Эфемерно

             Сначала Роза начала жаловаться на сухость кожи, вялость и первые морщинки. Маленький принц уверял ее, что ничего подобного, что она свежа как восход солнца. Роза больше по привычке ворчала, что ее сравнивают со старым, древним даже, солнцем. Обычное цветочное кокетство. Подыгрывая ей, Принц поливал ее чуть подольше. Но потом ему начало казаться, что аромат розы в атмосфере ослабел: если лежать рядом с ней, то все как прежде, а на другой стороне планеты запах еле слышен.       И потому все чаще вместо слов он лишь улыбался и целовал ее легонько в шелковистые лепестки на макушке. Тогда Роза притихала, и вместо недовольства в ее осанке, жестах проступало непонятное смирение.       Потом Принцу в этом молчании стал мерещиться страх, и это было хуже любые ее придирок. Хотелось съежиться вокруг ее стебля, окружить теплом и любовью, шептать ей, какая она красивая, добрая, лучшая, пока она не поверит.       Потом во время утреннего полива ей стало казаться, что ее отражение в каплях воды слишком бледное. Принц уверял, что ей померещилось, или что солнце немного поблекло и на рассвете окрашивало их астероид скорее в желтый, чем розовый цвет. Наверно, остыло или наоборот, нагрелось. Надо спросить Географа, как поживают мировые константы.       Потом одним утром Роза вдруг вскрикнула «Не смотри!» и закрылась листьями. Сколько бы Принц ее ни упрашивал рассказать, что случилось, она только плакала и дрожала.       Это был самый долгий день. Принц послушно не оборачивался к Розе и от нечего делать сверлил взглядом свое солнце, чтобы оно быстрее закатилось. Ночью Роза все равно заснет, опустит листья, и он сможет увидеть, что с ней стряслось. Может быть.       В свете звезд он разглядел, что один лепесток засох по краям и побледнел. И запах определенно ослаб, к нему примешивались нотки пыли. Принц тихонько лег рядом и стал подбирать слова утешения на утро. Но в голове крутилось только одно, давно услышанное, слово.       Эфемерны.       Утром он проспал обычное время полива. Вскочил уже, когда солнце ощутимо напекло ухо, обернулся к Розе… Она не пряталась больше, она смотрела на него с такой нежностью и болью, словно это у него, а не у нее, пожелтела пара лепестков.       – Почему ты меня не разбудила? – спросил он как можно более буднично. – Тебе ведь нужна вода.       – Ты был такой бледный, – произнесла она так тихо, что ему пришлось упасть обратно на колени и замереть, чтобы разобрать слова. – Я хотела, чтобы ты отдохнул хорошенько. И к тому же, – она зажмурилась и попробовала улыбнуться, – наверно, меня можно больше не поливать.       И прежде чем он успел возразить, добила его тихо, но намертво:       – Ты будешь долго помнить меня, когда я умру? Только пожалуйста, вспоминай меня такой, как при нашей первой встрече.       – Ну что за глупости ты говоришь!       Колени его подломились, он опустился рядом с ней, оперся о землю. Неужели то, о чем упоминал Географ, начало сбываться? Эфемерна. Его краса и радость недолговечна. Да, он уже оставался один, когда покидал ее. Но тогда он мог посмотреть на небо, зная, что на одной из звезд остается его Роза. А куда смотреть сейчас? Куда она уйдет? Принц невольно взглянул вверх. Не все звезды днем виднелись в темно-синем небе Б-612, но он знал – вернее, вдруг вспомнил: там есть большая голубая планета, где один летчик раз за разом поднимается в воздух на нелепой железной штуковине, даже если она рано или поздно должна упасть на землю. А когда она все-таки падает, летчик так же упорно чинит ее, толкает обратно в воздух, даже когда кончается вода, и проще лечь на песок и умереть.       Как смотреть летчику в глаза, если сдаться сейчас?       – Я всегда тебя буду помнить, от первого рассвета до этого утра и еще до многих-многих рассветов потом. Ты проживешь еще долго, я обещаю!       И еще много чего он хотел сказать, но Роза прислонила листок к его губам и отправила заниматься повседневными делами. Принц послушался, но, дочистив последний вулкан, выгнал барашка из ящика и насыпал внутрь земли. Жалко барашка, это все же подарок Летчика, но придется оставить его дома. Ящик нужен Розе, чтобы перенести долгий путь.       Он уже твердо решил, что отправится на Землю. Да, всякие несуразные взрослые жили и на других астероидах, но они не интересовались розами и не могли ничем помочь. А на Земле обитателей миллиарды, и розы тоже есть, а значит, должны быть те, кто знает, как спасти увядающие цветы.       Осторожно, словно осколочную мину, Принц выкопал Розу и пересадил в ящик, полил и накрыл стеклянным колпаком. Да, одному путешествовать проще, но вдруг он не успеет вернуться? И оставлять Розу наедине с барашком тоже опасно. Он оглядел огромное небо. Птиц, чтобы унести их двоих, нужно больше, чем в прошлый раз.       Может, во вселенной стоял другой сезон, неперелетный, чем в тот первый раз, или космические ветры изменили течение, но птиц не было. Одинокая комета мелькнула сбоку, но слишком далеко, чтобы поймать ее сачком для бабочек. И слишком быстро, а значит, опасно для путешествия с хрупкой розой в коробке.       Ужасающе долгий день, заполненный пустым небом и слабыми возражениями Розы, наконец-то катился к концу. Ее аромат слабел все больше. Когда солнце снова плюхнулось за выпуклый горизонт, Принц тоже упал на спину, так утомило его ожидание. Купол неба накрыл его, и звезды поблескивали, как непролитые слезы. Сон не шел. Слово «эфемерны» неслось в голове по кругу, как заевшая грампластинка.       Когда сверху раздался свист ветра в перьях, Принц тут же сел и открыл глаза. Навстречу несся вихрь огромных когтей, крылья закрыли полнеба, но Принц боялся только того, что это окажется сном. Однако его обдал вполне настоящий пыльный шквал, когда птица резко затормозила и села рядом.       – Так ты живой, – разочарованно буркнула птица. – Я думал, ты умер.       – Еще чего! – возмутился Принц. Любое напоминание о смерти царапало изнутри. Но других пернатых рядом не было. – Подожди, не улетай! Я никогда не видел таких огромных птиц! Кто ты? Наверно, ты сможешь унести меня и мою Розу вон к той большой голубой планете?       – Я – гриф, – буркнула птица, сложила длинную шею зигзагом, нахохлилась. – Я могу унести слона… Но сначала я должен съесть другого слона. Чтобы расправить такие огромные крылья, нужно много сил, а значит, много еды. Закон сохранения энергии, знаешь ли: чтобы что-то получить, надо что-то отдать. Я как раз собирался закусить тобой, но раз ты живой, то я голодный. Не уверен, смогу ли даже подняться обратно в воздух. А других мертвых у тебя на планете нет?       – Нет, нету! – Принц опять разозлился.       – Тогда ничем не могу помочь, – Гриф вдруг склонил голову на бок. – В крайнем случае, сошло бы что-нибудь живое. Ягненок или теленок.       Принц замялся. Гриф не внушал симпатии. И пахло от него неприятно, тяжело. Барашек, конечно, был никудышным собеседником, и иногда норовил укусить Розу за лист, но он объедал и ростки баобабов, и еще напоминал о Летчике, об огрызке карандаша в его большой руке, об овчинном воротнике его куртки, запахе машинного масла, скрипе колодезного ворота, сладкой ледяной воде с искрами звезд. Принцу не хотелось отдавать все это.       Но Роза! Им срочно нужно на Землю! Жухлых лепестков за день стало больше. Как там Гриф сказал? Что-то отдать, чтобы получить. Что ж…       – У меня есть барашек, – наконец решился он. – Он спит на другой стороне планеты, у потухшего вулкана.       В конце концов, если они попадут на Землю и спасут Розу, можно найти Летчика и попросить еще одного барашка, но уже с колышком и привязью, и ремешком для намордника. Вроде все слова сходились, но сердце Принца все равно сжалось.       – Барашек? Спит? Хорошо, принимаю плату, – и Гриф стал неуклюже разворачиваться. Астероид был тесноват для крыльев такого размаха, и Принц отступил на пару шагов.       – Это правильно, – добавил Гриф. – Иди к своей Розе и жди меня. С барашком я сам справлюсь, а тебе смотреть не надо. Ты ведь, – он обернулся, и взгляд круглого черного глаза смерил Принца с макушки до пят, – еще ребенок.       С тяжелым сердцем Принц вернулся к ящику с Розой, полил ее.       – Тебе больно? – жалобно произнесла она, потянулась листиком к его ладони. – Не стоило ради меня…       – Ерунда, конечно, стоило. Ты мне всего дороже, – он присел рядом, шепча, что все будет хорошо, все устроится. Что угодно, лишь бы заглушить подозрительные звуки с другой стороны планеты – там что-то шелестело, хлюпало, рвалось с влажным чавканьем.       Звуки кончились цоканьем когтей о камень астероида. Гриф явился со стороны восходящего солнца, протянул крыло, как трап, и Принц в обнимку с ящиком забрался ему на спину. Вокруг взвился целый тайфун из перьев и пыли, земля ушла вниз. Принц оглянулся на родной астероид. Он еще надеялся вернуться – как-нибудь менее болезненно, чем с помощью змеи, но сейчас хотел найти в привычных очертаньях планеты сил для неизвестного пути.       Вон ямка от Розы, трава с метелками, один из действующих вулканов пускает дымок, ширма розы опрокинулась, вон с ночной стороны выплывает навстречу солнцу потухший вулкан, и у его подножья – клочки белой шкуры, нога с копытом, красно-бурые и сизые грязные ошметки вокруг.       Принц отвернулся, плотнее прижал к себе Розу, чтобы отгородить ее, зажмурился сам, но картина въелась в память, прожгла все другие воспоминания. Он до боли в пальцах сжимал ящик, но боялся открыть глаза и снова увидеть жухлые пятна на лепестках его Розы.       Тогда он решил отныне смотреть только вперед.       Знакомые астероиды пролетали мимо, их обитатели не поднимали голов. Но скоро…       – Роза, смотри! Это Земля. Красивая, правда?       – Да, наверно, – Роза еле качнула венчиком. – Надеюсь, там тепло.       – Конечно, тепло. Даже чересчур, – немного расстроился Принц. Он так хотел поделиться с Розой своей Землей, тем лучшим, что он встретил на седьмой от их дома планете. Почему же она не рада? Или… ревнует? К чему-то иному, что он назвал красивым? Нет, ее определенно нельзя знакомить с розами из сада.       – Гриф, послушай, – подергал он птицу за перья на спине. – Я узнаю это место, ты снижаешься над Сахарой. А можно сесть чуть подальше, за краем пустыни, там, где пшеничные поля, сады, лес и деревня с охотниками? В пустыне слишком жарко для моей Розы, и нам надо попасть поближе к садам.       – Извини, не могу даже за плату, – ответил Гриф. – Там люди. А люди в последнее время все вокруг себя утыкали столбами с проводами, оплели стрекающейся молниями паутиной. Я запутаюсь в ней и не смогу приземлиться. У меня слишком широкие крылья. В эту эпоху на Земле осталось не так много мест, где я еще могу сесть на поверхность. Так что из Сахары постарайся выбраться сам, не то мне придется прилететь за тобой снова.       И Гриф опустился на полуразрушенную стену посреди песчаного моря. Путешественники скатились вниз, Гриф снова поднял ураганный ветер, захлопав исполинскими крыльями, и медленно, тяжело поднялся в воздух.       Принц обошел стену. Змеи нигде не встретил, зато нашел небольшой треугольник тени, как раз на одного ребенка и ящик с цветком.       – Сверху Земля выглядела мокрее, – поежилась Роза, оглядываясь по сторонам. И вдруг вздрогнула, заломила листики, увидев свое отражение в стеклянном колпаке. За время пути засохло еще больше лепестков.       Дожидаясь заката и спада жары, Принц утешал Розу, рассказывал о красоте пустыни, о том, что не видно глазу. Вот зеленые сады и золотистые поля не видны, но раз они там, за горизонтом, то вся пустыня превращается в белую, гладкую дорогу к цели. Если не отвлекаться на разговоры с эхо, скалами, змеями и невзрачными былинками, можно дойти быстро.       И они отправились в путь, когда заходящее солнце набросало им под ноги ковров-теней.       Но даже под утро до домов или зелени они еще не добрались. Небо уже светлело, когда за очередным барханом мелькнуло крыло. Узкое железное крыло без перьев, задранное почти к зениту. Перехватив ящик поудобнее, Принц бросился к нему бегом.       Да, это был самолет, и очень похожий на машину Летчика. Только он зарылся носом и другим крылом в песок и выглядел очень помятым. Но самое главное угадывалось без внешних примет – самолет не дышал, не готовился взлететь. Принц оставил Розу в тени фюзеляжа, а сам взобрался к колпаку кабины. По тусклому металлу обшивки сверху пролегла цепочка дырок с рваными краями, черных на светлом, словно звезды наоборот. От стекла кабины остались лишь острые обломки-клыки по краям. И там, внутри, за этими зубами, угадывался скелет в обрывках кожаных куртки и шлема.       Это мог быть любой из тысяч пилотов, что прошивали небо Земли, боролись с бурями, стреляли друг в друга очередями из пулеметов. Но сердце Принца споткнулось и забилось, как у подстреленной птицы. Он не стал трогать рассохшийся планшет под рукой летчика – и так знал наверняка, что изображено на разлетающихся в труху листьях бумаги.       С трудом он заставил себя оглядеться. Пустыня, выдав ему тайну, враз растеряла красоту и превратилась в море, муторную мешанину песчаных волн, грозящих захлестнуть, затянуть, иссушить добела. И нигде никакого берега.       Но Розе нужна вода.       И Принц вспомнил о другом подарке Летчика. О небе, полном колодцев с ключевой водой. Он задрал голову. Звезды стремительно пересыхали в лучах невидимого еще солнца. Лишь на западе оставалась одна яркая точка. Принц закрыл глаза, протянул к ней сложенные чашей ладони и, набрав пригоршню воды, спустился к Розе. Она вздрогнула, когда вода впиталась в почву, и стала умолять, чтобы Принц и себе оставил хоть каплю.       Ровно каплю он и слизнул с ладони – все равно в горле стоял ком, и много не выпьешь.       Вода была горько-соленой, как проглоченные слезы.       Еще один день прокатился над их головами от одного края горизонта к другому. Желтизна расползалась по когда-то пунцовым лепесткам, а на земле в ящике запеклась белесая корка. Соленая вода не пошла впрок.       На следующую ночь пространство сжалилось над ними, свернулось, и песок вдруг плавно перетек в сухую землю, а потом и в не менее сухие луга. Принц с трудом узнавал местность, но на всякий случай обогнул подальше то место, где раньше был розовый сад. Вид тысяч таких же, но здоровых и пышных цветов мог добить его Розу.       Он оставил ее в тростниках у ручья, омыл от соли чистой водой, поменял сверху землю в ящике. Роза свернула лепестки в тяжелой дреме, и он поспешил к саду.       Сад выглядел запущенным. Часть кустов засохла, другие забила крапива и лебеда, но тут и там еще красовались алые, розовые, белые цветы, и воздух звенел от их аромата.       – Здравствуйте, – склонился он к самой пышной белой грозди. – Вы поможете мне? Мой цветок…       – О, он просит помощи, – эхом донеслось со всех сторон. – Как мило. Тот самый мальчик, который когда-то давно говорил, что мы ничто. Что мы пустые. Что ради нас не захочется умереть. Почему же теперь мы захотим помочь тебе?       Ветвь качнулась, и Принц отдернул руку – шипы у этих роз были не мягче, чем у его Розы. И характер, наверно, тоже. Потому он не подал вида, что их упреки задели его. Цветы непоследовательны и капризны, и не стоило судить о них по словам. А эти розы по-прежнему украшали сад своей красотой и ароматом. Они не могли быть злыми.       – Простите меня, – он не двинулся с места. – Я тогда только-только понял, чем моя Роза дорога мне, и потому спешил поделиться открытием со всем миром. И простите людей, если среди них не нашлось тех, для кого вы стали бы единственными.       На этот раз белые лепестки коснулись его пальцев почти нежно.       – Что же ты от нас хочешь?       – Лишь совета, – погрустнел Принц. – Я заботился о моей Розе, поливал, закрывал от сквозняков, снимал гусениц, но этого оказалось мало. Она желтеет и увядает. Что мне сделать… Что вы делаете, чтобы сохранить жизнь? Вижу, эта хворь касается и вас.       И он перевел взгляд на самую нижнюю розу в грозди, уже почти сухую, совсем не белую и очень молчаливую.       Цветы на мгновенье замерли, а потом его окружил их шелестящий смех.       – Что делаем? Ничего. Смиряемся и умираем. Смерть так же естественна, как восход солнца или потребность в воде. В этом нет ничего печального.       Маленький принц вздрогнул. Он узнал слова, которые сам когда-то говорил Летчику, прежде чем уйти на встречу со змеей. Летчик тогда все равно переживал, надеялся, что происходящее – лишь сон. Так вот что он чувствовал… Это и в самом деле больнее для того, кто остается, чем для того, кто уходит. Да, сам Принц тогда тоже испытывал страх, но знал, что возвращается домой. Да и Лиса он покинул первым. Но куда собралась уходить его Роза? Зачем хотела оставить его? Он не понимал, и оттого на душе скреблись не кошки – тигры.       – Это слишком грустно – терять то, что дороже жизни, – вздохнул он.       – Вовсе нет, – качнул ветвями розовый куст. – Нас ведь никто не приручал, тут ты прав. Наше исчезновение никому не причинит боли, не разобьет сердце, и потому мы не чувствуем вины и уходим спокойно.       – И потом, – добавила верхняя роза, – мы не исчезаем совсем. Тот цветок, на который ты показал, скоро опадет, но рядом со мной появится новый – видишь, бутон уже завязался. Если мы все завянем зимой, весной из нашего корня пробьются новые побеги. А люди когда-то отрезали наши ветки и уносили к себе. Если увидишь в деревне в долине розовые кусты в палисадниках, знай, что они – это мы, ведь мы росли из одного корня, в одной земле, мы почти что одно и то же растение. И на самом деле мы не исчезнем никогда. А разве твоя Роза не пустила отводки? Не заполонила всю почву вокруг? Не отрастила новые бутоны?       – Нет, нет, ничего такого, – растерялся Принц. – На моей планете слишком мало земли и места. Она была и осталась единственной…       – Тогда она исчезнет насовсем. А сейчас извини, нам надо приготовиться к долгому дню.       И цветы стали прихорашиваться и отряхивать росу под корни.       Маленький принц встал и побрел обратно к речке.       «Летчик, Лис, простите меня, – вертелось у него в голове. – Было ли вам так же больно?».       Погруженный в мысли, он не обратил внимания на шорохи со стены сада и вскрикнул от неожиданности, когда что-то длинное и гибкое шлепнулось ему на плечо, обвилось вокруг шеи. В сумерках перед носом закачалась узкая треугольная головка на длинном золотистом теле без ног. Желтый глаз смотрел, не мигая, без выражения.       – Змея? Что тебе нужно?       – Удивляюсь, – прошипела та в ответ, – тебе ведь не понравилось на Земле среди людей. Так зачем ты вернулся? И не придется ли тебе вновь просить меня об одной услуге?       – Нет, не придется, – Принц хотел сдернуть Змею за хвост, но остановился. – Нет, но… Ты говорила, что решаешь все загадки. Знаешь ли ты, как спасти мою Розу от… – он запнулся. Впервые слово «смерть» застыло на его языке, обожгло льдом и страхом с такой силой. Только не рядом с именем Розы! – …от увядания?       – Тск, вон оно что, – Змея сделала круг по его плечам, другой. Наконец под самым ухом раздалось ее свистящее шипение, похожее на смех. – Да, знаю. Один писатель – не менее талантливый и зоркий, чем твой Летчик – когда-то рассказал историю о розе… Для краткости опущу лишние детали. Суть же в том, что ослепительный цвет ей вернет песня соловья. Но соловей должен крепко обнять ее стебель, не боясь шипов и петь до глубины сердца … Где найти соловья? Узнаешь и без меня. Это несложно. Я не прощаюсь, и можешь не благодарить.       И она соскользнула по его руке в бурьян. А Принц побежал к реке. «Соловей, – повторял он про себя, – песня, проникающая до глубины сердца».       Роза уже проснулась и укоряла его, что оставил ее одну, а ведь на утренней заре так прохладно, так страшно в этом огромном мире, полном неизвестных звуков, теней и запахов. Но говорила она тихо, без выражения. Засохшие лепестки еще держались, но красных осталось меньше половины, и запах пыли усиливался. Принц боялся даже дышать ей на лепестки, чтобы не облетели. Так с расстояния он заверил, что теперь знает, как ей помочь и больше не оставит ее ни на секунду, но надо идти, искать, спрашивать. И, быть может, они встретят его первого настоящего друга… Принц поднял ящик с удвоенной осторожностью. Но еще тяжелее было улыбаться Розе, как ни в чем не бывало.       Так они шли, и листья вокруг тоже нашептывали что-то ободряющее, и звезды снова тихонько, сквозь слезы, смеялись.       Принц искал их с Лисом знакомые места и не находил. Маленькие деревца стали большими, от больших остались пни, пшеничные поля, пока еще зеленые, не золотые, оттеснили лес, а деревня отъела здоровый кусок от полей. И повсюду взошли те столбы с проводами, которых так боялся Гриф. Под одним таким столбом Принц и нашел Лиса. Или наоборот – Лис нашел его?       В любом случае, они вышли прямо друг к другу, как по компасу. Принц узнал его по качающимся метелкам травы, еще до того, как увидел. Лис изменился. Когда-то огненно-рыжий мех потускнел и посерел местами. Хвост не летел по ветру, словно вымпел, а волочился в траве и пыли. И еще ощущалось в нем что-то важное, но не видное глазу. Словно не был с Принцем полностью, словно половина убежала куда-то еще.       – Так ты вернулся, – заговорил Лис вполголоса, улыбнулся вполсилы. – Я так рад снова встретить тебя. Вижу, ты нашел свою Розу. Это она, да?       Принц кивнул и медленно поставил ящик на землю, между собой и Лисом. Тот заговорил дальше:       – Прости, что не могу поиграть с тобой. Я все еще приручен, но сейчас я зверь семейный. У меня есть лисица – пожалуй, ты сейчас лучше понимаешь, что такое любовь. И еще у нас лисята, уже который выводок. Не уверен, поймешь ли, каково это, когда маленькие подобия тебя и твоей любимой глядят тебе в рот и пищат тоненько: «папа, я хочу кушать». Я должен искать для них пропитание, извини. Я в ответе за тех, кого породил.       Да, точно, вот где осталась половина Лиса – где-то на утоптанной площадке в траве, рядом с другой лисицей, которая приручила его, стала единственной, а вокруг, наверно, носятся другие рыжики-хвост морковкой, теплые, пахнущие молоком, и тоже единственные, все сколько там носов.       – Нет-нет, я прекрасно понимаю тебя! – поспешил ответить Принц, пока Лис не исчез в траве. Он осторожно присел на корточки, протянул руку к жесткому рыжему меху. Лис вздрогнул, замер на миг… но потом толкнулся лбом в открытую ладонь. Роза тут же закашлялась. Принц отнял руку и продолжил:       – Мне тоже сейчас не до игр. Я должен спасти Розу, ей плохо. А для этого нужно, чтобы соловей спел для нее. Ты не знаешь, где найти соловья?       Лис покосился внимательно на Розу, отвел глаза.       – Я знаю соловьев. Невзрачные серые птички, слишком мелкие, чтобы их есть. Еще они поют по ночам в конце весны. Людям нравится. Люди засиживаются у открытых окон допоздна, и мне сложнее пробраться к курятнику. Поэтому я не люблю соловьев. Но знаю, что, как любые птицы, они замолкают, когда заводят семью. Им тоже не до песен, когда соловьиха сидит в гнезде голодная. И сейчас как раз многие птицы высиживают яйца или кормят птенцов. И молчат. Их не видно и не слышно. Не знаю, сумеешь ли ты найти…       Лис снова собрался уходить и снова оглянулся, глядя куда-то мимо Принца.       – А впрочем, – добавил он на полпути к краю пшеничного моря, – приходи в сумерках к чаще терновника на другом краю поля и слушай. Вдруг какой-нибудь соловей остался без пары и еще поет. Ты его тогда сразу узнаешь – людям от его трелей лезут в голову стихи и романтические безумства.       Напоследок он взмахнул хвостом и исчез в полуденном мареве меж молочно-зеленых стеблей пшеницы.       На Земле солнце катилось по небосводу куда медленнее, чем на астероиде, и за одни сутки у Розы пожелтело больше лепестков, чем дома. Раньше Принц не считал ее лепестки, ему достаточно было видеть, что их много, и они прекрасны. Он не хотел примерять мертвящие цифры взрослых на свою Розу, но когда почти весь венчик сменил цвет с красного на желто-серый, он, скрепя сердце, прибег к дурацким числам. У Розы оказалось пятнадцать лепестков. К вечеру этого бесконечного дня незапятнанными осталось всего три. Сколько это в днях? Один? Два? Значит, соловья он был обязан найти сегодня.       Но Лис сказал, что соловьи подают голос только с сумерками, и Принц решил отдохнуть до заката. Велел Розе будить его, если что, и свернулся калачиком рядом с ней.       Проснулся он от прикосновения прохладного листа к носу.       – Мой Принц, там что-то шуршит за деревом. Или кто-то, – прошептала Роза. Он поморгал спросонья. Солнце скатилось совсем низко и окрашивало в золотистый цвет и сорные травы, и пшеницу, и стволы дубов. А чьи-то уши, выглядывающие из-за корней ближайшего дерева, горели, как лепестки мака. Принц улыбнулся.       – Лис? Это ты? Выходи, я тебя вижу! Ты говорил, что тебе некогда играть даже в прятки.       – Я еще не Лис, – пискнул голосок, и зверек вышел на прогалину. – Я Лисенок.       В самом деле, он оказался совсем маленький: тонкие лапки, короткий хвост, одно ухо еще висело, а огненно-рыжая шерстка светилась в лучах заката, словно это солнечный луч сбежал с неба на край поля. Лучик вздрагивал не то от страха, не то от восторга, прижимался к палым листьям, но подходил все ближе. Последние шаги он прополз на брюхе.       – Ты Маленький принц, да? – спросил он с восхищенным вздохом. Блестел черными ягодками глаз, смотрел неотрывно. – Папа каждый день рассказывал нам на сон сказки про тебя. Ой, то есть, мои братья и сестры думают, что это сказки, но я всегда знал, что ты существуешь! Я все ждал, когда же созреет пшеница, чтобы увидеть, какого цвета твои волосы. Папа больше никак тебя не описывал, но повторял, что самого главного глазами не увидишь. Теперь я понимаю – это правда! Я так много думал о тебе, что сейчас узнал сразу.       Тут он засмущался и отскочил на пару шагов, но тут же вернулся. Принц все молчал, чтобы не спугнуть Лисенка или его мысли. Тот явно хотел сказать что-то еще, но не мог поймать нужные слова.       – Приручи меня, пожалуйста, – наконец решился Лисенок. – Я столько раз слышал от папы, как это прекрасно – быть прирученным. Я столько раз представлял себя ручным, что я уже почти приручен. Поиграй со мной сегодня, погладь – и я стану совсем твоим. Пожалуйста, я очень тебя прошу!       Но Принц молчал. О, он помнил, как весело они с Лисом играли в догонялки среди деревьев, ловили бабочек на лугу или лежали среди клевера, лепя в воображении разные фигуры из облаков. Помнил теплый, мягкий мех под рукой, эхо чужого быстрого сердцебиения сквозь шерсть, ткань и две грудные клетки. Помнил щекотку дыхания на щеке, уютное молчание на двоих, игры в ляпы вприглядку, когда вое то и дело косятся друг на друга вразнобой, мельком, ловят взглядом то кончик хвоста, то край шарфа, и вдруг глаза встречаются, улыбаются и разбегаются вновь…       Пройти все это заново, смакуя каждый момент с двух сторон, новизны и памяти?       Три лепестка. Один день.       Нет, еще один лепесток побледнел с краю. Никогда еще цифры не вызывали у Принца такой ненависти. Словно мир взрослых, их законов, причин и следствий оплетал все вокруг, оцифровывал, конвертировал жизнь в число дней, красоту в число лепестков, любовь в число жертв ради нее. Жизнь превращалась во время и утекала с тиканьем сквозь песок.       Чтобы приручить, нужно отдать время. Но времени-то у него и не было.       Принц опустил глаза к Розе.       – Иди к нему, – улыбнулась его Роза слабо и нежно. Бутоном она уже не качала – стояла прямо и неподвижно, как каменная, чтобы не осыпаться. – Я не хочу, чтобы ты остался один, когда я исчезну.       Лисенок навострил уши, вильнул хвостом. Совсем как взрослый Лис когда-то в прошлой жизни. Солнце опускалось в ложбину между холмами, а тень поднималась, как прилив, затопляла перелесок и тех, кто стоял на прогалине. Сначала – самого маленького. Мех лисенка из огненного стал охристо-серым, почти как у старого Лиса.       («Я буду таким же, как Лис, – вдруг понял Принц. – Единственным для Розы и единственным для Лисенка. Но я один в этом мире, размеченном на пространство и время. И значит, каждому из моих близких достанется только половина меня. Арифметика, будь она неладна! Что увидит тогда Роза? Половину меня прежнего? Вот ведь странно – Лис не мешал мне любить Розу всем целым сердцем, когда остался вдали на Земле, пусть даже в памяти он всегда был рядом. Но вот они оказались на расстоянии протянутой руки, и я ощутил неловкость. Как делить себя на них? Может, потом…»)       Но он чувствовал – если скажет «нет» сейчас, Лисенок погаснет.       – Прости, я не могу, – ответил он наконец, перехватил ящик с Розой поудобнее и поднялся на ноги. – Я в ответе за мою Розу.       И зашагал к границе леса и поля. Ведь надо еще найти эти самые терновые заросли, а в нахлынувших сумерках трудно отличить терн от тальника. Хотя нет, достаточно протянуть руку, коснуться смутной массы листьев – и терновые шипы не дадут ошибиться.       …О чем угодно думать, только не об одиноком Лисенке, оставшемся в перелеске, в зеленой мгле…       Терновник так и нашелся – по уколам в пальцах. Принц поставил Розу на землю, сел рядом. Пока стояла тишина – не такая, как в пустыне, более суетливая, вся в шорохах букашек да отголосках музыки из деревни вдали. Наверно, там был четверг. Роза уже дремала, листья обвисли, несмотря на полив. Она почти уже не пахла – так, совсем чуть-чуть, тень аромата, слышная, только если наклониться близко-близко к цветку. И Принц склонялся к ней, шептал, что все будет хорошо, и подождать осталось немного. Небо уже линяло из синего в черный, и первые звезды проступали капельками света, дрожали и расплывались, готовые в любой момент пролиться. Принц вытер рукавом глаза, и звезды вернули себе четкость.       Где-то среди них мерцал и астероид Б-612. Пустой. Брошенная ширма, редкая трава, три вулкана, у подножья потухшего… нет, не надо дальше! Лучше оглянуться на другое, прошедшее время – оно ведь здесь, в памяти, никуда не прошло, на самом деле. Маленькая планета, три вулкана, невзрачные травы, мальчик и его единственный в мире цветок…       Пение Принц заметил не сразу. Просто вдруг его тоска по прошлому и страх перед будущим оказались вовне, зазвучали из гущи колючих ветвей, пронизывали поле и лес.       Источник трелей и свистов не был виден в терновнике.       – Простите, – Принц не сразу решился прервать пронзительную песнь. – Вы – соловей?       Тишина замерла по обе стороны зарослей.       Трепет маленьких крыльев стих чуть поодаль.       В толще терна скрывался невидимый соловей, но на сей раз заросли не стали красивее от этого. Соловей прятался от одного из тысяч мальчиков. Он не был приручен. И все же для Принца он уже стал единственным в мире; единственным, кто все еще пел, кто мог спасти его единственную Розу. Неповторимость Розы простерлась крылом над незнакомой пташкой. Но в обратную сторону эти узы не работали. Односторонняя связь ныла и вытягивала душу.       У соловья не было никаких причин помогать незнакомому мальчику. О, если бы они приручили друг друга… Но на это нужно время, много времени, будь оно проклято.       «Слова лишь мешают понимать друг друга», – сказал Лис когда-то. Но иного выхода не оставалось, и Принц переплавлял время на слова. Он сел совсем близко к зарослям, так что листья и кончики веток цеплялись за шарф, и тихо, чтобы не разбудить Розу, стал рассказывать о своем цветке, своей планете, о тех, кого встречал на Земле и в небе, о дружбе и о том, как не знакомые еще несколько минут назад вдруг становятся единственными в целом свете.       Темнота по ту сторону молчала, но впитывала его шепот, как губка. И Принц отправлял туда, в недоверчивую неизвестность, вопросы. Как в игре в «морской бой» – наугад, пытаясь нащупать очертания чужой души. Иногда попадал, и тишина сгущалась в тихие, печальные посвисты, тень той пронзительной песни, что привела его к соловью.       – Странно, – добавил Принц, – мне рассказывали, что твой голос будит в людях мысли о любви и красоте, но я слышу печаль и боль. Но ведь должна быть еще и надежда. Она точно есть, раз я нашел тебя.       – На-деж-да? – раздалась из чащи череда минорных трелей. – Надежда, любовь, красота… Я пел о них луну и две назад, когда имел все. Дом, любимую, будущее. Наших детей. Ты пришел за надеждой, странный мальчик. Хочешь ли ты услышать, как мечты в один миг разлетаются на ошметки и превращаются в кошмар?       Принц сглотнул – слишком ярко представил пожелтевшие лепестки на земле, и клочки курчавой белой шерсти, и черное созвездие на белом фюзеляже.       – Я понимаю. Если тебе так будет легче – расскажи, и мы с тобой будем не одиноки перед нашим страхом.       И соловей запел, но теперь Принц различал всё до ноты, видел всё до последней тени, скорлупки, пушинки…       …Терновый куст с тысячей шипов не один год надежно охранял гнездо Соловьев, но в этот день предал их, не смог остановить беду. Когда Соловей вернулся с гусеницами, то нашел лишь обломанные ветви с клочьями чьей-то шерсти, перевернутое гнездо, скорлупки яиц и растерзанное тело подруги.       Соловьиное тремоло билось в тенетах воспоминания, не в силах выбраться. Но чтобы приручить кого-то, нужно оказаться по одну с ним сторону. Принц закрыл глаза и последовал, не шелохнувшись, на голос Соловья, туда, где в ящике с землей могла остаться россыпь серых лепестков да черный зигзаг голого стебля.       А на краю колючей черноты сидела маленькая светло-бурая пташка – тень, не больше – и пела.       – Понимаю, все звезды померкли для тебя, – выдохнул Принц еле слышно, и Соловей больше не улетел. – Понимаю и боюсь того же. Да, не так больно, когда ты не один. Но молю тебя, выведи меня отсюда. Только ты это можешь. Спой для Розы, пожалуйста, как ты поешь для всего мира. Тогда она снова расцветет для меня, как прежде.       – Спеть для розы, сидя на ее ветке? – Соловей притих, замер на секунду. – О, я помню эту историю. Знаешь ли ты, что ты просишь?       – Самое важное – надежду.       – Так значит, не знаешь. Хотя… – Соловей устало опустил крылья в темноте. – Не там ли и я обрету ее?.. Хорошо, я помогу тебе. Радуйся, будет у тебя красная роза. Я создам надежду из звуков моей песни, а значит, останусь в ней. В награду я прошу у тебя одного: будь верен своей любви. Не дай ей исчезнуть.       Крохотная тень спорхнула с куста к ящику.       – Это твоя Роза?       – Да, но осторожно, она вот-вот осыплется, – поспешил добавить Принц. Но Соловей весил всего ничего. Роза не накренилась, только вздрогнула и проснулась. Принц тут же протянул к ней руки, успокоить, поддержать.       – Не бойся, моя Роза, это друг. Он поможет нам. Просто слушай его.       Она послушно замерла – что ей еще оставалось? Да и невозможно было не слушать эту песню. Бесконечное течение звуков лилось из крошечного горла – где только помещалось? Звуки взлетали к небесам, журчали между звезд и с щелчками падали обратно. Принц почти успокоился – такое прекрасное пение обязательно должно сотворить чудо.       В темноте Принц еле различал их, птицу и цветок. Они почти сливались в одно бледное пятно на темном фоне терновника. Он не сводил глаз с этого пятна и ждал рассвета. Роза родилась вместе с солнцем, и сейчас должна была, непременно должна воспрянуть на заре.       Звезды гасли в бледнеющем небе, и вместе с ними утихал голос Соловья. Зато роза казалась все темнее. Вокруг уже посвистывали другие, утренние птицы, но Принц заметил, что Соловей замолчал, и склонился к Розе.       Цвета еще не проступили с ночи, но она совершенно точно сменила цвет на более насыщенный. Ее неподвижность пугала Принца, и он решился тронуть ее венчик.       – Роза, проснись пожалуйста, ответь! Как ты?       Ее лепестки на ощупь казались упругими и чуть влажными от росы. И холодными.       Пару бесконечно долгих секунд стояла тишина.       – Что? – встрепенулась вдруг Роза. – А, это ты… Спасибо, что разбудил, я видела такой страшный сон… Наверно, устала с дороги, раз заснула посреди столь красивой песни, не дослушав. Это было и правда чудесно, мне сразу стало легче. Куда скрылся твой друг, он допел до конца?       В голосе ее снова переливались кокетливые нотки. Принц перевел дух и спохватился, что Соловья и в самом деле нигде не видно. И не слышно трепета серых крыльев. Гуща терновника перед ним молчала. И не ответила на оклик. Только предрассветный ветер вздохнул в зеленой пшенице за спиной.       – Как же хорошо, – вздохнул Принц и почему-то заплакал, – как же я рад.       Ни одного заката он еще не ждал с таким нетерпением, как этого утра. А небе желтело медленно, прихорашивалось, припудривалось клочками белых облаков, наливалось оранжевым, а через секунды, как заправская модница, бралась за другой наряд, уже малиновый. И вот сквозь темный лес по ту сторону поля замелькали солнечные алые блики, как прожилки на склоне вулкана, пропитывая и облака, отчего на сердце у Принца стало немного тревожно. Ни на вулканы, ни на бело-розовые клочья в небе он смотреть не хотел и обернулся к Розе.       Она была прекрасна и свежа. Ее лепестки отливали алым атласом. И Принц склонился к ней за ароматом, которого ему так не хватало все последние дни.       Роза пахла чем-то приторным и тяжелым до омерзения. Принц чуть не отшатнулся, но застыл на месте. Задержал дыхание, но по другой причине. В траве за ящиком, поджав скрюченные лапки и раскинув крылья, лежал Соловей, а на груди у него темнело пятно одного цвета с Розой. Яркое, влажное, слишком блестящее по сравнению с тусклой полуприкрытой бусинкой птичьего глаза.       Принц осторожно поднял ящик, отвернулся, загородил собой Розу. Пусть хотя бы ее взор останется чист.       – Пойдем встретим солнце, – шепнул он в красные завитки, не дыша.       Он брел сквозь пшеницу и поглядывал на Розу. Так вот о чем его спрашивал Соловей накануне! Наверно, он тоже спешил к своей розе в серых перьях, но вместо змеи ему подвернулся мальчик с астероида. Оставалось лишь надеяться, что Соловей нашел дорогу среди звезд.       Солнце поднялось из-за холмов, когда Принц достиг края леска. Но стоило ему шагнуть на открытое, нагретое уже пространство, как Роза вдруг вскрикнула и закрылась листьями.       – Не надо, мне больно! Оно сожжет меня! – различал он сквозь ее всхлипы. Несколько мгновений он мешкал, не понимая, что происходит, но когда Роза упомянула слишком яркий свет, он отмер и бросился обратно под кроны деревьев.       В тени за широким дубом он остановился и, утешая Розу, бережно развел ее листья. Она смолкла и смотрела на него не с меньшим непониманием. Края верхних лепестков снова пожелтели и свернулись.       – Холодно, – прошептала она.       – Что случилось, моя Роза? Почему?! – воскликнул Принц скорее для себя.       – Не знаю – солнце обожгло меня – но обожгло холодом, не жаром. Оно… оно совсем не грело! Что ты сделал со мной?       – Прости, я не знаю, – Принц сам был готов разрыдаться. Почему все шло наперекосяк? – Я думал, змея меня не обманывает, как не обманула в первый раз. Наверно, я должен был расспросить ее. Она всегда говорит загадками.       – Ты не слишком разборчив в выборе друзей, – в голосе Розы даже сквозь ужас прорезались колючки. – И Соловей твой, кажется, тоже бросил тебя.       – Прости, – Принц с трудом выдавил одно слово, но подумал при этом о Соловье.       – Ох, – Роза вздрогнула сильнее, увидев его поникшие плечи. – Не надо, не кори себя. Ты сделал все, что мог, и не твоя вина, что этого недостаточно. Я не должна была срываться на тебе, я слишком сильно напугана. И мне холодно… Почему так холодно? Даже ночью казалось теплее.       Она вся дрожала и говорила с трудом.       – Пожалуйста, коснись меня. Твои руки всегда такие теплые. Я не верю, что ты тоже обожжешь меня…       Он склонился к ней. В приторном ее запахе проступали прежние нотки пыли. Принц прикрыл одной ладонью ее венчик, вторую сомкнул на стебле рядом с верхними листьями, в промежутке между шипами – за долгое время вместе он прекрасно познакомился с расположением всех четырех ее «когтей».       И тут же отдернул руку от укола и противного липкого ощущения. Но… раньше там был гладкий стебель! Не веря своим глазам, он глядел на пятый шип, на алую каплю на пальце, на потеки темной крови на стебле там, где ночью сидел Соловей. Роза ахнула, и Принц поспешил сжать кулак.       Сухая ветка хрустнула рядом, прежде чем кто-либо из них успел что-либо сказать. Принц рывком обернулся, заслоняя Розу. Но из-за бука чуть поодаль вышел всего лишь один старый растрепанный лис с шерстью цвета перца с солью.       – Ну как, ты нашел, что искал? – спросил он издалека.       – Не знаю. Не уверен, – добавил Принц. Что еще сказать, он тоже не знал. Осторожно, пригнув голову к земле, Лис приблизился.       – А, ладно. – Он казался еще более усталым и печальным, чем вчера. – Ты не подсобишь мне?       – Ты всегда будешь моим другом, – не раздумывая, ответил Принц. – Тебе не нужно спрашивать.       И он обернулся обратно к Розе.       – Любимая, я… я должен помочь ему. Я недалеко и ненадолго.       Она кивнула, но ничего не сказала и даже не посмотрела в сторону Лиса. Принц поднялся на ноги и подошел к Лису. Каждый шаг давался с трудом: два самых важных существа находились слишком близко, и силы их притяжения были направлены в разные стороны.       – Я бы не стал просить, если бы мог справиться сам или обратиться к милой моей лисичке, – сухо заметил Лис, скосившись на отвернутую головку Розы. – Но у нас лапы, а это иногда очень неудобно.       – Ну, что там у тебя? – улыбнулся Принц. В ворчливой шутке просвечивал прежний ироничный Лис.       – Да так, колючка застряла. – Лис сел и поднял морду к Принцу. Довольно опухшую с одного бока морду. – Никак не могу вытащить. Если оставить ее, то недолго и нюх потерять, а куда я без нюха?       Толстый конец колючки был еле виден среди пропитанной сукровицей шерсти. Принц не дрогнул – и так руки уж запачканы. Ранка от шипа Розы побаливала и мешала тонкой работе. Лис взвывал сквозь сжатые клыки, но сидел неподвижно, пока Принцу не удалось кое-как вытащить занозу. Длинный, острый, как игла, терновый шип.       Подозрение кольнуло в груди. По привычке Принц провел ладонью сквозь шерсть Лиса. Когда-то она была густой, мягкой и гладкой, так и манила зарыться в мех лицом. Сейчас она стала жестче и торчала клочками еще сильнее, чем вчера. И всю морду покрывали свежие, пусть и хорошо зализанные царапины.       Принц замер, когда понял.       – Что ты наделал, Лис? – спросил он, холодея.       – Ничего. Ходил на охоту, – ответил тот без выражения и стал облизываться.       – В заросли терновника?       – Да везде. Хей, да ты тоже успел уколоться. Давай… – Лис потянулся к пальцам Принца, но тот отдернул руку.       – Так это ты? Ты загрыз подругу Соловья, разорил их гнездо? Вчера?       Он чуть не задохнулся, когда от Лиса внезапно напахнуло тем же тяжелым запахом, что от Розы.       – А если и я, то что? – Лис глядел ему прямо в глаза. – Мне не трудно. Для меня они – одни из сотен тысяч мелких птах, а ты – единственный во вселенной. Я не хотел, чтобы ты страдал от отчаяния, и надеялся, что ты не узнаешь... К тому же, я хищник. Всю жизнь я сворачиваю птичьи шеи, чтобы питаться и жить. Раньше это не беспокоило тебя.       Что-то было неправильно, Принц чувствовал это. Что-то дурно пахло, гнило и расползалось из рук, и он не знал, как удержать это ускользающее нечто, и хочет ли он это удерживать. Как же ему везло на Земле в первый раз – не столкнуться ни с чем подобным. А сейчас он словно упал на другую планету, где нужно учиться понимать жизнь заново, спрашивать у всех встречных: как это – когда друг совершает нечто отвратительное ради тебя?       – Что мне делать? – спросил Принц у всего мира, но перед ним стоял только Лис. Вроде бы прежний друг и одновременно – часть этой новой, незнакомой планеты.       – Что делать? Возвращайся к Розе, для тебя она сейчас важнее всего, а ты – для нее. Не трать впустую то, что получил небесплатно. Ничего не говори, просто помни, что я всегда останусь твоим другом.       Лис развернулся, чтобы уйти, только хвост взвился. Принц ничего и не произнес – только протянул руку, но лишь кончиками пальцев мазнул по белой, жесткой кисточке лисьего хвоста.       Лис остановился через несколько шагов. Обернулся.       – Да, я забыл сказать спасибо за Лисенка.       Принц вздрогнул, обмер. Слова благодарности не вязались с давящим чувством вины, что наваливалось при мысли о Лисенке.       – Он слишком молод, слишком глуп, слишком мечтатель. Он еще не умеет различать шаги разных людей, но уже заочно доверял тебе. И порывался выйти к первым встречным людям. Нелегко уследить за ним. Ведь другие люди могут запросто поймать и погубить такого доверчивого детеныша. Лисам нужно учиться осторожности, чтобы дожить до того времени, когда они выйдут без боязни навстречу настоящему другу. Малыш еще вырастет, поумнеет, поймет, кому можно доверять. Так что не переживай из-за него.       И он потрусил прочь, и растаял за частоколом стволов.       – Спасибо, мой друг, – прошептал Принц вздыхающему лесу и вернулся к Розе. Она все еще дрожала. Он подумал, какие маленькие, жалкие у нее шипы по сравнению с терновыми, и обхватил ее тонкий стебель, склонился к ней, чтобы подышать ей на макушку.       Роза вздрогнула, уколов его сильнее, и тут же замерла, только повторяла шепотом: «Не надо, не стоит…». Но он улыбнулся.       – Так теплее, да? Тогда ничего страшного, переживу. Только не дергайся.       Так она и сделала. Неподвижно они сидели рядом долго-долго, пока к их убежищу сквозь крону не подобрались солнечные зайчики. Неся Розу на другую сторону дуба, Принц заметил с радостью, что края увядших лепестков снова налились алой упругостью. К тому же, Роза очень оживленно отмахивалась от него на новом месте. Она уверяла, что ей уже лучше и почти не холодно. И даже распустилась во всю ширь в подтверждение своих слов. Она была невозможно прекрасна, если не обращать внимания на запах. Принц пообещал себе привыкнуть.       – Жаль только, – вдруг задумчиво произнесла Роза, – что мы больше не сможем вместе любоваться закатом.       – Ничего, – снова улыбнулся он, – зато все звезды остались нашими.       Какое-то время Принц сидел, привалившись к стволу дерева, рядом с Розой. В тени, на голой земле, было самую малость прохладно. Голова кружилась, навалилась усталость. Следы от Розиных иголок зудели, пока он лениво оттирал пальцы дубовым листком. Снова улыбнулся, вспоминая, как лис зализывал ему ссадины после беготни в полях, как шелестела пшеница на ветру, и листья в рощах вторили ей, как пружинил под рукой теплый рыжий мех, как мокрый нос ткнулся в ухо, когда первый друг делился секретами на прощание. Но любое воспоминание заводило в чащу терновника, где тот же розовый лисий язык облизывал царапины терновых шипов, смывал птичью кровь и перышки с усов. И переполненный отчаянием плач Соловья торчал в памяти отравленным шипом.       Некоторые дары слишком велики, чтобы их принять, но и вернуть их уже нельзя, остается только нести дальше.       Вечернее солнце разбудило Принца, пощекотав за нос. Он тут же вскочил, чтобы закрыть собой цветок… Но ее не было в ящике. Вернее, то, что лежало на земле, уже не походило на его Розу; черный высохший стебель, а его конца – горстка черной пыли.       – Роза, моя Роза, ты ведь не… – и тише, – Что я наделал? – и громче, во весь голос, – Змея, ты солгала!       Крик не улетел далеко, утонул в шепоте тысяч листьев, как и другой, еле слышный, шелест чешуи о кору, свистящий шепот.       – Вообще-то я не лгу. С чего, зачем? Ты спросил, я решила загадку. Просто и справедливо.       Змея обвила низкий сук дуба и, не мигая, смотрела на Принца.       – Тогда почему… Почему она умерла?       Сон слетел с него, и страх растворился в гневе.       Желтая треугольная головка качалась из стороны в сторону, но больше не приближалась.       – Ты не спрашивал, как спасти ее от смерти – я бы ответила, что это невозможно. Она всего лишь эфемерное растение, а не дитя звезд, как ты. Все живые существа умирают рано или поздно. Но ты спросил, как спасти ее от увядания. И я рассказала, как сделать ее вечно молодой и не-мертвой. О, это совсем не то же, что «живой». Мы с ней побеседовали, пока ты спал, и Роза догадалась спросить, что это значит. И решила, что чужая кровь, а то и жизнь – не та цена, которую она готова платить за вечную юность. Она попросила меня избавить ее от судьбы, что ты выбрал за нее. Мой яд освобождает даже немертвых. Это ее выбор, не твой и не мой. Еще она хотела передать тебе, что любила тебя всегда.       Принц медленно, словно воздух выходил из него, опустился на колени, только глаза заблестели.       – Единственное место, где она продолжала бы жить, – вещала Змея дальше, – это твоя память. Но ты запятнал эту память насквозь – я же вижу, как вздрагиваешь ты каждый раз, оглядываясь.       Слезы покатились по его щекам; единственное движение, кроме гипнотически медленного скольжения бледно-желтого тонкого тела вниз по стволу.       – Всякого, кого я коснусь, я возвращаю земле, откуда он вышел. Но ты набрал слишком много камней на душу, и она больше не сможет долететь до звезды. Осталось ли у тебя хоть что-нибудь чистое? Любовь, дружба, дом? Ты знаешь ответ. Посмотри на свои руки.       Принц не шелохнулся. К чему опускать взгляд, если он и так знал, чем запачканы ладони. Больно до сих пор. Темные пятна плыли перед глазами. Сухие лепестки – барашек – самолет – соловей навзничь – лис и лисенок – горстка черного праха… Пятна сливались с сумерками леса и резными силуэтами листьев.       – Без Розы тот астероид – уже не мой дом, – произнес он беззвучно, но Змея подобралась достаточно близко, чтобы читать по губам.       – И в самом деле, – Змея продолжала спуск. – Но я все равно, все еще могу помочь. Ты не заслужил света, но ты заслужил покой. Я могу забрать боль и вину. Не останется ничего, кроме баюкающего «ничего».       И вот она уже свернулась кольцом на его коленях, подняла голову, тугая, как пружина, готовая сорваться. Одно молниеносное движение – и Принц держал ее ровно под остроконечной головой.       – Нет, – ответил он почти спокойно, – я больше не стану слушать тебя. Да, я понял, я должен был отпустить ее. Но если я исчезну, вместе со мной исчезнет и моя Роза. Я этого не допущу. Ты сама сказала, в моей памяти она останется жить. Пусть она эфемерна, я сохраню ее всю – ее капризы, молчание, любовь, нежность, одиночество, и да, все, что было потом, раз одно уже не отделить от другого. Ты когда-то звала меня слабым. Я научусь быть сильным и нести мою Розу и мою планету внутри меня.       – Что ты будешь делать здесь, на Земле, один? – Змея тщетно пыталась вырваться из его хватки.       – Земля большая. На ней еще тысячи людей, роз, лис. И соловьев тоже. Сейчас у меня есть время, я могу им делиться, и приручить кого-нибудь. Но больше уже не бросать никого.       Он встал и отшвырнул змею далеко за корни дуба, а потом развернулся и быстро зашагал к пшеничному полю. Клубок чешуйчатой ярости выкипел и исчез в прелых прошлогодних листьях на земле.       Закатное солнце подкрашивало незрелую пшеницу в цвет его волос, а пыльные листья дальней рощи – в нежную зелень его одежды. И скоро он растворился на этом фоне, чтобы остаться навсегда.