И такая дребедень - каждый день

Университет похож на город внутри города ещё большего: здесь свой парк с небольшим прудом — биологический факультет в свое время выбивал его из руководства университета всеми правдами и неправдами; свои стадионы — большой и малый; крытый бассейн в отдельном небольшом здании; спорт-площадки и площадки обычные — несколько засыпанных песком пятачков с качелями и парой лавчонок; даже свой транспорт — аккуратные цветные автобусы в самой удаленной части всей территории. Утро первого учебного дня начинается с того, что из колонок институтского радио на всё общежитие начинает вопить самая адская песня Rammstein. Кто бы ни отвечал за радиорубку, в эти минуты его проклинали все. Шум в коридоре на пятом этаже технарей усиливается с каждой минутой: кто-то пытается перекричать радио, кто-то спотыкается об очередного ползающего повсюду робота, где-то взрывается самодельный фен и сразу повсюду разносится запах палёного. Студенты, сонные и неловкие, выползают из своих блоков, спотыкаются на лестницах. Кто-то сразу направляется к друзьям, кто-то в столовую, некоторые особо стойкие устроили утреннюю зарядку во внутреннем дворе общежития, прямо под окнами — их, таких героев, пока совсем мало, в первый учебный день большинству всё-таки совсем не до этого. Чан радостно скачет вниз по лестнице, до второго этажа, а потом по коридору в соседний корпус С. Они с Джонханом вчера успели договориться, что пойдут вместе, и Чан этому очень рад, потому что других знакомых у него здесь пока нет. В этом блоке не пахнет палёным, зато в нос бьет запах красок и растворителя. Чан чихает и жмурится: все стены здесь расписаны, и порой такими яркими цветами, что просто режет глаза. Рисунки наслаиваются одни на другие, где-то красуется граффити, где-то просто лаконично написано черным маркером слово «хуй», или ещё, вырвиглазным зеленым: «здесь был Хансоль». Кто такой этот Хансоль Чану не известно, но цвет ему нравится. Поднимаясь к Джонхану на третий этаж, Чан успевает споткнуться об оставленный посреди лестницы бюст и испачкать руки в свежей краске. На этаже он теряется — совсем забыл узнать у Джонхана номер его комнаты — и в итоге просто рассматривает рисунки на стенах, пока не слышит совсем рядом: — Эй, ты чего здесь застрял? — Джонхан цепляет его за руку, втягивает в толпу, и цветные стены уходят на второй план. — О, — говорит Чан, — привет. Я, кажется потерялся. И засмотрелся. У вас так классно! Это ещё что, говорит Джонхан, ты еще в глубине корпуса не был, я тебе потом покажу, а сейчас нам пора, не то опоздаем, а у тебя ведь первый день. Чан замечает не сразу — то, как перед Джонханом все словно бы расступаются, уступают ему дорогу, не толкают локтями в спешке и не наступают на ноги; улыбаются, смотрят с интересом и здороваются все поголовно — десятками, сотнями человек. Джонхан иногда снисходит и кивает в ответ, улыбается всем тепло и дружелюбно. На нём снова рубашка — сегодня голубая, длинная и свободная, странно ещё, что она с него не спадает. У него в руках тонкая куртка и большая черная шляпа, рюкзак на одном плече — когда-то он был чёрным, а может коричневым или синим, а сейчас весь в цветных пятнах: сначала они были случайными, а потом Джонхану понравилось, и он изрисовал его весь. Джонхан ногой отодвигает в сторонку бюст, об который Чан чуть не расквасил нос посреди лестницы, и они спокойно спускаются вниз. Столовая и гостиная корпуса С не запоминаются Чану совсем — он просто не может ни на чем сосредоточить внимание: слишком много деталей, звуков, запахов и цветов. Он только смотрит вокруг огромными круглыми глазами, пока Джонхан вытаскивает его во внутренний двор общежития. Народу здесь значительно меньше, но всё равно достаточно. Джонхан оглядывает территорию. Его взгляд задерживается на тех героях, что нашли в себе силы делать зарядку с утра посреди общажного двора. — Эй, Вону! От компании отделяется парень и подходит к ним. На нём новая спортивная форма, у него короткая стрижка и спокойное, умиротворенное лицо. Джонхан улыбается ему. Вону приподнимает уголки губ в ответной улыбке. Чану он просто кивает. — Давно вернулся? — Интересуется Джонхан. — Этим утром. Занёс вещи и спустился. Джонхан хмыкает: — А что же Мингю? Хансоль? Где ты их потерял? Выражение лица Вону не меняется. Он только слегка хмурит брови. — А я их ещё даже не видел… — О. Ну удачи тогда, они-то тебя искали ещё вчера. И позавчера. Хорошо ещё, что по отдельности: Хансоль по общежитию носился и всех тряс, а Мингю доставал всех звонками, он, вроде, тогда ещё не вернулся в город. Вону вздыхает, качает головой. — Я знаю, — говорит. — Он мне звонил. И писал. Часто. Много. — И ты ему отвечал? — Ну, — Вону пожимает плечами, — так… от случая к случаю. Джонхан фыркает, а Вону, снова вздохнув, уходит в общежитие: переодеться и привести себя в порядок перед занятиями. Пока Чан идёт с Джонханом до главного университетского здания, тот рассказывает ему: с Чон Вону, безусловно, лучше дружить. Это, увы, удаётся немногим, потому что у Вону не так уж много свободного времени, но те, кому удаётся — настоящие везунчики. На удивлённый взгляд Чана, Джонхан принимается объяснять (в отличие от Чихуна, с его вечно недовольным голосом и лицом, Джонхан рассказывает спокойно и терпеливо): Вону отличник; он учится на экономическом, но посещает столько кружков и секций, что знает и умеет, наверное, всё. Поэтому к нему можно с любыми вопросами и проблемами — он поможет. Если, конечно, найдёт время и желание. А чтобы нашёл, с ним лучше дружить. — Отличная у тебя логика, — говорит Чан, и Джонхан хочет было обидеться, но потом понимает, что это не сарказм. До университета они доходят довольно быстро, Джонхан по дороге успевает рассказать ему немного о расположении разных секций и отделов. — Ты чего? — Спрашивает Чан, когда Джонхан останавливается на самой верхней ступеньке лестницы, прямо перед главным входом в университет. Тот вскидывает руку и смотрит внимательно на часы. — Сейчас Джису подъехать должен, я его обещал подождать. Ты, если хочешь, можешь заходить. — Подъехать? — Переспрашивает Чан. — Ага… О, а вот и он как раз. Ко входу в университет подъезжает полицейская машина; мигалки у неё включены, сирена воет на всю улицу. Внутри у Чана всё холодеет. Он чувствует себя так, словно небо только что рухнуло ему на голову. Сразу вспоминаются все просмотренные фильмы, и он судорожно думает: что же могло случиться? Перед глазами быстро мелькают картинки: вот он, ещё школьник, в шутку взламывает чужие сайты и странички в социальных сетях и размещает на них похабные объявления, а вот утаскивает из магазина арбузную жвачку. Мама тебя с детства учила, Ли Чан, за всё приходится платить, — говорит он себе, сжимая в руках лямки рюкзака так сильно, что белеют костяшки пальцев. А вдруг, думает он, дело в другом? Что? Что могло случиться? Поджог аудитории? Крупная драка? Смертельный вирус, и сейчас будут оцеплять территорию? Чужие? Сынчоль вскрыл вены листами со вступительной речью? Или что-то сделал Джису? Кого-то убил? Преподавателя? Помог Сынчолю вскрыть вены? Что же? — Эй, эй, Чан, ДЫШИ! — Джонхан, не жалея сил, лупит его ладонью между лопаток, и Чан закашливается, судорожно вдыхая воздух. Полицейская машина, тем временем, останавливается, мигалки и сирена выключаются, все студенты-первокурсники замирают в ожидании, старшие курсы доброжелательно усмехаются. Задняя дверца открывается, и из машины спокойно выходит Джису — темные брюки, пиджак, белая рубашка на все пуговицы, галстук, уложенные рыжие пряди, папка с бумагами в руках. Все разом выдыхают. Джису поправляет пиджак и затем улыбается полицейскому за рулём: — Спасибо, что подвезли. — Всегда рад, — отвечает тот. Чан смотрит на всё это широко распахнутыми глазами и бормочет себе под нос: вот что значит большой город… Джонхан рядом с ним смеётся. Когда Джису поднимается по лестнице, полицейский догоняет его (Чан готов схватиться за сердце) и ловит за локоть: — Вы забыли в машине, — и вручает Джису стакан с кофе. — Благодарю, — улыбается Джису. Полицейская машина уезжает. Джису поднимается по ступенькам бегом, отдает Джонхану кофе: «захватил тебе по дороге, уфф, ненавижу ездить в суд по утрам». Разносится дружный возглас умиления, но стоит Джису окинуть хмурым взглядом замершую толпу, как двор снова превращается в муравейник человеческих размеров, все стараются поскорее уйти по своим делам. — Это ещё что за херня?.. — ошарашенно бормочет Чан. За сердце он всё-таки хватается, но просто для того, чтобы проверить, на месте ли оно там ещё. Его вопроса никто не слышит, а сам он, пытаясь устоять в толпе, не замечает, как Джису закидывает руку Джонхану на плечо, и они заходят внутрь. Некоторые особо любопытные с интересом поглядывают им вслед. Чан оглядывается по сторонам до тех пор, пока не встречается взглядом с каким-то парнем, сидящим прямо на ступеньках лестницы. Рожа у парня кирпичом, и перспектива общения с ним Чану совсем не улыбается, поэтому он достаёт телефон и подумывает позвонить по номеру Сынчоля, так заботливо подкинутым ему Джонханом ещё вчера, чтобы узнать, куда ему вообще следует идти, и вообще, может быть Сынчоль сможет сам за ним подойти… Пока Чан думает над этим, у лестницы, где он стоит, начинает разворачиваться новая драма. Ко входу подъезжает новенький черный Бентли, водитель которого спешит открыть для своего пассажира заднюю дверь. Чан молча крестится — хвататься за сердце сил у него уже нет. Он ожидает увидеть кого угодно, от ректора до правительственного агента или президента, но из машины выходит парень: высокий, он надевает солнечные очки, поправляет часы на запястье, приглаживает темные, с пепельным отливом волосы и ждёт, пока водитель подаст ему рюкзак. — Молодой господин, всё готово. Пока Чан хлопает глазами, возле него оказывается тот самый парниша, что сидел на лестнице с постной рожей. — Оу, Мингю, да ты сегодня даже не на парадной тачке! Рожа у парня уже не постная — он улыбается во все тридцать два. — А чего выделываться то… — не успевает он договорить, как его едва не валят с ног, подлетая с объятиями. — Ай, ну Хансоль! Чан сразу вспоминает надпись на стене в блоке С и думает, а не тот ли это самый Хансоль. На Хансоле ярко-голубая футболка размера на три больше нужного и шапка, из-под которой торчат русые вихры. Рядом с Мингю он смотрится несуразно. — Ну че, как Дубаи? — Дубаи как Дубаи, — пожимает Мингю плечами, а потом тоже обнимает Хансоля, — что я там не видел. Лучше бы тут остался, а так целый месяц без тебя и без Вону… скукота. В этот момент лицо у Хансоля мрачнеет, постная рожа возвращается на место, и он отходит на несколько шагов. Чан слышит его бормотание: три, два, один… — Кстати, а где Вону? — Не знаю, я его ещё не видел. Да и сдался он тебе? Мингю делает глубокий вдох. Хансоль закатывает глаза. — ЧТО ЗНАЧИТ СДАЛСЯ ОН МНЕ ХАНСОЛЬ Я ЗВОНИЛ ЕМУ СОРОК СЕМЬ РАЗ И ОН НЕ ОТВЕТИЛ МНЕ И СБРОСИЛ МОЙ ЗВОНОК ПО ВИДЕОСВЯЗИ И Я НЕ ВИДЕЛ ЕГО Ц Е Л Ы Й М Е С Я Ц А ТЫ ГОВОРИШЬ СДАЛСЯ ОН МНЕ? А ВДРУГ У НЕГО ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ Я ВОТ ДУМАЮ МОЖЕТ МНЕ ВСЁ-ТАКИ СТОИТ НАНЯТЬ ЕМУ ОХРАНУ НУ ЧТО ТЫ СТОИШЬ ИДЁМ ПОИЩЕМ ЕГО ПОКА ЕЩЁ ЕСТЬ ВРЕМЯ А ТО Я ЦЕЛЫЙ МЕСЯЦ ТОЛЬКО И ДЕЛАЛ ЧТО СТАРЫЕ ФОТКИ ПЕРЕСМАТРИВАЛ! Хансоль слушает его, не перебивая, разглядывает прохожих, протирает экран телефона, качает головой, замечая дырку в своей футболке, снова разглядывает прохожих.… Когда Мингю замолкает, Хансоль только указывает куда-то ему за спину: — И че разорался? Вон он, Вону, жив, цел, причесан. Чан наблюдает за происходящим и снова крестится, потому что видит, как к уже знакомому ему Вону на всех парах несутся эти двое, и как Мингю, с разбегу закидывая на Вону свои длинные конечности, пытается его то ли сожрать, то ли.… Чан боится думать о других вариантах, он слышит только, как Хансоль, мчащийся вслед за Мингю, кричит ему: Мингю, спокойно, Мингю, стой, остановись, подумай, ты потом будешь жалеть об этом! Не срабатывает. Вону вяло сопротивляется, пока Хансоль пытается оттащить от него Мингю. Заканчивается всё тем, что Хансоль протискивается между ними и выплёвывает в лицо Мингю: ты не пройдёшь! И вместе с этим едва не выплёвывает — тоже Мингю в лицо — жвачку. Наступает немая пауза. Где-то вдалеке каркает ворона, скрипят университетские ворота. Слышно, как водитель отчитывается по рации: — С молодым господином всё в порядке, депрессия позади. — Всё это, конечно, очень мило, — говорит Вону, отодвигая их обоих в сторону и поправляя волосы, — и мне тоже вас не хватало этот месяц, но мы можем опоздать. — Он видит их непонимающие лица и уточняет. — Вступительная речь. Всё должно начаться через пятнадцать минут. — Ну бли-и-и-ин, — тянет Хансоль, резко ссутулившись и вообще как-то сдуваясь, размякая. — Ну Вону-у, ну третий курс уже, ну надоело одно и то же каждый год слушать. Ну давай не пойдё-ё-ём. — Нет, — говорит Вону строго, — надо идти. — Мне кажется, — вставляет Мингю, глядя на Вону, — Сынчоль в этом году опять что-нибудь новенькое выдаст. Его вступительная речь — это всегда весело. — Впрочем, ты прав, — тут же миролюбиво соглашается с ним Хансоль. — Но мне вот интересно, — тянет он. — Я уже третий раз эту лабуду слушаю, и у меня назрел вопрос: а почему нам это вступительное слово не ректор читает? Его хоть кто-то видел? — Я видел, — меланхолично отвечает Мингю. — У бати на юбилее. Он был не очень трезв. С этими словами они проходят мимо Чана ко входу, и он, опомнившись, прячет телефон в карман и спешит за ними, чтобы не потеряться опять. Внутри его, как и Вону с его друзьями, подхватывает поток студентов и несёт до самого актового зала. Чан устраивается позади них, и принимается ждать Он видит выглядывающего из-за кулисы Сынчоля, который окидывает толпу взглядом и снова исчезает. Мелькает возле сцены и розовая макушка Чихуна, но он вскоре уходит, вслед за чем по радио слышится бодрое «просьба старост групп собраться в кабинете студенческого совета для профилактической беседы». — Не хотел бы я быть старостой, — бормочет Мингю, удобно устроившись между Вону и Хансолем и разглядывая потолок. — Это ж их там, бедных, с самого утра встреча с Чихуном ждёт… Лучше уж тут: скучно, конечно, зато безопасно. Из-за кулисы снова выглядывает Сынчоль и пристально смотрит в толпу. Наконец к нему подбегает парень со стопкой бумаг, вручает их все Сынчолю, и скрывается вместе с ним за кулисами. По радио объявляют, что церемония открытия нового учебного года начнётся уже сейчас, просьба всем пройти в актовый зал. Сынчоль выходит на сцену с нервно трясущимися руками, по дороге к кафедре он роняет несколько листков, а потом ещё несколько минут тратит на то, чтобы вернуть их обратно в правильном порядке. Наконец поднимает взгляд на зал. Нервно сглатывает. Стучит пальцем по микрофону — от противного звука многие морщатся. Сынчоль откашливается, делает глоток воды из стоящей рядом бутылки, давится и откашливается снова. Делая глубокий вдох, он, в конце концов, начинает: Уважаемые студенты, я очень рад вас видеть здесь. С кем-то из вас мы видимся впервые, с кем-то нет. Позвольте представиться: Чхве Сынчоль, третий курс, факультет иностранного языка, председатель студенческого совета. Своё приветственное слово мне хотелось бы начать словами великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина, которые как нельзя лучше подходят к сегодняшнему событию: «О, сколько нам открытий чудных Готовят просвещенья дух, И опыт, сын ошибок трудных, И гений, парадоксов друг…» Общеизвестно, что процесс обучения в вузе неотрывно связан с наукой, где студенческой науке отводится особая роль. Студенческая наука в своём истинном значении — это не просто формальное участие молодых людей в проведении научных исследований и выполнение технических разработок, что, безусловно, является важной составляющей профессиональной подготовки современного специалиста. Это ещё и развитие компетенций, позволяющих молодому человеку представлять современную картину мира на основе углубленного, целостного, часто на стыке различных научных областей и направлений, изучения предметной области. В современном мире неуклонно возрастают требования и ожидания студентов и работодателей к высшему образованию. Основной задачей для университетов становится эффективное управление ресурсами — материальными, финансовыми, трудовыми, интеллектуальными — и обеспечение высокого качества образования и научных исследований. Университеты, способные генерировать научные достижения в перспективных областях, являются фактическими лидерами в подготовке самых востребованных специалистов на рынках труда и, соответственно, именно такие научно-образовательные комплексы являются наиболее привлекательными для поступления. Голос Сынчоля превращается для Чана в монотонное бормотание, которое он едва слышит и понимает. Всё, чего ему хочется, это закрыть глаза и немного подремать.… Но когда Чан почти засыпает, он вдруг слышит голос сидящего перед ним Хансоля: — Эх, походу в этот раз Чихун всё-таки сам сел ему речь писать. А я так надеялся, что он, как прошлом году, начнёт приветствие со слов «Йоу собаки»… Говорить тихо Хансоль, кажется, умеет только во время проверочных, когда надо попросить списать, поэтому сейчас его голос слышат ближайшие несколько рядов. Мингю шипит ему в ухо. Сынчоль прерывается, кидает гневный взгляд на источник шума, делает новый глубоких вдох и снова принимается монотонно тараторить: С абсолютной очевидностью можно констатировать, что роль и значение вузовской науки будет с каждым годом только расти. При этом с точки зрения научной ценности — и это другая сторона медали — на первый план будет выходить не количество производимых новых знаний, а отдача от научных исследований. Другими словами, наиболее востребованным будет именно глубина и качество научных исследований и разработок как с точки зрения признания профессиональным научным сообществом, так и их практической значимости. Поэтому студенческая наука в широком смысле — это, можно сказать, «начало начал», от которого зависит развитие всего научно-кадрового потенциала страны. Никто не в состоянии заставить человека стать гениальным. Но помочь талантливо прожить студенческие годы — это в наших силах. И наш университет, на мой взгляд, как раз и является той площадкой, которая помогает и способствует открытию молодых талантов… Чан просыпается от осознания того, что в зале стоит тишина. Он трёт глаза и смотрит по сторонам. Сынчоль, устало привалившись к кафедре, смотрит в зал и пытается отдышаться. Зал смотрит на Сынчоля. — Ну охренеть теперь, — Подаёт голос Хансоль. — Первая нормальная речь за три года. Правда, я ничего не понял. — Первая скучная речь за три года, ты хотел сказать, — поправляет его Мингю, потягиваясь и разминая плечи. Все вокруг встают со своих мест и плетутся к выходу из зала: церемония уже окончена. Мингю не торопится вставать, он терпеливо ждёт, пока все выйдут. — Точняк, — кивает Хансоль и роняет голову ему на плечо. Тот двигается в сторону Вону, и Хансоль падает на пустое сидение. — Зато лично я успел поспать. — Я тоже, — говорит Мингю, поднимаясь и ступая по опустевшему проходу на выход. А Вону ничего не говорит, но из того, что он не принимается осуждать их за безответственное поведение, Мингю и Хансоль быстро делают нужные выводы, и выходят из зала, гаденько хихикая. Когда за последними студентами закрывается дверь в зал, Сынчоль устало стекает по кафедре вниз, да так и остаётся лежать на полу. Чану кажется, что он слышит всхлипывания. Он подходит к сцене и негромко кашляет. Не получив реакции, он начинает подниматься на сцену, но тут из-за кулис выходит — Чан, если честно не знает, кто выходит. Видит только что этот «кто-то» выше него, у него кудрявые светлые волосы и в руке банка с dr.pepper. — Сынчоль, это было неплохо. — Говорит он, протягивая руку и помогая Сынчолю встать. — А теперь, — он протягивает ему банку газировки. — Встань и иди! Сынчоль кое-как встает из-за кафедры и забирает банку. Открывает и делает несколько жадных глотков. — Так, с этим покончили, — кудрявый поворачивается на пятках к Чану. — Привет, я Минхао. — Эм… Привет? — Неуверенно отвечает Чан. — Я тоже в студсовете, и, — он смотрит на свои часы. — И у меня первой парой физра и я убегаю. Чан и Сынчоль остаются вдвоем в огромном зале. Сынчоль допивает газировку, бросая ненавистные взгляды на лежащие на кафедре листы. — Эм, — Чан не знает, как начать разговор. — Может мне тоже что-то нужно сделать? Я ведь теперь в студсовете, у меня ведь теперь тоже будут студсоветческие дела? Сынчоль не отвечает, он смотрит куда-то мимо Чана и крутит в руках уже опустевшую банку. Чан даже быстренько оглядывается, но сзади никого нет. — Знаешь, — наконец-то говорит Сынчоль. — Зайди-ка в студсовет после пар. Как раз летучку проведем, а то Чихун мне про нее с утра все уши прожжужал… — Окей, хорошо! — Чан начинает сбегать по ступенькам сцены, и в спину ему летит Сынчолевское: — Ты только пообедай чтоль перед этим! Учебные часы для Чана пролетают незаметно: он знакомится с новыми преподавателями и несколькими одногруппниками. Скрупулезно записывает всё услышанное и пытается вникнуть в новую для себя систему. Несколько раз к ним заскакивает Минхао: в первый раз он притаскивает стопку бумаг с какими-то анкетами, которые нужно заполнить в течение пары часов, во второй — заглядывает, чтобы забрать их обратно. Когда Чан предлагает ему свою помощь, Минхао шикает на него и велит внимательно слушать лектора. Освобождается Чан как раз после обеда — отличное время для того, чтобы успеть забежать в столовую перед походом в студсовет. Сначала он думает о том, чтобы дойти до общежития и посетить одну из тамошних столовых — надо же потихоньку осматривать все различия между блоками. Только вот до общежития еще дойти нужно, а есть хочется здесь и сейчас, и университетская столовая совсем рядом… Очередь в столовой оказывается на удивление небольшой. Возможно это потому, что у кого-то пары на сегодня уже кончились, у кого-то еще нет, а кто-то, в таких же размышлениях, каким Чан предавался несколько минут назад — о том, где покушать — в общаге или тут, выбрал общагу. Впрочем, это Чана мало волнует. Зато его волнует богатый ассортимент вкусной и полезной (а главное, ещё и недорогой) еды, из которого Чан выбирает рыбные наггетсы и картофель фри — как раз то, что не входит в число полезностей. Сердцем чувствуя, что где-то там, дома, мама со вздохом чуть ли не схватилась за сердце, он добавляет нарезанное ломтиками яблоко, надеясь восстановить таким образом баланс во вселенной. И яблочный сок. Найти себе место в полупустом обеденном зале — легче легкого, и Чан занимает один из столиков у окна. Стоит ему устроиться, как к нему подходит девушка — явно со старших курсов, высокая, волосы у неё длинные, тёмные; она улыбается ему, и Чан чувствует, как краснеют и горят у него кончики ушей. — Ты ведь Чан? — Спрашивает она, наклоняясь поближе и убирая за ухо прядь волос. — Д-да, — заикаясь, отвечает Чан. — А вы… — Мне тут нужно документы в студсовет передать, — Чан только сейчас замечает папку с бумагами у нее в руках. — Но у меня вот-вот пара начнется, а препод очень, очень вредный. А ты ведь в студсовете, да? Давай я тебе папку отдам? Не успевает Чан ответить, как она уже кладет папку на стол перед ним и упархивает в сторону выхода. Он заглядывает в папку и видит какие-то пустые, незаполненные таблицы. «Ладно, Сынчоль, надеюсь, знает, что это такое», — думает Чан и принимается, наконец, за свой обед. Сам Сынчоль, тем временем, сидит в кабинете студсовета, обложившись кучей бумаг, которую Чихун вручил ему сразу после того, как Сынчоль вышел из актового зала. Сынчоль очень пытается выжать из своих глаз какое-нибудь адское пламя, в котором сгорят эти бумаги и весь студсовет в придачу, но выжать получается только слёзы жалости к себе. За одним из соседних столов сидит Минхао, и это немного Сынчоля утешает — во всяком случае, не один он здесь безнадёжно застрял. — Да как тебя отключить, бесполезная ты штуковина, — Бурчит Минхао и ожесточенно тыкает во все кнопки на своем аналитическом браслете. — Я просто отсидел ногу! Её не пытается сожрать разъяренный гризли! Сынчоль вздыхает — у Минхао всегда так. С аналитическим браслетом он явно не дружит, а потому порой его можно увидеть скачущим по коридору на одной ноге. Впрочем, хуже, когда проблемы у него начинаются с органами дыхания — они у Минхао тоже синтетически восстановлены, хотя о причинах он предпочитает не распространяться. Он же не Чихун, который ещё на первом курсе всем с порога заявил, что «в четыре года выпал из окна, ноги и позвоночник искусственные, так что отъебитесь и обратно не приебывайтесь никогда». Когда Чан заходит в кабинет студсовета, эпопея с браслетом уже окончена, поэтому первое, что он видит — Сынчоля. Вернее, его голову, лежащую на столе. — И снова привет, — слышит Чан и поворачивается. За столом рядом с входной дверью сидит Минхао, из-за уха у него торчит ярко-желтый карандаш. На компьютере открыт фотошоп. Чан видит почти доделанную афишу с большущей надписью «Туссссовочка». — И этим мы тоже занимаемся? — Спрашивает Чан, неприлично тыкая пальцем в сторону экрана. Минхао переводит взгляд. — Не особо, — отвечает ему он, — только для более или менее официальных событий делаем афиши. А так разными гулянками занимаются ребята ответственные за мероприятия. Сокмин, например. — Мне показалось, — голова Сынчоля отлепляется от стола. Он как-то странно смотрит на Минхао красными усталыми глазами. — Или у тебя сейчас довольно близко находились слова «ответственный» и «Сокмин»? — Но Сокмин на самом деле довольно ответственный, — мягко отвечает Минхао. — Правда не может долго одним и тем же заниматься. Наскучивает. — Скажи это Чихуну, у которого Сокмин с Сунёном — головная боль номер один. — Номер один? — Переспрашивает Минхао, притворно удивившись. — А я-то думал по головной боли для Чихуна они тебе и в подметки не годятся. Сынчоль моргает пару раз, а потом, цокнув языком, лезет в ящик стола. — Один — ноль, — говорит он, и в Минхао летит конфетка в оранжевой обертке. — Но еще не вечер. — А, точно, — вспоминает Чан. — Когда я был в столовой, мне какая-то девушка передала вот это. Он протягивает папку Сынчолю, тот хмурится и берет ее в руки. Достает из нее первый лист, быстро пробегает по нему глазами и грустно вздыхает. А после зажмуривается, открывает глаза и снова смотрит на лист бумаги. — Чан, ты не мог бы сбегать в свою общагу и поискать там машину? — Какую машину? — Машину времени. — Терпеливо поясняет Сынчоль. Чан, словно рыба, удивленно открывает рот. — И как-нибудь сделать так, чтобы не заходить в столовую и не брать бумаги от подозрительных лиц? — Что там? — Минхао встает со своего места, обходит стол и достает из папки еще один листок. Вглядывается в буквы и хмыкает. — Ну что, — говорит он. — Мы… Его перебивает громкий звук и разносящийся по всему университету женский голос, по радио сообщающий о том, что главы клубов дополнительной занятости для согласования и подтверждения денежных смет на новый семестр должны подойти в кабинет студсовета. Тишина после объявления кажется оглушающей, поэтому все трое дружно вздрагивают, когда неожиданно хлопает дверь. — Мы в дерьме, — заявляет Чихун, стоя в дверном проеме. — Я не знаю, что она там пообещала Сынквану за объявление по радио, но он об этом пожалеет. Они оба пожалеют. — Я хочу умереть. — Громко и уверенно заявляет Сынчоль, складывая руки на груди. — Это ты всегда хочешь, не ново. — Парирует Минхао. — Но нам очень сильно прилетит, а я не хочу, чтобы нам прилетело. — Да кто хочет? — Ты? — Почему всегда я, Минхао? — Ты чуть не умер несколько часов назад, тупо зачитывая текст. — Это не аргумент. И уж во всяком случае в том, что на нас снова скинули отвратительную работу моей вины нет. — Зато я теперь чувствую себя очень виноватым и ничего не понимаю, — заявляет Чан, все это время стоявший рядом. — Что происходит? Сынчоль запускает руку в волосы и чешет затылок. — У нас небольшие, э-э-э… — Мнётся Минхао. — Трудности с секретариатом. Вернее не с секретариатом, а со студентами, которые там на полставки подрабатывают и делают бумажную работу. — «Делают», ага, — хмыкает Чихун. — Вернее, пытаются все, что получится свалить на нас и сделать вид, что это мы опять во всём виноваты. — А сами в это время «подсасывают» администрации… — Сынчоль, — шикает на него Минхао, — за языком следи. — Да к черту, мне-то деньги не платят за разбирание бумажек. — У нас прибавка к стипендии. — Это не прибавка, это просто кот наплакал. Сынчоль и Минхао вздыхают, пока Чихун, замерев и крепко задумавшись, стоит рядом. — Ладно, — наконец отмирает он. — У меня есть пара идей, (как и им в кашу поднасрать) как и им веселые деньки устроить. Он хватает папку со стола Сынчоля и быстро запихивает обратно все вытащенные из неё листы. — И что мы будем делать? — спрашивает Чан, виновато хлюпая носом. — Вы — держать оборону, — отвечает Чихун, почти исчезая за дверью. — Я же постараюсь устроить им… — Устроить что? Чихун не отвечает, скрываясь за входной дверью. И тут же в нее стучат. — Давайте сделаем вид, что никого нет, — предлагает Минхао, предельно осторожно запирая дверь на замок изнутри и прислоняясь к ней спиной. Чан кивает. — Никого нет! — Кричит Сынчоль стоящим под дверью студентам. — Ты что, дурак?! — Шипит Минхао. — Ты же сам предложил! — Сынчоль тоже шипит ему в ответ. — Нет, ты всё-таки явно хочешь умереть… — Чхве Сынчоль, открывай! — Слышится из-за двери. — Какой такой Сынчоль, нет здесь такого! — Орёт в ответ Минхао и строит Сынчолю страшную рожу, не предвещающую тому ничего хорошего. — Господи, это же Сокмин, не впускай его сюда, не впускай… — Бормочет Сынчоль. — Минхао, ноги оторвём! — Слышится из-за двери новый хор голосов. — Это ещё кто? — Шепотом спрашивает Минхао. — Футболисты, — отвечает Сынчоль. — И я бы на твоём месте с ними не связывался. Ногу, конечно, не оторвут, но отпинают будь здоров… уж поверь. Минхао почему-то верит. Вся их сомнительная стратегия рушится в тот момент, когда в одном из голосов за дверью Сынчоль узнаёт Вону. Тот вежливо стучит в дверь и интересуется, во сколько будет открыт кабинет, потому что свободного времени у него не много, а сметы — дело срочное и важное. И дураку понятно, что Вону лучше не игнорировать — он, конечно, не Чихун, но это тоже себе дороже. Стоит только Минхао открыть дверь, как к ним в кабинет порываются вломиться сразу несколько десятков человек — главы клубов и их заместители. Ключевое слово здесь — порываются, потому что стоящий у самой двери Вону оборачивается, окидывает их всех спокойным взглядом и неодобрительно качает головой. Все тут же пристыженно замирают. Вону заходит в кабинет первым и останавливается возле стола Сынчоля; справа и слева позади него стоят Мингю и Хансоль. Оба держат по стопке книг, и что-то подсказывает Сынчолю, что все эти книги принадлежат Вону. — Вот тут список всех клубов, в которые я записан, — Вону протягивает Сынчолю лист с заполненной таблицей. — Я подумал, что лучше немного облегчить вам задачу, поэтому сам согласовал всё с ответственными за каждый клуб лицами. Нужно только кабинеты ещё раз проверить. На всякий случай. Сынчоль изучает таблицу, видит указанное в ней количество клубов и в ужасе смотрит на Вону. — Да ты что ли грёбаная Гермиона?! — говорит он. — Ты когда всё успеваешь?! Вону не успевает ответить, как из-за его плеча высовывается Мингю и столь же негодующе восклицает: — Вот я понять не могу! А вот с ним хожу постоянно, и не понимаю, как он всё успевает! Я вот даже жить толком не успеваю, успеваю только Л Ю Б И Т Ь. Вону оборачивается и молча смотрит на Мингю. Сынчоль выгибает бровь и тоже смотрит на Мингю. Два десятка человек, пришедшие согласовать сметы, тоже смотрят на Мингю. Мингю икает. И только Хансоль на Мингю не смотрит, потому что у него сил отлепить руку от лица и выйти из этого вселенского фейспалма. — Ну, вот и кто тебя за язык тянул, — шепотом причитает он. — Рон Уизли недоделанный. С этими словами Хансоль утаскивает Мингю из кабинета. Сынчоль и Вону переглядываются, после чего Сынчоль скомкано и неуверенно пытается объяснить Вону, что в секретариате произошла какая-то ошибка и сметами студсовет заниматься не будет. Вону хмурится, но в спор не вступает; извиняется за лишнее беспокойство и уходит. И вот тогда начинается ад. Кто-то предлагает им взятку, кто-то обещает побить в подворотне, кто-то пытается давить на жалость и устраивает целый спектакль, но Сынчоль твёрд как скала: подписывать он ничего не будет, денег у них ни для кого нет и вообще самим мало, а все, у кого есть вопросы, могут решить их, обратившись к Чихуну. На чей-то вопрос о том, почему именно к Чихуну, если председателем студсовета является сам Сынчоль, ответа ни у кого не находится, и в итоге всё начинается с начала. Даже когда улице уже начинает вечереть, количество посетителей в кабинете и не думает уменьшаться. К этому времени терпение начинает потихоньку терять даже Минхао, который конечно, всё ещё улыбается каждому подходящему к нему человеку, но отвечает уже явно сквозь плотно сжатые зубы. Звук снова включившегося радио заставляет всех в кабинете замолчать и поднять головы вверх, прислушиваясь, но голос Чихуна, раздавшийся из колонок на весь университет, производит противоположный эффект: многие из присутствующих машинально вжимают головы в плечи. — По поводу смет на обеспечение дополнительной занятости главам клубов нужно подойти в секретариат с самостоятельно заполненной личной сметой и заявлением. Подробную информацию можно будет уточнить в секретариате. Чихун замолкает, девушка из клуба фотографии закатывает глаза и, цокая языком, стонет, что теперь нужно идти ещё и в секретариат, неужели студсовет не может все сделать правильно и сразу? И тут словно, по наитию, Чихун по радио продолжает: — Сметы и прочие бухгалтерские документы НЕ ВХОДЯТ В ОБЯЗАННОСТИ СТУДСОВЕТА, ЧЕРТ БЫ ВАС ВСЕХ ПОБРАЛ. Радио шипит и затихает. Когда Чихун возвращается в кабинет студсовета, внутри уже нет никого, кроме прибирающегося на столе Сынчоля, Чана, подметающего между столами, и сидящего на столе, жующего жвачку и болтающего длинными ногами Минхао. Чихун, правда, приходит не один. — Привет, Сунён, — говорит Минхао, и тянется к лежащей на столе флешке. — Я доделал вам афишки. — Спасибо, отвечает тот, забирая флешку. После переводит взгляд на Чихуна и мнется. — Чихун, мне это, нужно быстренько флешку отнести, я ненадолго… — Да иди уже, — недовольно тянет Чихун. — Я пока здесь закончу. Подождешь меня, если что. — Конечно, — откликается Сунён. — Спасибо! Он тянется к Чихуну и ерошит его розовые волосы. Все на мгновение замирают в испуге. Но Чихун только зло кривит губы, правда, Сунён этого уже не видит — убежал отдавать флэшку. — Кусь. — Комментирует Минхао, и вот ему уже так, как Сунёну, не везёт, потому что в него тут же летит кинутая Чихуном папка с документами. — Хуюсь, — рявкает Чихун. Выпавшие из папки листы они собирают все в четвером. Чихун отпускает Чана и Минхао почти сразу. Злится, конечно, что объяснение Чану всех нюансов придётся перенести на никому не виданный «другой раз», а устраивать летучку на закате дня так и вовсе нет смысла, но поделать ничего не может. Минхао предусмотрительно драпает на всей доступной ему скорости. Сынчоля Чихун просит остаться — у того начинает нервно дергаться глаз, но он не спорит. На выходе из кабинета Чан сталкивается с Сунёном: тот стоит возле двери и играет в какую-то тупую игру на смартфоне. — Долго они там ещё? — Спрашивает Сунён, и по голосу его Чан понимает, что тому просто смертельно скучно здесь стоять, но соваться в кабинет он не рискует. Чан пожимает плечами. — А ты первачок, ага? — Уточняет Сунён и прячет телефон в карман: он нашел занятие поинтереснее. — Чихун про тебя упоминал. Я Сунён, мы с ним учимся вместе на международке. Он обо мне не говорил? Чан качает головой, и Сунён фыркает: кто бы сомневался. — Ну и ладно, — говорит он. — Больно надо. Меня и так все знают. И, обидевшись, он снова достаёт телефон и утыкается в игру. Чан очень надеется, что обиделся Сунён не на него. Он делает шаг в сторону, и Сунён, взглянув на него прищуренным хитро — и куда только делась обида?! — глазом, говорит: — Я бы тебя проводил, поболтали бы, но мне надо дождаться Чихуна. Так что сорян. Бывай. И, не дожидаясь ответа, возвращается к игре. Чан глядит на него молча, моргает несколько раз в непонятках, а потом пожимает плечами и уходит в общежитие. В общежитии уже довольно тихо: некоторые, особо стойкие, ушли праздновать, остальные же готовились к полноценному началу учёбы. Чан, подготовившись к завтрашнему дню, падает на кровать. Он засыпает с мыслями о том, что если здесь каждый день так классно, то он, наверное, попал в рай. А если нет? А даже если нет, ему всё равно было весело сегодня. Интересно, успевает подумать он, каково быть председателем студсовета? Это же столько всего интересного каждый день! Повезло Сынчолю… Сынчоль заходит в свою комнату и сразу запирает дверь изнутри. Хватит с него. Он сползает по двери вниз и обессиленно вытягивает ноги. Оглядывает комнату: вот на стене висят его медали: что-то со спортивных соревнований, что-то с олимпиад. Рядом на полке несколько наград и кубков, чистых, аккуратно расставленных в ряд. Торчат корешками вперёд две папки с грамотами и сертификатами. Сынчоль вздыхает: он очень устал. Он ведь просто хотел немного халявы от жизни. Ему обещали, что если он станет председателем студсовета, то преподаватели будут лояльнее в выставлении отметок. Только вот никто не предупредил, что вместе с этим он приобретет такое количество головной боли. Первый учебный день позади, но это только начало — начало нового адского года. А ему бы до понедельника дожить. Может, зря он всё это… Размышления Сынчоля прерывает пришедшее сообщение. В графе «отправитель» там значится Чихун. Открывая его, Сынчоль читает: «ты молодец». Стены общежития сотрясают рыдания. Откуда-то тут же слышатся ответные возмущения, что держать собак на территории запрещено. Под окнами кто-то завывает протяжно под гитару: вэээйк ми аап вэн септембер эээндс. Где-то неподалёку в окно своей комнаты высовывается Чихун и орёт: — КВОН СУНЁН, А НУ БЫСТРО СПАТЬ, НАМ ЗАВТРА К ПЕРВОЙ ПАРЕ. — А я? — Слышится голос ему в ответ, и бренчание гитары становится агрессивнее. — А ТЫ ПРОСТО ЗАТКНИСЬ, ЛИ СОКМИН, — и уже тише, — заебал.