little bird.

Даби был скрытен совершенно всегда. Тяжелый взгляд синеватых глаз смотрел куда-то вдаль, «прожигая» взглядом все вокруг до последней частицы, подчиняя к себе одному. Хитрая ухмылка, когда парень скалится, заставляет невольно отойти назад и бежать прочь от всего на свете. Он всегда знал, что сможет добиться своего, не покладая рук к чему-либо. Он был, блядь, полностью уверен в своей непобедимости, стойкости и безразличии, ведь стоит только ему показать настоящего себя — яркое синее пламя, разрушающее все вокруг, абсолютно все люди будут боятся его, молить о пощаде и кричать. Злодей никогда не показывал своих эмоций — лишь безразличие и злость на все вокруг. Он никогда не выдавал то, что чувствовал бы в определенные минуты его жизни. Лишь детство было тем моментом, когда хотелось расплакаться от боли и уйти подальше от всего. Его отец… Двуличный человек, на самом деле. Смешно и убого показывать свое геройство на других людях, принижая дома ребенка к своей профессии. Глупо было заставлять его быть тем, кого хотел видеть в глазах родитель, всячески наплевав на его чувства. И Даби ненавидел это. Ненавидел до костей, держа ту детскую обиду в себе, и держа до сих пор. Возможно, в глубине прожженной своим же пламенем души, он бы простил его за его воспитание. Простил бы за детство, наполненное тренировками до потери сознания и чувств. Простил за ту боль, что чувствовал тогда маленький Злодей, когда понимал, что падает в отцовских глазах как предмет гордости и очарования. По-началу, он жил местью превзойти отца, показать, что он может быть еще сильнее, чем тому хотелось, быть суровее, чем тот представлял, но вскоре эти мысли полностью ушли прочь вместе с тогда старым оттенком белоснежных волос. Эта птичка… Она была так прекрасна, боже. Это упрямство, порой нахальство, любовь к публике и хвастовство — лишь отличало его от других героев, заставляя его узнать его поближе. И Даби узнавал, правда не через разговоры, а через косые взгляды. Они находились далеко друг о друга, но это не мешало ему быть с каждым разом все ближе и ближе к Таками. Да. Именно так звали эту глупую, но черт возьми, такую великолепную птичку. Тойя много раз ловил себя на том, как он прекрасен и тактичен. И нет, дело не в маневрах в его полете, дело даже не в глупых перьях, которые были совершенно повсюду и оставались позади, когда Кейго только взлетал — нет. Дело было в его невинности, которую он прикрывал неукротимым благородством. Однажды они все-таки встретились — правда не в столь привычной обстановке для двоих. Не на улице, не на заданиях, а в гей клубе. И какой черт побрал Даби зайти туда, ведь он даже не из… Этих. И какого черта он увидел там эту наглую птицу, уже пьяного до потери сознания, вечно бубнящего что-то про любовь и секс за стопкой текилы. Они сразу узнали друг друга — за несколько секунд. Тойя, по началу, отворачивался, глядел в уже пустой стакан с виски, как бы невзначай обращая внимание на болтливого с барменом Таками и ухмылялся от его тогда пьяной беспомощности. А Таками было всячески похуй, если честно — как и на сообщения и бесконечные звонки менеджера, так и на взгляды пьяных геев вокруг (в том числе и Даби). Порой хотелось послать всех и вся к черту, взять личную жизнь в «свои перья» и лететь навстречу судьбе, но Старатель там плавал — только геройство, только хардкор. Они даже не помнили, как это произошло. Видимо от недостатка секса или личной жизни, может порой и внимания… Кейго помнит, как жадно Даби вжимал его бедра в холодную стену туалета бара, как властно и судорожно горячо дышал в шею, слегка покусывая ее своими клыками и прижимал к себе с каждой, мать его, секундой ближе и ближе. Перья были совершенно повсюду, без контроля летали в воздухе, чуть ли не падая на пол, слегка подрагивая на основании. Когти птички со страстью впивались в сильную спину злодея, притягивая ближе и ближе к себе, чтобы тела соприкасались все больше. Кейго хотел чувствовать то настоящее тепло, что исходит изнутри Тойи, хотел ощутить все больше и больше его в себе, наплевав на чертовы правила и кончать с каждым разом, когда Тодороки кусал его за плечи. Он извивался всем своим красивым телом, просил больше, глубже и жестче, будто наказывая самого себя за грехи через холодный секс с злодеем. Будто хотя этого слишком сильно, и наконец, получив это, отдаваясь полностью ему. Даби было наплевать на всё, что происходит вокруг. Если бы в тот момент, когда он углублялся в Кейго кто-то зашел, он бы со злостью сжег всё вокруг. Даби было совершенно похуй на следующий день, что там будет и как посмотрит на него Кейго, но он знал, что если его взгляд встретится со взглядом птички в очередной раз в этом чертовом гей клубе — он позволит себе трахнуть его хрупкое тело еще раз. Эта птичка… Ох, моя маленькая птичка.