И по следу твоему я отыщу их

Вечер подошёл к той отметке, когда принято говорить «довольно поздний» или «глубокий», кому как нравится. Эмма не сделала больше двух глотков, хотя, конечно, хотелось. Она сидела очень неудобно, но ей было неуютно из-за одолевающего чувства, что каждый миг ей может понадобиться сорваться с места и побежать, поэтому она не могла расслабиться и откинуться на спинку дивана. Кабинет мэра был обставлен со вкусом, в камине пылал огонь, который должен был распространить тепло, но Эмма по-прежнему зябла. Она сосредоточенно слушала Реджину, которая говорила о том, как не похоже на Генри вот так запросто убежать из дома и заставить её волноваться. — Надеюсь, он не причинил Вам больших хлопот, — сказала женщина, усаживаясь напротив и скрещивая ноги. Она продолжала рассматривать Эмму с некоторым любопытством, но всё же больше с настороженностью. — Я и подумать не могла, что он отправится Вас искать. Вы ведь не просто так хотели, чтобы усыновление было закрытым, когда подписывали отказ от него. Последние слова Реджина выделила, замолкая, чтобы оценить реакцию. Конечно же, она осознавала, что наносит точный удар. Это Эмму злило, в конце концов, она всего лишь привезла мальчишку домой, и оборонительное поведение его матери, вздумавшей напомнить ей о принятом когда-то решении с таким видом, словно она всего лишь жалкая псина, не стоящая даже презрения, последнее, что она хотела бы лицезреть. — Послушайте, — Эмма отставила стакан на тумбочку, стоящую рядом с диваном, выпрямилась и тряхнула волосами, сбивая их с лица, — я не претендую на роль матери, он приехал ко мне за помощью, но теперь я вижу, что всё в порядке, так что я не задержусь в городе надолго. Реджина снисходительно улыбнулась, не решаясь спросить, о какой помощи шла речь, вместо этого она только кивнула, встала и отошла к камину, над которым висело зеркало, в котором было прекрасно видно отражение Эммы. — Не подумайте, что я Вас гоню, — заговорила Миллс, поглядывая на женщину, — просто я считаю, что Ваше присутствие может выглядеть компрометирующе. Да и зачем отвлекать Генри надеждами на то, что он может быть Вам нужен. Эмма резко поднялась, вскидывая руки, будто бы в оборонительном жесте. Ярость бушевала внутри, но она не собиралась затевать скандал, так что Свон просто ответила, стараясь выдержать голос в одном тоне: — Я Вас услышала, мадам мэр, — Эмма опустила руки, потирая ладонями о ткань джинсов, как если бы пыталась разгладить невидимые складки и стряхнуть крошки. — Своё дело я выполнила, так что утром покину город. Не стоит волноваться на мой счёт. Она развернулась и направилась к двери, когда услышала то, что заставило её вновь сжать кулаки и ощутить дрожь. — А что насчёт отца Генри? — голос Реджины звучал вкрадчиво, словно она знала, о чём спрашивать, но это же бред, откуда бы ей знать? Когда Свон повернулась к ней, натолкнулась на взгляд полный превосходства. Чёртова стерва угодила в цель и понимала это. Она действительно понимала. — Вам и здесь не о чем переживать, мадам мэр, — проговорила Эмма, почувствовав, как сильно на самом деле она устала. — Он умер ещё до рождения Генри. Реджина только кивнула. И Эмма, наконец, покинула этот дом. Выйдя на улицу, она почувствовала взгляд и когда обернулась, увидела Генри, наблюдающего из окна. Вид у него был самый несчастный. _______________________________________________________________ Проезжая по городу, Эмма наткнулась на светящуюся вывеску «У бабушки» и решила, что хорошо бы остановиться и поесть. Голова разболелась так, что хотелось забиться в угол и просидеть в темноте до скончания времён. Может, ей полегчает, как только она выпьет чего-нибудь горячего и съест парочку бургеров. У разодетой официантки, которая, как оказалось, была очень приятной девушкой в общении, Эмма выяснила, что может спросить комнату у её бабушки. Руби, так звали новую подругу Эммы, тщательно расспросила о том, каково жить в большом городе, что привело Эмму в их захолустье, и видела ли Эмма океан. Отвечать Свон не хотелось, но, видя, как горят глаза у Руби, всё же поделилась всем, что сочла нужным. После ужина она дождалась миссис Лукас, которая проводила её в свободную комнату и принесла чистое бельё. Обстановка была простенькой, но помещение содержалось в чистоте. После душа Эмма, наконец, отогрелась, но ещё долго не могла заснуть. По большому счёту, она не заметила ничего странного, а может, просто не хотела замечать. Люди меняются, даже те, которых, кажется, мы знаем очень хорошо. Но однажды обнаруживается, что ты живёшь с совершенно незнакомым человеком. Может, у Эммы никогда и не было нормальной семьи, но одно она знала совершенно точно, даже близкие причиняют боль. Возможно, Генри, как и ей, пришлось столкнуться с этим слишком рано. И всё же Регина не выглядела способной обидеть сына. Эмма почувствовала это в то мгновение, когда увидела, как эта женщина прижимает Генри к себе. Так ей показали жизнь, к которой она не имела отношения, где она была чужой. И то, что Реджина провоцировала её, было очередным подтверждением. Они — семья. И всё же что-то не давало ей покоя, как бы сильно она ни старалась заткнуть внутренний голос, вещающий о том, что она просто обязана присмотреться. Эмма бессильно зарычала от сомнений и бессонницы, навалившихся на неё в одно мгновение. Перевернулась на спину и уткнулась взглядом в серый потолок. Будь она менее ленива, то прямо сейчас встала бы и задёрнула шторы, чтобы избавиться от назойливого света фонаря. Эмма считала, что ночью темнота должна быть абсолютной, потому что это уравновешивает шансы для всего, что таится во тьме. Ослепляет страхи. А серость придаёт теням значение. И всё же она продолжала лежать, упрямо глядя вверх. Она усмехнулась тому, как один маленький человек смог перевернуть её жизнь за один день. Ведь сегодня ощущала себя прежней, он пытался зажечь в ней веру во что-то большее, не понимая, что с верой возвращаются и страхи, потому что правда, настоящая правда этого мира слишком жестока, чтобы маленький мальчик мог с ней справиться. И всё же она здесь. Сон подобрался к ней, но вместо спокойствия и забытья он принёс ей воспоминания и материализовал их. Во сне ей снова было пять, она сидела между кроватью и стеной, на полу, думая, что сможет спрятаться от тени, что стояла над постелью и звала её по имени. А потом тень исчезла, но голос остался и был так близко, что Эмма боялась открыть глаза и обнаружить тень прямо перед собой. — Ты не должна меня бояться, — говорил голос, от которого сердце пронзало холодом, — я твой друг, а друзья никогда не обижают друг друга. Эмма никогда не отвечала, боясь, что если тень поймёт, что она слышит её, то больше не замолчит. Но ведь тень и так знала, что Эмма слышит, иначе не кричала бы так громко. Вбежавшие приёмные родители смотрели на неё с укором, перебрасывались взглядами и ещё немного ждали перед тем, как подойти к ней и вернуть обратно в постель. — Что произошло? — мама спрашивала раз за разом, видимо, ожидая услышать другой ответ, но он не менялся. Менялась только интонация, в которой вместо взволнованности всё чаще появлялось раздражение и даже скука, мол, ну вот опять она со своими глупостями, пора бы уже повзрослеть. — Здесь кто-то был, — привычно шептала Эмма, заведомо зная, что ей не помогут. — Эмма, мы проходили это уже множество раз, — отец устало потирал переносицу и косился на жену, — здесь никого нет. Если таким образом ты пытаешься привлечь наше внимание, то это очень глупая затея. — Он всё ещё здесь, — Эмма плакала, замечая, как за спиной отца скользит тень, но родители только качали головой, выключали свет, зажигая светильник, разбавляющий тьму серостью. И оставляли Эмму тени, которая со временем обрела лицо, самое страшное из всех, что ей доводилось видеть — с застывшей улыбкой и глазами, в которых не было жизни. Проснулась Эмма от собственного крика и в попытках вырваться из невидимых пут. Сердце колотилось, словно бешеное, в лёгких жгло, а во рту пересохло. Она схватила стакан, стоящий на прикроватной тумбочке, и жадно осушила его, отодвигая взмокшее одеяло. Свон осмотрелась: в комнате стало светлее, фонарь ещё горел, но не имел никакой силы, подавленный приближающимся рассветом. Её всё ещё била дрожь от пережитого кошмара, коих не было много лет, и вот теперь, сидя на скомканной постели, Эмма не могла успокоиться, заверяя себя, что всё это сон, что в реальности нет никакой опасности. В такие моменты всегда приятно осознавать, что это только сон. Спать больше не хотелось, хотя в теле ещё ощущалась слабость от пережитого кошмара, но Эмма встала и направилась в душ, чтобы смыть неприятные ощущения прохладной водой. И ей действительно стало легче. В этом нет ничего удивительного, ведь появление Генри послужило напоминанием о старых травмах. Это нормально, нормально, что кошмары вернулись. Она это переживёт. К тому же после завтрака она покинет этот город и постарается не вспоминать о нём. Когда Эмма пыталась достать телефон, из кармана красной куртки выпала фотография, та, что заставила её передумать и привезти мальчика самой. Мелькнула мысль, что всё это ложь, что она хотела посмотреть на его мать, убедиться в том, что он прав. И если это настоящая правда, то Эмма та ещё идиотка, раз подсознательно пожелала столкнуться с тем, от чего всю жизнь бежала, от чего вся её жизнь была печальным адским пеклом. Она взяла фото в руки, снова рассматривая его, как впервые. Что-то в нём заставляло её задумываться о другой жизни, о том, каково иметь кого-то, кто тебя любит и защищает, кто-то, кто называет тебя своим и готов бороться за это право. Это не было завистью, скорее, лёгкой печалью, какая обычно имеет желтоватый окрас — цвет осени. Эмме всегда нравилось разделять чувства по цветам, подбирать ассоциации, порой даже запахи, возможно, это её немного успокаивало. Женщина на фотографии выглядела счастливой, и теперь, зная её имя, Эмма чувствовала себя странно, словно на какой-то миг ей удалось прикоснуться к чему-то из другого мира, но не тому злому, что бывает за чертой, а тому, что таит в себе волшебство. Было странно ощущать подобное. Но наверно всё же приятно. Эмма попросила принести завтрак в номер, и когда постучали в дверь, была в полной уверенности, что это Руби, но на пороге её ждала Реджина с корзиной яблок. И от её улыбки Эмма смутилась, потому что на ней были только майка и бельё. Она понятия не имела, почему не думала, что следует прикрыться, прежде чем открывать дверь, чёрт! — Впечатляюще, — Реджина приподняла брови, её язвительный тон явно не придал Эмме бодрости, но в конечном итоге, что такого-то? Свон усмехнулась, не спеша пропускать женщину, но та и не собиралась входить, по-прежнему обхватывая корзину с фруктами. — Я не ждала гостей, — ответила Эмма. — Я хотела своего рода принести извинения, — перебила её Миллс, насмешливо глядя на женщину, — за вчерашний разговор. И оставить Вам яблоки, которые скрасят Вам дорогу домой. Эмма посмотрела на алые плоды, следя за тем, как Реджина достала одно и покрутила в руке. — Вы же говорили, что не собираетесь меня гнать, — заметила Эмма, беря предложенное яблоко, тяжёлое и гладкое. Оно приятно холодило ладонь. — Я всего лишь предположила, что раз Вам нечего делать в городе, — с нажимом произнесла Миллс, — то, скорее всего, Вы вернётесь домой. Это всего лишь вежливость, мисс Свон, — она с некоторым упоением проследила, как Эмма поднесла яблоко к лицу, вдыхая его аромат и прикрывая глаза, по-видимому, от удовольствия. — Вы не находите это странным, мадам мэр? — спросила Эмма, открывая глаза и кладя яблоко обратно в корзину. — Вы приходите ко мне в номер почти ранним утром и намекаете на то, что мне пора, — Реджина дёрнулась в попытке перебить её, но Эмма опередила, — я умею читать между строк. И это даёт мне причину задуматься о том, чтобы задержаться в Сторибруке. Миллс изменилась в лице, и Эмма почти сделала шаг назад, но удержала себя на месте, когда Реджина опустила корзину на пол, демонстративно перешагнула её, приблизившись к Эмме почти вплотную. Карие глаза заискрились недобрым блеском, а запах чёрной смородины, затерявшейся среди нот мускуса и кедра, окутавший Свон, из приятного вдруг стал удушливым, но, возможно, Эмме, поддавшейся моменту, только лишь показалось. — Тогда скажу Вам прямо, мисс Свон, — голос стал низким, угрожающим, почти неузнаваемым. — Вам лучше покинуть этот город и забыть о существовании моего сына, потому что Вы не представляете, на что я способна, — в момент, который Эмма почему-то упустила, Реджина поднесла руку к её лицу, забираясь под волосы и кладя ладонь на щёку, приблизилась сильнее и прошептала на ухо, — даже, если вырезать из яблока червоточину, это не исправит того факта, что оно червивое. Не успела Эмма опомниться, как Реджина отстранилась и стремительно двинулась прочь. Щека горела от прикосновения, а внутри клокотала злоба. У этой женщины явно непорядок с головой, а если так, то стоит начать волноваться за благополучие Генри. ________________________________________________________________ Ещё до обеда Эмма продлила время своего проживания, оставила миссис Лукас корзину с яблоками, перекусила и отправилась побродить по городу. Возможно, ей удастся с кем-нибудь поговорить и что-нибудь узнать о Реджине Миллс. На улице её ждал Генри с заговорщическим видом и всё в том же смешном шарфе. Увидев Эмму, он просиял и немедленно подбежал. — Я так рад, что ты осталась, — затараторил он, явно не решаясь обнять её. Эмма тоже не собиралась этого делать, сочтя, что подобное будет излишним. Она всего лишь хочет немного разузнать, чтобы со спокойной душой оставить мальчика и уехать из Сторибрука. — Эй, потише, — Эмма улыбнулась, чувствуя себя нелепо, она понятия не имела, как нужно общаться с мальчиком и как не перейти какую-либо черту. — Я всего лишь хочу осмотреться. Твоя мама знает, где ты? Он покачал головой, но, увидев беспокойство в глазах женщины, тут же добавил: — У неё сегодня собрание и она пробудет в мэрии до вечера, — он робко пожал плечами, — я подумал, что мы можем провести немного времени вместе, и я могу помочь тебе. Ты ведь не знаешь города, а я неплохо ориентируюсь. — Вспоминая нашу дорогу до особняка, — сказала Эмма, скептически рассматривая мальчика, — не думаю, что это так. И… Генри, — она снова замялась, пытаясь подобрать слова помягче, — не рассчитывай на многое, я не гожусь для материнства, к тому же у тебя есть мама. — Я не думал настаивать на том, чтобы ты меня признала, — почти обиженно сказал он, — просто хочу узнать тебя хотя бы немного и провести время. Но если ты не помнишь, — добавил мальчик, — изначально я привёз тебя для того, чтобы ты спасла мою маму. Эмма поняла, что последние слова были сказаны таким образом, чтобы задеть её или скрыть то, что задет он сам, но в любом случае, это заставило её смягчиться. — Я помню. — Хорошо, — кивнул мальчик, а затем неожиданно улыбнулся, — думаю, нам стоит начать с монастыря, сестра Астрид расскажет тебе, что я всё это не выдумал. Эмма знала, что это дурная затея, брать Генри с собой, но ещё она знала, что нужно подыграть, а он упрямый и всё равно отправится следом за ней. Потому пришла к выводу, что лучше сэкономить время и отправиться сразу вдвоём. Но как только они добрались до машины Эммы, стало ясно, что добираться придётся своим ходом, потому что на колёсах был установлен блокиратор. Свон выругалась, чем заслужила укоряющий взгляд Генри, но было не до соблюдения приличий. Она прекрасно понимала, кто приложил к этому руку. — Генри, скажи-ка мне номер твоей мамы, — попросила Эмма, доставая телефон и тут же вбивая нужные цифры, — и постой пока здесь. Она отошла к машине, когда трубку подняли. Голос на другом конце линии не звучал удивлённым, когда Эмма произнесла: — Вы затеяли нечестную игру, мадам мэр, — процедила она сквозь зубы. — Не имею ни малейшего понятия, о чём Вы, мисс Свон, — просто ответила женщина самым будничным тоном, будто не она полчаса назад угрожала Эмме. — Но если хотите обсудить, заезжайте в мэрию, — Эмма хлопнула дверцей машины, — ну, или приходите, неважно. Реджина сбросила вызов, оставив негодующую Эмму безмолвно злиться. Свон вернулась к Генри и похлопала его по плечу, пытаясь скрыть раздражение. — Ну, что же, — сказала женщина, — веди. Монастырь располагался недалеко от мэрии, что почему-то развеселило Эмму. Внутри оказалось чисто и прохладно, Генри что-то рассказывал об истории этого здания, указывая то на витражи, то на статуи святых. Их встретила женщина, оказавшаяся той самой сестрой Астрид, которую ранее упоминал мальчик. Её удивлённый взгляд забегал по Эмме, когда младший Миллс представил её, как свою биологическую мать. Ещё Эмма отметила, что в глазах монахини не было осуждения. Они сели на последней скамье, хотя Астрид и предлагала пойти в кабинет, где они смогли бы выпить чаю, но Эмма, не желая оказываться в закрытом пространстве небольшого помещения, отказалась. — Что Вы хотели бы узнать? — спросила Астрид. — Как давно Вы знаете Реджину Миллс? — Эмма увидела, что женщина нахмурилась, но закивала головой, видимо, что-то для себя решив. — Довольно давно, даже ещё до избрания её мэром, — ответила она. Эмма с Генри переглянулись. Увидев его взгляд, Свон выдохнула. Она знала, чего он ждал. — Ничего странного не замечали? — монахиня напряглась, не до конца понимая, что Эмма имеет в виду. — Генри кое-что мне рассказал. Тот закивал, но Астрид, кажется, предпочитала делать вид, что не понимает. Более того, она засуетилась, оглядываясь по сторонам, будто боясь, что их могут услышать. — Я не уверена, что должна обсуждать с вами мэра города, — заявила она под конец, и Эмма почувствовала страх, исходивший от женщины волнами. Если тема Реджины Миллс вызывала такую реакцию, то тут было о чём задуматься. Эмма не хотела в это верить, но собственное сознание упорно наталкивало её на мысли, причём почти беспочвенные, ведь по большому счёту ничего не произошло, о том, что здесь явно не так. И именно в том смысле, на который намекал Генри. Странно было то, что на самом деле мальчик ни слова не сказал о том, к чему сводились мысли Эммы. Генри упомянул только то, что знает о прошлом Эммы и что его мать нуждается именно в её помощи. Так почему всё приводило именно к выводу о возможной одержимости? Боже, почему эта тема снова затрагивала её жизнь? Но если чувства так упорно указывали на что-то, значит, вполне вероятно, это что-то имело место быть. Ибо Эмма Свон ещё ни разу не была обманута собственной интуицией. Вопрос в том, что она могла сделать, если оказалась бы права. Позади громко хлопнули двери, заставив вздрогнуть всех троих и оглянуться остальных присутствующих в помещении. Обернувшись, Эмма увидела Реджину Миллс, стоящую в дверях. Она выглядела разъярённой. Свон почувствовала опасность, и то, как всё в пространстве изменилось, даже воздух, кажется, стал другим. Сестра Астрид побледнела, а Генри вцепился в руку Эммы. — Мисс Свон, — пророкотала Реджина, приближаясь, — я думала, мы решили с Вами вопрос об участии в жизни моего сына. Эмма поднялась, собираясь объясниться, но Миллс не дала ей возможности. — Каково же было моё удивление, когда мне доложили о том, что вместо уроков мой сын разгуливает по городу с незнакомой женщиной? — она протянула руку, призывая Генри подойти, и тот нехотя, но всё же повиновался. Запах ладана стал сильнее, и Эмма была готова зажать нос руками. В висках застучало. Монахиня, пробормотав извинения, поспешила удалиться. Свон пожалела, что влезла в это, но понимала, что не может теперь просто так уехать. — Забирайте свою машину, — снова заговорила Реджина, — и уезжайте из моего города. Последние слова женщины заставили Эмму понять, что ни за что она не уедет отсюда, хотя бы только назло Реджине. Миллс развернулась, взяла сына за руку и направилась к выходу. Но было что-то в её походке неестественное, будто каждый шаг давался ей с трудом. Не сразу, но Эмма вышла следом, с ужасом застывая на месте, увидев, как изойдя трещинами, раскололась статуя Девы Марии. Ну, вот и началось. Снова.