***
Первый раз он целует меня, когда мы ещё совсем дети, и я абсолютно не понимаю, что мне делать и как реагировать на такое. Я полностью окаменел тогда, а он был в ужасном состоянии. Он прибежал ко мне, трясущийся, взволнованный, с красными глазами и заметным следом от удара на щеке. Тогда его мамаша подняла на него руку в первый раз. Далеко не в последний, надо сказать, но та его реакция, испуганного, смертельно огорчённого ребёнка, въелась мне в память навсегда. Он так и не научился справляться с обидой и всегда выплёскивал её очень привычным для себя способом - приходил ко мне. Не знаю, можно ли считать тот раз своим настоящим первым поцелуем, но мне очень хочется так думать. Хоть я даже и не пошевелился тогда и не ответил так, как хотел ответить. Просто замер, когда Ричи поднял свою голову с моих колен, вцепился в мои плечи и быстро прижался горячими губами к моему рту. Он крепко зажмурился, и я ощущал, как слёзы текут по его щекам. Мне словно по голове дали, и я, десятилетний мальчик, отдалённо соображал, что сейчас мой друг, мой лучший друг Ричи, уязвим как никогда, что ему отчаянно нужна моя помощь. А я будто примёрз на месте и не мог даже вздохнуть. Ричи потряхивает, дрожит, но во время поцелуя он взял себя в руки. Обхватил моё лицо ладонями, как будто я могу убежать, и прильнул ко мне. От страха я даже глаза не закрыл, просто пялился на него, пока его губы аккуратно соприкоснулись с моими. Так непривычно близко. Настолько доверительно жмётся ко мне, что я, ошарашенный такой выходкой, просто жду хоть какого-то намёка или подсказки на то, что мне делать. Наконец, он отстраняется, но никак это не комментирует, только улыбается на секундочку моему испуганному виду. Последнее, что я понял, когда он отодвинулся от меня и лёг обратно на ноги, позволяя мне снова запустить пальцы в его волосы, это то, что он украл мой первый поцелуй. Сейчас я вспоминаю этот случай и улыбаюсь, ведь понимаю, что нам было всего по десять, он был подавлен, а я ужасно неопытен. Но те эмоции я не забуду никогда. Так что я ничуть не жалею, что вышло всё так коряво и неожиданно. Это определённо был мой самый первый поцелуй. И пусть он был лишь просто, чтобы утешить.***
Я безумно жалел, что мне всего лишь тринадцать и моё мнение не важнее, чем мнение зудящей мухи. Мне было так мало лет, но я испытывал по-настоящему взрослые, как мне казалось, сильные чувства. Чувство ненависти. Мне так невообразимо хотелось стать значимым и весомым настолько, чтобы исправить вещи, которые не в моих силах. — Это что у тебя на плече? Новый синяк что ли? — Каспбрак, не лапай меня, я так просто не дамся. Нихуя не смешно, и я подплываю ближе к Ричи, чтобы осмотреть его тело. Сегодня мы снова убежали на речку, пока моя мама благополучно думает, что я прилежно учусь в школе. Прилежно я только пинаю хуи с Тозиером и позволяю катить ему меня по наклонной. С удовольствием, причём. — Ебанько, не дёргайся же ты. Это ты сейчас ударился, пока мы прыгали? — Эдс, я не знаю, не заметил. Может быть. Ты перестанешь сжимать мою руку? Больно вообще-то. И тут-то я и понял, как сильно могу ненавидеть кого-то. Мне хочется с такой же силой, будь она у меня, сжать горло миссис Тозиер и не отпускать, пока она не задохнётся и не перестанет отравлять жизнь другим. Понимаю, насколько это ужасно, но мне ни хрена не стыдно. Она в моём детском мозгу становится врагом номер один, и даже тот факт, что она мама Ричи, не останавливает меня от того, чтобы возненавидеть её всей душой. — Извини. Наверное, я мог задеть тебя в воде. Я не идиот, блин, и, вдобавок, слишком хорошо знаю Ричи. Но я подыграю. Он ничего не скажет. Ему стыдно и неловко будет рассказывать о том, как всё чаще и чаще его мать срывается на нём, компенсируя свои неудачи и разочарования. А мне не хочется ставить его в такое положение, заставлять снова пересказывать те события и вспоминать. Не хочется его унижать хотя бы этим. Мне было бы легче сразу прибежать и вывалить всё как на духу, пожаловаться, выплакаться, может быть, но Ричи не такой. Ему станет ещё хуже, если он «распустит нюни» передо мной, как он говорит. — Слушай, мама приглашает тебя к нам сегодня на ужин. Может, хочешь присоединиться? Моя мама ничего подобного не говорила, но с этим уж я разберусь. Это самое меньшее, что я могу сейчас для него сделать. Хоть на вечер увести его от этой законченной алкоголички, которая решила потренировать свои боксёрские навыки на сыне. — С чего так официально? Я и так практически живу у вас. — Ну, вот с хуя ли ты такой вредный? Просто тащи свою задницу к нам к семи и заткнись уже. Ричи брызгает на меня водой и расслабленно улыбается. Сто процентов делает вид, что ничего не понял. Тоже подыгрывает, но оно даже к лучшему. Вечером я усердно разглагольствую, что уже слишком поздно, что лучше Ричи останется у нас, завтра всё равно выходной, и мама ведётся. Ричи ловит мой взгляд и молчит. Он удивительно тихий этим вечером. Я не лезу с разговорами к нему, просто подсыпаю побольше еды и стараюсь поддерживать беседу с мамой, чтобы всё казалось максимально уютно и обыденно. Я чувствую, как в конце вечера Ричи касается моей руки под столом и легонько сжимает, держит. У меня ком стоит в горле, не могу ответить на мамин вопрос и просто отрешённо киваю. Внутри всё трепещет просто от того, что он держит меня за руку, но разорвать прикосновение не в моих силах. Я думал, что уже привык к этому, но раз за разом, когда он касался меня так, у меня заканчивался весь кислород в лёгких, и я начинал безбожно тупить. — Эдди, я спрашиваю, посуду приберёте, пока я диван расстелю для Ричи? Я выныриваю из своей прострации и не понимаю, чего от меня хотят. — Всё сделаем, миссис Каспбрак, спасибо большое за ужин. Это было невероятно вкусно! — Ричи усмехается и поднимается из-за стола. — Не за что, Ричи. Я подготовлю гостевую комнату очень быстро. Я опускаю голову и выдыхаю. Так. Нужно резко стать похуистом и делать вид, что мне всё поебать. Не так-то легко изображать спокойствие, когда он то и дело прислоняется к тебе, проход, мол, я загораживаю. Тут, вообще-то, твоё присутствие доступ воздуха к лёгким мне загораживает, но я же молчу. — Знаешь, я теперь понял, как мне узнать о тебе все неловкие секретики. Просто надо почаще ужинать с твоей мамой. Она просто прелесть. — Мама-то прелесть, но даже она далеко не всё обо мне знает. И слава Богу. Давай, двигайся, я сам помою. Я отодвигаю его боком от мойки, на что он возмущённо толкает меня в ответ. — Эй, вообще-то я ответственен за посуду. На тебе задача стоять и быть милым. — Не знаю, справлюсь ли я. — Справишься, — заверяет Ричи, — а когда ты краснеешь, то становишься ещё милее, Каспбрак. Знал об этом? От необходимости отвечать меня спасает мама. Спасибо, мамочка, иначе мне пришлось бы его придушить. — Комната готова, мальчики. Я пойду ложиться, и вы тоже не задерживайтесь. — Хорошо, мам, спасибо. — Спокойной ночи, миссис Каспбрак, вы просто чудо. Я закатываю глаза и пытаюсь достучаться мысленно до Бога с вопросом «за что мне всё это?». Мама уходит, и мы остаёмся одни. Я сажусь на тумбу рядом с ним и наблюдаю, как он ловко и быстро моет тарелки. Не очень вежливо заставлять гостя мыть посуду, но ему не обломится, пусть лучше поработает, чем снова меня донимать начнёт. — Ты же знаешь, что не должен делать это каждый раз, правда, Эд? Я стараюсь как можно более непонимающе смотреть на него. — Делать что? Ричи улыбается и разворачивается ко мне. Ну, отлично, теперь он использует прямой взгляд. Сейчас надо проявить свои лучшие актёрские способности и притворяться овощем. — Я очень благодарен тебе за то, что ты разрешаешь мне ужинать у тебя, ночевать и всё такое. Но я прекрасно понимаю, что за этим стоит. — Ричи, о чём ты говоришь? Я просто хочу провести с тобой вечер. — Я не хочу, чтобы ты меня жалел. Я открываю рот в возмущении. И тут же закрываю. Настолько в лоб, что мне и противоречить нечем. Мне выть хочется от того, что ему приходится возвращаться к себе, что он вынужден терпеть мать, которая не просыхает неделями, что вся жизнь идёт по пизде, хотя никто не должен испытывать такого, когда тебе тринадцать. Да хоть когда тебе сто тринадцать. — Если бы я тебя жалел, заставлял бы мыть гору посуды? — я пытаюсь отшутиться, но он всё понимает. Смотрит пронзительно на меня пару секунд, затем продолжает своё занятие. Я изо всех сил стараюсь отразить его взгляд самым невинным и милым выражением лица и понимаю, что теперь, мать твою, придётся быть тоньше, в следующий раз, когда я захочу ему помочь. Теперь есть вероятность, что он может закрыться и не подпускать меня к себе в страхе, что я с ним из-за жалости. Он, конечно, феерический долбоёб, ничего не скажешь. Меня прямо магнитом тянет на таких.***
Я очень долго не могу уснуть той ночью. Постоянно ёрзаю в кровати и перебираю в голове прошедший вечер. Не выходит мысль, что я в чём-то проебался и, возможно, обидел его сегодня как-то. Мне не нравится влезать в чужую душу и выпытывать что-то, но с Ричи всегда так сложно, таких твердокаменных лбов я ещё не встречал. Я знаю, что нужен ему, даже если он и строит из себя дохуя самостоятельного. Хочу притянуть его к себе и держать в руках, пока всё не станет заебись, но одного объятия тут не хватит. Я бы грудь вскрыл и выпустил всю свою любовь и заботу на него, если бы только это имело какой-то смысл. Всегда закрытый. Всегда держит себя в руках, всегда в приподнятом настроении, улыбка на лице, а глаза такие печальные, что я не могу заставить себя улыбнуться ему в ответ. Думает, что я не замечаю, считает, что может меня обхитрить, но я физически ощущаю его боль и безнадёжность. Так и хочется сказать ему, чтобы не делал вид, что всё в порядке, не растрачивал свою энергию на притворство, потому что всё далеко не в порядке, и я это вижу. Кого угодно запутаешь, но не меня. Чертыхаюсь и отбрасываю одеяло в сторону. В доме так тихо, что аж в ушах звенит. На часах три ночи, а сна ни в одном глазу. Внезапно очень захотелось выпить водички, да и Ричи заодно увидеть. Но то так, дело второе. Мне совсем не интересно, как он там, спит ли или так же, как и я, не может найти покой. Хоть бы спал, придурок. Может хоть здесь отдохнёт нормально. Крадусь как вор в собственном доме и тихонько подхожу к его двери. Сердце почему-то начинает подскакивать, и ладони потеют. Просто мельком загляну и выйду, хватит трусить уже. Открываю дверь и медленно вхожу внутрь. Он свернулся калачиком и завернулся в одеяло, как в кокон. Сопит в подушку, и я завороженно подхожу ближе, стараюсь лучше рассмотреть его в темноте. Ну, я и идиот, конечно. Если он сейчас проснётся, то что я ему скажу? Но рука всё равно так и тянется к нему, и я невесомо оглаживаю его кудри, разметавшиеся по подушке. Такой умиротворённый, расслабленный. Боже, как поцеловать его хочется. Меня аж в жар бросает от этой внезапной мысли, и я одёргиваю руку. Надо уходить, иначе ещё чуть-чуть, и я сделаю глупость. Сейчас такая вседозволенность, что у меня кружится голова от пригвоздившей мысли – он сейчас спит и ничего не почувствует, ты очень быстро прикоснёшься губами и убежишь в другую страну, где тебя не найдут. Я смотрю на него в упор и не могу отвести взгляд. Эдди, пожалуйста, не будь дебилом. Уйди, пока всё совсем не стало неловко. Я легонько поправляю одеяло и выхожу из комнаты. Прислоняюсь к стене и закрываю глаза, выдыхая. Какой же псих.