✖
— Для кого ты так наряжаешься, Мин Юнги? — с ухмылкой спросил Хосок, скучающим взглядом осматривая бархатную рубашку с закрытыми горлом и бахромой на рукавах. Кажется, это уже пятнадцатая — омега перестал считать на седьмой. Мин критично осматривал себя в зеркало, встроенное в шкаф. Меж его бровей залегла глубокая складка недовольства. Он хмыкнул, нервно выдергивая мелкие пуговицы из петелек. — Ну, знаешь, там будут альфы. Кто знает, может, я намерен уйти не один, — роясь в куче вываленных на пол вещей, ответил Юнги. — В конце концов, я молодой, тело требует развлечений, алкоголя, альфу. Омежьи замашки, ты ведь понимаешь. — Не лги мне, — улыбнулся младший, подпирая щеку кулаком. Хосок разлегся на миновой небрежно заправленной кровати, наблюдая, как омега носится ураганом по комнате, выбирая наряд для предстоящего мероприятия. — Ты из кожи вон лезешь только для одного альфы, и мы оба знаем, кто он. — Мне нет до него дела, — раздраженно бросил Мин. — Он выбрал эту шлюшку, на свидание с ним бегал. Ты бы рожу его видел, чуть не треснула от улыбки. Ублюдок, — выплюнул омега, бросая на пол серую толстовку с каким-то персонажем из мультфильма. — Он выбрал его, потому что ты ничего не сделал для того, чтобы он выбрал тебя. Я не шучу, Юнги, — серьезно сказал Хосок, ловя раздраженный юнгиев взгляд. — Чтобы сейчас не швырять бедные вещи, нужно было хотя бы поговорить с ним, а не плеваться желчью, чтобы он не заметил твоих чувств. — Хосок, — прорычал Мин, распихивая валяющиеся вещи и приближаясь к кровати. Младший ухмыльнулся, вопросительно выгибая бровь. Юнги навис над ним, худые бледные руки прижимая к постели, и к лицу близко наклоняясь, дыхание теплое на губах своих ощущая. Он провел большим пальцем по линии чужой челюсти, в губы приоткрытые поцелуем грубым впиваясь. Хосок подался навстречу, языку горячему в своем рту хозяйничать позволяя. Поцелуй вкус клубничной помады имеет, которой Юнги прохладные губы накрасил. Хосок говорил правду абсолютную и про то, что Мин для него наряжается, и про то, что сам виноват, только омеге не легче от этого. Он сам на себя злится, до впадинок-полумесяцев на ладони кулаки сжимает и кофе литрами пьет. У него, откровенно говоря, бессонница вовсе не из-за работы. — Пожалуйста, давай… — хрипло шепчет Мин в поцелуй, но Хосок отстраняется с улыбкой, подбородок острый большим пальцем поглаживая. — Нет, — шепнул младший, из-под худого тела вылезая. Мин застонал, руки в стороны звездой раскинув. — Перестань давить на жалость, тебе уже выходить пора, а ты не одет, — строго сказал омега. — Да, ты прав, — согласно кивнул Юнги, выдавив из себя тусклую улыбку. Хосок поднял первую попавшуюся рубашку — белую, шелковую, неприятно охладившую и без того холодную кожу. Юнги стоял перед зеркалом, пока младший застегивал ему пуговицы, специально оставляя верхние расстегнутыми, демонстрируя бледную грудь и заостренные ключицы. На губы лег легкий коралловый тинт, а на веки тени цвета океанской сини. Кожаные штаны, в которые Юнги заправил рубашку, подчеркнули стройность бедер и длину ног. Хосок порылся в вещах, которые были доступны лишь Юнги и самому Хосоку, выбирая блестящий, усыпанный стразами чокер. — Я похож на дорогую шлюху, — ухмыльнулся Юнги, пока младший застегивал чокер на шее, оставляя после поцелуй в изгиб шеи. Он обнял омегу за талию, прижимая к своей груди, и провел губами по острому плечу вверх, по грациозно изогнутой шее, по линии челюсти и остановился возле уха, шепча: — Ты и есть. Мин надел черный пиджак и осеннее пальто, которое хорошо бы уже было сменить на более теплое. Улица встретила его неприятным колющим холодом и лужами из-за недавно прошедшего ливня. Мелкие ледяные капли вновь начинающегося дождя забарабанили по асфальту. Омега оглянулся по сторонам пустынного квартала, а после раскрыл черный зонт, спешно шагая к подъехавшей машине такси. Он должен успеть за два часа, каждая минута на вес золота.✖
Чонгук утробно зарычал, пальцами до скрипа сжимая деревянную спинку кровати, которая при каждом агрессивном толчке в хрупкое тело ударялась о стену. По напряженной спине стекали капли пота, падая на смятые кроваво-шелковые простыни. Омега под ним стонал по-блядски, ноги широко разводил и прогибался кошкой грациозной. Губы коралловые распахнул, язычком юрким по ним пробегался, точно дразнил, а Чон на это велся — до крови вгрызался в сладость, и кровью этой упивался, дышал жадно, едва монстра внутри сдерживая. Глаза звериные склерой черной покрылись, а омега лишь ухмыляется Дьяволом, зубы белоснежные обнажая, скалясь. А Чонгук его страх всем нутром звериным чувствует, и страхом этим питается, наедается и в нем купается. За окном кровавый закат лужей по небу разлился, солнце жалобно лучи не греющие бросило на спину напряженную, потную; по коже разгоряченной заскользило, бедра смуглые выцеловывая, прощаясь будто. Чонгук омегу за шею схватил, пальцы свои грубые до синяков сжимая, метя. Омега ногтями острыми спину его в кровь, ранки тотчас затянувшиеся вновь вскрывая. Пот смешался с кровью на багровых простынях. Чон вонзился зубами в плечо чужое, кожу бледную укусами кровоточащими испещряя. Омега закричал то ли от боли, то ли от удовольствия — сумасшедший и потерянный мальчик. Шлепки тесно со вздохами-криками переплелись, от стен черных отражаясь. Солнце за окном умерло, в последний раз вспыхнув, с двумя грешниками прощаясь. Дерево резное в пальцах Чона захрустело и сломалось, в щепки над головой омеги разлетаясь. Он сжался под альфой, с криком на собственный подтянутый живот кончая, и Чонгук, в последний раз вогнав член в разнеженное тело, кончил, сцепку ради удовольствия допуская. Альфа завалился прямо на паренька под собой, шею бледную вылизывая. Когда он смог, наконец, покинуть чужое тело, омега обиженно захныкал, цепляясь пальцами за крепкие плечи. — А как же объятия после секса? — надул губы омега, приподнимаясь на локтях и смотря, как голый альфа в полутьме сигару раскуривает — огонек вспыхнул и потух. — Выметайся, — бросил холодно Чонгук, прямо на голое тело брюки надевая. — Как грубо, — ухмыльнулся в ответ парень, но не двинулся, потягиваясь в кровати. — Ты ведь знаешь, что они на тебя копают? Намджун нас всех нагнул, как собаки цепные за тобой бегаем. — Вы бегаете за собственным хвостом, шавки, — ухмыльнулся в ответ альфа. — Не Ким Намджун ведет эту игру. Вы все по моим правилам играете, жрете что я даю и только тень мою ловите. А ты, шлюшка, мне очень в этом помогаешь. — Малыш хочет быть полезным для своего господина, — пошло облизнув губы, по которым размазалась помада, омега слез с кровати, перед Чонгуком на колени вставая. Руки порочные по бедрам его скользнули вверх, к вновь эрегированному члену. Он провел языком по кубикам пресса, обводя пупок и утыкаясь носом в дорожку черных жестких волос. Чон схватил омегу за шоколадные волосы, назад грубо оттягивая, и пепел от сигары на его лицо стряхнул. — Я опаздываю, — хмыкнул он, брезгливо откинув от себя чужую голову. Черная рубашка скрыла под собой крепкую спину и стальной пресс, заставляя омегу разочарованно простонать. Чон накинул красный пиджак, изрисованный узорами цвета ночи, и глянул на одевающегося омегу. — Тебя подбросить? — Меня заберут. А ты волнуешься обо мне? — похабно улыбнулся омега, взглядом одним Чона вновь раздевая. — Дверь за собой закроешь, — брезгливо кинул альфа, с тумбы ключи от черной ламборгини, что ждет на подземной парковке, пальцами цепляя.✖
Намджун прислонился к капоту, сложив руки на груди. Напряженный взгляд сверлил приближающуюся сгорбленную фигуру. Юнги шаркал ногами, не смея поднять голову — он безбожно опоздал почти на час, но он и вправду спешил, как только мог. Радовало лишь одно: Намджун не уехал на мероприятие сам, а дождался Юнги, который почти задохнулся восхищением, рассматривая длинные ноги в черных брюках, заправленную в них белую рубашку и пальто до самых щиколоток, расшитое по обеим сторонам золотом. На длинных пальцах, что отстукивали время юнгиевой смерти, красовались кольца из титана. — Сле- — В машину, — прорычал Намджун, заставляя Юнги поежиться от властного тона и покорно сесть в машину, тут же сорвавшуюся с места, не успел он и дверь до конца закрыть. — Какое право ты имел опаздывать? Как посмел, когда я четко назвал время, в которое ты должен был стоять у этого цветочного магазина и ждать меня? — видя, что Мин снова пытается открыть рот, альфа тут же оборвал его, повышая голос: — Мне не нужны твои оправдания! Кем ты выставляешь меня? Своими глупыми выходками ты не себе репутацию портишь, а мне. Можешь забыть о том, что такое мягкая постель дома и нормальная еда, отныне ты не выйдешь из-за стола, пока не разгребешь все отчеты за последний год. На этих словах он резко дал по тормозам, и машина с визгом остановилась перед светофором. Юнги стиснул челюсти, вгрызаясь взглядом в напряженного смотрящего вперед Намджуна. Он руль до побеления костяшек сжал, и желваки играют — у омеги дыхание сперло, а температура словно подскочила на несколько тысяч градусов. Альфа стоял на улице в одном пальто, замерз наверняка, но губы посиневшие не дрожат, он словно не обращает внимания никакого на холод. Неожиданно Намджун повернулся к нему, с поличным ловя взгляд восхищенный. Юнги отпрянул, вжимаясь спиной в кресло, и сам не понимал, почему не огрызается. — А это что такое? — фыркнул Намджун, юнгиеву шею взглядом пожирая. — Это… — растерянно кинул Юнги, инстинктивно руками прикрываясь, но альфа пальцами его за чокер схватил, на себя дергая. Омега забыл, что такое дышать, легкие отказали совсем, кофе крепким заполнились. Намджун его за чокер держит, словно собаку за поводок, кожей ледяной его кожи касается, а сердце глупое ребра в порошок, в щепки сломать пытается. Между их лицами расстояния нет почти. Альфа смотрит так зло, что у Юнги внизу где-то тяжесть в узел скручивается, и мурашки вдоль позвоночника бегут. Но в голове проносятся пальцы эти на чужой талии и поцелуй куда-то в щеку, и возбуждение на злость раскаленную заменяется. — Это не твое дело, — надменно сказал Юнги, намджунову руку с себя скидывая. — Ты выглядишь, как легкодоступная девица, а не как следователь второго класса. Звонкая пощечина заглушила проклятия разозленных водителей, что сигналили сзади. Намджун смотрел в его глаза непозволительно долго — кажется, что Юнги успел прожить всю жизнь, состариться и умереть прежде, чем он отвернулся к дороге и вновь дал по газам. Омегу трясло, руки мелко дрожали от злости, волнения и вины. Он не смел поднимать руку, которой только что поставил огромную жирную точку на своей мечте. Можно было прямо сейчас писать заявление об уходе. Неожиданно ему захотелось расплакаться из-за собственной тупости, но до самого конца они молча ехали в напряженной тишине. Юнги смог спокойно выдохнуть только в зале, когда следователи рассредоточились, ястребами смотря на каждого вновь вошедшего. Ни одно светское мероприятие не проходит без следователей — они стали ценнее даже полиции. Большие скопления людей привлекают гулей, которые едва ли могут сдерживать свой аппетит, а потому приходилось дежурить. Ким Тэсон был тем, кого называют «сливки общества». Банковский магнат, держащий в своих руках несколько крупных бирж. Но Юнги волновала даже не столь его безопасность, сколько безопасность его сына, который порхал между гостями, приветствовал и улыбался ярко. Омега схватил у мимо пробегающего официанта бокал шампанского, мигом осушил и направился прямо к нему. Тэхен обернулся в тот самый момент, когда теплая ладонь легла на его плечо. Искренняя улыбка озарила по-детски невинное лицо, но тут же уголки губ поползли вниз. «Тэхен-а, ты мне нужен», прошептал одними губами Юнги, и Тэхену весь остальной мир уже не нужен — в нем нуждаются. Он юнгиеву ладонь в свою вложил, пальцы по-бесконечному длинные переплетая и на выход, в сторону уборных спешно его отводя. Тэхен буквально кожей чувствует боль чужую, и сердце сжимается от безысходности. Стоит двери туалета захлопнуться, и Тэхен ударяется лопатками о белый кафель. Юнги этот человек необходим, словно воздух. Он пальцы окунает в его волосы пшеничные, что путаются, путаются, забывает где начало и конец, и чужие теплые, персиковые губы у него боли часть забирают. Старший его тело (давно изученное) изящное ладонями исследует, ноги худые раздвигает и коленом на пах давит. Тэхен стонет в поцелуй и за плечи чужие хватается. У них — Тэхена, Юнги и Хосока, отношения особенные, никому, наверное, непонятные. Им давным-давно известен вкус губ друг друга, стоны сладкие, надрывные, тела гибкие, плавные, мраморные. Секс — неотъемлемая часть их дружбы необычной. Это — не плотские утехи, не грех на троих, это — спасение, это — боль на всех. Тэхен у Юнги боль забирает, Хосок раны его залечивает, языком лижет язвы невидимые, а Юнги на двоих разрывается. Тэхен, на самом деле, Хосока любит целовать, любит слезы кристальные в себя впитывать, чтобы тому не больно было больше, не страшно. Пока они втроем, все в порядке. У обоих губы от поцелуев заболели, и Юнги сжалился, на шею его хрупкую переходя. Тэхен — истинный христианин, он верит в Бога и в церковь ходит. Тэхен не грешит, потому что помощь и любовь ближнего своего — то, что Иисус велел делать. Младший глухо стонет, прижимаясь щекой к кафелю. Юнги наскоро расстегивает его штаны, пальцами кожу на животе прожигая и загривок прикусывая, потому что возбуждение со злостью смешанное сердце бомбой атомной взрывает. Дверь в уборную внезапно отворилась, заставляя Мина отскочить от распаленного Тэхена. Чонгук ухмыльнулся, оглядывая двух уединившихся омег. Он провел языком по губам, отпивая из бокала шампанского, и поставил его на раковину, расстегивая брюки. — Не смущайтесь, малышки, продолжайте, — сказал альфа, вытаскивая член и упираясь ладонью в стену над писсуаром. Тэхен тут же отвернулся, пряча зардевшие щеки, и выскочил из уборной, наспех заправляя рубашку обратно в штаны. Юнги пересекся взглядом с альфой, тут же отводя его в сторону. Он поджал губы, зачесывая пятернeй челку назад, и раздраженно выдохнул, хлопая дверью. Чон облизался, провожая аппетитную задницу голодным взглядом. — Чонгук! Вот вы где, — окрикнул его мужчина, держащий в руке пузатый бокал с дорогим коньяком. Чонгук, вновь зайдя в просторный зал, где проходило мероприятие, улыбнулся. Вокруг сновали туда-сюда официанты, разнося напитки и закуски. Гости раздробились на небольшие группы, обсуждая купленные акции и внешнюю политику. Чон подошел к мужчине, приветливо улыбаясь. — Мистер Ким, рад вас видеть, — мужчины пожали друг другу руки. — Не планируешь новую покупку? — заговорщически подмигивая, спросил Тэсон, намекая на пакет акций. — Пока не рассматривал такое предложение, — принимая предложенный бокал, ответил Чонгук. — Как только надумаешь — сразу ко мне, — подмигнул мужчина. — Кстати, что же это я! Ты, наверное, впервые моего сына видишь, — он указал на мальчика, что стоял поодаль, с легкой улыбкой разговаривая с молодым альфой и прикрывая рот изящной ладонью, когда находил очередную фразу смешной. — Тэхен. Мой ангел, Чонгук, не иначе. Сам поступил в университет, отказался от моих денег, можешь себе представить? Альф домой не водит, исправно посещает церковь, в теннис играет. У него, кстати, совсем скоро соревнования. Мы могли бы сходить вместе, укрепить взаимоотношения, так сказать. В бизнесе партнеры необходимы. — Да что вы? Я с удовольствием схожу вместе с вами, — с ухмылкой ответил Чонгук, жадно разглядывая омегу, что совсем недавно остервенело целовался с другим омегой. — Действительно, ангел. Что же вы планируете с ним сделать? — Отдам замуж за моего делового партнера, чего ж еще, — пожал плечами Тэсон, отпивая коньяк. — Он — идеальный способ объединить мои ресурсы с Им Ушином. — Тот самый, что купил нефтяную вышку? — уточнил Чонгук, на что Тэсон кивнул. — Неплохо. А мальчишка сам не против быть вашей игрушкой? — мужчина рассмеялся, хлопая Чона по плечу. — Ну, что ты! Я дал ему все, чего он захотел, не стал лезть в душу, разрешил распоряжаться своей жизнью, но все должно возвращаться. Добро за добро, понимаешь, Чонгук? Я вырастил его в любви, теперь его очередь возвращать мне благодарность. — Безусловно, — кивнул Чон, ставя бокал на круглый стол, покрытый черной скатертью. Свет в зале приглушили, и заиграла медленная музыка. Юнги оглянулся в поисках Намджуна, который оказался рядом с каким-то незнакомым Мину альфой. Он прикусил губу, опуская взгляд. Тэхен аккуратно держал бокал с апельсиновым соком, мелкими глотками отпивая и оглядывая немногочисленные танцующие пары — альфы, что пришли вместе с омегами-супругами. Может быть, Тэхен и сам однажды будет танцевать вот так, одними губами перешептываясь о чем-то сокровенном, а пока он стоял в одиночестве возле массивной шторы, взглядом провожая гостей, но тут его взгляд упал на мужчину, что бесцеремонно ворвался в уборную. И мурашки сами побежали по рукам, вызывая прохладу вдоль спины. Этот мужчина смотрел на него не так, как смотрели другие. Этот взгляд был… глубже, проникновеннее, страшнее. Он смотрел так, будто видел перед собой не человека, а… ужин. Тэхен вздрогнул от этой мысли, поскорее отбрасывая ее в дальний уголок спутанных мыслей. Он настолько устал, что ему начинает казаться всякий бред. Стоило Тэхену оторвать глаза от пола, как взгляд совсем близко, напротив лица его оказался. — Разрешите пригласить вас? — улыбнулся одним уголком губ Чонгук, органы внутренние Тэхену в морской узел завязывая. То не улыбка была. То был оскал. — Разрешаю, — холодно сказал Тэхен, отдав свой бокал официанту. Чонгук взял его ладонь, наклоняясь и оставляя поцелуй на ее тыльной стороне. Он жадно вдохнул запах чужой кожи, и слюна заполнила рот. Тэхен вздернул подбородок, свысока смотря на альфу, несмотря на разницу в несколько сантиметров. Впереди еще примерно половина композиции, а альфья раскаленная ладонь уже прожгла тонкую ткань рубашки, точно следы на коже оставляя. Тэхен вложил ладонь в его, вторую элегантно положив на крепкое плечо. Они медленно кружились в неторопливом танце. — Вы слишком много себе позволяете, — заметил Тэхен, стараясь отстраниться, но Чонгук крепче сжал его талию, прижимая к своей груди. Чон наклонился ниже, ведя носом по тэхеновой шее молочной, с трудом удерживаясь, чтобы зубами в нее до мяса не вгрызться, кусок кровоточащий отрывая. — Ты так вкусно пахнешь, что мне хочется тебя сожрать, — прошептал Чонгук, заглядывая в глаза замершему омеге. Он ухмыльнулся, поведя бровью. — Шучу, мышка. Меня зовут Чон Чонгук, и мы еще встретимся, Тэхен. Альфа провел большим пальцем по его тонкому подбородку, напоследок касаясь кончиками пальцев волос шелковых. Тэхен коснулся своего подбородка — ровно там, где мгновение назад был чужой палец, и шаг назад сделал, тенью массивных штор укрываясь. Его пугает что-то в этом человеке, но что — сам не поймет. То ли слова его, ядом пропитанные, что в ушах патокой застряли, то ли… чернота, на мгновение мелькнувшая в отражении искусственного света. Тэхен прижал ладонь к груди, в которой сердце бешеный ритм нагнало. Он просто очень сильно устал. Чонгук забрал из рук консьержа свою верхнюю одежду, не спеша одеваясь. Тот мальчишка, Тэхен, пахнет на миллиард долларов. Он ему одним своим видом рецепторы звериные щекочет, играет точно, а запах… Чонгук вдохнул полной грудью, надеясь вновь его почувствовать, только далеко слишком, в тени прячется и надеется, что Чон не видит. Только ему теперь не спрятаться, не скрыться, не убежать. Тэхен — его новый ужин, которым он сможет полакомиться так скоро. Когда двери лифта распахнулись, альфа зацепился взглядом за высокую тень, смотрящую, наблюдающую, бдящую, и агрессия по венам мгновенно разнеслась вирусом цепким. Это он. Тот, что отца некогда убил, что осквернил единственное святое, что у Чонгука было. Эта человеческая мразь, убившая его отца. Он эти глаза не забудет никогда, сколько бы лет ни прошло, как бы старость не поизмывалась над ним. Альфа до хруста сжал кулак, спрятанный в кармане. Ровно три гудка, и на том конце подняли трубку: — Я нашел его.