И такая дребедень - каждый день

Чихун определенно не из тех людей, кто готов находиться в своём университете в последний день каникул, когда на территории присутствует разве что охрана да должники, отчаянно пытающиеся закрыть все долги до нового учебного года. Но он, наверное, единственный ответственный член студенческого совета; ну или, во всяком случае, тот, кому это дело нравится вопреки всему и вся. Конечно, есть ещё Минхао, но тот уехал на все каникулы домой. А ещё есть Сынчоль, но надежды на него нет никакой: председатель студсовета исчез, как только сдал последний экзамен, и с тех пор не появлялся вообще нигде — даже в Сети. Кажется, он тогда даже вещи не собрал — просто запер свою комнату в общаге и пропал. Впрочем, дело сейчас даже не в нём. — Чан, значит? — переспрашивает Чихун у первокурсника, в это время так восторженно разглядывающего заваленную летней документацией комнату, в которой и располагается студсовет. — Ага, — отвечает тот, крутанувшись вокруг себя и продолжая осматривать кабинет. Взгляд его останавливается на сваленных в углу свернутых старых стенплакатах. — Вы ещё и стенгазеты делаете? Обалдеть, прям как в школе! Чихун вздыхает и произносит до дыр заученные слова — вопрос, который он не раз уже задавал: — Почему ты хочешь стать частью студсовета? — Ну, это, — «первак» переводит на него взгляд и так улыбается во все тридцать два зуба, что Чихун внутренне вздрагивает. — Мне нравится общественная работа! — Нравится? — Подозрительно сощурившись, переспрашивает Чихун. Ему этот новенький вдруг начинает казаться подозрительным. — Да! Мы в школе и фестивали устраивали, и концерты, — начинает было перечислять Чан, но, увидев скептически приподнятую бровь Чихуна, тут же перестаёт. — Так весело было! — Ну, — усмехается Чихун. — Тут веселья мало. Сам понимаешь: проекты огромные, а нас всего трое… — Со мной — четверо. — Уверенно отвечает ему Чан, и с самодовольным видом засовывает руки в карманы толстовки. Чихун раздумывает. Впрочем, раздумывает он недолго, так как телефон в кармане его джинсов начинает настойчиво вибрировать. Чертыхнувшись, он вытаскивает его и видит, как на экране высвечивается уведомление о том, что контакт «Сынчоль» мало того, что в сети, так ещё и движется в сторону общежитий — не зря Чихун поставил на его телефон слежку. — Ну, тогда пошли. — Куда? — Чан наблюдает, как Чихун закрывает кабинет на ключ-карту. — Знакомить тебя с президентом студсовета. — Чихун смотрит на него с усмешкой. — Ну и ловить его. — Как это — ловить? — Чан семенит за ним по коридорам университета, прижимая к груди папку со своими документами. — Как покемона, — спокойно отвечает Чихун. Чану он кажется славным. Он уже знает, что Чихун — третьекурсник, но всё равно не может принять этот факт: Чихун ниже его, Чана, только поступившего на первый курс, на добрых полголовы; у него рукава толстовки натянуты на пальцы, почти их скрывая, а ещё волосы у него розовые как сладкая вата. Чан думает, что при более близком знакомстве Чихун окажется очень классным, и решает обязательно это проверить. Они доходят до общежитий быстро — Чихун торопится так, словно и впрямь собирается открыть на Сынчоля охоту. Находящееся неподалеку от учебного корпуса, общежитие представляет из себя большое здание, стоящее буквой «П», которое поделено на пять разных секций, с отдельным входом в каждую. Чана это в первое мгновение удивило — он, было, решил, что проход из одной секции в другую возможен только через улицу, но потом узнал, что они соединены длинным общим коридором на втором этаже. Не то чтобы это так уж удобно, но никто не жаловался. — Тебя ведь уже заселили? — Чихун запоздало вспоминает, что даже не удосужился просмотреть папку с документами новенького, и его знания о нём ограничиваются одним лишь именем. — Да, ещё вчера, — Чан следует за ним по пятам, не забывая, впрочем, крутить головой во все стороны. — Я уже и чемодан разобрал, и нужные вещи прикупил… — С системой секций в общежитии уже разобрался? — Перебивает его Чихун. Его телефон снова вибрирует и сообщает, что «Объект Сынчоль находится на территории корпуса общежитий». Отсутствие конкретики бесит Чихуна до зубного скрежета. Черт возьми, за год до сих пор нормально не обновили приложение, а он ведь за него 9.99 $ отдал. — Ну… Примерно, — неуверенно отвечает Чан. — Только я вот не понял: если я живу в секции В, мне что, в другие ходить нельзя? — Ну почему же. — Чихун пожимает плечами. — Деление, в общем-то, чисто для того, чтобы удобнее было тусить с людьми со своих направлений. Вот, например, в блоке С у нас творческие личности: художники, дизайнеры, музыканты. В блоке В большой кучей тусуют технари… Осознание приходит к нему неожиданно как гром среди ясного неба, и Чихун тормозит посередине общажного двора — Чан чуть не врезается носом в его макушку. — Так ты у нас, значит, технарь? — Чихун оборачивается к нему, и Чану становится отчего-то страшно. — Ну, немножко, — он смотрит себе под ноги и едва сдерживается, чтобы не начать ковырять носком кроссовка землю. — А факультет какой? — Вкрадчивый голос Чихуна вызывает у Чана смутное беспокойство: с одной стороны, хочется бежать от него так далеко и долго, насколько только хватит сил, бежать, пока не упадешь; с другой стороны, Чихун все ещё кажется Чану славным парнем, и он не теряет надежды однажды с ним подружиться. В конечном счете он решает, что нужно не отступать и не сдаваться, поэтому в ответ лишь уверенно поднимает голову и твёрдо — на сколько это получается у без-одного-дня первокурсника — отвечает: — Программирования. Чихун медленно кивает, и отстраненно думает, что, кажется знает, кого можно припахать к обновлению треклятого приложения. Они заходят в корпус общежитий через секцию D, и Чихун, хоть и явно нехотя, но берется объяснять: — Секция D, как и секция A, отдана гуманитариям. — В чем разница? — Тут же вставляет свой вопрос Чан. — Да ни в чем, — хмыкает Чихун. — Гуманитариям всегда не хватает блоков, поэтому им отдана еще одна секция. И всего-то. Они заглядывают в общую гостиную и столовую, которые находятся на первом этаже. Чихун лениво поясняет: гостиная, как и столовая, у каждой секции своя, но никто, в общем-то не запрещает тебе сходить на обед к гуманитариям, а вечером посидеть у художников. — А последняя? — Снова вмешивается в его объяснения Чан, когда они поднимаются по лестнице на второй этаж, чтобы выйти в общий коридор, объединяющий все пять секций. Чихун недовольно цокает языком. — Что последняя? — Секция Е. — Ах, Е. Наименее востребованные факультеты. Кого там только не найдешь, — Чихун закатывает глаза. Он выходит в коридор первым и внимательно смотрит сначала в одну сторону, затем — в другую, решая, куда стоит отправиться в первую очередь. На всякий случай снова проверяет местонахождение Сынчоля: вдруг тот успел уже куда-нибудь удрать. Комната Сынчоля находится здесь же: секция D, 4 этаж, и Чихун решает отправиться прямиком туда. С Сынчолем они сталкиваются непосредственно на четвертом этаже, когда тот выворачивает из-за угла в сторону лестницы, закидывая на плечо рюкзак. При виде Чихуна лицо у Сынчоля делается сначала удивленным, потом испуганным, затем — жалобным. Затянувшаяся немая пауза заканчивается, когда в конечном итоге он делает рожу кирпичом, разворачивается и уходит в обратном направлении, делая вид, что что-то забыл в комнате. Чихун выскакивает вслед за ним в коридор и складывает руки на груди. — Сынчоль, — зовёт Чихун удивительно ласково. Сынчоль оборачивается и замирает перед ним, как кролик перед удавом. Чан кидает на Чихуна быстрый взгляд и понимает причину: выражение лица у того обещает председателю студсовета долгую и мучительную смерть. — Сынчоль, иди сюда, — улыбается Чихун. Улыбка у него выходит больше похожей на оскал. Сынчоль не двигается с места, только безостановочно бегает взглядом по коридору в поисках хоть чего-нибудь, что может даровать ему спасение. На пару секунд взгляд его задерживается на больших окнах в конце коридора — одно из них как раз призывно открыто. — Сынчоль, не дури, — Чихун делает к нему шаг. Осторожно и без резких движений. — Там сетка от комаров, ты ее не пробьешь собой, она крепкая. Да и четвертый этаж — не второй, — продолжает он, подходя еще ближе. — Мне нужно чтобы ты работал, а не умирал. Сынчоль резко разворачивается в другую сторону, чтобы бежать, но натыкается на Чана, до этого момента просто непонимающе наблюдающего за происходящим. — А это кто? — Наконец подает голос Сынчоль. Голос его при этом звучит удивительно жалобно. — А это, — слышит он со спины слова Чихуна, и на его локте сжимаются в мертвую хватку пальцы. — Твой новый сотрудник. — Господи… — Вздыхает Сынчоль. — Не упоминай, — ворчит Чихун и переводит взгляд на Чана. — Знакомься, Чхве Сынчоль, председатель студенческого совета. После всего случившегося, Чихун уверен, что на лице Чана сейчас должно отразиться что-то вроде разочарованного «это вот этот-то?», но тот, ко всеобщему удивлению, смотрит на Сынчоля широко распахнутыми глазами, полными восхищения и обожания. Чихун мысленно рисует ему во взгляде анимешные звездочки и сердечки — тьфу ты, нашел кем восхищаться. Самого Сынчоля этот взгляд, похоже, пугает вдруг даже больше, чем чужие пальцы, сжимающие его локоть в обещании скорых страданий — это становится понятно, когда Сынчоль медленно пятится назад, вжимаясь спиной в грудь все ещё стоящего позади него Чихуна. — Сынчоль, скажи «приве~ет», — ласково урчит Чихун, с усилием поднимая чужую руку и помахивая ею в воздухе. Сынчоль шумно сглатывает и послушно повторяет: — Привеет… Выходит очень испуганно. — Мальчика, — продолжает Чихун — зовут Чан, и он первокурсник, поэтому постарайся сделать его пребывание здесь максимально комфортным. Покажи ему, что студенческий совет — это здорово. Это ведь здорово, да? Сынчоль нервно икает и начинает отчаянно кивать. — Вот и славно, я на тебя рассчитываю. — Чихун улыбается слегка снисходительно и смотрит на Чана, руки Сынчоля, впрочем, не выпуская. — Ну что, с председателем ты теперь знаком, прошу его любить и не жаловаться: другого всё равно нет… и не будет, — добавляет он после короткой паузы, отчего Сынчоль обреченно опускает голову. — Со всеми вопросами обращайся ко мне или к нему. Впрочем, лучше только к нему. К слову об этом: вопросы есть? — Есть, — счастливо кивает Чан. Ему бы хвост, флегматично думает Чихун, чтобы он им так же счастливо вилял. — Он синт? А ты? — Нет, он просто инвалид, — отвечает Чихун быстрее, чем Сынчоль успевает в удивлении распахнуть рот. — Но ты, знаешь чего, давай-ка с такими вопросами поаккуратнее. — Почему? — Удивление лице «первака» такое же искреннее, как на лице президента студсовета. Чихун выдерживает паузу, потом понимает, что вопрос ему задали со всей серьезностью и вздыхает. Не выпуская руки Сынчоля, направляется к лестнице. Чан семенит за ним, Сынчоль тоже — у него, в отличие от мальца, выбора особо нет. Они возвращаются к лестнице и спускаются на первый этаж. — Ты откуда? Где живешь? — Спрашивает Чихун, не поворачивая головы. — Я… — Чан запинается, чешет неловко русый затылок и закусывает нижнюю губу. — Оно и понятно, — перебивает Чихун. — Так вот, у нас здесь, в цивилизованном мире, не принято задавать такие вопросы. По многим причинам. Чан кивает. Ему делается неловко: он прекрасно знает, слышал много раз о том, с какими трудностями сталкиваются синты в больших городах, как их унижают, не считают порой за людей. Не все, конечно, но многие. Он помнит новостные репортажи и лозунги: «синты — андроиды!», «робот — не человек!». В провинции с этим немного проще — там подобных скорее побаиваются. Чан знает — он ведь и сам такой, человек с искусственными частями тела, подключенными к нервной системе с помощью нано-электроники. Он смотрит мельком на свой браслет — вечное напоминание о том, что нормальным в понимании общества ему уже никогда не быть; браслет, анализируя его состояние, показывает, что всё в порядке, подлючение также стабильно; коротко мигает зеленый индикатор. Они спускаются на первый этаж, выходят в коридор. Чихун вдруг останавливается — опять через чур резко, Сынчоль и Чан врезаются ему в спину почти одновременно. — Но, раз уж ты спросил, — говорит Чихун обернувшись, — он, — короткий кивок на Сынчоля, — нет. Я — да. Посчитав вопрос закрытым, Чихун отворачивается и идёт вперед, вскоре оказываясь в гостиной. Гостиная большая и уютная — на самом деле скорее захламленная, но в условиях студенческого общежития это порой один из главных критериев уюта. Здесь диванчики и кресла всех стилей, форм, цветов и размеров; несколько книжных и тетрадных стопок в половину человеческого роста, стоящих прямо на полу; приставка и телевизор; чья-то футболка, пара небольших столиков, заваленных чашками, фантиками и опять же тетрадками; полки, на которых можно найти всё: от хлеба до паяльников. На диване в самом центре гостиной сидят двое — Чихун узнает их сразу и подходит ближе. Они оборачиваются как-то удивительно синхронно, смотрят на подошедшую троицу и улыбаются: один мягко, чуть отстраненно, другой — тепло, слегка прищурив глаза. Чан открывает рот в удивлении, понимая, что уже видел их, когда подавал заявление на обучение: эти двое были в приемной комиссии. Первый: теплая улыбка, длинные светлые волосы, свободная белая рубашка с расстегнутым воротом и болтающимся не затянутым розовым галстуком — встречал его и всех остальных, раздавал какие-то учебные памятки и помогал сориентироваться на месте и правильно заполнить все бланки. Второй: отстраненный вид, аккуратно уложенные рыжие волосы, тоже рубашка, только застегнутая на все пуговицы, часы на тонком запястье, узкие лисьи глаза — принимал у Чана заявление и документы. — День добрый, — здоровается со всей компанией один из них: тот, который рыжий. Переводит взгляд на Сынчоля, замечает держащего его за руку Чихуна, и смеется. — Он тебя всё-таки нашёл? — Спрашивает второй легко так, весело. Сынчоль кивает, а Чихун смотрит на него так, что тот вздыхает опять тяжело и грустно и опускает голову, словно его пристыдили за что. Эти двое, на диване, хохочут в голос, совершенно ничего не стесняясь. — Давно вы вернулись? — Спрашивает Чихун просто. — Час назад или два, — отвечает ему рыжий, и тот, второй, блондин, продолжает его речь свободно, словно это в порядке вещей. — Разобрали вещи и сразу спустились сюда, — говорит он, и они переглядываются и улыбаются друг другу. Удивительное взаимопонимание, думает Чан. Чихун же, кажется, совсем не удивляется. — Вот и отлично, — кивает им обоим, и они только тогда наконец обращают внимание на Чана, смотрят: один вопросительно, другой просто с веселым, таким детским любопытством. Чихун не заметить не смог. — Это Чан, первый курс, будет теперь в студсовете. — В студсовете? — Даже переспрашивают в один голос. — Ага, — Чихун вздыхает, хмурится. — На подхвате пока побудешь, — это уже к Чану, тот охотно кивает. — Зайдешь завтра после занятий, всё тебе объясним. А пока вот: это Джонхан и Джису, знакомься, общайся, отдыхай, а то потом некогда будет. — Последняя фраза уже тише, словно предупреждение. — А нам пора. Сынчоль, скажи «пока». — Пока… — И Чихун, развернувшись, утаскивает вялого Сынчоля прочь. Чан остается стоять посреди гостиной, смотрит глупо на новых знакомцев — имена-то Чихун назвал, а вот кто из них кто не уточнил. — Я Джонхан, — Блондин, мягко, словно мысли читая, длинные волосы откидывая с плеч, цепляя пальцами воротник свободной рубашки. — А это Джису. Джису коротко машет ему рукой. Они дожидаются, пока Чан усядется рядом, и тогда Джису переспрашивает: — Чан, значит? Этим он сразу напоминает ему Чихуна: вопросом, интонацией. Они, должно быть, похожи, думает Чан и кивает: — Я с программирования. — А я с художки, — отзывается Джонхан, — а Джису с юридического. Мы на третьем оба. Чан открывает рот в беззвучном «О», и взгляд его вновь наполняется восхищением: ещё одни третьекурсники, они наверняка всё здесь знают. Всё и всех. — Эх, опять Сынчоль ночью в голос выть будет, — вздыхает тем временем Джонхан и, после молчания Чана, объясняет. — Завтра же начало учебного года, столько всего нужно сделать: выступление на общем собрании перед началом занятий, потом скоординировать перваков, со всех преподавателей собрать важную информацию, донести до студентов, потом собрать всех старост, выступить ещё и перед ними, а вечером ещё праздник, и это далеко не всё. Так что вернётся Сынчоль сегодня ночью в общагу, да как начнёт в рыданиях вопрошать у потолка о том, за что ему это всё, так весь корпус не заснет из-за него. Ты не смотри так, не раз уже такое было. — Это если он вернется, — вставляет своё слово Джису, — а то Чихун может его на всю ночь задержать, пока всё не подготовят. — Да нет, вернется, — Джонхан качает головой. — Спорим? — Предлагает Джису. Джонхан соглашается, и они спорят. Джису, улыбнувшись, говорит: — Только он не вернётся, слишком много там всего в этот раз. Он пока речь выучит, уже вечер будет. — А её же писать ещё наверно… — Изумляется Чан, так за Сынчоля почему-то расстроившийся и так его теперь жалеющий. — Что же они раньше то… Джохан усмехается: — Речь ему Чихун ещё в начале каникул написал, когда Сынчоль сдал экзамен и уехал на другой конец страны, отключив все каналы связи. Думал, Сынчоль объявится хотя бы за неделю до начала учебы, и они всё подготовят. А он, вот, только полчаса как приехал, да и то, скрыться от Чихуна пытался, наивный, всё ещё верит, что это возможно. Такие дела. Глаза Чана округляются, он возмущается: как же это, председатель студсовета, и так поступает. — Да ты не думай, — говорит Джису, — Сынчоль, вообще-то, нормальный, ответственный парень. Даже слишком. И в этом его проблема. — Ага, — кивает Джонхан и заваливается к Джису на плечо; тот даже не вздрагивает. — Как навалится на него здесь куча дел, так он и не спит ночами, носится с горящими дедлайнами. — И задницей, — хмыкает Джису. — Точно, — опять соглашается Джонхан и продолжает. — Сынчоль-то, на самом деле, не виноват. Просто родился с обостренной ответственностью и острым перфекционизмом. Вот он всю жизнь и страдает: если не получается сразу сделать быстро и идеально, то лучше совсем не начинать. — А тогда, когда Сынчоль с Чихуном поступали, как раз почти весь студсовет и выпустился, а кто не выпустился, тот просто из студсовета ушёл. Вот и встретились два одиночества: у одного перфекционизм в жопе играет, а у другого вообще обостренное чувство справедливости. Чан слушает их с открытым ртом, впитывает всё в себя, как губка. Они улыбаются оба, смешливо и чуть снисходительно. Джонхан наклоняется ближе, шепчет Чану на ухо: — Да прямо там, справедливости. Чихуну, вообще-то, просто нравится всех шпынять. Шепот у него выходит таким громким, что сказанное слышит даже Джису, смеётся, бьет Джонхана по плечу, и говорит: — Но ты его не бойся, он так-то нормальный… наверное… иногда. Чан, хмыкнув, смотрит на них обоих серьезно, а потом улыбается во все свои тридцать два и выдаёт умилённое: — Так, а чего его бояться, он же… лапочка? Джонхан и Джису зависают на мгновение, а потом говорят дружное «ну-ну». Они сидят ещё некоторое время там, в гостиной на первом этаже блока D, а потом Джису с Джонханом провожают его по длинному коридору второго этажа прямо до блока В; Джису ответственно советует ему лечь спать пораньше и хорошенько выспаться. Чан думает о том, что таким советом нужно обязательно воспользоваться. Они прощаются; Джонхан советует ему как-нибудь заглянуть в гостиную С, дескать, самая крутая гостиная в общежитии. Чан все еще не понимает смысла в разных блоках с разными гостиными комнатами, но обещает ему обязательно туда заглянуть. Джису зачем-то говорит, что распитие спиртных напитков разрешено лишь с восемнадцати лет, но Джонхан аккуратно придерживает его за локоть, и Джису немного недовольно замолкает. Комната встречает его бежевыми стенами, светлой мебелью и свежезаправленной кроватью. На столе лежат рядышком два его ноутбука, обставленные почти двумя десятками небольших цветочных горшков с разнообразными суккулентами. Чан открывает один, и заходит сразу в социальные сети — он узнал у Джонхана его юн в инстаграме, и теперь листает там фотографии: рисунки у того и правда оказываются здоровскими: синтик, акварель и тушь, маркеры, пастель, карандаши, даже масло изредка; разные совсем стили и техники. В информации о себе стоит лаконичное «Commission status: CLOSED» — и даже жалко становится, Чан бы с радостью у него что-нибудь заказал. Когда он видит количество подписанных на Джонхана людей, то зависает на несколько минут в изумлении — у него там больше сорока тысяч человек. Чан с грустью смотрит на собственный профиль: шестьдесят четыре подписчика, пятнадцать подписок, всё сплошь школьные — не друзья даже, а так, знакомые. Он вздыхает и жмёт «подписаться». Профиль Джису оказывается простым и строгим, но очень уютным, тоже с целой кучей подписчиков — их меньше, конечно, чем у Джонхана, раза в два или три, но цифра всё равно выходит приличная. У них море совместных фотографий, а в профиле Джису указано четкое «Jeonghan’s boyfriend», и Чан понимает, наконец, всё: причину их полного взаимопонимания и привычку иногда заканчивать друг за другом фразы; это заставляет его улыбнуться. На Джису он тоже подписывается, а потом всё-таки идёт готовиться к первому учебному дню. В течение дня общежитие постепенно оживает: заезжают один за другим перваки, возвращаются те, кто постарше. Вечером здание уже гудит, словно улей. Кто-то носится по коридорам: одни ради забавы, другие — в поисках зубной пасты, которую забыли привезти. Кто-то кому-то кричит из окна всякие глупости, кто-то втаскивает по лестнице телескоп. После комендантского часа какие-то придурки воют под окном под гитару «Highway to hell» AC/DC, невероятно ободряющую перед первым учебным днём, пока на них не орут — в орущем голосе легко и быстро узнается Чихун — и не загоняют внутрь. Чан улыбается, глядя в потолок перед сном — ему здесь начинает нравиться.