За месяц в палате многое поменялось. Исчез надоедливо пищащий кардиомонитор, зато место возле кровати заняли инвалидные ходунки, которые, в общем-то, не использовались по назначению, а только мазолили Шото глаза. На прикроватной тумбочке обосновался миниатюрный суккулент в пластмассовом горшочке — растение, не требующее, по словам дарившего, особого ухода и частого полива. Несмотря на это, Тодороки из чувства ответственности каждый день отдавал малышу по нескольку капель из рядом стоящего графина с водой.
Стенка у изголовья кровати обросла вырезками из журналов, приклеенными примерно ровно — то есть кое-как и на скотч. В основном, это были фотографии: Норвежские фьорды, захватывающая высота гор Тянь Цзы, панорама мглистого мрачного елового леса и, почему-то, туманное болото на рассвете. Все это было довольно неудачной заменой отсутствующему в помещении заоконному пейзажу, но все же лучше голых металлических стен.
Изуку приходил каждый день. Именно он был инициатором анархии стерильности больничного помещения. Он приходил, и каждый раз у него находились новые интересные истории, благодаря которым Шото заново узнал о своих бывших одноклассниках: наверное, даже больше, чем он знал о них до потери памяти.
Иногда Тодороки казалось, что Деку — всего лишь игра его воспаленного мозга. У парня выявилась странная привычка рассуждать вслух о способностях отдельных героев и злодеев, подолгу монотонно бубнить себе под нос о преимуществах и недостатках чьего-либо квирка, абстрагируясь при этом от слушателя и всего, что происходит вокруг. В такие моменты Шото всегда прислушивался и пытался не упускать звенья логической цепочки, но очень часто собственные мысли уносили его далеко за пределы его металлической клетки, в таинственный хвойный лес. Теплый и уже привычный полушепот зеленоглазого гостя звучал издалека обрывками и наводил еще больший морок. И неизменно, выныривая из полусна, парень оказывался в палате в одиночестве, полный сомнений в том, какое из двух видений реально.
Как это было ни странно, кроме Мидории и Исцеляющей Девочки навещать парня никто не спешил. Это угнетало и заставляло задуматься о своей значимости для других. Не мог же Шото до катастрофы жить без семьи, друзей, знакомых… Однажды он спросил об этом у Чиё:
— Ты умный мальчик, Тодороки-кун, — она, как всегда, начала издалека. — Не кори себя за то, какого мнения о тебе люди. За тобой наблюдали профессора Академии и несколько учеников, — она многозначительно кивнула на зеркальное стекло. — Но рискнуть и зайти захотели единицы.
— Почему же Мидория не остался за стеклом? — язвительно бросил Шото. Под рёбрами разрасталась черная дыра — комок ненависти к самому себе: его боятся, наверняка презирают и избегают, и все потому, что он
монстр.
— А почему ты спрашиваешь об этом меня? — старушка лукаво и добродушно подмигнула пациенту, будто и не заметила перемены в его настроении. Нить разговора была безвозвратно утеряна, тема больше не поднималась.
Совсем недавно Шото вспомнил некоторые подробности своей прошлой жизни. Их было мало, но это помогло сделать определенные выводы. Например, он вспомнил, что его отец всегда стремился превзойти Всемогущего и стать Героем номер один, навязывал это стремление сыну и возлагал на него большие надежды. Как же это глупо! Теперь понятно, почему среди посетителей нет Старателя — с чего бы ему заботиться о том, кто не просто слаб, а фактически потерял все боевые навыки, кто не может и пальцем шевельнуть без того, чтобы не угробить людей вокруг. Наверняка, отец сильно разочарован…
Да, раньше Тодороки сам отказывался от использования дара огня, назло Старателю. Но сейчас… Сейчас он ощущал себя как без рук. Шото всё чаще задумывался о том, что многое бы сегодня отдал, чтобы вернуть хотя бы половину своих прежних сил. Если бы было, что отдавать.
Расчитывая получить новую информацию о себе окольными путями, он пытался выспросить как можно больше о механизме перчаток у Чиё, но толку было мало: старушка ничего не смыслила в устройстве немедицинских экспериментальных приборов. Остался только…
— Ты сегодня рано, — заметил Тодороки, оборачиваясь на знакомые осторожные шаги сразу после щелчка дверного замка.
— А у тебя, похоже, хорошее настроение! Вспоминается что-нибудь? — как и всегда при встрече, поинтересовался гость. Не очень пухлые и, наверное, очень мягкие губы расплылись в теплой приветливой улыбке, но в прищуренных глазах затаился холодный блеск, как у выжидающего добычу зверя. Шото безразлично пожал плечами — как и каждый день, ответ был неизменен, и зеленые глаза мгновенно погасли, скрывшись под пушистыми ресницами.
— Может начнёшь понемногу вставать и ходить? — со вздохом продолжил Изуку. Он говорил это, наверное, в сотый раз и, как и в предыдущие разы, оперировал единственным аргументом. — Тебе нужно восстанавливать ноги.
— Может прекратишь выполнять роль надоедливой мамочки? — бездумно скопировал интонацию Шото. Изумленный взгляд изумрудных глаз заставил парня пожалеть о своей грубости и прикусить язык.
— Я, видимо, сильно поторопился с определением твоего настроения, — Мидория невесело усмехнулся, провел пальцами по волосам и задержал руку на затылке. Смутился. — Слушай, прости за это... Я просто беспокоюсь о тебе. Мышцы могут совсем атрофироваться, и тогда ты уже вряд ли сможешь...
Глядя на то, как Тодороки откидывает одеяло, игнорируя уродливый шрам, подтаскивает еле слушающиеся исхудавшие ноги к краю кровати: сначала левую, помогая себе не менее тощими руками, затем таким же образом правую, — аккуратно на них опирается, ненадежно хватаясь за край тумбочки, делает усилие и, наконец, еле держится стоя, но уверенно смотрит в глаза напротив, — глядя на это всё, Изуку забывает, что хотел сказать. Он импульсивно подается вперед, еще сам не зная толком, зачем именно: помочь психу (а именно так можно сказать о том, кто пять месяцев лежал пластом,а затем резко встал) вернуться на кровать, поставить перед ним ходунки, чтобы хотя бы было на что опираться, или просто быть ближе, чтобы поймать в нужный момент.
Шото хочет сделать шаг навстречу. Из-за резкого подъема голова гудит и в глазах чуть заметно темнеет, но он упорно сдвигает ногу. Сбалансировать неповоротливое тело в напряженной позе не получается, обе ноги подкашиваются и парень падает, утыкаясь носом в чужую грудь.
Сильные руки крепко удержали Тодороки в объятиях. Ощущение постороннего тепла. До боли знакомый запах. Как тот, который... Который... Шото не может понять, откуда знает его,
его запах. Он втягивает воздух все сильнее, дышит глубже; в памяти с каждым вздохом вспыхивает нечеткий образ и вновь ускользает. От беспомощности в груди будто гирю подвесили, к горлу подступил ком.
Сейчас бы только не заплакать.
— Я очень-очень хочу всё вспомнить... — он заплакал.
***
На следующий день Мидория не пришел. И через день тоже. Тодороки начал теряться в догадках. Может, Деку обиделся на его выходку? По факту, он сделал то, что парень от него хотел, — начал ходить! Правда, перед этим нагрубил... Черт! Вот зачем было так срываться?!
А еще у Изуку сильно раскраснелось лицо в тот момент, когда он поймал Шото-Пизанскую-башню. Может быть, это не потому, что ему было тяжело его держать, а потому, что было противно прикасаться? Или из-за того, как жалко выглядел зареванный Тодороки с лапшой вместо конечностей? Ситуация ведь вышла до жути неловкая...
Чем больше Шото думал об этом, тем больше убивал себя мыслью, какой он идиот. Добивало еще и то, что исчезла всякая возможность что-либо разведать: Медсестра целомудренно молчала, не поддаваясь на уговоры, и лишь иногда довольно щурилась и мягко улыбалась, как бы давая понять, что всё не так уж плохо.
В конце концов, парню надоело себя изводить. Он сбросил одеяло, решительно спустил ноги с кровати и потянулся за ходунками...
Начинать ведь никогда не поздно.
***
Это было на третий день. Изуку влетел в палату, хлопнув тяжелой металлической дверью, и опешил, не увидев никого в кровати. Взъерошенные волосы, раскрасневшееся лицо и шея — он явно очень спешил. Парень обернулся, ища взглядом обитателя помещения. Взгляды встретились.
Очевидно, еще минуту назад Шото, тяжело дыша, опираясь лишь руками в неизменных перчатках об стенку, медленно, шаг за шагом, обходил камеру по периметру и как раз остановился напротив зеркала. Сейчас каждый видел в глазах другого вперемешку удивление и радость.
— Я думал, ты больше не придёшь. Думал, ты обижаешься, — смущенно пробормотал Тодороки.
— Шутишь что ли?! И бросить тебя одного, чтоб ты тут скис от скуки? — парень негромко рассмеялся. Смех разбил на осколки мрачную тишину елового леса и прошерстил его насквозь, словно сильный порыв ветра, заставил вздохнуть полной грудью. Шото с благодарностью улыбнулся в ответ. — Тебе помочь доползти до кровати? — подтрунил Изуку, светясь, как сотня лампочек, от счастья.
— Как видишь, я и сам хорошо справляюсь, — Шото отвернулся к стеклу, скрывая самодовольную ухмылку. Ухмылка мгновенно сползает с лица, когда его осторожно со спины обнимают теплые руки, в плечо упирается подбородок, сзади прижимается разгоряченное тело, твердые мышцы торса чувствуются даже через слой одежды. Из головы вылетают все мысли. Тодороки не двигается, замирает, как загнанная хищником добыча.
— Я так рад, — близко, на ухо, полушепотом. Мурашки по коже. В отражении каждому видно всё — это смущает ещё больше. — Я придумал, как помочь тебе вспомнить.
Шото в неверии оборачивается, чтобы разглядеть ложь, написанную на лице Мидории, но ничего подобного не замечает. В глазах напротив полная серьезность. Расстояние между лицами кажется ненормально малым, но апогей неловкости уже три секунды как в прошлом.
— Ты не шутишь? — взволнованно переспрашивает Шото. — Почему раньше молчал?
Парень отстраняетсяся, непринужденно пряча руки в карманы. В палате, наверное, резко похолодало, потому что противный холодок моментально прошелся по следам на теле, еще не остывшим от недавних соприкосновений, заставив Тодороки поёжиться.
— Не хотел обнадеживать пустыми словами. Я много думал над этим, и когда ты сказал, что хочешь все вспомнить, решил рискнуть. Я не приходил вовсе не потому, что не хотел больше видеться, — Мидория натянуто улыбнулся, печально, словно сожалеет. — Я просто... Пытался решить все организационные вопросы.
— И?
— Ну, — парень задумчиво потёр затылок. — Это было довольно сложно: сложнее, чем выбивать дурь из злодеев. Сначала я изложил свою идею Чиё-сан. Убедив ее, я обрел союзника и единомышленника. Затем мы вместе попытались разъяснить ситуацию Шинсо и Аизаве-сенсею. Помнишь, я рассказывал тебе о них? — Шото медленно кивнул, пытаясь воскресить из многочисленных рассказов друга сумбурные образы незнакомых людей.
— Ты бы видел их лица, когда мы только заикнулись о помощи в твоем лечении! — Изуку так увлекся рассказом, что не заметил замешательства слушателя. — Шинсо даже пытался с помощью Причуды заставить меня отвалить от него. Хах, просто не верится, что их удалось уговорить! После этого вся команда отправилась штурмовать кабинет директора. Никто не удивился, что Незу дал свое согласие сразу, как только мы вошли. Он же сверхразум — понял концепцию идеи по одному взгляду на нас.
Шото за время монолога успел доплестись по стеночке до кровати и без сил плюхнуться на неё вниз животом. Теперь, повернув голову к пришедшему, он скептически поглядывал на парня, в уме прикидывая, сколько тот расходует энергии на то, чтобы так искриться — на его лице сияла самодовольная улыбка, говорящая больше, чем могли бы сказать виляющий щенячий хвост или огромная табличка «Я молодец» с подсветкой.
— Ты уходишь от сути своей идеи. О чем речь?
Изуку театрально набрал в грудь побольше воздуха и задержал дыхание, забавно надув щеки. Хотя парень и старался изобразить крайнюю степень обиженности, получалось плохо, а очаровательные веснушки придавали его виду только большей комичности. Шото щелкнул языком и закатил глаза: ну конечно, сейчас самое время дурачиться. Парень со звуком сдул щеки и присел на корточки у края кровати так, чтобы глаза обоих оказались на одном уровне, совсем близко.
— Так и быть. Я расскажу тебе.
***
------------------------------------------------------------------
Фьорд, также фиорд — узкий, извилистый и глубоко врезающийся в сушу морской залив со скалистыми берегами. Длина фьорда в несколько раз превосходит ширину; а берега в большинстве случаев образованы скалами высотой до 1000 метров. Находящиеся под защитой ЮНЕСКО норвежские фьорды – символ местных традиций.
Горы Тяньцзи находятся в Национальном Форест-Парке Чжанцзяцзе в китайской провинции Хунань. Это удивительное место можно отнести к одному из чудес света. Они напоминают фантастические летающие острова из известного фильма «Аватар».
