Бог и Чикатило

      Философия как наука, которую преподают в университетах, есть ни что иное, как древняя лженаука, основанная на той ошибочной предпосылке, что наш понятийный аппарат объективно отражает структуру окружающего мира, то есть по имению философии наш язык является не набором искусственных и условных сигналов, а сам наш ум (вернее вся сфера умозрительного) — особый орган чувств, который через восприятие окружения через призму понятийного аппарата наделяет нас не только достоверными знаниями о мире, но и ещё более достоверными, чем привычный чувственный опыт пяти органов чувств.       Яснее всего это изложено у востоковеда Александр Аркадьевич Немировский (Могултай) в трактате «Первоначальная природа философии» [1]: «…Знание древности было самой настоящей наукой, то есть строилось на логической интерпретации объективного опыта. Однако к «объективному опыту», вдобавок ко всем тем вещам, которые включаем туда мы сами, древние относили еще один огромный пласт восприятий. Таковыми были все устойчивые восприятия, существующие в нашем внутренним мире, но при этом не порожденные сознательным усилием человеческой воли. Древние считали такие впечатления объективным опытом, опираясь на вполне логичное соображение: «Если я увидел то, чего сам не придумывал и не пытался вообразить, то, значит, соответствующий импульс явился ко мне прямо из внешнего мира, а иначе откуда же еще он вообще взялся?» Следуя этой логике, человек должен был относиться к впечатлениям, порожденным его собственным подсознанием (напомним, это мы теперь знаем, что это было его собственное подсознание, а он об этом и не догадывался) как к показаниям прибора, вроде амперметра или вольтметра. «…» Итак, Платон и его аудитория отлично знали, чем доказывается его теория касательно [мира] идей. Раз у человека есть понятие о «столе вообще» (а оно есть, как есть и соответствующее слово — «стол»), и раз в его семантической структуре размытый образ этого «стола вообще» оказывается центральным и первичным по отношению к образам отдельных столов (а он оказывается), и, наконец, раз ничего этого человек сознательно не придумывал (а он и не придумывал), — то, значит, в мире обязательно существует некий «стол вообще» — мать всех столов, а иначе откуда у всех людей независимо друг от друга появились такие ощущения? Отлично понимал Платон и то, что при ином представлении о происхождении языка философия потеряет всякую силу. Однажды некий сторонник искусственного изобретения языка сказал ему: «Стол, Платон, я вижу, а стольности (идеи стола) — не вижу!» «У тебя есть глаза, чтобы видеть стол, но нет ума, чтоб увидеть стольность!» — ответил Платон, укоряя оппонента в том, что тот пренебрегает особым «органом чувств» — «умом», собственным понятийным аппаратом, являющимся на деле ничуть не худшим каналом получения объективной информации, чем зрение. Такими приемами испокон веков и работали все философы: их наука целиком основана на объективизации языковой структуры и языковых связей как прямого отражения внешнего мира. Логику соответствующих рассуждений легко проследить или восстановить почти для любого философского сочинения». Среди философов древности был один такой — Парменид (ок. 515 или 540 — ок. 470 до н. э.), он на основе умозрительного опыта вывел учение о Вечности. Исследователь античной философии Лорин Патрик МакКевин (Temptator) излагает следующим образом эту концепцию [2]: «Учение Парменида основывается на двух положениях: «бытие есть, а небытия нет» и: «возникновение возможно только из небытия, уничтожение возможно только через уход в небытие». Первое положение Парменид рассматривает как полученное умом и, следовательно, по его мнению, как достовернейшее. По-видимому, это же следует сказать и о втором положении. Соединяя первое положение со вторым, получаем, что в действительности в бытии (то есть во всём сущем) нет ни возникновения, ни исчезновения, а то, что мы так называем — лишь кажимость и заблуждение. Отсутствие же возникновения и исчезновения означает отсутствие всякого изменения а, значит, и движения. Далее. Парменид утверждает, что сущее может рассматриваться как нечто многое, то есть состоящее из множества вещей или частей, лишь тогда, когда эти вещи или части отделены друг от друга небытием. Но ведь небытия нет! Значит, в действительности в мире нет множественности вещей, а то, что мы так называем — лишь кажимость и заблуждение. Подчеркнем, что отсутствие изменения означает неизменность как во времени, так и в пространстве. То есть бытие, мир, согласно Пармениду, есть нечто в абсолютно однородное. Отсюда можно попытаться вывести следующее: разделение времени на прошлое, настоящее и будущее, по-видимому, тоже можно рассматривать как неоднородность, а, значит, разделения на прошлое, настоящее и будущее в действительности нет. И Парменид считает, что, действительно, нет ни прошлого, ни будущего (ни настоящего, как того, что противопоставлено прошлому и будущему), а есть только настоящее, не противопоставленное ни прошлому, ни будущему, есть только (вечное и неизменное) «сейчас». «…» Скорее всего, Парменид пришёл к идее безвременья не из соображений однородности времени, а основываясь на том, что время тесно связано с движением и изменением: поскольку в мире Парменида нет движения и изменения, то Парменид мог заключить, что это означает отсутствие времени в смысле отсутствия прошлого и будущего. Итак, согласно Пармениду бытие, мир, есть нечто единое и абсолютно однородное, в котором нет ни множественности вещей, ни движения, ни изменения; он, мир, есть нечто всегда тождественное самому себе, нечто однородное как во времени, так и в пространстве — а, значит, и лишенное всякого количественного и качественного разнообразия. Мир погружён в «безвременье», в котором нет ни прошлого, ни будущего, а есть только лишь настоящее, есть только «сейчас». Поскольку наши чувства говорят иное, Парменид разрешает противоречие таким образом: он считает, что чувства могут обманывать, но мнения, полученные на основе применения разума суть мнения достовернейшие и поэтому необходимо следовать разуму несмотря на то, что выводы разума противоречат чувствам. Таким образом, Парменид выказывал высочайшее недоверие к знанию, к опыту, полученному с помощью чувств; только ум с помощью рассуждений, по его мнению, может составить истинное представление о бытии, о его действительной сути, преодолев «наваждение» чувственного восприятия».       Концепция Вечности — которая, вопреки названию, означает не бесконечный отрезок времени, а именно замороженную статику как истинное положение вещей в мироздании — стала чрезвычайно популярной. Придерживающиеся её философы как правило возводили сферу умозрительного в культ — буквально, вслед за Парменидом они полагали умопостигаемые знания наиболее достоверными, в то время как мы сейчас знаем — это была ошибка — однако именно возведение Ума в религиозный культ не могло позволить этим учёным мужам поставить под сомнение свою болтологию.       Когда эллинская культура оказала влияние на иудаизм, иудеи потырили эти идеи для своих религиозных концепций. Концепция Вечности плотно перекочевала и в христианство. По мнению почитателей единого бога, данная сущность как раз и пребывает в Вечности и творит наш мир, при этом одновременно оно сотворяет его в прошлом, настоящем и будущем, так как творение — этот акт как бы «происходит» в каждый миг времени. Потому что время — это иллюзия: все изменения только нам кажутся. На самом деле мир статичен. А раз так, то не может быть никакой свободы воли — потому что свобода воли это возможность производить выбор, но если концепция Вечности верна, то просто не существует такой штуки как «выбор», потому что прошлое, настоящее и будущее едино, но лишь кажется нам переходящим одно в другое. Когда у Чикатило возникает желание убивать и он убивает — эти моменты на самом деле осуществлены одновременно с точки зрения концепции Вечности. И это даже не детерминизм материалистов или судьба из классической мифологии — эта концепция абсолютно безжалостна к свободе воли, ибо она исключает саму реальность хода событий как таковую. Если концепция детерминизма не отрицает ход событий, но лишь утверждает, что он предопределён прошлым, то концепция Вечности отрицает именно сам ход событий как таковой и утверждает, что всё на самом деле статично, таким образом даже самый призрачный шанс на свободу воли удаляется из такого миропредставления.       Данная концепция очень распространена среди религиозных любителей пустой болтовни, которые любят попрекать материалистов за то, что у них, видите ли, нет свободы воли, а потому Чикатило не несëт никакой моральной ответственности. Но увидеть бревно в своём глазу эти пустословы, как всегда, не могут. Не говоря уже о том, что факт сотворения мира в каждый момент времени делает именно бога-творца автором всех преступлений.