или расплющить меня в лепешку. Я начала бить его по груди и рукам, но в таком состоянии до него было невозможно достучаться и мне не оставалось ничего другого. Казалось, что его язык заполнил все свободное пространство в моем рту и, улучив момент, я укусила его зубами.  — Да блядь, — прохрипел он и тут же отстранился, позволяя мне вздохнуть свежего воздуха и сфокусировать взгляд. — Тебе теперь точно от меня не отделаться.  — Остановись, мне нехорошо, — прошептала я и его затуманенные глаза и плотоядная улыбка стали блекнуть. Взгляд переместился на плечо, потом на мое болезненное лицо. Я обхватила его лицо ладонями и нежно провела большими пальцами по припухшим губам. — Мне надо в душ. Потом стоит попытаться заснуть. Утром приедет Питер. По его выражению лица можно было легко прочитать недовольство. Поймав мой палец губами, мужчина оставил на нем легкий поцелуй и сказал:  — Я убью ту мразь, которая сделала это с моей девочкой. — Брось, — ответила я, приблизившись к его губам, — сейчас не время шутить об этом. Теплая вода обтекала мое тело упругими слоями, согревая и лаская его одновременно. Воздушная пена шампуня и геля для душа уже давно ушли в водосток, а я все еще стояла под брызгами, наслаждаясь редкими минутами свободного одиночества. Поток холодного воздуха заставил меня поежиться. Стукнула дверь душевой кабины. Мне и не стоило оборачиваться, я знала, что Он уже здесь.  — Решил удостовериться все ли с тобой в порядке, — огромная рука, похожая на медвежью лапу потянулась к шампуню. Я стояла к нему спиной и не видела выражение его лица, но, что-то мне подсказывало, что на его губах блуждает его фирменная ухмылочка. — Мало ли что. — Издержки профессии? — я подставила руки под воду и набрала полные ладони воды и тут же омыла ей лицо. — Все туда же, а уже столько воды утекло, — я развернулась к нему лицом и мужчина тут же подмигнул. Он принялся что-то насвистывать и, явно перебрав с количеством шампуня, окучивать на своей голове мыльное облако. Стеснения не было — после всего, что мы пережили вместе и порознь, личное и потаенное растворилось или вскрылось. С ним не нужно было играть. С ним я была собой. Я поймала его руку и молча преподнесла к своим губам, оставляя на вытатуированном лике святого поцелуй.  — Я бы убила его снова, лишь бы встретить тебя. Его улыбка согревала сердце. Решительно шагнув навстречу, мужчина подхватил меня на руки, и наши глаза наконец-то оказались на одном уровне. Я с удовольствием запустила пальцы в его густые волосы и впилась в губы. Ночь обещала быть длинной.