И по следу твоему я отыщу их

За несколько дней, что Эмма всё-таки провела в городе, ей удалось поговорить с некоторыми людьми, но о жизни мадам мэр, которая всегда была замкнутой, а в последнее время и вовсе вела себя очень странно, Свон узнала немного. Конечно, следовало провести беседу с Арчи Хоппером, психотерапевтом Реджины, чтобы исключить психические расстройства, но как сделать это, не вызвав подозрений, пока не знала, к тому же такое понятие как врачебная тайна тоже являлось препятствием. Поэтому единственным её источником являлся Генри. Все эти дни они тайком встречались, и Эмма расспрашивала его, благодаря чему узнала, что из дома пропадают те или иные предметы, а потом находятся в самых нелепых местах. Больше всего Генри пугал звук шагов, раздающийся то рядом с его комнатой, то внизу, в то время как его мать, он точно знал, не покидала своей спальни, и ощущение чьего-то присутствия, давящего и угрожающего. Всё это очень сильно напоминало стадию инфестации. Значит, предстояло понять, на каком этапе они находятся: в этапе начального проявления или же перехода в стадию угнетения. Но у Эммы не было возможности расспросить саму Реджину, по крайней мере, пока, а так же осмотреть её тело на наличие синяков, царапин или других подтверждений воздействия. Спрашивать Генри о таком она бы не решилась. Ей и без того не нравилось его тесная замешанность в этом деле, но другого выхода не было, ведь в конечном итоге это происходило в его доме и с его матерью. Выйдя из гостиницы, Эмма направилась на встречу с учительницей Генри, тихой и скромной Мэри-Маргарет, которая была очень рада тому, что Генри нашёл её и, более того, привёз в Сторибрук. Мэри-Маргарет была чуть постарше Эммы, а за счёт стиля одежды казалась и вовсе очень зрелой. Она приветливо помахала рукой, когда Свон вошла в кофейню. — Надеюсь, я не сильно опоздала, — пробормотала Эмма вместо приветствия, усаживаясь за стол. — О, нет, это я пришла раньше, — тут же заверила её женщина, — значит, Вы решили остаться? Эмма посмотрела на неё исподлобья, понимая, что ей и самой не избежать расспросов. Всё-таки не каждый день в Сторибруке появляются новые люди. Она коротко кивнула и попросила принести воду с газом, когда подошел официант. Мэри-Маргарет выбрала кофе и вафли, Эмме же почему-то кусок в горло не лез. С самого утра её что-то очень сильно тревожило, буквально не давало спокойно дышать. Вот и теперь она сидела, положив руки на живот и немного сдавливая, в попытках унять зудящее внутри чувство. Оно накатывало волнами и словно усиливалось от ряда мерцающих огоньков, кои были развешаны внутри помещения. — Мисс Бланшард, — начала Эмма, но та вскинула руками и с торжествующей улыбкой попросила: — Пожалуйста, зовите меня по имени, — она дождалась, пока Свон кивнёт, и улыбнулась. — Мэри-Маргарет, как давно Вы знаете Реджину? — Мне было двенадцать, когда они переехали сюда со своей семьёй, — заговорила женщина, крутя кольцо на пальце, как если бы нервничала. — Мы не особо общались, на самом деле, хотя и жили в то время по соседству, Реджина всегда была немного высокомерной, что ли. Ей было не интересно с другими, особенно с теми, кто был младше, так что больше всего мы начали контактировать, когда она привела Генри в мой класс, — женщина прервалась, чтобы отхлебнуть кофе, когда принесли заказ. — Тогда я увидела её с другой стороны. Она, конечно, уже была мэром. Мне всегда было удивительно то, как она завоевала сердца горожан. Эмма очень ясно представляла себе Миллс, словно ей вдруг позволили заглянуть в чужое прошлое, и история жизни этого человека её волновала. Она слушала о том, какая Реджина замечательная мать, отмечая, что Мэри-Маргарет немного неловко при этих словах, но продолжала. — Вы должны понимать, Эмма, — добавила она с очень серьёзным видом, — у Реджины и Генри очень сильная связь, я ещё никогда не видела, чтобы кто-то был настолько предан своему ребёнку. И эта преданность совершенно взаимна. Она умолкла, пытаясь подобрать слова, и Эмма почувствовала это. — Поэтому я была очень удивлена, когда Генри привёл Вас, — её взгляд стал извиняющимся, а Эмме захотелось просто куда-нибудь исчезнуть. Вырваться из этого городка с его огоньками и жителями, которые будто застряли во времени, забыть о том, что привело её сюда и к чему её вынуждают вернуться. — Он сказал, что Реджине нужна помощь, а я заметила, что с этой женщиной явно что-то происходит, — проговорила Эмма, стараясь не вдаваться в подробности. Женщина перед ней закивала. — Генри сказал мне, что стал плохо спать, — заговорила она, — потому что ему постоянно страшно. А Реджина… я пыталась поговорить с ней, но она практически перестала появляться в школе, и более того, она забывала о том, что нужно забрать Генри. Мэри-Маргарет внезапно напряглась и посмотрела на Эмму так, словно её прямо сейчас заставляют идти к гильотине. — Я знаю, кто Вы, Эмма, — сказала она, наконец, чем вызвала у Свон чувство удушливости. — Это я помогла Генри найти Вас, просто не думала, что он поедет за Вами. В газетах не называли Вашего имени, но мне удалось узнать о Вашем заключении с помощью некоторых друзей. Вы снова вернулись к делу? Вы считаете, что Реджина одержима? Эмма собрала все свои силы, чтобы не сорваться, потому что всё это то, чем она сейчас занимается. Пора перестать бояться упоминаний о прошлом, страх ничего не изменит. Она была молодой и глупой. И поплатилась за это. — Возможно, — только и ответила она, вставая. — Простите, — произнесла Бланшард, — я понимаю, через что Вам пришлось пройти… Эмма усмехнулась, бросая деньги на стол. — Нет, Вы не понимаете. Остаток дня прошёл бесполезно, с Генри они не встречались и даже не созванивались, потому что сегодня он весь день должен был провести с матерью. Эмма беспокоилась, но ничего не могла сделать. Клонило в сон, потому она легла очень рано, мечтая забыться сном. Но вместо забытья вновь пришёл Он. Это была её последняя ночь в доме приёмных родителей. Ребёнок плакал в их спальне, потому что накануне перед этим они обнаружили малышку на полу, а в углу комнаты дочери забившуюся Эмму, которая твердила, что кто-то хотел навредить Джейн, что она только пыталась помочь, превозмогая собственный страх. Но родители были непреклонны. Эмма лежала неподвижно, боясь пошевелиться и привлечь его внимание. Она думала, что если притворится, что её здесь нет, то он не придёт. Но как только новенькие часы со светящимся циферблатом отсчитали три часа ночи, она услышала голос, который то ли напевал что-то, то ли просто растягивал слова. — Мой цветок, — раздалось над ухом, а позади кровать прогнулась под тяжестью чьего-то тела, — моя красавица, — пропел он. Разве теперь ты не видишь, что никто тебя не хочет? Никто не любит тебя, кроме меня, — сегодня его голос Эмма не могла распознать, он не был женским или мужским, а может, он был и тем и другим, она не понимала. Слёзы катились по щекам, она сжала губы, чтобы не закричать. Нет, сегодня она не станет этого делать, он достаточно у неё забрал. Эмма вдруг осознала, что не может пошевелиться, тело будто свинцом налилось. Девочка не могла открыть даже глаза. Паника накатывала на неё снова и снова, а он всё шептал: — Мой цветок, mea flos, * meum telum, * — с таким упоением, что девочка почувствовала тошноту, а затем тело её вдруг обмякло, и она пошевелила руками, проверяя. До утра она не сомкнула глаз. Её вещи были собраны ещё накануне, так что мама помогла ей одеться и вывела на улицу, где они ждали отца. Сумок было много: с одеждой, игрушками, родители не поскупились. Они ведь были очень добрыми, Эмма это всегда помнила. А она была опасна для их родного ребёнка, и вообще, может, от биологических родителей ей передалось какое-нибудь сумасшествие, так что так будет лучше для них всех. «Ты же понимаешь, Эмма?» — спросила мама, и Эмма кивнула. Конечно, она понимала, он сказал, что она не заслуживает любви, и что ей повезло, что он так сильно её любит. Соседская девочка, которая иногда приходила, чтобы провести с Эммой время, хотя и была гораздо старше, тоже пришла. Она незаметно вложила Эмме в маленькую ладошку кулон в форме лебедя, коротко обняла и убежала прочь. А Эмма стояла и смотрела ей вслед, мечтая побежать за ней. Через два часа она уже была в приюте при церкви, где её бросили в первый раз. Добрый отец Томас дал ей печенье. А потом крепко держал за плечи, когда она кричала и вырывалась, потому что Он перевернул все кресты в спальне девочек. — Мой цветок… Проснулась Эмма вновь от собственного крика. За окном уже царило утро, а в дверь кто-то настойчиво стучал. Свон оделась и открыла дверь. — Мисс Свон, — вдова Лукас не знала, с чего начать и неловко топталась на месте, — понимаете, мы не хотим ссориться с Реджиной Миллс, она же мэр… — Я поняла, — Эмма лишь кивнула. Она не испытала ни злости, ни раздражения, только усталость. Да и гонят её не впервые, — сейчас соберусь. Ночевать в машине, конечно, последнее, о чём она мечтала, но в городе не оказалось других гостиниц, а чтобы найти жильё, придётся потратить время. Кто-то постучал в окно её машины. Мэри-Маргарет приветливо улыбнулась. — Генри сказал мне, что Вы остались без крыши над головой. Эмма вздохнула. Видимо, чужие проблемы здесь тревожат всех. — Эмма, у меня есть свободная комната и я была бы очень рада, если бы Вы стали моей соседкой, — на одном дыхании произнесла женщина, сияя. Долго думать не пришлось. В конце концов, ей же нужно где-то жить, потому вечером по настоянию Мэри-Маргарет они отмечали новоселье. Эмма забыла, каково это радоваться простым вещам и общаться с кем-то, кто искренне тобой интересуется. Они немного выпили, немного поговорили. Было ещё светло, когда Эмма почувствовала это. Что-то потянуло её на улицу, какое-то неизбежное чувство беды. Она вышла, а следом за ней и Мэри-Маргарет, чей дом был совершенно недалеко от особняка мэра. Небо потемнело от скопища птиц, это были не просто стаи — целые легионы птиц. Они кружили какое-то время над одним местом, а потом двинулись в сторону. Эмма, недолго думая, побежала следом и через время оказалась прямо напротив дома №108, оказавшимся в тени из-за облака птиц. Свон тяжело дышала, но уже не от пробежки, сердце колотилось с неимоверной силой, словно одна из птиц угодила в её грудную клетку и теперь билась изнутри. В воздухе появился маслянистый запах гари, как если бы кто-то жёг перо. Свон стояла, как вкопанная, не понимая, что следует сделать. Она схватилась руками за голову, вглядываясь в небо, а потом птицы начали падать. С отвратительным звуком они бились о дом, деревья, асфальт, разбиваясь. Белые стены окрашивались кровью, в которой застревали кусочки плоти и перья. Но всё это происходило только над домом Реджины, которая так не вовремя появилась на пороге. Она, словно одичалая, выбежала на середину лужайки и вдруг упала, подобно тем птицам, выгнулась с криком. Эмма немедленно бросилась в её сторону, попутно крича Генри, чтобы он не смел выходить. Она упала рядом с Реджиной, накрывая её выгибающееся тело собой. Эмма схватила её за плечи, а потом одной рукой обхватила под спину, прижимая к себе. Озверевшие птицы всё падали, больно ударяли по спине и ногам, Реджина кричала, но не вырывалась. Свон, всё так же прижимая её к себе, освободила руку, чтобы подтянуть открытые ноги Миллс ближе, подхватывая под коленями. Тело женщины казалось неестественно твёрдым. Эмма удерживала её, заслоняя собой до тех пор, пока все птицы не разбились. Спина и плечи болели, но по счастью, ни одна птица не угодила ей в голову. Некоторые ещё конвульсивно бились на земле, полностью усеянной трупами. Реджина замолчала, её тело обмякло, и она пошевелилась. Послышался стон боли, и Эмма отстранилась, чтобы посмотреть на неё. Карие глаза распахнулись, и Свон вздрогнула, встречая растерянный и тревожный взгляд. Наверно не нужно было наклоняться так близко. Миллс молчала и продолжала смотреть на Эмму, которая отчего-то дрожащей рукой осторожно отвела взмокшие пряди волос от лица женщины, чьё тело теперь била дрожь. И она была такой тёплой, упоительно тёплой и хрупкой, что Эмма испугалась, не делает ли она ей больно, продолжая держать так крепко. — Что Вы здесь делаете, мисс Свон? — произнесла Реджина. — Вам было плохо, — ответила Эмма, отстраняясь и помогая мэру подняться. Она не отказалась от помощи и даже больше, крепко ухватилась за руку. — Генри… — начала было она, но Мэри-Маргарет, переступающая через птиц, направилась к дому со словами: — Я присмотрю за ним. Реджина кивнула, опираясь на Эмму и пытаясь оглянуться. — Не смотрите, — сказала Эмма, помогая Миллс добраться до дома, — позже я попрошу, чтобы здесь всё убрали. Женщина только слабо кивнула, по-прежнему опираясь на Эмму. Они вошли в дом, Реджина, ведомая Свон, добралась до кабинета, где попросила Эмму закрыть дверь на замок. Та помогла мэру сесть на диван и, защёлкнув замок, села напротив. Реджина выглядела бледной и смотрела на неё. — Вы наблюдаете за мной? — спросила она, наклоняясь, чтобы снять туфли, после снова откинулась на спинку дивана. — Почему? Вам нравится смотреть на меня? — Я просто пытаюсь понять, что происходит, — Эмма пожала плечами, — или хотя бы узнать, с кем я говорю. Реджина как-то странно на неё глянула и нахмурилась: — Что Вы имеете в виду? — она забралась с ногами на диван и поджала их под себя. Так выглядела она совсем маленькой и ослабленной. Эмма не могла понять, что не так. Слишком много противоречивых ощущений, женщина перед ней словно менялась каждую минуту, как и реакция Эммы. Это и сбивало с толку, мешало ухватиться за что-нибудь одно. К тому же Свон так давно не имела ничего общего со всем этим. — Ничего, — Эмма отмахнулась, — как Вы себя чувствуете? — Над моим домом разбилась стая птиц, их трупы усеивают всю мою лужайку, как Вы думаете, мисс Свон, что я должна чувствовать? — она говорила язвительно и с нажимом. Но не произнесла ни слова о том, как с криком выбежала из дома и упала на землю. Тут же женщина смягчилась, растирая плечо медленными движениями. Выдохнула и прикрыла глаза: — Я знаю, что мы плохо начали, но Вы должны меня понимать, — Миллс снова посмотрела на неё бесконечно усталым взглядом. Эмма кивнула, не желая продолжать этот разговор, важно было другое. — Мэр Миллс, Вы помните, как упали? — Реджина удивлённо посмотрела на неё, продолжая потирать плечо, но уже более нервно. — Что за бред? Я не падала, — прозвучало грубо, но Эмма не обратила внимания, её взгляд был прикован к плечу женщины. Она медленно встала под пристальным взглядом Миллс, которая продолжала уже теперь скрести по плечу. Эмма приблизилась, не разрывая зрительного контакта и чувствуя себя, как на охоте, когда неизвестно, насколько близко хищник позволит подойти перед тем, как напасть самому. Женщина опустила руку, замечая, как Миллс перевела взгляд на неё. А перед тем, как протянуть вторую, присела, чтобы оказаться на одном уровне. Эмма коснулась пальцев Реджины, призывая ту остановиться, а затем приподняла плечико платья, оголяя повреждённую кожу. Всё это время Реджина неотрывно смотрела в лицо Эммы. — Откуда у Вас эти синяки? — спросила Свон. — Ударилась, — она отняла свои пальцы из чужой руки, — но не вижу причины, по которой Вас это должно интересовать. Эмма проигнорировала её слова, снова спрашивая: — И часто Вы ударяетесь? — Она встретила взгляд карих глаз, чувствуя себя неуютно от такой близости. А ещё кожа у Реджины была очень горячей, и Эмма приложила ладонь ко лбу женщины, всё ещё влажному. Та резко отстранилась и опустила ноги, садясь ровно. За окном было уже довольно темно, в комнату проникал холодный воздух, нёсший всё тот же запах гари. Эмме не хотелось быть здесь, но она продолжала держать себя вблизи от Реджины. Нужно было запретить себе, но теперь уже поздно, она позволила чувству ответственности за эту женщину просочиться внутрь. Миллс вдруг заулыбалась и прикусила губу, лукаво глядя на Эмму. — Что? — спросила та. Но Реджина только похлопала по месту рядом с собой, призывая Эмму сесть рядом. Свон подчинилась, усаживаясь и продолжая следить за действиями женщины. В голове крутилось: «она или больна, или одержима» и что было хуже, Эмма не могла решить. Миллс вдруг поднялась, становясь напротив Эммы, и посмотрела сверху вниз. Свон нахмурилась, пытаясь понять, чего ждать. Их колени соприкоснулась, а затем Реджина быстро забралась на диван, перебросив одну ногу через колени Эммы, и вся прижалась к ней, заставляя упереться в спинку дивана. Она тяжело задышала, позволяя Эмме почувствовать, как её тело движется, когда она глубоко дышит. Свон попыталась отстраниться, но Миллс в один миг стала такой тяжёлой, что даже шевелиться было сложно. — Мадам мэр, Вам нужно слезть с меня, — с трудом выговорила Эмма, чувствуя, как Миллс прижалась к её щеке. Руки Реджина вытянула вдоль рук Эммы и зашептала: — Хочешь быть сверху? — её губы коснулись уха Эммы через волосы, а затем Свон ощутила что-то влажное и горячее — язык. Она дёрнулась, но прикосновение не прекратилось. Реджина была горячей, очень горячей, Эмма чувствовала её всю и в других обстоятельствах, возможно, реагировала бы иначе, но сейчас она снова пыталась освободиться. — Мэр Миллс, это неуместно, — заговорила Эмма, пытаясь достучаться до женщины, вдавливающей её в диван. И Реджина вдруг отстранилась, заглядывая в глаза. Она выглядела озадаченной и долго рассматривала лицо Свон. Склонилась ниже, почти касаясь губ, а затем неестественный голос, вырвавшийся из её рта, спросил: — Nisi tu non vis?* — Эмма дёрнулась, но сильные руки, ухватив за плечи, с силой прижали её обратно, — совсем-совсем? — снова заговорила Реджина. Она сделала несколько движений бёдрами, выгнувшись назад, и вдруг ослабла, падая. Эмма удержала её, укладывая на диван, и бросилась к двери. Всё это время ей хотелось только одного, оказаться отсюда как можно дальше, забыть всё это, не чувствовать. Но как только её пальцы коснулись холодного металла дверной ручки, она остановилась и обернулась к женщине без сознания. Подумав о фотографии и счастливой улыбке, о мальчике, который тянется к матери, потому что она единственная его защита, обо всём, через что ей самой пришлось пройти, она поняла, что не может сбежать, только не теперь. Она не оставит их, не имеет права. Слишком долго пряталась, в то время как должна была что-то делать. Но разве это по силам ей? Возможно, ей удастся установить факт одержимости, что дальше? Обращаться к Томасу? Сама она бессильна, как он мог отпустить её одну, зная, с чем ей предстоит столкнуться, ведь не мог не знать! Эмма опустилась на пол и сидела до тех пор, пока Реджина не открыла глаза и в тишине не раздалось пронзительное: — Какого чёрта Вы здесь забыли?! *Разве ты её не хочешь? *Мой цветок *Моё орудие В тексте использована латынь.