***
Глубоко в душе Тодороки надеялся, что познакомится с участниками эксперимента вживую. Увидит «новых» людей. Но прямо перед началом в палату с виноватым видом ввалились все те же знакомые лица, оба с сожалениями о том, что Шото придется обездвижить: исключительно ради его же собственной безопасности. Скоро уже все закончится. Осталось совсем немного, он вспомнит всё, что забыл, и его квирк восстановится. Ну, наверное. Парень даже не уловил момент, когда был задан контрольный вопрос: ответил бездумно и будто бы растворился в собственном, но, по ощущениям, совершенно чужом для него теле, услышал свой же монотонный голос, но не сразу понял, кто им говорит. А говорил тот, кто знал его прошлое — его память. — Я был на задании в секторе Z, — фантазия услужливо подкинула несколько картин, выглядящих подозрительно знакомо. — Эвакуировали весь район. Герои ничего не могли сделать с взбесившимся парнем с квирком всё плавить, — образ монстра, возникший в голове, заставил Шото мысленно содрогнуться. Неужели то, что выдает его подсознание, — то, что он неосознанно сейчас рассказывает, — правда? — Поэтому все отправились в другие точки для оказания помощи пострадавшим. Я думал, что смогу справиться один. Раз за разом атаковал ледяными глыбами, но это не работало. Когда я понял, что также бессилен, то запаниковал. В поле зрения внезапно появился Старатель. Отец крикнул мне, что отвлечет Демона, и велел уходить. Я еще подумал: как он сможет его отвлечь, если владеет только огнем? Он в лобовую бросился на противника и растворился в лаве, как будто так и должно было быть. Эпизоды приходящих воспоминаний мелькали перед глазами, как если бы кто-то перебирал страницы книги, не вчитываясь в содержание. Слушать дальше не хотелось, но телом управляют дистанционно — «следить за языком» не выйдет. Собственный голос неумолимо продолжал вещать без всяких интонаций. — Меня охватило сильное отчаяние. Я кричал. Нервы были на пределе. Ноги не двигались с места, и не было никого, кто мог бы помочь мне уйти. Это всё неправда. В глазах противно защипало, к уголкам глаз подобрались крупные слезинки. — Не знаю, что произошло с моей Причудой. На тот момент было все равно, умру я или нет. Тодороки знобит. Ему хочется трусливо забиться в угол и рыдать взахлеб. Он в клетке, из которой нет выхода, — в клетке из воспоминаний. Злость, как цунами, накатывает волнами, течет по жилам и не находит выхода. Уже не имеет значения, о чем еще он сам себе расскажет. — Перед тем как упасть от бессилия, я вложил все свои силы в попытку заморозить монстра. Но все, что я заметил — как он буквально закипел, — не важно... — И взорвался, — это всё...какой-то БРЕД! — Ошметки лавы разметало во все стороны. Я не видел, но почувствовал, как один попал на меня, — теперь понятно, откуда этот уродливый шрам через весь бок и ногу. От этого не легче... Как же бесит! Лучше бы я тогда просто умер!! Кажется, парень произнес что-то ещё, но он себя уже не слышал. Горячие и, наверняка, горько-соленые слезы брызнули из уголков глаз и, прочертив холодные дорожки по вискам, исчезли где-то в давно не стриженных волосах, так и не упав на подушку. Шото кричал что есть мочи, изо всех сил, но реального звука не было — все происходило лишь в его голове. Все лишь для того, чтобы заглушить собственный голос, идущий "снаружи". Руки обожгло, как кипятком. Громкий душераздирающий вопль наконец разнесся по палате. Стало до противного холодно. Последнее, что парень увидел сквозь пелену слез — закрывающиеся воздушные затворы на потолке. Через несколько секунд Шото отключился.***
Мелькает свет. Ярко. Темно. Опять ярко. Картинка какая-то нечеткая, лица расплывчатые, но смутно знакомые. Или, может быть, всего одно лицо. Нет, точно несколько. Взволнованный голос успел гулко зазвенеть в и без того раскалывающейся от боли голове прежде, чем его содержание удалось осмыслить: — Шото! Пустите меня... Пропустите к нему... Слышишь меня?! Очнись!! Зрение всё никак не удавалось сфокусировать, мысли перетекали медленно и вяло. Что-то подобное уже кто-то кричал, так же звал в мир жестокой реальности, просил очнуться. Может, Шото приснились эти слова, пока он был в коме? Нет... Кажется, он слышал их еще раньше. И голос — он тот же, что и тогда, когда случилась катастрофа. Тот же голос, что звучал уже после — когда не получалось проснуться, избавиться от долгого вязкого сна. Этот голос всегда был одним и тем же! Тодороки в панике дернулся от нависших над ним людей, не различая никого в отдельности. Кому же принадлежит этот возглас? Кто?.. Кто из них уже второй раз не позволяет ему сдаться и умереть? — Шото-кун, как себя чувствуешь? — да, этот голос он узнаёт: в его тембре старческие нотки совершенно не скрывают искреннее беспокойство Чиё-сан за своего пациента. Но это не она... — Лучше подожди за дверью, золотце, — добавила старушка тихо кому-то в сторону, — Не переживай; думаю, с ним все будет в порядке. Тодороки прочистил горло, судорожно сглотнув, — снова жутко хотелось пить. — Узнаешь кого-нибудь, парень? — и Аизава-сенсей здесь? Прошло пару секунд от момента мысленной идентификации личности по одной лишь интонации вопроса, никогда ранее не звучавшей в этой комнате, до осознания, что для этого Тодороки даже не посмотрел в сторону говорившего. Он его вспомнил. И не только учителя... Шото резко сел в кровати, не давая головокружению и слабости взять верх. Сейчас не было ничего важнее, чем найти одного человека... — Кто... — Тодороки показалось, что собственный сиплый голос его совсем не слушается, и он попытался сильнее напрячь связки, при этом срываясь на крик: — КТО ПОСТОЯННО МЕНЯ ЗВАЛ? Гудящая вибрация с аномальным незатуханием срезонировала в металлической обшивке стен и, казалось, воцарившееся безмолвие гудело вместе с ней. Шото знал, был абсолютно уверен в единственном: человек, который изо всех сил старался его не отпускать, стоит здесь, рядом, и сейчас просто молчит — не выдает себя. Почему он не хочет выдавать себя?.. Наконец парень обвел долгим взглядом палату, всматриваясь в выражение лица каждого: и так знакомая старушка Чие, и все новоприбывшие замерли с такими выражениями лиц, будто уже три века назад как забыли, по какому принципу осуществляется дыхание и моргание. Понятно, что Сотриголова все еще оставался на стреме: он напряженно держался за собственные спецочки на голове и пристально следил за поведением бывшего ученика. Исцеляющая девочка, кажется, пребывала в не меньшей настороженности, но мягкая благосклонная улыбка уже постепенно, по мере осознания того, что только что произошло, расцветала на старушечьих щечках, растворяя первый испуг. В этот момент возле баллонов что-то с диким лязгом ощутимо грохнулось на пол — копна розовых дредов взметнулась за своей обладательницей, поспешившей поднять непослушный инструмент. "Хатсуме" — на автомате мелькнуло в голове у Тодороки. — Упс, — как бы невзначай протянула девушка и вернулась к проверке системы клапанов, как будто окружающая обстановка ее вообще никаким боком не коснулась. Шум отвлек Тодороки, и тот не сразу понял, что теперь все встревоженно уставились не на него, а ему за спину. Обернувшись, парень видит дрожащие руки в шрамах, спешно растирающие крупные слезы по веснушчатой мордашке, и сверкающие ярче обычного изумруды печальных глаз. Еле слышное хриплое «прости» — Шото в неверии подается вперд; еще одно «прости», громче и отчаянее — его губы размыкаются в немом вопросе, а разноцветные глаза неуверенно наполняются искреннеей радостью, впервые за долгое время. Непойманные слезы все еще стремительно падают на металлический пол. Почему-то все вокруг до сих пор молчат... И так хочется собрать все его слезинки до одной, чтобы больше никогда не ощущать терзающую привычно теплый и солнечный хвойный лес тоску. Тодороки балансирует на самом краешке кровати, стоя на коленях и держась за перила. Ему кажется жизненно необходимым дотянуться сейчас до Мидории. Теперь Шото уверен на сто, нет, на все двести: тем, кто вытащил его из раскаленного Ада, кто пять месяцев кряду упорно просил его очнуться и так старался для него теперь, был один единственный человек, — единственный, кому он нужен. Тодороки замечает только в последний момент, что рука, которой он уже почти успел дотянуться, — это совсем сухая и очень худая его собсвенная рука без перчатки. Одернуть ее он не успевает: зеленоглазый паренек льнет к ней еще влажной скулой и заглядывает к обладателю смертоносных рук в самую душу не то с обреченностью, не то с затаенной надеждой, — не успевает и с ужасом наблюдает, как... Ничего не происходит. В смысле, проходит секунда, вторая... Время продолжает идти, но его маленькое лесное чудо по-прежнему придерживает его руку на своей щеке и уже начинает робко улыбаться сквозь опять накатившие слезы. — Прости меня. Я не знал, что тебе придется выбирать между воспоминаниями и способностями... Глубокий вдох. Момент осознания: Тодороки не сможет больше спасать людей и претендовать на звание героя. Парень сам ощущает эту новую пустоту в той части себя, где ее раньше не было. Одновременно с этим приходит понимание другого: он сам чуть не стал таким же монстром без контроля над квирком, как тот, кто довел его до ощущения бессилия, — переломного момента в жизни Шото. Медленный и тихий выдох. Неуверенная улыбка в ответ. — Похоже, с этим можно жить, — Шото не задумываясь обхватывает обеими руками лицо напротив, ни на секунду не прерывая такой важный для них обоих зрительный контакт. — Я понял, почему ты звал меня жить. Но ты еще не знаешь, что сам нужен мне гораздо больше...__________________________________________________________________
Я знаю, что запорол концовку: мне об это сказало уже несколько человек. Однако, сколько раз я бы не перечитывал свой текст, мне ни разу не показалось, что я написал что-либо несоответствующее тому, что хотел написать. Надеюсь на Ваше понимание!~~~