Oddities

— О, боже, Зак, как ты умудрился? Идиотский вопрос, как ни посмотри и с какого угла ни подойди. Однако Гарри в последнее время часто чувствует себя идиотом, что довольно-таки странно, если учитывать, с каким человеком ему приходится жить под одной крышей. А приходится, всё же, с Заком, который если не непрошибаемый кретин, то очень близок к этому. Не то что бы Гарри был из тех людей, кто судит других, однако оставаться беспристрастным и спокойным, когда твой сожитель в четвёртый раз ломает ключ от двери — практически невозможно. Если бы не молящий взгляд, который на него время от времени бросала Ева, чёрта с два бы он оставался таким спокойным. — А нехер раскидывать по всему дому телефоны, — огрызается Зак, отпихивая от себя раздавленный и от того безвременно почивший гаджет. — Кто эту хуйню сюда положил? Когда Зак злится, он ругается ещё больше, чем обычно. Злится он почти всегда. Ругается — тоже. И это, несомненно, очень сильно расстраивает Гарри. О раздражении он старается не думать. И вообще воспитывает в себе привычку считать до десяти. Говорят, что помогает. В его случае, пожалуй, помочь успокоиться может только чудо. Один. Два. Плевать, что это был новый телефон, который он купил не так давно. Три. Четыре. Зак человек вспыльчивый и неадекватный, на него злиться — себе дороже, может косой по лицу прилететь. Пять. Шесть. Он снова ругается, грязно и неприлично, поминая чью-то мать и неприятно скалясь. Семь. Нервы Гарри всё так же на пределе, но он всё-таки успокаивает свой голос — хотя бы его — и просит: — Пожалуйста, прекрати, Ева же может… — Да нет здесь твоей бесценной девчонки, уймись уже. — Хорошо, а как же Рэйчел? — Да ей всё равно, что я там говорю, — фыркает парень, с размаху падая на диван. — К тому же, сейчас её тут тоже нет. От жалобного скрипа любимого дивана у Гарри едва ли не сводит челюсть. Жаль, как же жаль, кто бы знал! Бедный диван и без того настрадался — его едва не перерубили напополам в их первую ссору. Первую и далеко не последнюю. — Слушай, ты можешь… хоть немного фильтровать речь? Пожалуйста, — проговаривает парень, присаживаясь на краешек многострадального предмета комфорта. — Это важно, Зак. — Неужели? Почему он ведёт себя, как мальчишка? Чёртов сложный подросток — так его мог бы охарактеризовать Гарри. Да, иной раз Зак показывал свою взрослость — по отношению к Рэйчел, к примеру. Но это очень быстро пропадало под его обычным поведением. Вспыльчивый. Некультурный. Не имеющий понятие практически ни о чём. Не желающий учиться. Ещё и страшный большую часть времени, причём дело далеко не во внешности. Поведение маньяка пугает — вполне логично, если учитывать тот факт, сколько людей он убил просто из прихоти. Однако сейчас настроение его более-менее благостное, и Гарри всё же может говорить чуть свободнее. Пока что. И злость свою ему никак не показать — она тут же будет подавлена страхом. Уже начинает подавляться. — И почему же это так важно? Что такого в том, что я матерюсь? — ничего не зная о внутренних метаниях соседа, интересуется парень. — Это как минимум некрасиво, — пытается вразумить его Гарри. — Да плевать я хотел на эту твою красоту, Гарри! Ты меня видел вообще? Какая тут, блять, красота? — почти рычит Зак, подскакивая на месте и указывая на своё закрытое бинтами лицо. — Это ты ещё не видел то, что под ними! Так с какого хера я должен что-то там фильтровать? Меня всё устраивает. — С моим мнением ты считаться не будешь, да? — негромко спрашивает Гарри, напрягаясь — за подобными действиями со стороны Зака может следовать драка. Очередная. И все они, насколько он помнит, закончились не в его пользу. Но тогда рядом были девочки, а сейчас они в этой квартире совершенно одни. Начнись драка — не миновать потерь с его стороны. А то и летального исхода — логичностью в действиях убийца к никогда не отличался. Однако, остановиться и прикусить язык у Гарри попросту не получается, хотя он и понимает, что и кому говорит. — Ты, всё же, в моей квартире живёшь. Бесплатно. Неужели так сложно хотя бы прислушаться ко мне? Я же не говорю… Зак тут же — ожидаемо — взрывается и хватает парня за отворот рубашки, встряхивает сильно и злобно скалится ему в лицо, почти рыча в ответ: — Твоя квартира, да? Ты живой только потому, что я так захотел, знаешь?! Ещё и Рэйчел попросила, но мне совершенно плевать сейчас, чего она там хотела, потому что ты меня бесишь. — Я… — Тех, кто меня бесит, я убиваю только так. Так скажи мне, блять, почему ты до сих пор жив? — Я не… — Ну?! Почему я не убил тебя, а?! — Я не знаю! Не знаю, понял?! Отпусти меня! — восклицает Гарри, дёргаясь в сторону. Когда Зак такой — страшно. Всегда страшно, если вдуматься. Потому что жить под одной крышей с человеком, которому убить кого-нибудь — раз плюнуть — просто ужасно. Гарри не может даже сказать, доживёт ли он до сегодняшнего вечера. Что уж там говорить про завтрашнее утро. Только бы Ева не зашла сейчас к нему в гости. Только бы не возвращалась с вылазки Рэйчел. Только бы обошлось и его смерть — странную, жуткую, неожиданную, — никто не увидел. — Что, страшно? — неожиданно тихо интересуется Зак. И Гарри вдруг чувствует себя так, будто уже умер. И от него осталось одно только тело, которое бесстрастно осматривает патологоанатом, или кто-то другой с похожей задачей — вскрыть и рассмотреть каждую частичку тела. Каждый орган, комок нервов или кость. Ужасное чувство. Он надеется, что никогда больше не испытает его, и от этого только смешно становится. Потому что таков страх перед убийцей. Перед этим убийцей. Поэтому парень перестаёт вырываться, замирает, словно пойманный в ловушку зверь и говорит так же тихо, даже не думая о том, чтобы солгать: — Да. Зак кривит рот в усмешке и отпускает его одежду. Гарри, с трудом веря в своё спасение, предпочитает не шевелиться, только взгляд отводит. На лицо падает прядь волос и парень не спешит убрать её — всё ещё боится спровоцировать. Сдать бы Зака в клинику. Или хотя бы таблетки какие начать давать, чтобы хоть немного успокоить его взбалмошную личность. Нервы ведь совсем ни к чёрту — прямо как у Гарри в последнее время. Но ему хотя бы таблетки помогают успокаиваться, так что держится он молодцом. Так ему кажется. Ева ничего не замечает, Рэйчел не говорит — значит, получается. И это хорошо. Не стоит им знать, что у него начали развиваться нервные тики. Вдвоём, на самом-то деле, так же страшно, как в одиночку. Но только при условии, что второй — это Зак. Какое-то время они оба молчат. Гарри слабо потряхивает, он всё никак не может привести себя в порядок, и убийца это всё же замечает. — Ты, блять, можешь не дрожать? Я тебя трогать пока не буду, успокойся. — Это р-реакция организма, — разводит руками Гарри, не сумев сдержать странноватую, нервную улыбочку. Побольше успокоительного. Возможно, даже стоит сходить на приём к психотерапевту, чтобы он выписал что-нибудь более действенное. — Ничего не могу с этим сделать. Оно с-само успокоится, когда… когда-нибудь. — Что-то ещё может помочь? Это раздражает. — Ч-чай, думаю, может. — Так чего ты сидишь?! Иди, пей! И мне принеси. На то, чтобы приготовить чай, уходит около десяти минут. За это время парню всё же удаётся успокоиться и без тёплого напитка, — не без помощи таблеток, — но руки его всё же продолжают чуть заметно подрагивать. Тяжело быть таким впечатлительным, когда рядом постоянно находится «впечатляющий» объект. Особенно когда этот объект неадекватно реагирует на столь сильные реакции. Однако убрать он его от себя не может. Содержание и укрывание Зака и Рэйчел превратилось для него в важнейшую задачу. Участие в жизни Евы — тоже. Нелегко жить, когда странное чувство внутри постоянно заставляет его помогать тем, кому помочь уже невозможно. Но он всё же старается. — Чай, — констатирует Гарри, протягивая Заку чашку. — И вопрос о мате всё ещё остался открытым. — Ты серьёзно? — фыркает маньяк, забирая чашку из его рук. Настроение у него из агрессивно-убийственного, судя по всему, перешло в почти-благостное. — То есть тебя вообще никак моя речь не впечатлила? Надо повторить? — Угрозы — это… весомо, — соглашается парень, сглотнув. — Но я всё же хотел бы, чтобы ты прислушался к моим словам. Пожалуйста, Зак. Он в ответ только хмыкает, выпивает почти весь чай залпом (Гарри внутренне возмущён таким жёстким нарушением традиций чаепития), чуть отодвигается, потягиваясь и широко зевая, а потом вытягивается по всей длине, устраиваясь на диване поудобнее. Таким образом голова его неожиданно оказывается на коленях почти не дышащего от шока парня. — Устал, как собака, — заявляет Зак, закрывая глаза. — Разбуди, когда придёт Рэйчел. Только осторожно — я спросонья плохо понимаю, что вокруг творится. Могу врезать. — Х-хорошо. — Кстати, Гарри… — Да? — Твоё «пожалуйста» ещё более поганое, чем «прошу» Рэйчел. Но, ладно, так и быть — при твоей девчонке я буду пытаться… сдерживаться, — нехотя протягивает парень. Гарри, пожалуй, тронут. О чём и сообщает Заку. Тот, без какого-либо перехода, шлёт его далеко и надолго. Тогда он идёт другим путём и говорит: — Спасибо. Убийца только отмахивается. Не злится. Не ругается. Не обзывает его мягкотелым придурком. И это, пожалуй, можно считать прогрессом.