Стигма

Опираясь ладонями в гладкий фаянс умывальника, Перси наблюдал, как по строгому лицу, с которым ни огненная медь вьющихся мелкими кольцами волос, ни коричневые веснушки, пятнами грязи облепившие лицо и шею, не вязались совершенно, стекают холодные водяные капли. Горемычному субъекту в зеркале — тощему, как жердь, с узкими плечами и скрытыми огненной шевелюрой ушами, острыми и слегка торчащими в стороны — Перси молча задал единственный вопрос. «Неужели?..» Он три года ждал этого момента. Ни дня не оставлял надежды, лелеял мысль, что директор Макгонагалл сдержит свое обещание. Он прекрасно понимал: три года — немалый срок, за это время на должность преподавателя Защиты от Темных сил наверняка найдется другая кандидатура — старше, куда опытнее и в целом лучше разбирающаяся в предмете. Взять хотя бы Уильямсона, который работать в Аврорате вряд ли смог бы теперь, когда в Битве за Хогвартс ему шальным заклятием оторвало правую ступню. С другой стороны, Уильямсон мог испугаться наложенного на должность проклятия, настолько сильного, что снять его оказался не в состоянии даже ныне покойный Альбус Дамблдор. Не то чтобы сам Перси не боялся. О проклятиях ему было известно не так много, как Биллу, который на специализировался на них десять с лишним лет, и все же он знал — иные проклятия способны существовать гораздо дольше тех, кто их накладывает. В случае лорда Волдеморта темная магия вполне способна жить вечно. Волдеморт повержен — говорят, теперь уже навсегда — но пала ли сотворенная им магия? Этого Перси не знал наверняка. Единственное, что он мог сказать точно, в свои «двадцать с небольшим» будучи отставным чиновником: работа в Министерстве осточертела ему до зубовного скрежета. По сути, с самого начала его участь была не лучше участи Пия Толстоватого, с той лишь разницей, что к Перси даже Империус не пришлось применять — сам, что называется, подписался. Личный помощник Крауча, младший помощник Фаджа, пресс-секретарь Скримджера… все трое пользовались его услужливостью на полную катушку и при этом смотрели так, словно их помощник был если не домовым эльфом, то кем-то вроде мальчика на побегушках. Крауч — тот даже фамилию его не удосуживался правильно произнести. «Уизерби». Слишком это походило на издевательство — фамилия Уизли у главы Отдела магического сотрудничества с детства была на слуху. Насмешек братьев и коллег Перси старался не замечать, быть выше этого, а мистера Крауча рьяно оправдывал тем, что последний, должно быть, проверяет его таким образом на стрессоустойчивость. Но сколько ни старался Перси, сколько ни лез вон из кожи в попытках доказать собственную значимость, ни имени своего, ни фамилии он от начальника так и не услышал. Фадж, напротив, его старания замечал и даже пару раз награждал премией за исполнительность. Когда же на посту главы Министерства Фаджа сменил Руфус Скримджер… поступок ныне покойного главы Аврората в конце июля девяносто шестого перешел все границы человеческого эгоизма. Перси мог с уверенностью сказать, что еще ни разу до того момента на душе у него не было так скверно, так паршиво, словно ему внезапно дали пощечину ни за что, надавив при этом на больное место. Безразличие Крауча рядом с поступком его министерского коллеги казалось благословением Мерлина. По крайней мере, глава Отдела ММС в общении с Перси вел себя куда честнее. О чем Перси жалел в этой ситуации больше всего — так это о том, что еще тогда, в июле, не бросился матери в ноги. Его, гордеца и труса, простили бы. Не так быстро, как перед Битвой, но совершенно точно не прогнали бы вон. Хорошенько обваляли бы в муке, заляпали стекла очков яичными желтками, а после все вместе бы над этим посмеялись… поплакали… и, в конце концов, постарались бы все это дерьмо забыть. По крайней мере, случись такое, Перси каждый божий день не ощущал бы себя так, словно его обобрали дочиста, оставив без кната в кармане. Не так он видел свое будущее, принимая аттестат из рук профессора Дамблдора. Не так он видел его, когда шел на собеседование в Отдел кадров. В итоге целый год он провел в кандалах у собственной сбывшейся мечты. Любая попытка покинуть высокую должность — даже по самым веским, казалось бы, причинам — новое начальство с наибольшей вероятностью расценило бы как мятеж против зарождающейся диктатуры. За ними постоянно велась слежка. Следящими чарами снабдили последнего офисного клерка, а уж о помощнике министра и говорить нечего. Чуть не туда свернет, не с тем заговорит — убьют на месте или, что еще хуже, отправят в Азкабан. Его и следом — всю семью, чтобы другим неповадно было. Принятие своего плачевного положения приходило к Перси резко, скачками, приводило его в отчаяние порой настолько сильное, что единственным выходом из создавшейся ситуации казалось лишение себя жизни. Дважды он намеревался пустить себе в голову смертельное проклятие, но оба раза не сделал этого. Не решился. В последний момент останавливала интуиция, которая все эти годы так жестоко его подводила. Интуиция говорила ему: уходить вот так — поступок, может быть, и достойный… предателя и труса. Но никак не примера для подражания. Покойных Крауча и Скриджера он тысячу раз простил за их отношение, хотя прощения эти двое как при жизни, так и после смерти у него не просили. С каждым днем Перси яснее представлял себе эту картину и понимал: даже если бы время чудесным образом без помощи хроноворота повернулось вспять, первое, что он сделал бы — написал прошение об отставке и отлевитировал бы его на стол начальству. Краучу, Фаджу, Скримджеру — все равно. Последнему, пожалуй, швырнул бы в желтоглазую физиономию. Едва оправившись от гибели Фреда, Перси написал письмо профессору Макгонагалл с просьбой взять его в штат с нового семестра в качестве преподавателя Защиты от темных сил или Трансфигурации. Он был уверен — директор не откажет. В конце концов, не кто-нибудь — почетный выпускник Хогвартса, единственный на своем курсе сдавший все ЖАБА на «превосходно». «Гордость факультета Гриффиндор» — так назвал его профессор Дамблдор перед вручением Блестящего Аттестата. Даже масштабы разрушений в Битве не позволили стереть его имя с золотого слитка в Зале Славы. Как бы там ни было, ответное письмо невольно вызвало у Перси стон разочарования. Все дело в том, что в конце августа ему должно было исполниться всего двадцать два года. На место профессора в Хогвартсе, как оказалось, могли претендовать лишь те выпускники, которым уже стукнуло двадцать пять. Такая тактика казалась более чем разумной, Перси это понимал и потому не стал возражать. Тем более, что директор выразила в письменном ответе немалое сожаление, обещав — как только он достигнет положенного по уставу возраста, его примут в преподавательский состав с распростертыми объятиями. Пока же у него оставалось время как следует все обдумать. Все эти долгих три года Перси не сидел без дела. Днем исправно куковал в Портальном управлении на должности простого клерка, а по вечерам, когда не проводил время с семьей, штудировал монографии известных, в том числе маггловских, педагогов. Его участие в Битве за Хогвартс в Министерстве, разумеется, помнили. Однако и то, что в свое время Перси обретался среди высших чинов, поддерживал политику министров-самодуров вместо того, чтобы помогать Ордену и участвовать в сопротивлении, никто и не думал забывать. Все эти три года были для Перси едва ли не в большей степени адским котлом, чем предыдущий. Тот припомнит, этот посмеется, другой ткнет пальцем. Иногда так пошутят, что делалось тошно от самого себя, но не с кулаками же на них кидаться, в самом деле. Вылетать с работы, когда Джордж снова загремел в Госпиталь святого Мунго — на этот раз с сильнейшими ожогами от заклятий — было недопустимо. Кандидатуры, конечно же, нашлись как на пост преподавателя Трансфигурации, так и Защиты от темных сил. Причем, шальная мысль Перси об авроре Уильямсоне попала в яблочко — последнего действительно пригласили вести предмет, он согласился, после чего, к удивлению и радости многих, продержался на посту больше года. Естественно, увольнять его никто и не думал. Как преподавателя Уильямсона только хвалили. Перси не знал, стоит ли ему радоваться, что проклятие пало вместе с его создателем. Ведь это означало, что нужда в его кандидатуре у профессора Макгонагалл совершенно точно отпадает. Из этого следовало, что надежду начать новую жизнь вне опостылевших стен здания Министерства нужно оставить. Ради рутинного существования там, где все на свете напоминает, какое он ничтожество и неудачник. Перси уже было оторвал эту мысль от сердца, распрощался с нею, как вдруг… За неделю до его двадцатипятилетия в окно гостиной «Норы» неожиданно влетела школьная сипуха. Плавно приблизившись и выронив из лап конверт с печатью Хогвартса, птица приземлилась на стол, обхватив его край когтистыми лапами. Письмо подобрала Джинни, сидевшая ближе всех к окну, после чего, прочитав надпись, глянула на брата. — Перс, тебе. Перси почувствовал, как от волнения участилось дыхание. Он даже не пытался сдерживаться. Вскочив из-за стола, взял протянутое Джинни письмо и, наскоро разорвав конверт, принялся жадно вчитываться в послание от профессора Макгонагалл. Почерк он узнал, как только взглянул на бумагу. Мгновение, и Перси вновь почувствовал себя одиннадцатилетним мальчишкой, получившим долгожданное письмо из Хогвартса. С той лишь разницей, что содержание письма в этот раз оставалось куда большей загадкой. В письме директор без лишних слов сообщала — у нее есть для Перси некое «интересное предложение» и она будет ждать его завтра в полдень по каминной сети, ведущей в директорский кабинет. У Перси едва не затряслись руки, однако, он пребывал в растерянности, стоит ли радоваться этому «интересному предложению». Ведь в письме не говорилось о том, что имеется в виду. Значит ли это, что Макгонагалл намерена взять его в штат? Как-то все было слишком завуалировано и непонятно, любящему конкретику Перси это действовало на нервы. По просьбе мамы он прочел письмо вслух, и та, помолчав, негромко и настороженно спросила: — Она зовет тебя преподавать, милый? Он вздохнул, все еще глядя на пергамент, едва веря своим глазам и чувствуя, что слова мамы вновь пробуждают в его исстрадавшейся душе надежду. — Хорошо, если так. — Подожди, а как же… Портальное управление? — спросила мама уже с нотой тревоги в голосе. «Да гори оно Адским пламенем», — подумал Перси, однако, вслух не сказал ни слова, а только неопределенно качнул головой. — Ты же не… — Да подожди ты, мам, — пробасил Рон, доедавший свой обед. — Может там Филч умер и Перса прочат на место завхоза. Оторвав взгляд от пергамента, Перси окинул смеющегося брата взглядом из-под падающей на глаза пряди огненных кудрей и, глядя на него поверх очков в роговой оправе, произнес: — Обхохочешься. Джинни хихикнула, заразившись всеобщим весельем. — А что, завхоз — это даже круче, чем помощник Министра, — она переглянулась с Гарри. Тот тоже весело глянул на Перси. — Ходи себе по школе, лови нарушителей, с Пивзом воюй. Красота, а не должность. — Ага, и миссис Норрис под боком. — Пушистый теплый комочек счастья. Рон прыснул и тряхнул головой — не менее лохматой и рыжей, чем у старшего брата, разве что только не кудрявой. — Прошу прощения, представил Перса в халате и тапочках, со светильником в руках, орущего: «Ученики не в постелях!». — Филч лопнет от гордости за преемника. — Как он может лопнуть, если он умер? — Так, давайте только без этого, я не доел еще. Смеялись почти все присутствующие в тесной маленькой кухне, включая Джорджа, глаза которого уже три года как утратили способность сверкать прежним залихватским огнем. Не смеялся Перси, да и мама молчала. С тех пор, как погиб Фред, смеха в их доме не звучало почти целый год. Когда причины для веселья все же начали появляться, шутки поначалу выходили неловкими и все больше натянутыми. Каждый боялся, что от его попытки пошутить нервы остальных не выдержат. Такое не раз случалось. Но со временем Уизли все же научились смеяться заново — все вместе так точно. Даже Джордж иногда вворачивал в разговор что-нибудь этакое, в их с Фредом стиле, и выходило очень даже ничего. Забавно. Почти так же естественно, как и прежде. Перси, ухмыльнувшись, продолжил наблюдать, как его братья, сестра и друг семьи хором напевают маггловский хит: «Секс-бомба, секс-бомба, ты — секс-бомба!». Покачав головой, он кинул взгляд на пергамент и подумал о том, что от должности завхоза он, пожалуй, откажется. — А если без шуток, — произнес Рон, отсмеявшись и костяшкой указательного пальца смахнув слезу с правого глаза. — Если она предложит должность профессора, возьмешь? — Естественно, — ответил Перси после секундной паузы, снова окидывая его взглядом. Рон моргнул и переглянулся с Гарри. — Погоди, ты серьезно… кинешь Министерство? Перси вздохнул. «Да, черт подери». — Пошлешь его на три веселых буквы? — Рональд! — Прости, мам. Нет, правда… Перси вздохнул. Все до единого взгляды были теперь устремлены на него. Вздохнув, он кивнул и перевел взгляд с Рона на мать, в недоумении замершую, сжимая в руке чайник. — Да, вы все правильно поняли. Я хочу уйти из Министерства. Все эти три года хотел. — И чего ждал? — не понял Рон. — Двадцать второго августа этого года, — ответил Перси и снова принялся разглядывать письмо. — Я уже подавал прошение в девяносто восьмом, но не прошел по возрасту. А сейчас… — он неопределенно качнул головой, привычным жестом отбросил с лица назойливую кучерявую прядь. — Видимо, появилась вакансия. По крайней мере, я на это надеюсь. — Дорогой, но как же… — он взглянул на маму. Она уже успела накормить сову и, отпустив ее, встала возле плиты, на которой подогревала чайник. — Ты же мечтал… ты ведь хотел, чтобы… — Я ошибся. Свернув письмо и положив его в карман брюк, он нервным жестом поправил очки, после чего подался вперед и сцепил пальцы в замок поверх обшарпанного кухонного стола. Ему не нужно было оглядывать собравшихся за обедом, чтобы понять — на него смотрят с удивлением, но в то же время понимают и уважают его решение. Оставить Министерство и уйти в Хогвартс — туда, где он был и останется лучшим… — Я думаю, это круче, чем помощник министра, — закончил его мысль Рон, нарушив воцарившееся в кухне молчание, прерываемое болтовней радиоприемника. Перси усмехнулся, все еще глядя на свои сцепленные в замок пальцы, после чего поднял на брата взгляд и произнес: — Спасибо. Министром ему при любом раскладе не стать, это очевидно. Если все обернется наилучшим образом, Перси сможет делать благое дело — учить детей тому, что знает сам. Впрочем, может быть, его и принимать-то никто не собирался. После всех этих лет Перси чувствовал, что ни в чем в этой жизни не может быть уверенным. Так или иначе, письмо взбудоражило его, и он всю ночь не сомкнул глаз, перебирая в голове возможные варианты грядущих событий и заодно радуясь, что завтра воскресенье и на работу идти не нужно. А может статься, в понедельник он пойдет в Министерство только для того, чтобы — теперь уже окончательно — уволиться по собственному желанию. Он не заметил, как уснул под утро в своей старой комнате и мама, как в детстве, пришла, чтобы разбудить его к завтраку. Чтобы чем-то занять себя до полудня, Перси взялся было помогать с чисткой сарая, но мама наотрез отказалась от любой его помощи по дому, мотивируя отказ тем, что на собеседование нельзя идти уставшим. К тому же Перси собирался выпрямить волосы, на это требовалось как минимум полчаса. Профессор Макгонагалл видела его всегда только с короткой стрижкой, поэтому, появись он из директорского камина с буйной гривой огненно-рыжих кудрей, которым Гермиона могла бы при желании позавидовать, еще неизвестно, как она отреагирует. Наверняка вынесет вердикт — с такой шевелюрой только в «Ведуньи» или же фотокорреспондентом в «Ежедневный пророк», но никак не в преподаватели. Последний раз заклятие ножниц касалось волос Перси в начале девяносто восьмого. За три года он ни разу не выпрямлял их, а когда они отрасли настолько, что стали лезть в глаза и заслонять обзор за очками, наспех собирал на затылке в узел, из которого они то и дело выбивались и торчали в стороны, как пружины. После чего надевал мантию поверх брюк с рубашкой и трансгрессировал из своей лондонской квартиры в офис Портального управления. Там всем было плевать, как он выглядит, главное — смотри, кому выписываешь разрешение на создание порталов, тщательно проверяй все документы да отчет начальству предоставляй вовремя. Теперь же — Перси знал — очень важно во всем соответствовать должности, которую он собирается занять, ведь подход к выбору преподавателей у профессора Макгонагалл куда строже, чем у покойного Дамблдора. Едва впитавшееся зелье и заклятия разгладили буйную копну медных волос, которая к радости Перси уменьшилась втрое, в «Нору» неожиданно подоспела Флер с годовалой дочкой. Они трансгрессировали в гостиную с громким хлопком и криком «Ку-ку!», и Перси решил ненадолго взять на себя роль заботливого дядюшки. Так искренне и непосредственно, как у Чарли, у него это не выходило — что раньше, с братьями и сестрой, что сейчас. Однако Перси знал — в конце концов, в идеале у него тоже должны быть дети. Когда-нибудь. Поэтому неплохо было бы начать… тренироваться. К камину, который, благодаря срочному запросу Перси в соседнее управление, заблаговременно настроили на директорский, его провожали домашние, с таким видом, как если бы он отправлялся в командировку. Сам же он ощущал себя идущим на эшафот. И несмотря на это Перси чувствовал, что от всего сердца благодарен им всем, включая племянницу, упорно не желавшую слезать с его рук и щекотавшую кудряшками его лицо и шею. — Что, полетишь со мной на собеседование? — улыбнулся он после того, как в очередной раз воспрепятствовал попытке Виктуар стянуть с его носа очки. Годовалая Уизли только невнятно лепетала в ответ, улыбаясь почти совсем беззубым ротиком. — Ее лучше отвлекать, — сказала Флер, подходя ближе и протягивая к девочке свои изящные белые руки. — В п’гошлый газ, когда она ‘гасст’гоилась, у нас дома сго’гели по’гтье’гы. Viens à moi, chéri… Поняв, что ее хотят забрать у дяди, — или дядю хотят забрать у нее — Виктуар сморщила розовощекое личико с ангельскими голубыми глазами и расхныкалась. Ее пухлые пальчики намертво вцепились в дядину рубашку. — Не плачь, пожалуйста. Мне нужно… Флер, ради всего святого, сделай что-нибудь, — бормотал он, нервничая, ведь ребенок не на шутку расплакался, упрямо не желая отпускать ворот идеально выглаженной белой рубашки. Флер, тем временем, принялась петь песню на французском, но и это не помогало. — Вики, слышишь? Пусти меня. Ви… Бах! Перси опомниться не успел, так быстро волна стихийной магии отбросила его назад, к камину. Его больно впечатало спиной в каменный низ арки прежде, чем, кряхтя и постанывая, он попытался подняться с золы и нащупать в ней слетевшие на пол очки. — Не ушибся, милый?! — взволнованно спросила мама, подбегая к камину и потягивая Перси свою пухлую руку. Тот только покачал головой, поднимаясь на ноги самостоятельно. — Я в порядке. Он проверил волосы, убранные в узел на затылке. Идеально. А вот с очками неприятность — правое стекло разбилось вдребезги, левое треснуло. Достав палочку, Перси взмахнул ею, и трещин на левой линзе как не бывало. Еще взмах, и рассыпанные по полу мелкие стеклышки вновь сгруппировались и образовали новехонькую правую линзу. «Хорошее начало дня», — с досадой подумал он, водружая очки обратно на нос и косясь на Флер, которая трясла на руках плачущую дочь. — Спасибо, что потоп не устроила, как Джинни в детстве, — усмехнулся Джордж в ответ его мыслям, стоя в сторонке и потягивая из кружки чай. — Не то настал бы трындец вашей укладке, мадемуазель. — Никакой трындец бы ей не настал, — ответил Перси, глядя на брата со знанием дела и игнорируя слово «мадемуазель». Пусть шутит, как его душе угодно, лишь бы ничего больше с собой не делал. — Я еще одно фиксирующее заклятие наложил, плюс очищающее и водоотталкивающее. Думаю, пару дней держаться будет. Джордж тем временем резко поставил чашку на стол. Перси даже лица его разглядеть не успел, и подумал, что брат обжегся кипятком. Но Джордж громко похлопал в ладоши. — Народ, внимание! Перси только что сказал слово «трындец»! — Да ладно, — Рон так внезапно нарисовался рядом, что Перси не смог понять, откуда он появился. В его правой руке была зажата палочка, в левой — волочившаяся по полу старая занавеска. — Ну-ка, все, тихо там! — гаркнул он в сторону болтающих друг с другом Гарри и Джинни, и воркующей над дочкой Флер, повернул голову, и, снова глянув на Перси, произнес: — Давай, на бис, коли не шутишь. Перси покачал головой и указал взглядом на зажатую в руке младшего брата занавеску, из которой вместе с его появлением успела выпасть на пол кладка яиц докси. — Тебе заняться нечем? Тот состроил умильную жалостливую физиономию, которая ну никак не вязалась с обликом владельца магазина в Косом переулке. — Ну, пожа-алуйста. Скажи «трындец» еще раз. Ради меня. Его двадцатитрехлетний брат и бизнес-партнер выпятил нижнюю губу и молитвенно сложил руки, как бы добавляя: «Ради нас обоих». Перси вдохнул носом, кидая нетерпеливый взгляд в сторону лестницы, на которой с минуты на минуту должна была появиться мама с парадной мантией в руках. — «Трындец», — повторил он на выдохе, глядя на Джорджа, такого же рослого, как сам Перси, только плечистого и не такого худосочного. Все равно эти черти не отвяжутся. — Ну, нет, — Рон сморщил нос и переглянулся с Джорджем. — Что это за лажа, давай с чувством, — он сделал картинный взмах рукой от груди. — Вложи в это слово все негодование. — Так, все, марш отсюда, — Перси повелительно махнул рукой, строго глядя на брата, который хоть и уступал ему в росте на целую голову, зато был заметно шире в плечах и при желании мог бы запросто сделать его в армреслинг. — Нет, ты только вообрази: Макгонагалл дала тебе от ворот поворот, потому что твой причесон растрепался. — Рон, прекрати, пожалуйста. — Зря выпрямил, — послышался голос Джинни откуда-то справа. — С кудрями ты почти как дядя Гидеон на той колдографии. Перси повернул голову и тут же нашел сестру левитирующей тарелки со стола в одну большую керамическую стопку. Он беззвучно усмехнулся. Сравнение с дядей Гидеоном было, бесспорно, лестным — мама говорила, к ним с дядей Фабианом в свое время выстраивались очереди из невест, только вот они оба погибли еще в Первой Магической, так и не женившись. Перси дядьев по материнской линии не помнил совершенно, хоть и, судя по старому черно-белому колдо, где Фабиан держит его годовалого на руках, успел их застать. А вот Билл помнил, хоть и, по его словам, довольно смутно. Перси же, глядя на себя в зеркало, думал о том, что буйная грива медных кудрей, которая так красила дядю Гидеона, придает ему сходство скорее с перевернутой шваброй. — Не-а, папа говорил, он больше смахивает на дядю Роджера в молодости, — возразил Рон. — Это Билл — вылитый дядя Гидеон. — Если Биллу мысленно пририсовать кудри Перси, то получится дядя Гидеон, — отозвалась Джинни, взмахом палочки отправляя образовавшуюся стопку тарелок в раковину. Флер, по-турецки сидя на полу рядом с наблюдающей за стайкой наколдованных птичек Виктуар, после этих слов заливисто рассмеялась, запрокинув голову. Перси, глядя на нее, невольно залюбовался, думая, что не прочь был бы поменяться с Биллом не только волосами. — А, нет, еще Биллу надо будет сделать карие глаза, — продолжала фантазировать Джинни после того, как взмахом палочки привела в действие тряпку для мытья посуды. — А то это дядя Фабиан получится. — Фабиан не был кудрявым. — Все равно, глаза у него были голубые. Вроде. Или нет? — Ой, я откуда знаю? Спроси у мамы. — Кстати, никто не замечал, что у Перса глаза какие-то странные? — ухмыльнулся Рон и искоса глянул на старшего брата. — У мамы с Джинни — карие, у всех нас — голубые, а у тебя какие-то… — он сощурился, делая шаг в сторону брата. — Непонятные. — Это потому, что он — не Уизли, а подкидыш фейри, — отозвался Джордж, ехидно улыбаясь. Перси в который раз отметил — без прежнего блеска в глазах эта улыбка в сочетании с покалеченным ухом и напрочь лишенным задора голосом выглядит на лице Джорджа неестественно и даже жутко. — Хватит нести чушь, — Перси выдавил улыбку, стоя возле камина, скрестив ноги, и опираясь на него правым плечом, одновременно пытаясь прогнать тревожное ощущение. — Нет, правда, — Джордж переглянулся с Роном. — Мы с детства об этом подозревали. — Вообще-то вы говорили, что подкидыш — это я, — буркнул последний, как и Перси, зная — уточнять кто такие «вы», нет никакой надобности. — Всем привет, — послышался голос с лестницы, и Перси, уже готовый начать переводить разговор в другое, не связанное с Фредом, русло, увидел на лестнице знакомую девичью фигуру в майке и светлых джинсах. Правда, в последнее время эту фигуру гораздо чаще можно было лицезреть облаченной в мантию работников Отдела правопорядка. — Гермиона, объясни, пожалуйста, своей неразумной пассии, почему у меня глаза зеленые, — попросил Перси, поздоровавшись с новоприбывшей, и кинул нетерпеливый взгляд на наручные часы. — А то я не успе… — его глаза округлились. — Мерлин, без пяти двенадцать! — Ма-а-а-ам! В груди Перси тревожно ныло. И почему он раньше не догадался забрать выходную мантию в Лондон? — Да не зеленые они у него, а какие-то карие с примесью желтого, серого и непонятно еще какого. Перси вздрогнул, обнаружив голубоглазое лицо, усеянное точно такими же, как у него, мелкими коричневыми веснушками, застывшее на расстоянии дюймов в десять от его собственного. — Господи, Рон… — Да погоди ты, — раздраженно пробурчал последний, задумчиво хмуря рыжие брови и кривя рот. — Гермиончик, иди, глянь. К голубоглазому и веснушчатому присоединилось еще одно лицо, с чистой светлой кожей и миндалевидными карими глазами. Перси моргнул, глядя на брата и его девушку с высоты своего внушительного роста. — Подожди, не моргай. Ну, зеленые, правильно. Чистый болотный цвет. Ничего ты, Рональд, не понимаешь. — Ну, и в кого они у него такие? В гоблинов? Гермиона поджала губы, резко развернув к нему лицо, и в следующее мгновение Перси услышал спасительный голос. — Дайте-ка пройти! Дорогой, готово! Одевайся. Пара минут, и Перси уже стоял, облаченный в парадную мантию и готовый к полету по каминной сети в директорский кабинет. Он выдохнул, поправляя очки и чувствуя себя так, словно собирается сдавать очередной экзамен. — Удачи, сынок. — Давай, Перс! Чтобы вывалился из камина профессором. — Удачи, Перси. — Bonne chance! — Спасибо. Спасибо. Мне пора… Закончив кивать головой в ответ на пожелания, Перси выдохнул и ступил в камин, чувствуя, как внутри все кипит от мысли, что с минуты на минуту должна будет решиться его дальнейшая судьба. Зачерпнув ладонью порох, он решительно отчеканил: «Хогвартс» и, разжав пальцы, бросил горсть в золу.