***
«Тодороки...» — Только не умирай... Чёрт! Держись, слышишь?! Звуки речи доносились обрывками и до того противно булькали, будто их специально прогоняли через воду. — Пациент в критическом состоянии... Ожоги и царапины самостоятельно заживут нескоро, но это не самые серьезные повреждения... Необходимо как можно скорее поместить его в изолированную палату. Его руки нужно зафиксировать в подвешенном состоянии до того момента, пока не изготовят приборы... —...тяжело придется парнишке, когда очухается... «Тодо..!» — Вопрос уже не в том, когда он очнется, а очнется ли вообще... Было как-то неудобно, совсем не пошевелиться. Слова снаружи журчали, как ручей, но их смысл безнадежно ускользал от выключенного сознания. — И какова вероятность, что он придет в себя?.. «Шото!!» Кого-то настойчиво зовут. Кого же? Чье это имя? Этот голос с той стороны... Он зовет меня? В какой-то момент парень начал различать, как в левое ухо сбивчиво и смущенно тихо попискивает прибор, отмеряющий все нарастающее сердцебиение. Свет вокруг оказался настолько ярким, что глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть. Повсюду тянулись провода. Их было до одури много, и большинство заканчивались присосками где-то под тканью, скрывающей грудь и ноги. Несмотря на постепенно приходящее ощущение тяжести собственных конечностей, пошевелиться не удавалось. Частично из-за того, что обе руки обволакивали толстые тугие довольно увесистые серебристо-белые перчатки, к каждой из которых на уровне запястий крепилось по два шланга, но в большей степени, определенно, из-за абсолютного бессилия. Звуки доходили до сознания с отставанием, поэтому парень не сразу понял, что в помещении дважды хлопнула дверь и вокруг завязалась некоторая возня. Он запоздало осмыслил вопрос старушки в белом больничном халате и шприцем, воткнутым в тугой пучок седых волос, собранных на темечке: — Как себя чувствуешь, Тодороки-кун? Молчание затягивалось, что давало пожилой даме повод предполагать самое страшное. Она потянулась к лицу пациента и сняла кислородную маску. Сразу стало душно — дышать оказалось затруднительно: воздух показался вязким, тяжелым, хотя парень тут же об этом забыл. — Слышишь мою речь? Понимаешь, о чем я тебя спрашиваю? Он понимал. Но разжать челюсти оказалось непосильной задачей — скулы тут же свело, что вызвало непроизвольный сиплый стон. Старушка благодушно улыбнулась на это, очевидно, заключив, что пациент пойдет на поправку: — Отдыхай, Тодороки-кун. Я зайду к тебе позже. Кое-кто слишком долго ждал твоего пробуждения. Веки налились свинцом. Парня медленно затягивало в глубокий тревожный сон. В затухающем сознании, как бабочка в стеклянной банке, порхала и билась мысль, на которую не было ответа: «Что же со мной произошло?»...***
Голоса. Тихие приглушенные голоса вливались в сон и переплетались с его тревожным сюжетом. Липкие обьятия морфея душили и снова не давали вернуться в реальность. Шото хотел бы избавиться от навязчивого шопота, но, похоже, водопад раздражающего звука лился откуда-то извне. Парень потерялся в круговороте неразборчивых шумов и сквозь сон начал тихо всхлипывать. Тепло... Чья-то теплая, сухая и шершвая рука коснулась его щеки, вытирая подсыхающую слезинку, после чего заботливо переместилась на лоб. Вязкое сновидение сменилось безмятежной дремой, напряженное лицо спящего разгладилось. Спокойствие наплыло мягким пушистым облаком и заволокло собой тревожное чувство. Шото не смог уловить мгновение, когда касание чужих рук прекратилось, потому подался немного вперед, чтобы поймать и ощутить их снова. Но вместо этого окончательно проснулся. Никого рядом с ним не оказалось. С необъяснимой тоской парень плюхнулся головой на подушку и принялся отрешенно разглядывать палату. В просторном помещении не было окон, выходящих на улицу, что лишало возможности определить время суток. Стены наглухо обшиты металлическим каркасом стального оттенка. Пол и потолок — тоже. Вентиляция осуществлялась через отверстия в потолке, перекрытые теми же металлическими пластинами. Очевидно, степенью их перекрывания управляли дистанционно. Дверь оказалась слева, рядом с ней — одностороннее стекло: маловероятно, что в стену настолько герметично изолированной камеры кто-то додумался бы встроить обычное зеркало. Тодороки был опасен. Он осознал. Каким образом он мог причинить вред и кому, он пока понять не мог, но решение принял без колебаний: побег он устраивать не станет. Странные перчатки, в которых покоились его руки, были многослойными и, по ощущениям, имели внутренние полости, заполняемые, вероятно, жидкостями через подводящие трубки. Их общее устройство было вполне понятно, но назначение — отнюдь не очевидно. Шото уже потянул за да один из пальцев на левой руке, когда с противоположного конца помещения зазвучал мягкий старушечий голос: — Не стоит этого делать, Тодороки-кун. Твоё состояние крайне нестабильно, — перед собой Исцеляющая Девочка втолкнула в помещение больничную тележку и медленно покатила ее к единственной койке. — Вы... Извините, но я не помню вашего имени, — голос оказался хриплым, язык заплетался, а во рту была настоящая пустыня. — Вы можете объяснить мне, где я и что со мной произошло? Вы же доктор, верно? — пересиливая себя, с трудом выговорил парень. — Ох, я предполагала, что последствия могут быть еще серьезнее. Да, я медицинский работник: моя причуда — исцеление. Меня зовут Чиё Шузенджи, геройское имя — Исцеляющая Девочка, — она приподняла голову пациента и поднесла к его губам стакан воды. — Пей понемногу. Какими воспоминаниями ты оперируешь сейчас? Теплая жидкость промочила пересохшее горло и ощутимо покатилась по пищеводу. Старушка кружила вокруг кровати, ловко исполняя свои обязанности: стакан был снова наполнен и поставлен на прикроватную тумбочку, о существовании коей Шото до этого не подозревал, пустая капельница сменилась новой — ее содержимое подозрительно напоминало молочный кисель, подушка обрела свою законную мягкость и воздушность, а одеяло комфортно подоткнули со всех сторон. С последним действием женщина игриво пощекотала парня за ногу, из-за чего тот мгновенно поджал пальчики отакованной конечности. — Ну, я знаю своё имя, помню, что у меня есть шрам на... — левая рука в перчатке рефлекторно потянулась потрогать глаз, но Шото быстро одернул себя. — И я помню, как его получил: моя мать ненавидела... Постойте-ка, мой отец... Точно, он же герой! Старатель, верно? И я тоже должен был стать героем... И что-то... Кажется, я был на задании, сражался ледяным квирком с противником. Я помню сильный жар, а потом... Ничего. Все так смутно и размыто, будто происходило давно или в полузабытом сне. — Понятно... Частичная амнезия. Это неудивительно. Я смогу рассказать тебе только то, что с тобой происходит сейчас. Остальное ты должен вспомнить сам. Итак, — медсеста вытянула из-за угла тумбочки смущенно прятавшийся там все это время стул, со скрежетом придвинула его поближе к парню и удобно примостилась на сидение. Приосанившись, она сухо отрапортовала: — Пациент Тодороки Шото немногим более четырех месяцев назад при определенных обстоятельствах оказался в коматозном состоянии, вызванном сразу несколькими факторами — доктора так и не смогли установить основную причину. Вариантов несколько: травма головы, влияние высоких температур — то есть тепловой удар, или отравление через дыхательные пути угарным, серосодержащими и другими ядовитыми газами. На фоне предполагаемого когнитивного диссонанса, всё вместе — убийственный коктейль, — женщина замолчала, чтобы дать собеседнику время осмыслить ее отчёт. Напряженное лицо слушателя выдавало его тщетные попытки связать новые факты с разрозненными ошметками воспоминаний. Получалась какая-то ерунда: как можно было потерять сознание от теплового удара при обладании причудой, позволяющей регулировать температуру тела! С чего бы врачам предполагать психическое расстройство и где можно было надышаться до такой степени отравления, чтобы оказаться при смерти? Вопросы, на которые не находилось самостоятельных ответов, множились в геометрической прогрессии. Парень попытался выстроить логическую цепочку и вспомнить, какой из них он изначально хотел задать. Нечто вроде озарения отразилось на его лице, оно же, по-видимому, отбило у Шото доверие к собеседнице и всяческое желание сейчас же начать делиться своими предположениями: — Вы уклонились от прямого ответа. Начнем сначала. Где я сейчас нахожусь? — Хм... Ну, это помещение было специально оборудовано под твое, эм... состояние, — неспешные, тщательно подобранные крупицы правды плохо скрывали яркий фон недосказанности. — Оно располагается в больничном крыле Академии ЮЭЙ и... — Оно наглухо изолировано. Обьясните же! Я подопытный кролик? Или у кого-то есть повод меня бояться?! — по-детски нетерпеливый тон не вязался с непробиваемой гримассой крайней озадаченности. Парень шёл напролом: — Почему я помещен не в реанимацию стандартной клиники, а отдан на попечение школы? — Хорошо-хорошо, Тодо-кун, я сдаюсь. Я всё сейчас обьясню, только не нервничай. Тебя невозможно было поместить в обычную больницу, — нервный смешок спазмом прошелся по морщинистому лицу. — В коме ты был неуправляем. Обоснованных предположений о причинах этого у нас нет, так что... Тодороки угрожающе спокойно потянул за второй палец перчатки. — Нет! Стой! Вот же неуёмный ребенок, — старушка с жестом вселенской усталости зажмурилась и потерла переносицу. — Насколько нам удалось тебя изучить, природа твоего квирка, с точки зрения физики — это все еще управление тепловой энергией, но "полярность" твоего тела, назовем это так, теперь диаметрально противоположна. Если коротко, то левая сторона тела, вместо создания огня, абсорбирует теплоту из окружающих предметов и концентрирует ее на поверхности кожи. Хотя внешне это выглядит, как то же самое пламя, разница в том, что температура всего, что есть вокруг тебя, при это падает до такой отметки, когда затвердевает абсолютно всё. Понимаешь, о чем я? Неуверенный кивок надолго прервал тяжелый разговор. Казалось, прошло не меньше двух часов с момента его повторного пробуждения. Такая малая толика времени, за которую парень успел пережить целую гамму эмоций. — Так значит, перчатки сдерживают квирк, а сам я себя не контролирую? — взволнованные взгляды встретились, и ответ больше не требовал своего звучания вслух. С преувеличенным безразличием: — Что насчет правой руки? Лед тоже не получится создать без того, чтобы кого-нибудь не испепелить? — конечно, это было произнесено вшутку, только чтобы как-то ослабить возникшее напряжение. Но... — Касание правой рукой доводит до температуры кипения. Любой материал. Это все, что я знаю, — как удар поддых. — Пока ты спокоен, причуда распространяется только на руки. Студенты и профессора совместно создавали... — она тараторила без остановки, чтобы хоть как-то заполнить тишину. Он уже не слушал. Надо же так: очнулся с пустотой в голове, а через пару часов узнал, что потерял даже то, что помнил. Дикая мысль застряла где-то на антресолях сознания и, как надоедливая муха, жужжала прямо изнутри черепной коробки: лучше было бы никогда не просыпаться. А еще он внезапно понял, что так назойливо мешало сосредоточиться на анализировании собственного положения: — Я очень... хочу есть.***
По ощущениям, прошло дней пять. Без часов и окон всё же было трудно сказать что-то более определенное о времени. Шото ориентировался по заходам Чиё-сан, периодически приносимой ею еде и сеансам классической музыки: Исцеляющая Девочка сказала, что это необходимо для душевного спокойствия пациента. Черта с два это помогало! Парень медленно сходил с ума. На второй день он попытался встать с кровати: едва откинул одеяло, глаза натолкнулись на огромный уродливый шрам от ребер до середины голени, слева. Узнавать новые подробности о своем прошлом больше не хотелось, как, впрочем, и становиться на ноги, поэтому Тодороки вот уже три дня сверлил взглядом одну единственную точку на потолке. Все неловкие попытки старушки завязать бессмысленный разговор он успешно игнорировал, как и собственное чувство голода — зачем, если несложно догадаться, что в единственной капельнице, которую ему продолжали менять, находится парентеральное питание. Значит, с голоду умереть не получится. Щелчок дверной ручки. Неуверенный гулкий шаг. Еще один щелчок. Тишина. Даже дыхания не слышно. Может, это галлюцинации? На Чиё-сан не похоже. Но повернуться, чтобы посмотреть, значит выдать свою заинтересованность. Гораздо важнее сохранять невозмутимость и... — Привет, — неловкое, полушопотом. ...отрешенный вид. Если только скосить глаза, то это же не будет считаться за капитуляцию? А у него темные волосы, и отливают изумрудно-зеленым. Красиво... Можно было и по голосу догадаться, что это парень. Что-то промелькнуло перед глазами и исчезло так же неуловимо быстро. Картинка, всего один момент — воспоминание. Мгновение Шото лежал, как в тумане, но тут же опомнился и постарался вернуться к изучению потолка, однако настрой был безвозвратно упущен: зрачки заметались из стороны в сторону, не находя какого-либо объекта для фокусировки, сердце рвалось из груди, как ошалелое. Сглотнув подступивший к горлу ком, он с усилием выдавил из себя: — Зачем ты пришёл? — Ты что-то помнишь? — надежда, удивление, взволнованность; не нужно было видеть выражение лица, чтобы понять, какие эмоции испытывает посетитель — всё это было ясно по интонации вопроса. Осадив себя, тот спешно и уже не так бурно добавил: — Обо мне. — Нет, — уже было остекленевший взгляд в потолок вновь метнулся к пришедшему. А у него на щеках веснушки. И глаза такие зеленые. Как хвойный лес. Почему именно такое сравнение пришло на ум, Шото, если бы его спросили, сказать не смог, но яркая ассоциация закрепилась перед глазами, погружая его с головой в таинственную иллюзию. Молчание затягивалось. Тишина, глубокий вздох со стороны двери, снова тишина. — Так зачем ты пришёл? — Я приходил к тебе каждый день, пока ты был в коме, — голос парня доносился из чащи елового леса и почему-то наводил на Шото необъяснимый морок спокойствия. — Давно меня знаешь? — С поступления в ЮЭЙ, — парень — который здесь, в палате — наигранно пожал плечами и хмыкнул. — Уже два года. — И что, мы настолько близкие друзья? — резкие вопросы, вроде этого, всегда застают врасплох. Вот и сейчас гость замер в нерешительности, так и не завершив осторожный шаг по направлению к обитателю палаты. Что отразилось в застывшем взгляде, Тодороки не понял — эффект растерянности прошел довольно быстро. — Не будь такой задницей с теми, кто добр к тебе! — лукавые насмешки — это не то, чего можно ожидать от человека, у которого есть все причины, чтобы боятся тебя, быстрое сокращение расстояния между вами — тем более. — Мидория Изуку, или просто Деку — это моё геройское имя. Протянутая рука, пальцы все в шрамах. Выжидающий взгляд и обаятельная улыбка. Очень по-геройски. И беспечно, если он не боится закипеть от прикосновения. — Давай же, ответь на рукопожатие, — снова оттуда, из тихой густоты еловых лап. Тодороки почти уверен, что сходит с ума — его видение хочет умереть от его же ненормального квирка! — Ничего не будет, если ты дотронешься. Может, у этого парня причуда чтения мыслей? Это подозрение отпечаталось на скептической мине Шото. Изуку еле сдержался, чтобы не рассмеяться — настолько забавно было видеть искреннее удивление в мимике того, кто только что старательно изображал безразличие. А затем рука в толстенной раздутой перчатке аккуратно обхватила ту, что была исполосована шрамами. Глаза обладателей встретились. Момент показался вечностью. Зеленые радужки напротив все еще напоминали хвойный лес. А в лесу, кажется, всегда дышится легче.***
------------------------------------------------------------------------- Когнити́вный диссона́нс — состояние психического дискомфорта индивида, вызванное столкновением в его сознании конфликтующих представлений: идей, верований, ценностей или эмоциональных реакций. Понятие впервые введено Леоном Фестингером в 1957 году.