Формирование / детишки любят игры
Несколько зомби громко завывают и рычат, подпирая своими полусгнившими тушами обшарпанную стену многоэтажки. Изуродованные пальцы с силой пытаются ухватиться за чужие ноги и сдёрнуть вниз живое существо с бьющимся сердцем. Юнги слышит невнятный полувсхлип-полустон и, крепко ухватившись за выступ балкона, опускает взгляд вниз. Моти неуверенно держится за оконную раму этажом ниже, видимо, на мгновение почувствовав, что не сможет удержаться, и так же оборачивается, проверяя, не достанут ли ходячие до его ног. Они довольно быстро преодолели расстояние от медицинского центра до дома, в котором остался Хоуп. Рэй, как и было ей сказано, каждые 20 минут оповещала о состоянии парня; пока оно было стабильно, ребята почти не беспокоились и спокойно продвигались по дороге. Но едва свернув на узкую улочку, где они спускались в прошлый раз, парни столкнулись с толпой мертвецов, которая окружала их со всех сторон. Едва успев среагировать, ребята бросились к зданию. Попасть в подъезд не представлялось возможным: вход в здание был перегорожен машиной. Ещё до того, как парочка ушла на поиски лекарств, мертвецы успели перевернуть её. Единственным выходом было забраться на ближайший балкон и спасаться имеющимися навыками паркура. Моти ориентировался быстрее, чем Мин. То ли это недавнее потрясение, относительно обманчивого внешнего вида так повлияло на Юнги, то-ли вновь вернувшаяся усталость, но блондин не сразу понял, как ему забраться наверх. Ангелочек действительно вёл себя более уверенно. Он сразу осознал всю опасность, и, как ни в чём не бывало, присел, выставив руки перед собой, а затем крикнул Шуге, что подсадит его. Это было… Мощно. Определённо мощно и необычно. Юнги едва успел поставить ногу на скрещенные ладони младшего и упереться руками в его плечи, как в следующее мгновение почувствовал толчок и стремительно приближающиеся прутья балконных перекладин. Как Моти забрался на высоту второго этажа осталось для Мина загадкой. После выкрика «Они близко!» он старался залезть повыше и побыстрее, при этом не сорваться и не разодрать руки в кровь. И вот теперь они неуверенно ползут по выступам, подоконникам, антеннам и осыпавшимся кирпичам, пытаясь попасть в квартиру, где был оставлен Хоуп. Задание было не из простых, но если не брать во внимание счесанный локоть Юнги и немного, хотя куда уж ещё больше, порванную кофту Моти, всё обошлось почти без жертв. Неуверенно раскачавшись несколько раз, Шуга подпрыгивает и хватается за один из крюков, где раньше висели горшки с цветами, подтягивается выше и цепляется за перила. Кряхтя и матерясь, Юнги перелазит через препятствие и мешком падает на грязную поверхность пола. Чёрт, его мышцы за весь год не испытывали подобного напряжения и было такое пугающее ощущение, словно руки его вот-вот взорвутся. Спустя несколько секунд тёмная макушка Моти перегнулась через перила балкона, и тот, тяжело дыша, рухнул рядом. Им понадобилось некоторое время, чтобы нормализовать дыхание и прийти в себя. Боль будто вспышками распространялась от плеч до кончиков пальцев; казалось, что ноги онемели. Непривыкшее к таким нагрузкам тело ныло. Юнги морщится от неприятных ощущений и с огромным трудом поднимается на дрожащие от напряжения ноги. Моти уже находится в комнате Хоупа, когда Мин вваливается в квартиру, опираясь на стены. Однако беспечность быстро улетучилась, как только старший увидел бьющегося в конвульсиях парня и обеспокоенного Ангелочка, который, запрыгнув на кровать, пытался как-то помочь. — Хён! Хён! — кричит Моти, тряся своего друга за плечо и пытаясь растормошить и вернуть его в сознание. Юнги и сам пугается. Он смотрит на перепуганную и всхлипывающую голограмму Рэй, жмущуюся в углу комнаты, и переводит взгляд на часы. Если подсчёты верны — с момента укуса прошло уже больше девяти часов. Это плохо, потому что ещё немного, и Хоупа уже не спасти. — Обезболивающее! Ему нужно обезболивающее! — выкрикивает Шуга, приходя в себя. Он открывает инвентарь и начинает быстро пролистывать список. Небольшой пузырёк с лекарством оказывается в руках вместе со шприцом. Мин старается делать всё как можно быстрее и подносит лекарство к чужой вене. — Стой, ты убить его решил! — кричит Моти, перехватывая руки старшего. — Что не так? — В вены, блять, нельзя вводить воздух, дебил! — Моти забирает шприц и выпускает воздух вместе с лишней дозой. — Не умеешь — не берись. Ангелочек несколько раз стучит по иголке, надавливая на шток, проверяет выходящую струйку лекарства. Он находит место на руке Хоупа и вводит обезболивающее. Парень продолжает биться в конвульсиях на протяжении нескольких минут, но, к счастью, через некоторое время дрожь стала ослабевать. Позже он и вовсе отключается. Моти облегчённо вздыхает и заваливается на спину. Он лежит так несколько секунд, с закрытыми глазами переводя дыхание и хмуря брови. Парень прикусывает свои пухлые губы и, в очередной раз скривившись, обращает взгляд на Мина. Тот и сам успел перепугаться, наверняка даже больше, чем сам Хоуп. Теперь же Юнги на полу возле кровати, в спешке свалившись и не рискуя подняться, смотрит на недовольное лицо младшего и мелко подрагивает. — Ты только что чуть не убил моего лучшего друга. Как после этого я могу доверять тебе приготовление вакцины?! — злобно выплевывает Моти, прожигая взглядом растерянного старшего. — Неужели ты совсем не знаешь, как оказывать первую помощь?! Юнги вздрагивает от выкрика и съеживается, обнимая себя руками. Ангел снова вызывает в нём страх и неуверенность, от чего в желудке скапливается ком, а слезы так и норовят сорваться с влажных ресниц. Он слишком отвык от этого за год. Юнги давно не чувствовал такого давления и осуждения. И что теперь делать он практически не знал. Шуга давно не попадал в ситуации, когда чужая злость обволакивала и била его по вискам, а чувство собственной вины и ничтожности вызывало желание выплюнуть внутренности. — Я… — немного дрожа начинает блондин, смотря младшему в грудь. — Я не знаю. Мне никогда не нужно было. Я боялся этого так сильно, что и… Он не заканчивает, потому что слезы душат и накрывают истерикой. Юнги боится поднять взгляд выше груди собеседника, потому что не хочет видеть отвращение. Он знает, что в глазах Моти будет лишь жалость и разочарование, точно так же как было в глазах его отца и… Кого «и» Юнги вспомнить не может. Он закрывает лицо ладонями и пытается понять, почему же обычное неумение обращаться со шприцом и мимолетная ярость младшего вызвали в нём такую бурю чувств. Он же признался! Сказал, что боится врачей! Откуда он чёрт возьми может знать как использовать медицинские приборы?! Но почему, почему же он такой трус? Откуда вообще взялась эта фобия? Юнги вспоминает все свои неудачные походы к дантистам, вспоминает удаление аденоидов и тошнотворный запах больниц, вспоминает беспристрастные лица людей в белых халатах, что с полным безразличием говорили об отсутствии шансов и «мы сделали всё, что могли». Вспоминает, но всё равно не может понять, в какой момент всё связанное с докторами начало вызывать в нём дикий страх и неконтролируемую панику. Перед глазами мелькает красный лак, шприц в руках и чьи-то длинные рыжие волосы. Страх охватывает его всё больше, и тошнота подкатывает к горлу. — Эй, хён! — вскрикивает младший, видя состояние Мина, и тут же смягчается, опускается на колени и обнимает блондина. — Ну прости, я не подумал. Тише, давай, ты же справился в прошлый раз. Сейчас здесь нет зомби в белых халатах. Так что спокойно. Я с тобой, хён. Голос у Моти был мягкий и ласковый. Такой обволакивающий, чуть хрипловатый и говорил он словно немного в нос, но при этом звучал так расслабляюще, что буквально спустя три минуты глупых успокоительных россказней, Юнги чувствует себя лучше. Он приходит в себя медленно, но удивительно легко. Младший вытирает его слёзы своими короткими пальцами и шепчет какую-то ласковую дурь, пока помогает встать и дойти до ванной, чтобы умыться. Это всё так странно и непривычно для Мина, что кажется, будто он снова сошёл с ума. Словно вот сейчас, он вытерет мокрое лицо полотенцем и окажется перед зеркалом в общей душевой психушки, осознавая свою ничтожность и вновь рыдая навзрыд, проклиная себя, Моти, Рэй, зомби и одиночество, пока санитары будут тащить по коридорам и вкалывать успокоительное. Но сильные руки Ангела всё ещё держат его за талию, помогая стоять на ослабевших ногах. Он прижимается совсем близко, пока Юнги приводит себя в порядок, а затем, придерживая, ведёт на кухню. От Моти несёт кровью, сырой землёй, лекарствами, потом и примесью ментоловых сигарет. И это такой отвратительный коктейль запахов, что вдыхая его, начинает кружиться голова и желание опустошить желудок лишь усиливается. Но в тоже время это отрезвляет и приводит в себя. Это доказывает, что всё, что происходит вокруг — реально. И Юнги благодарен, хотя никогда не признает это вслух. — Ты уверен, что сможешь сделать всё сам? — спрашивает Моти, когда на кухонном столе уже разложены все необходимые инструменты из лаборатории и ингредиенты для вакцины. — Со мной будет Рэй, — осипшим, тихим голосом отзывается Шуга, вчитываясь в составы пузырьков и с опасением смотря на банки крови, глаз, и костного мозга, вытащенные из инвентаря младшего. — Если что, она подскажет. Я конечно не химик, но думаю, с ИИ рядом это будет не сложно. — Хорошо, — выдыхает Ангел и проводит рукой по засаленным грязным волосам, зачесывая их назад. — Ты голоден? Я собираюсь спуститься за припасами. — Да, пожалуйста, — отвечает Мин и смотрит на парня, задумавшись. — Могу я попросить тебя кое о чём? — Конечно. — Когда ты позвонил, я был в торговом центре. Я собрал себе кучу всего ненужного, но не успел взять то, что хотел. Я думал, что у меня будет много времени, но неожиданно объявились вы и пришлось всё бросить, так что… — на одном дыхании выпаливает Юнги, переминаясь с ноги на ногу перед младшим и, получив его жест согласия, продолжает. — Не мог бы ты взять в магазине немного мыла, шампуня и… осветлителя с краской? Моти хмурится несколько секунд, а затем заламывает бровь. — Хён? — недоуменно спрашивает он. — Я понимаю, что тебе хочется чистоты, но как ты себе это представляешь? — Это не столь большая проблема. — выдыхает Мин, начиная перечитывать рецепт, записанный на листах разорванного блокнота. — Просто принеси, пожалуйста, а я уже найду способ, как помыться и покраситься. Доверься мне, ладно? — Ладно, — цокает младший. Он разворачивается, чтобы покинуть кухню и выйти из квартиры, опять-таки, через балкон, но на миг останавливается и задумчиво смотрит на причудливый узор разодранных обоев. — Звони, если что, хён. Моти уходит, оставляя за собой ауру уверенности и доверия. Юнги пытается выровнять сбившееся дыхание и заставить сердце не выпрыгивать из груди. В каком-то странном, извращенном понимании, Мин хочет этого паренька себе. Младший вызывает страх, так же как и эту странную теплоту внутри. И Юнги хочет это, полностью и без остатка. Хочет эгоистично забрать себе и спрятать где-то в лёгких, чтобы всегда и везде было рядом. — Чёрт! Кажется безумие поглощает не только разум, но и чувства. А спасения от этого, никто, увы, не придумал.***
Чонгук пересекает границу Йонджу. Машину несколько раз подбрасывает на кочках, потому что дорога раздолбана обломками домов. Парень стукается головой об крышу, раздражённо рычит и смотрит в зеркало заднего вида. Сталкеры следуют за ним ещё с момента выезда из базы. Их мотоциклы гудят на расстоянии где-то ста метров, пока крошечный украденный смарт на последнем издыхании мчится по трассе. Чонгук устал. Он в пути уже больше четырнадцати часов, бензин на исходе, а нижние конечности просто затекли. Глаза слезятся, и Чон в очередной раз быстро потирает переносицу, продолжая следить за дорогой, и вздыхает, затем открывает окно. Желудок сводит от голода, мышцы на руках так же затекли, спертый воздух затрудняет дыхание. Хочется уже поскорее добраться до ближайшего жилого здания, выбраться из этой пародии на машину, принять горизонтальное положение на любой плоской мягкой поверхности и наконец поспать. Кажется прошла целая вечность с момента, как парень покинул базу и направился в Йонджу, хотя на деле прошло меньше суток. И всё было бы хорошо, если бы эти чёртовы сталкеры не поняли, что он пытается сбежать. Чонгук не знает, что его выдало. Может быть то, что вместо служебной машины он взял техническую, отданную в свободное пользование. Может быть то, что он собрал все свои вещи из старой ржавой коробки и попрощался со знакомыми. Может быть то, что долго не решался пересечь границу лагеря, разговаривая с Ви по телефону и дрожа как брошенный щенок. В целом, это не так важно. Главное то, что три мотоцикла продолжают преследовать его, не давая отдалиться ни на метр. Чонгук мог бы уже давно остановиться где-нибудь на заправке и быстро ликвидировать их, избавившись от преследования. Но он знал этих парней. Знал, что и кто ждёт их на базе, знал, что они вовсе не хотят делать свою работу. Но они должны. Так же, как был должен сам Чонгук. Это раздражает больше всего. Паршивое чувство ответственности, словно ты должен, обязан кому-то за то, что остался жив и можешь относительно спокойно существовать в этих руинах прошлого мира. Именно это Чон ненавидит больше всего. Но также, именно поэтому он понимает тех ребят, что следуют за ним, несмотря на усталость. Им ведь намного сложнее ехать на мотоциклах, наверняка не имея возможности утолить жажду и голод, как это мог делать черноволосый, находясь за рулём. И просто чисто по-человечески, Чонгуку этих ребят жалко. Вряд-ли они хотели тащиться за ним в дальний город только потому, что так приказала главная. Улицы как всегда встречают разрухой и одиноко снующими туда-сюда мертвецами. Первые несколько кварталов полностью забиты брошенными машинами, и лишь только на тротуаре осталось место, чтобы объехать преграду. Чон понятия не имеет, где искать Шугу. Всё, что у него есть это такой себе ориентир на карте и Рэй, которая с ним совсем не дружит и отказывается хоть как-то помогать, за исключением непредвиденных ситуаций. Поэтому единственным верным решением для парня является добраться до центра города, где чаще всего располагаются беженцы, и поискать признаки жизни после того, как боль в ослабевших мышцах пройдёт. От мыслей отвлекают помехи, исходящие из рации на соседнем сиденье. Чонгук правда не знает, зачем взял её с собой, если собирался бежать. Но, наверное, всё же сработал человеческий фактор и, может быть, он собирался предупредить своих сталкеров, когда дойдёт до предела. Только вот себе он в этом никогда не признается. — Да, — спустя несколько секунд раздумий отвечает Чонгук, поднеся рацию к своему лицу. — Слушай, Джек, — устало начинает один из преследователей. Он вздыхает и его голос плохо слышно из-за ветра и помех, но мужчина продолжает. — У нас заканчивается топливо и мы все хотим есть. К тому же, только что Йону сообщили, что где-то в городе кочуют саламандры, и ты сам знаешь, почему нам лучше с ними не связываться. — Значит, всё? — понимающе выдыхает Чон, чувствуя некое облегчение и даже радость. — Да, мы остановимся, заправить баки, а затем вернёмся на базу. Главной скажем, что ты попал в потасовку с вражеским отрядом. Это всё, что мы можем. — Всё равно, спасибо, — немного расслабляясь отвечает парень, смотрит в зеркало заднего вида и замечает, как мотоциклы замедляются. — Удачи, адский ребёнок! Чонгук хмыкает, прежде чем завернуть на другую улицу и выкинуть рацию из окна автомобиля. Он счастлив, что ему больше не придётся отвечать за жизни этих троих. И хотя теперь он в ещё большей опасности из-за чёртовых саламандр, Чон, по крайней мере, уже не боится. Намного легче бороться с врагом, а не с союзником. Этих паршивцев Чонгук убьёт не раздумывая.***
— Дыми, если тебе есть чем, ведь всё идёт под откос. Всё, что мне когда-либо было нужно, — это ты. Я никогда не попаду в рай, потому что не знаю как. Давай поднимем бокал, или два. За всё то, что я потерял из-за тебя.* Чимин неспеша шагал по большому помещению супермаркета, напевая себе под нос. В магазинной тележке, что он катил перед собой, уже были сложены некоторые припасы и предметы обихода, пока сам парень ходил между стеллажами, вчитываясь в сроки годности и ценники на товары. По сути, это всё было не нужно. Чимин просто мог похватать первые попавшиеся под руку вещи и быстро сунуть их в инвентарь, как они с Хоби часто делали до этого, в попытках скрыться от опасности. Но сейчас он впервые за долгое время один. И эта прогулка по супермаркету, как в старые добрые времена, когда люди жили размеренной и беззаботной жизнью, была просто необходима. Чимин умирал изнутри. Казалось, вот сейчас кто-то случайно заденет его тележку и, быстро извинившись, посеменит дальше между рядами, кто-то потянется к той же полке, что и он, чтобы взять несколько пачек свежего рамёна, или какой-то ребёнок будет вновь и вновь пытаться безуспешно достать булочку со слишком высокой полки, пока, в конце концов, какая-нибудь милая девушка не поможет ему. Это все кажется таким реальным и фантастическим в то же время. Словно прошло уже очень много времени. На деле же всего год. Но эти образы уже начали стираться из головы Пака. Так странно смотреть на ценники и не подсчитывать в уме общую сумму, прикидывая, хватит ли денег, придётся ли от чего-то отказаться. Странно видеть кассы без очередей и продавцов, странно не ощущать суеты людей вокруг. Казалось бы, за год уже можно было привыкнуть. Мир изменился, жизнь изменилась, всё стало совсем другим. Но принимать это всё ещё чертовски больно. — Я хотел бы видеть все интриги, понимать труд ожиданий в твоей голове. Обними меня, словно ты никогда, не теряла терпения. Скажи, что любишь меня больше, чем ненавидела меня всё это время. И ты всё ещё моя. Чимин продолжает напевать, неторопливо снуя между полупустыми стеллажами. Еда уже давно в тележке, так же, как и лекарства, средства личной гигиены, различные полезные вещицы, по типу ножниц, которые самим Паком не так давно были утеряны в сражении. Осталось только взять осветлитель и краску. Черноволосый, откровенно говоря, считает эту просьбу Шуги странной. В смысле, окей, на самом деле сам Чимин не мылся уже порядком двух недель и он мало представляет, каким образом можно даже зубы почистить в условиях этих заброшенных квартир, не то, что ещё и волосы покрасить. Но, в конце концов, нет никаких причин не принести старшему то, что он просил. Это ведь не приказ, да и Чимину не сложно. Просто он немного не понимает, зачем во время апокалипсиса, когда ты только и делаешь, что выживаешь и минимально контактируешь с живыми людьми, вообще красить волосы. Если касательно бритья и стрижки ещё можно было понять (не собираются же они превращаться в обезьян), то причина, по которой Шуга так сильно хочет держать свои волосы в порядке, была не ясна. Однако перечить парень не видел смысла и просто взял всё необходимое. Старший не говорил, какого же цвета краску он хочет, поэтому Чимин взял несколько десятков тюбиков, вместе с осветлителем, кажется, сгребая все запасы с полки в отделе химии. И в итоге, сложив до конца всё в корзину, он спокойно направился к кассе. Это словно какое-то психическое расстройство. Умом Пак осознает, что ему не нужно платить за все эти вещи и везти их на кассу тоже. По сути даже слаживать их в тележку было глупостью, ведь он просто мог скинуть всё в свой инвентарь одним нажатием на панели управления. Но этот странный механизм, привычка, наработанная жизнью, даже спустя год продолжала работать. Чимин просто на автомате дошёл до касс и остановился прямо перед местом, где должен сидеть кассир. Это так странно, в очередной раз не видеть перед собой знакомых и таких привычных картин. Словно время и вовсе не помогло привыкнуть к разительным отличиям прошлого и реальности. Здесь и сейчас мир совершенно не такой, каким Пак его когда-то видел. И понимание этого действительно такое болезненное и отвратительное, что притвориться, словно ничего и не произошло, кажется лучшим выходом из ситуации. Потому что иначе слишком больно, слишком грустно, слишком сковывающе, сводяще с ума. Такое раздражающе, чистое и без примесей, глухое и громкое одновременно безумие уже в голове. Так глубоко под корой головного мозга, что вырвать его невозможно. Оно лишь цветёт внутри, распуская свои бутоны страха, ненависти и бесконечной безнадеги. И слово «странно» становится понятием века. Оно теперь характеризует каждое мгновение от каждого дня. Монстры поселились глубоко в черепной коробке. Они стонут, боятся и кровоточат, испуская животные рыки безумия. Страхи пытаются пробить костяную клетку, больно стуча по вискам, выворачивая наизнанку и царапая скелет изнутри. Подражание минувшей жизни не так уже и удивительно, так ведь? Это просто способ убедить себя в том, что ты ещё можешь отличить реальность от сна. Чимин запрыгивает на стойку и, не заботясь о сохранности аппаратуры, несколько раз бьёт по пластиковой витрине для сигарет. Замок быстро поддаётся, и парень открывает дверцу, начинает выбирать наиболее приятные по ощущениям сигареты. Он не уверен, но берет также и для Шуги, желая… отблагодарить его, наверное. Пак и сам ещё не определился. Закончив, он спускается обратно на пол и, уже окончательно убедившись, что взял всё необходимое, сгружает содержимое тележки в свой инвентарь. Запястье привычно блымает голубым и немаленький список всего помещенного в коммуникатор на несколько секунд высвечивается перед глазами. Чимину думается, что он заслужил небольшое вознаграждение. Вряд ли от нескольких бутылочек виски и соджу будет хуже. Так что, не теряя времени, Пак направляется в алкогольный отдел с твёрдым намерением взять как можно больше и разнообразнее. Это тоже один из способов приглушить внутренних демонов и пронзительные голоса разума, что отчаянно пытаются включить здравый смысл и инстинкт самосохранения. Алкоголь приглушает монстров, затыкает рот логике и даёт разрешение на любые поступки. В какой-то степени, алкоголь — это свобода. Болезненная, ядовитая, неправильная, больная, извращенная, дикая, безумная, но такая желанная свобода. Когда ты владеешь всем миром и для тебя нет ничего невозможного. Это так отвратительно подкупает, что отказаться становится нереальным. Это аксиома. И не люди писали правила жизни. Они были выдуманы задолго до начала времен и их призрачный след навсегда отпечатался на внутренней стороне век каждого живого человека нестираемой кровью. Люди стремятся к саморазрушению. Они отчаянно жаждут уничтожить всё вокруг себя, до тех пор, пока сама жизнь не иссякнет, и их существование не перестанет иметь смысл. И что самое смешное, разруха — лишь способ познать себя и найти цель своего существования. Тот самый смысл, которого на самом деле нет и никогда не было. Глупо, банально и очень по-человечески. Алкоголь — это обманчивый образ свободы и счастья. И кто такой Чимин, чтобы отказываться от частички радостного забвения. Он лишь безвольный раб, такой же, как и тысячи других, что в сладких объятиях дурмана видят самое прекрасное и поистине райское место. Это отвратительно. Чимин знает это так же хорошо, как и то, что прежней жизни уже никогда не будет. Но он здесь, в отличии от тех кто слишком рьяно стремится встретиться с богом и поскорее покинуть этот мир, истязая свои внутренности. И недаром на его груди выжжено это корявое тату. Теперь, это слоган его жизни. — Скажи мне, все потеряно из-за тебя? Я верил, что ты можешь освободить меня. После всего того, что я потерял из-за тебя. Все потеряно из-за тебя? Все потеряно из-за тебя? Пак проходит несколько рядов до отдела со спиртным. Он решает не распыляться на одиночные бутылки и сразу тянется к нижним полкам, где в нераспакованных ящиках позвякивают фляги с алкоголем. Несколько коробок сразу отправляются в инвентарь. И не успевает Чимин закончить песню, как кто-то резко затыкает ему рот, приваливаясь со спины и заваливает на пол. Парень хотел было уже как следует зарядить локтем в живот нападавшего, как в ухо ему яростно зашипели. — Тихо, я не собираюсь с тобой драться. Мне это не нужно, — уверенно шепчет незнакомец, прижимаясь всё ближе. — Сейчас я отпущу тебя, а ты не будешь шуметь, ладно? Чимин хмурится в негодовании, но всё же кивает. Нападавший тут же отстраняется и убирает руку, высвобождая Пака. Тот сразу оборачивается и смеряет раздраженным взглядом оглядывающегося по сторонам юношу лет двадцати. — Какого черта? — злобно шипит Чимин, уже собираясь достать катану. — Тише! — громким шёпотом фыркает парень напротив. — Тут саламандры, и они, поверь, настроены не очень дружелюбно. Пак вздрагивает и быстро выглядывает из-за стеллажей, видя нескольких парней с яркими красными эмблемами на плечах и массивными автоматами. Узнать в них группу разведки саламандров не составляет труда. — Блять! — шипит темноволосый и вновь прячется за стеллажами. — Ты привёл их сюда? — Нет! Я приехал сюда, а они перехватили мою машину возле центра и теперь я здесь. — недовольно выплевывает парень, осматривая Пака. — Я не настолько туп, чтобы лезть к саламандрам, а потом бежать от них. — Тогда почему они здесь, сука? — А мне откуда знать! Череда выстрелов прерывает их перепалку. Чимин замирает и парень рядом с ним тоже вздрагивает, хватаясь за свой нож. Слышится звук разбитого стекла и чего-то падающего с полок немного в стороне от них. — Ну давай, малыш. Выходи, — гогочуще выкрикивает один из банды. — Мы ведь так хорошо играли. Детишки же любят игры. — Сука, его я убью первым, — шипит себе под нос мальчишка и сильнее прижимается к стеллажу. — Ты попал, малой, — фыркает Чимин и быстро достаёт автомат. — Твоё счастье, что мне они сейчас тоже ни к чему. За мной. — И куда, блять? — недовольно спрашивает младший, вздрагивая от очередных выстрелов. — Ты либо веришь мне, либо иди и подыхай сам, — резко отрезает Пак и, не дожидаясь парня, на корточках перебегает к другому стеллажу. Мальчишка фыркает, закатывая глаза. Он смотрит вслед низковатому парню и, чёрт подери, у него нет выбора. Если начать резню сейчас, этот человек может пострадать. А ведь он так хотел обойтись без жертв. Вздохнув, темноволосый так же нагнулся последовал за старшим. Новая порция выстрелов приходится прямо в то место, где они сидели мгновение назад. Младший вздыхает, переводя дух и радуясь, что все-таки последовал за новым попутчиком. — Слушай, — вновь шепчет старший и поворачивается к темноволосому. — Там чуть дальше разбитое окно. Если запрыгнем на тот поваленный стеллаж достаточно быстро, то сможем выбраться. — И как ты себе это представляешь? — Смотри, я перейду туда, — старший указывает на стеллаж рядом. — Подам тебе сигнал и ты побежишь сразу к окну. Выберешься, а затем я за тобой. Лучше бежать с разных точек, чтобы они нас не схватили раньше времени. — Я… — вздыхает юноша и поджимает губы. — Хорошо. — Отлично. Тогда на счёт три. Пак быстро прибегает к нужному месту. Ещё одна череда выстрелов и гнусные выкрикивания уже почти не цепляют. Парень смотрит на готового в любой момент побеждать мальчишку и мысленно молится, чтобы всё получилось. Он выставляет вперёд руку, беззвучно шепча и считая. Раз… Два… Три!***
Опираясь на колени и судорожно вздыхая Чимин пытается привести себя в чувства и вернуть себе зрение. Всё расплывается перед глазами и слышно лишь такие же глубокие вздохи парня рядом. Окей, они с этим мальчишкой смогли сбежать. Пробежали несколько кварталов подальше от супермаркета и скрылись в каком-то переулке. И что делать дальше никто не знал. — Быстро бегаешь, малой, — задыхаясь выдаёт Пак съезжая вниз по стенке. — Ты тоже, хоть и коротышка, — в ответ фыркает паренёк и падает рядом. Чимин усмехается, говоря себе, что запомнит это и достаёт новую пачку сигарет. — Делись, — требовательно тянет парень. — А не рановато ли тебе? — Ой, давай без этого, а? — устало вздыхает младший и приваливается к чужому плечу. Пак хихикает и все же даёт пареньку сигарету, закуривая сам. Они сидят так несколько минут, пуская дым в молчании и лишь только устало вздыхают. — Так, и как звать тебя? — спрашивает Чимин спустя некоторое время, туша окурок о стоящий рядом мусорный бак. — Джек, — устало тянет мальчишка. — ДжейКей. Без разницы. — Многозначно, — старший усмехается. — Я с недавних пор Моти. Потому что один красивый кретин не хочет называть имена. — Моти, как сладость? — хихикает младший. — Ага, сам в шоке, — Чимин вздыхает и трёт переносицу, думая как далеко от них сейчас саламандры, и стоит ли поторопиться обратно. — Ты из группы? Мальчишка вздрагивает и отстраняется. — Да, но я никого ещё не нашёл, — заминаясь отвечает темноволосый и машинально гладит запястье. Пак перехватывает чужую ладонь, притягивая ближе к себе, и с интересом смотрит на татуировку. Младший пытается вырваться, но вдруг замирает, увидев оголенное запястье самого Моти. — Мы группа? — Выходит, что да, — хмыкает Пак и поднимается на ноги. — Пошли, Шуга-хён уже должен был закончить вакцину. — Что? — неуверенно тянет темноволосый и тоже встаёт. — Шуга? — Ох, да, — Моти смеётся над шокированным лицом паренька и протягивает руку. — Нас тут трое из группы. Пойдёшь к нам? Чонгук смотрит на протянутую ладонь, так и не понимая, как всё это случилось. Он ехал за одним единственным человеком, который принадлежал его группе, и даже не мечтал о встрече с остальными. Но вот перед ним стоит Моти. Довольно милый и приветливый хён, который говорит, что в городе их ещё двое и зовёт с собой. Не бросает, не пытается убить, не убегает в панике, а лишь протягивает ладонь и улыбается, принимая в свою компанию. Чон всё ещё не знает, как и зачем были выделены эти группы. Понятия не имеет, каким образом он был связан с этими людьми, и почему нутро так яростно желало их найти. Доверять или нет — вопрос, который всегда был открыт для Чонгука. Но дружелюбный взгляд Моти подкупает и не даёт шанса на раздумья. Всё же, хуже точно не будет. Чонгук делает шаг и хватается за протянутую руку.***
Юнги нервно расхаживал по кухне, в сотый раз бросая взгляд на часы. Моти ушёл почти два часа назад и до сих пор не вернулся. Волнение комком скапливалось в горле, а руки мелко подрагивали. Ни сигареты, ни кофе не могли успокоить взбудораженного парня. Сознание всё чаще подкидывало разнообразные жуткие картинки смерти младшего, отчего огонь в желудке разгорался с новой силой и выжигал внутренности страхом. На столе лежали три закрытых шприца с вакциной. Мин закончил делать её совсем недавно и справился со всеми этапами не без помощи Рэй. Но самое страшное осталось напоследок. В соседней комнате Хоуп беспорядочно метался по постели в лихорадке. Его кожа побледнела, ужасные синеватые вены проступили по всему телу, а из глотки рвались чудовищные хрипы боли. Юнги не мог находиться там, потому что, едва войдя в спальню, чтобы проверить состояние парня, ощутил всю свою беспомощность. Он не мог вколоть лекарство, потому что, блять, не знал как. Страх всё глубже пробирался в сознание, набатом стуча по затылку. Крики превращающегося Хоупа эхом разлетелись по всему помещению. Юнги дрожал и едва держался, чтобы не начать позорно всхлипывать и биться в истерике. Становилось всё холоднее. Двери балкона заскрипели и звучно хлопнули. Мин вздрогнул, облегчённо вздыхая и поспешил в гостиную. — Хён! — Моти уже вбегал в комнату, испуганно оглядываясь. Крики Хоупа лишь усиливались. Юнги, дрожа, протянул младшему шприц и неуверенно указал рукой на вход в спальню. — Нужно в сердце, — хриплым шёпотом выдыхает Юнги. Голос почему-то пропадает. Темноволосый выхватывает лекарство из дрожащих рук старшего и сразу бежит в комнату. Моти запрыгивает на кровать, прижимая мечущегося Хоупа к кровати и с нажимом вводит шприц прямо в грудь. Дрожь и судорожные хрипы Джей-Хоупа прекращаются только спустя десять минут. В очередной раз расслабленно вздохнув, парень откинулся на подушки и забылся в тревожном сне. Рэй, просканировав его, сообщила, что лекарство действует, и теперь осталось только ждать. Юнги выходит в зал, не зная, радоваться ему или всё же заплакать. Страх постепенно отступал, но на его место приходила лишь болезненная тревожность. Мин опускается на корточки у стены и закрывает лицо ладонями. Несколько глубоких вдохов даются с большим трудом. Именно сейчас закрадываются сомнения. Правильно ли он приготовил вакцину? Этого будет достаточно? Хоуп выживет? Сомнения одолевают и неуверенность в правильности своих действий лишь только усугубляют положение. — Хён. Руки касаются чужих пальцев, и Юнги переводит взгляд на встревоженного Моти. — Всё хорошо, хён. Всё будет в порядке. Мин всё же всхлипывает, не удержавшись, и тянет свои трясущиеся руки к младшему. Тот мягко усмехается и обнимает Шугу, успокаивающе поглаживая по голове. — Ну что ты, хён, — хихикает темноволосый и указывает куда-то в зал. — А я нашёл кое-кого в супермаркете. Юнги несколько раз вздыхает, пытаясь унять истерику, и переводит взгляд на комнату, вытирая глаза. Перед ним стоит крепкий темноволосый парень, хотя на вид ещё совсем ребёнок. Его чёрные глаза несколько удивлённо смотрят на развернувшуюся картину, а руки сложены на груди. — К-кто это? — дрожащим голосом спрашивает Мин, всхлипывая и пытаясь привести себя в порядок. Моти не успевает ответить, как парень напротив уже протягивает Юнги свою руку с татуировкой и представляется. — Я ДжейКей. Моти-хён сказал, вы не желаете использовать имена, поэтому так, — темноволосый почтительно кланяется. — Пожалуйста, позаботьтесь обо мне. Юнги видит аккуратные линии на чужом запястье, совсем не похожие на его собственные. И только эта проклятая буква «D» в конце, будто в издевку, доказывает, что мальчишка действительно из их группы. Мин судорожно вздыхает и пожимает протянутую ему ладонь. — Хорошо, ДжейКей. Мы обсудим всё чуть позже, — Блондин поднимается с помощью Моти и устало бредет в сторону кухни. — А сейчас мы все поедим и ляжем спать. Никто особо не спорит.***
Чонгук сидит на полу в центре гостиной. На диване рядом с ним, в ворохе одеял, крепко спал новый знакомый, Шуга-хён, свернувшись в крошечный клубочек. Кто-то, которого парень ещё не знал, беспокойно сопел в соседней комнате, периодически вскрикивая, а Моти дремал, привалившись к дальней стене. Была уже ночь, но Чону всё не спалось. Странное чувство беспокойства никак не покидало, и темноволосый нутром ощущал приближающуюся беду. На месте не сиделось. Гук на самом деле едва смог дождаться, когда все заснут. Прошло уже больше двух часов с их вечернего приключения, а эта тревога всё не пропадала. Вздохнув, парень как можно тише попытался встать и осторожно прошмыгнул на балкон. Зомби внизу уже не было — их всех разогнали проезжавшие тут около часа назад машины. Чонгук знает кому они принадлежат и именно это его и настораживает. Поэтому, обернувшись напоследок, парень спускается по пожарной лестнице и, включив фонарик, направляется ниже по улице. На карте коммуникатора отображается место скопления посторонних личностей. Туда Чон и направляется. Сырость в воздухе и пронизывающий ветер заставляют скукожиться. Мягкая олимпийка совсем не помогает спастись от холода, хотя с ней определённо лучше. Потрёпанные кроссовки утопают в сырой земле. Будь у Чонгука выбор, он бы не покидал безопасной квартиры. Будь у него выбор, он бы завернулся в одеяло так же, как Шуга, и спал за все свои недоспанные ночи. Но радар вновь и вновь мигает красным, показывая врагов поблизости, и право на нежности просто напросто исчезает. Гук не может ослабить бдительность, пока в этом чёртовом городе есть опасность. Тем более теперь, когда он нашёл троих из своей группы. В это всё ещё слабо верится. Ситуация кажется настолько абсурдной, словно это лишь плод обезумевшей фантазии. Однако сколько бы Чон не щипал себя за руки, иллюзия не испарялась. Теперь это всё — реальность, а не глупая мечта. И именно поэтому у Чонгука нет права на ошибку. Он отвечает за три жизни, что были поставлены выше его собственной в тот момент, когда на их запястьях появились одинаковые символы. За очередным поворотом виднеется блокпост из нескольких грузовиков. Чон прячется за мусорным баком и сканирует местность. Десять мужчин довольно крепкого телосложения с оружием наперевес расхаживали по оцепленной территории. В них с лёгкостью узнаются паршивцы, что загнали парня в супермаркет несколькими часами ранее. Вообще, Чонгук мог разобраться со всеми из них, но вероятность пострадать была слишком велика. Если честно, Гуку это всё уже осточертело. Если бы была возможность забить на всё и спокойненько себе отдохнуть в компании новых знакомых, он бы, конечно, остался. Но выбора нет. И вовсе не из-за плохого предчувствия, а потому, что это чёртовы саламандры. И Чон не понаслышке знаком с опасностью, которую они представляют. Черноволосый тяжело вздыхает и вновь осматривается. Идти напролом нет никакого смысла — каким бы ловким он ни был, у этих ребят действительно много оружия. Перебить их в ближнем бою будет очень сложно и, что самое важное, громко. А привлекать внимание парню совсем не хочется. Чонгук перебежками следует к небольшому зданию, высотой всего в пять-шесть этажей и поднимается на самую крышу. Зачем придумывать велосипед, когда есть куда более действенные и быстрые способы? Поверхность крыши холодная и влажная после дождя. Чонгук достаёт из инвентаря свою винтовку и ложится у края на живот. Ему не впервой так прятаться где-то, чтобы убить с расстояния. Быстро и незаметно. Хотя зачастую Кейт делала такие заказы на каких-то важных людей, типа главарей других кланов выживших; этот способ также часто использовался Гуком, когда количество заказанных людей в одном месте превышало пятнадцать человек. Закрепить подставку, настроить прицел с линзой ночного видения, перезарядить. Стандартные действия, заученные на зубок. Чонгук не знает, откуда в нем всё это. Он до сих пор так и не вспомнил чёткую картинку своего прошлого. Воспоминания есть, но они так туманны и смешаны, что понять что-либо удаётся с большим трудом. Чонгук крепко ухватывается за винтовку, кладёт палец на спусковой крючок. Он прицеливается, прикидывая, с кого лучше начать, чтобы быстро вывести из строя расхаживающих внизу людей, учитывая, что они могут поднять тревогу и начать беготню. Выдох. Он всегда задерживает дыхание на долю секунды перед выстрелом. Всё движения быстрые и чёткие. Один. Второй. Третий. Быстрые выстрелы маскируются глушителем. Люди на земле один за другим намертво падают на землю. Чонгук не задумывается, кто они такие. Это будет слишком больно и разрушительно для его разума. Поэтому он просто делает это, просто стреляет, просто убивает. Не людей — в его голове это лишь компьютерная игра. Всё это не реально, не по-настоящему, лишь виртуальная симуляция. Так намного проще не убиваться от чувства вины и сожаления, легче избавить себя от противного шёпота совести и здравого смысла. Какая разница, кем были те люди. Сейчас, с оружием в руках, они лишь преграда на пути и временная угроза жизни. Временная — ведь для Чонгука убить человека уже давно так же привычно, как чистить зубы по утрам. Его руки по локоть в крови. Всего в двадцать лет Чон уже заработал себе прямую путёвку в ад. Недаром его боятся. Это оправдано, ведь он действительно монстр. Чудовище, убийца — никто никогда не уходил живым из его цепких лап. Почти никто. Только лишь один человек однажды избежал смерти после встречи с Золотым Кроликом. Человек с яркой меткой саламандры на одежде. Это был единичный случай, но он как никогда показал Чонгуку, что даже он порой делает промахи. И именно это взрастило в нём ненависть к этой отвратительной группировке. Уничтожить их всех и того одного человека было мечтой последних месяцев. Десять мужчин были быстро ликвидированы. Чонгук спускается на землю и вновь быстро перебегает между машинами, проверяя, действительно ли они все мертвы. Убедившись, парень быстро проверяет свою карту, видит ещё несколько живых объектов в здании рядом. Он направляется в жилой дом, стараясь не шуметь, и надеется, что люди, находящиеся в одной из квартир, не заметили балаган на улице. Подняться на третий этаж не составило большого труда. Повсюду были расставлены «ловушки» — на деле же обычные растяжки с банками для оповещения о приближении ходячих. Их Чон с лёгкостью обошёл. Красивая резная дверь предстаёт перед Чонгуком. Радар показывает ещё семь человек в этой квартире. И почему-то именно сейчас парень чувствует потребность отвлечься. Он достаёт из инвентаря маску кролика, хотя по сути это совсем ни к чему, надевает её и вставляет в уши беспроводные наушники, когда-то давно украденные у Бобби. В телефоне — выбранная мелодия, в руках Чона — пистолет. В ушах звенит Богемская Рапсодия. Чонгук стучит в резную дверь и отходит на шаг назад, отсчитывая секунды вместе с музыкой. 1… 2… 3… Двери открываются. 4… 5… 6… Первый саламандр падает замертво. 7… 8… 9… Находящиеся поблизости набрасываются на Гука с оружием. 10. Начинается бойня. На самом деле Чонгук никогда не задумывался, как он это делает. Тело всегда двигались само, а мозг на инстинктах подсказывал, что нужно достать с панели быстрого доступа. Вот он выстреливает в троих, убивая и раня. Вот уворачивается от ответных пуль и в рукопашную отбивается. Вот вытаскивает биту и буквально ломает её об двоих бедолаг, а затем в руки наконец попадает сёто и комната окрашивается в красный. В голове шумит мелодия фортепиано. Конечно же, не обошлось без собственных ранений. Чону несколько раз дали по лицу и рёбрам, едва не разбив хрупкую маску, ножом поранили руку и бок, а левая нога пострадала от удара ломом. Но это всё такие пустяки. Чонгук уже давно не беспокоится о своём здоровье и жизни. В этом мире умереть не страшно. Наоборот, смерть является спасением и высшей благодатью. Так было, есть и будет. Умирать не страшно. Но вот потерять кого-то близкого, кого-то ценного, дорогого и значимого — вот это уже страшно. И, пожалуй, для Чонгука это единственный стимул выжить. Если он умрёт — ничего не изменится. Но если умрут те трое, кого он знает всего день, но с кем его уже связывает крепкое чувство ответственности и беспокойства, — боль будет в сотню раз сильнее. И отрубленные руки покажутся лишь легким зудом по сравнению с душевными терзаниями и одиночеством, вновь и вновь накатывающими на разум, и сжирающим безжалостным чувством вины. Ведь если не смог уберечь их, то какой смысл в том, что сам выжил. Продажные твари, отдающие жизни других в обмен на свою и, трусливо поджав хвост, убегающие от опасности, — нет смысла для существования таких людей, ведь рано или поздно смерть всё равно догонит, и всё, что им остается, это доживать последние секунды в агонии одиночества и сожаления. И разве стоило оно того? Чонгуку не страшно умирать. Он не боится гореть в аду за все отобранные им жизни. И всё, чего он хотел с тех пор, как привычным мир вокруг изменился, — это умереть в окружении родных. Пусть это будут не родители и не брат, и не лучшие школьные друзья, и не первая девушка. Плевать. Но это будет семья — люди, чьи жизни дороже собственной, рядом с которыми тошнотворная вонь гнили, крови и грязи навсегда покинет лёгкие, сменяясь морским бризом и запахом домашнего уюта. «С милым рай и в шалаше» — всё, о чём мечтает Чонгук. Найти тех самых людей, с которыми разрушенные города и кроваво-красные облака на закате станут раем, а не проклятьем. Чонгук думает, он их почти нашёл. И теперь его единственная цель — защитить их. Любой ценой. Даже если однажды спасаться придётся от самого себя. — Н-нобу-сомбэним! Из раздумий выводит писклявый истеричный голосок, дрожащий, словно тростинка на ветру, Чонгук оглядывается и вытаскивает наушники из ушей. Он убил всех. Всех до последнего. И лишь крошечный худощавый парнишка, на вид не старше шестнадцати, остался в живых. Трясущийся и всхлипывающий, забившийся в угол от страха ребёнок, так панически боящийся человека в маске кролика, с головы до ног перепачканного в крови. Как это забавно и глупо — этот несчастный подросток дрожит и молится богу, в панике пытаясь убежать, но не способный пошевелиться, парализованный ужасом. А самое смешное то, что самым ужасным страхом для него сейчас являются вовсе не зомби и не огромные взрослые мужики, способные свернуть шею одним резким движением. Его персональный ночной кошмар это Чон Чонгук — такой же ребёнок, не намного старше, который так же панически боится зверя внутри себя. И это уже даже иронией не назовёшь. Едва сдерживая смех и понимая всю абсурдность ситуации, темноволосый подходит к этому напуганному мальчишке и присаживается перед ним на корточки. В руках у Чона по-прежнему окровавленный сёто, а вокруг неподвижно лежат трупы поверженных саламандров. И, пожалуй, эта картина действительно устрашает. Чонгук почти смеётся. Это так забавно и в то же время аморально, что истерический смех сам вырывается из его рта. Он касается ярко красного символа на чужой куртке, пачкая его кровью с собственных рук, и переводит взгляд на перекошенное ужасом лицо паренька. Губы сами растягиваются в усмешке. — Как твоё имя, ребёнок? — почти ласково спрашивает Чон, убирая свои руки и склоняя голову набок. Парнишка дрожит ещё больше, заикаясь пытается выдавить из себя хоть что-то, но у него это не выходит. Лишь непонятные обрывки слов теряются в судорожных всхлипах. — Киба, — звучит спокойный знакомый голос откуда-то из-за спины. — Его зовут Киба. Он новенький. Чонгук оборачивается и замирает на мгновение. У той самой резной двери на выход из квартиры, привалившись спиной к стене и сложив руки на груди, стоял Моти — тот самый новый и безумно важный знакомый. Парень флегматично осматривал трупы, кажется, и вовсе не заинтересованный в случившемся. — Ты знаешь его? — немного удивлённо спрашивает Чон, сумев совладать с голосом. — Эти проклятые саламандры были здесь из-за нас с Хоупом. Они преследовали нас, когда мы сбежали, — пожимая плечами и отталкиваясь от стены вещал Моти. — Мы тоже были саламандрами. До недавнего времени. Чонгук старательно складывает в голове все известные ему факты, приходя к общему выводу. Это действительно имело смысл, но глядя на этого милого хёна, он бы никогда не подумал, что он мог быть в банде с кем-то настолько кровожадным как саламандры. И именно сейчас память Чона подбрасывает ему моменты из прошлого, заставляя осознать, почему же лицо нового попутчика и невольного спасителя было ему так знакомо. Это он — тот самый единственный саламандра, выживший после встречи с Золотым Кроликом. Сейчас это кажется таким глупым, но тогда было вовсе не смешно. Это действительно так: Моти — тот самый человек, которого Гук долгое время ненавидел только лишь за то, что он остался жив. Теперь это кажется абсурдом, ведь Моти — часть группы, и каким бы не было его прошлое, с этого дня они в одной лодке. — М-майор… — дрожащим голосом прошептал всё ещё забитый в угол мальчишка, так тихо, что оба его едва услышали. — С-спасите, май-йор. Пожалуйста! В конце фразы всё вновь скатывается в хрипы и всхлип, что уже порядком начинает раздражать. Чонгук заламывает бровь, хоть и понимает, что за маской этого не видно и выжидающе смотрит на Моти. — Делай, что хочешь, — ровным тоном выдает старший и отходит к двери. — Я подожду тебя на улице. Когда двери за Моти закрываются, а паренёк — Киба — едва не умирая на месте от страха, прекратил трусливо звать «майора», воцарилась почти мертвая тишина. Музыка Чонгука уже давно была забыта и выключена, и лишь звуки неровного дыхания нагнетали обстановку всё больше. — Ты любишь играть? — внезапно выдаёт Гук спустя несколько минут напряжённого молчания. Он хрипло смеётся, когда мальчик вздрагивает и неуверенно качает головой. — Конечно, ты же ребёнок. Детишки любят игры, верно? Ответа нет, так как Киба до ужаса напуган и вряд ли вообще способен связно мыслить. Чон трепет его по голове окровавленной рукой и по доброму шепчет, чуть наклонившись поближе. — Мы сыграем в одну игру, хорошо? Сейчас я тебя не убиваю, а ты едешь обратно на вашу базу, или куда там вы съезжаетесь, и говоришь им слово в слово то, что я скажу тебе. Договорились? Парнишка быстро кивает, вновь и вновь всхлипывая и порываясь скорее сбежать, но страх не позволяет подняться с места. — Скажи им, — так же спокойно продолжает Чон, смотря прямо в блестящие от слез глаза Кибы, — что Золотой Кролик сорвался с цепи, и мамочка его больше не сдерживает. Так что, если саламандры или кто-либо ещё хоть раз попытается достать меня или кого-то из моей группы — клянусь богом, я сделаю так, что смерть покажется блаженством. Высказав всё, Чон отстраняется и встаёт на ноги, устало разминая мышцы. Время уже позднее и ему поскорее хочется вернуться обратно в квартиру к Шуге и Хоупу, чтобы поспать. Мальчик в углу загнанно и дико смотрит на Гука и выглядит таким чертовски маленьким и трогательным, что так и хотелось пожалеть и пригреть, как брошенную псину. — Я надеюсь, ты всё запомнил, — отходя чуть в сторону и давая проход к двери проговаривает темноволосый, поднимает с пола какую-то тряпку и начинает вытирать свой клинок. — Чего расселся? Игра началась! Киба тут же срывается с места, спотыкаясь и падая, выбегает из квартиры. Чонгук громко смеётся, сгибаясь пополам, и стирает выступившие слезы с уголков глаз всё ещё окровавленными руками. Это дико и глупо, и так до чертиков банально — безумие поглощает с каждым днём, пока зверь за клеткой рёбер всё яростнее пытается вырваться из плена. А где-то там, совсем-совсем глубоко, в клетке с огромным тёмным монстром, спрятался маленький мальчик, что безудержно плачет и в страхе молит о спасении. Мальчик, убить которого Чонгук просто не смог, ведь этот ребёнок внутри — единственное, что по-прежнему хранит надежды и мечты. Единственное, что сохраняет любовь. Успокоившись и сложив оружие, Чонгук выходит из злосчастной квартиры и спускается вниз, покидая дом. Ушибы и раны болят, но обрабатывать их нет ни сил, ни какого-либо желания. Как и было обещано, Моти стоял на улице в ожидании и медленно курил, выпуская дым в ночное небо. И, пожалуй, Чонгук мог бы сказать, что этот момент красив. Но он чертовски эгоистичный мудак, поэтому никогда не признает этого. — Майор? — насмешливо тянет младший, подходя к Моти, и останавливается рядом, снимая маску. — У саламандров все по военным званиям, — язвительно отзывается старший и протягивает пачку сигарет. Чонгук любезно принимает одну, закуривая и затягиваясь, смотря прямо на тёмное, облачное небо, перекрытое крышами высоток. — И как до майора дослужился? — Это очень долгая история, — хмыкая отвечает Моти и вновь делает затяжку. — А ты, выходит, тот самый Золотой Кролик, байками о котором пугают всех выживших? — Я настолько знаменит? — со смешком тянет Гук и кривит губы. — Что, ожидал увидеть кого-то другого? — Если честно, я думал, что ты старше. — А я думал, ты не такой мудак, чтобы якшаться с саламандрами, но, как видишь, первое впечатление не всегда верно. — Справедливо, — хихикает Моти и выбрасывает окурок. — Думаю, остальным пока не стоит знать. — Разумно. — Только вот скажи, с чего ты оказался тут, в бегах? — переводя пристальный взгляд на младшего спрашивает Моти. Чонгук делает затяжку и недоверчиво хмурит брови. — Я должен был убить Шугу-хёна. Это было моё задание, но потом я узнал, что мы из одной группы и я решил сбежать, — на одном дыхании пересказывает Гук, закусывая губы. — Мне осточертело быть ручной собачкой у собирателей. Я просто хотел свободы и… И свою группу. Другой причины нет. Повисает молчание на несколько минут. Младший успевает докурить и выбросить окурок, боясь услышать ответ Моти. — Забавно, — наконец хмыкает старший и делает несколько шагов в направлении «их» квартиры. — Мы с Хоби сбежали по той же причине. Чонгук не стал отвечать этому странному хёну. Он не видел смысла, да и по сути, уже ничего не имело значения. Сейчас они в безопасности, и где-то там, через несколько улиц, их обеспокоенность ждёт взъерошенный Шуга, что так отчаянно боится потерять только-только найденную семью. Этот новый мир — до ужаса странная и нелогичная штука. Но даже в подобном адском безумии люди могут понять друг друга. И Чонгук искренне надеется, что эти люди примут его зверя и помогут освободить того испуганного маленького мальчика внутри. А пока что он просто идёт следом, благодаря вселенную и звезды за то, что есть те, кому он наконец-то сможет посвятить свою жизнь.