мой ласковый зверь

Намджун совсем позабыл, как выглядит без привычного классического костюма. На него словно другой человек смотрел со дна рюмки с водкой. Растрепанные пепельные волосы, черная футболка, идеально облегающая крепкий пресс, рваные на коленях джинсы в тон футболке — он даже не подозревал, что таковое имеется в его гардеробе, пока Джин не залез в него с головой, выуживая со дна старые костюмы, галстуки, рубашки. А сам омега танцует, двигает бедрами в такт музыке. Через полупрозрачную рубашку видны острые ключицы и дергающийся кадык. Намджун зависает, наблюдая за ним, а после опрокидывает в себя водку, даже не морщится и подает знак бармену повторить. Следователи рассредоточились по клубу. Впервые они собрались не по срочному заданию, а просто потому, что все они — люди, способные уставать, выбиваться из сил, жаждущие оторваться и протанцевать всю ночь в обнимку с любимым омегой или бутылкой алкоголя. Намджуну такие вечеринки чужды, но день рождения Ким Сонуна — следователя особого класса, исправно служащего своему долгу, и бесконечные уговоры Сокджина сделали свое дело, и теперь альфа сидит на высоком стуле, морщится от разноцветных всполохов светомузыки и пьет очередную рюмку водки. Джин ловит его взгляд, улыбается пошловато и ведет горячим язычком по губам. Соблазняет, дьявол. Альфа слегка улыбается ему в ответ, вздергивает бровь и поворачивается корпусом к нему. Омега плавный, идеально подстраивающийся под музыку и безумно меняющиеся вспыхивающие лазеры, точно сливается с ними в целое одно. Намджун приподнимает рюмку, салютуя омеге, и выпивает пьянящий напиток. Намджун пить откровенно не умеет. Он даже не может припомнить, когда в последний раз смачивал губы алкоголем. Следователи сидят обособленно, заказав вип-ложу, смеются громко с чего-то, делятся чем-то, но Намджуну как-то не хочется подниматься к ним, а после выслушивать лестные высказывания в свой адрес, потому что наслушался. Единственный человек, отказавшийся принять участие в единственном в своем роде празднике следователей — Мин Юнги. Намджун хмыкнул, вспоминая этого своенравного омегу и поставил рюмку на барную стойку, прося повторить. У альфы вместо крови по венам разносится отравляющий алкоголь, и он становится точно оголенный нерв. Мин Юнги его бесит. Раздражает настолько, что кожа на руках лопается от желания стереть бесстрашие из его чернично-ночных глаз. Глупый, непростительный дурак — сам Намджун или Юнги, альфа пока не решил, так же, как и не решил, почему взъелся на омегу в то утро. Наверное, Намджун должен был его похвалить, пожать руку или хлопнуть по плечу, что-нибудь, но не то, что сделал он. Юнги строптивый, никак не поддается дрессировке, но молчит и не открывает рот, когда Намджун его критикует. Возможно, проблема в самом Намджуне или в неправильно выбранной тактике, однако ясно одно — он проебался. Между ним и Юнги пропасть, которую они никак не преодолеют, не наладят контакт «сонбэним-хубэ». И все, что Намджуну остается — отдать его на попечение другому следователю, как Мин и попросил. От мрачных мыслей отвлек подскочивший запыхавшийся Джин, что выхватил из его рук рюмку и осушил залпом, лишь слегка сморщив аккуратный носик. — Фу, — омега отодвинул рюмку в сторону. Намджун пьяно улыбнулся, укладывая ладони на его тонкую талию. — В следующий раз я хочу пина коладу и горячий секс в твоей машине, — сладко протянул омега, обнимая Намджуна за шею. — Можем прямо здесь, — прохрипел Намджун в его губы, собирая кончиком языка водочную пленку с чужих губ. — Хочешь, я разложу тебя на этой барной стойке и хорошенько выебу, а, детка? — альфа провел раскаленными ладонями вниз по сокджиновой талии и сжал упругую задницу. — Я еще не натанцевался, — хихикнул Сокджин, чмокая альфу в уголок губ. — Но, как только я закончу… Джин не сказал, что будет после, подарил альфе загадочную улыбку и растворился в танцующей толпе. У Намджуна в голове — пустота и легкость. Вместо крови по венам течет алкоголь, последние крупицы разума вытравляя из организма. Перед глазами тела танцующие, смазанные, призрачные, беспорядочно движущиеся — броуновское движение в действии. Время в мгновение замедлилось, когда диджей включил стробоскоп. Перед глазами начали плясать фотовспышки белого цвета. Намджун вцепился пальцами в барную стойку, раздувая от гнева ноздри. Его зверь внутри поочередно каждую цепь с громким треском оторвал, свободу почувствовал, безнаказанность. Алкоголь, словно демон из плоти и крови, разжигал внутри пожар, землетрясение, конец света, и только сейчас Намджун понимает, как его все затрахало. Он поднялся с высокого стула, игнорируя головокружение и сбитую ориентацию, и двинулся в самую гущу танцующих потных тел. Маленькая и хрупкая — она сразу выделилась среди развязных омег, что танцевали не для себя, а для других — вертели задницами, откидывали волосы с острых плеч и губы тинтовые лизали. А она танцевала так, словно никого вокруг и нет больше, руки тонкие переплетала, в волосы свои короткие, смоляные запускала. Стройные ножки облегали колготки в крупную сетку, юбка слишком короткая с белой полоской на подоле, багрово-шелковая рубашка и черный чокер с красным камнем, ниспадающим во впадинку меж виднеющихся ключиц. Намджун прижался к ней со спины, жарко выдыхая в чужую хрупкую шею. Она замерла в его руках, в скульптуру, мраморное изваяние превратилась, даже дышать перестала. Намджун подумал, что сейчас она растворится в нем, точно пыль в воздухе, и пропадет. В ней война будто шла, рушились дамбы и покорялись вершины, а после, крупно вздрогнув от намджуновых раскаленных губ на ключице, она начала двигаться. Ее аккуратная попка касалась его паха, зверя дразнила самой вкусной косточкой, а после со смехом эту самую косточку прятала. Зверь Намджуна оскалился. Широкие ладони заскользили по абсолютно плоской груди, впалому животу, а после — под юбку. Намджун жарко выдохнул, чувствуя под пальцами эрегированный аккуратный член, а не повлажневшую киску. — Любишь играть в грязные игры, малыш? — ухмыльнулся пьяно Намджун, широко мазнув языком по ушной раковине. Юнги молчит, боится рот открыть, даже дышать теперь — непозволительная роскошь. Намджун дышит глубоко, жадно, упивается юнгиевым запахом, и у того колени сводит от осознания этого. От альфы несет алкоголем и сексом. Юнги чувствует, как внушительный бугорок упирается ему в поясницу, и скулит, откидывая голову Намджуну на плечо. Альфа целует его, как зверь, поймавший крупную и желанную добычу, оставляет засосы на его коже, прикусывает, а после зализывает капельки крови, извиняясь. Юнги сам с собой торгуется. Разум орет во всю, что он немедленно должен уйти, прекратить это, да только тело ластится, выгибается, просит еще и больше. Юнги разрывается. Поддастся — пожалеет. Уйдет — тоже пожалеет. — Сука, — рычит в голос Юнги, а после разворачивается к альфе лицом и вгрызается агрессивным поцелуем в его губы. Намджун по-звериному рычит в ответ, его талию тонкую сжимает до синяков, до полулунных отметин на коже, целует грязно, мокро, языком чужой рот трахает. Этот омега словно знаком ему, словно когда-то они уже виделись, только где — вспомнить не может. Намджун надрался, блядская светомузыка слепит глаза, в руках тлеет сунутый кем-то косячок, и сдерживаться, чтобы не трахнуть первого попавшегося омегу — последнее, чего ему хочется. Юнги оторвался от его губ, тяжело дыша, и облизнулся, слизывая вкус Намджуна. Он потянулся за новой порцией, только альфа приложил палец к его губам, ухмыляясь. — Тише, конфетка, идем, — прохрипел Намджун, затягиваясь косяком. Хрупкая ладонь так по-идеальному правильно легла в его собственную. Такая холодная, несмотря на высокую температуру в помещении. Он лишь по мышечной памяти нашел фойе гостиницы двумя этажами выше и мысленно похвалил избирательность организатора вечеринки. У Юнги внутренности коркой льда покрылись. Намджун смотрел на него и не узнавал, в его глазах пламя адское, а Юнги, идиот, в нем сгореть желает. Он себя чувствует самой конченой шлюхой, гадкое чувство в груди сосет, но он подальше эти мысли отодвигает, хотя и понимает, что ненавидеть себя будет непозволительно сильно. Дверь их номера захлопнулась за юнгиевой спиной. Темно. Омега выдохнул клубок пара. Намджун положил раскаленные ладони на его талию, по тазобедренным косточкам провел пальцами, кровь невидимую по его телу размазывая, и сомкнул зубы на оголившейся шее. Юнги застонал глубоко, гортанно, пальцы в его волосы растрепанные вплел. Они начали целоваться остервенело, жадно, как два путника в Сахаре, нашедших источник прохладной воды друг в друге. Намджун приподнял его за бедра, и Мин тут же обхватил его талию, крепко сцепляя ноги за чужой спиной. Блядская футболка, отделяющая миновы губы от его подтянутой груди, стального пресса и солоноватой кожи. Намджун уложил омегу спиной на кровать, помогая раздеть себя. Юнги тут же вгрызся клыками в его шею, метя, оставляя засосы и кровавые укусы. У него в груди пламя выжигает леса вековые, стены разрушаются под метеоритом, имя которому — Ким Намджун, океаны выходят из границ и космос на ледяные куски распадается, а Намджун на его груди рубашку шелковую пуговицу за пуговицей разрывает. Языки их переплетаются, борются, как Юнги некогда с Намджуном боролся за право что-то доказать, но альфа и здесь подавляет его, доминирует, ноги заставляет призывно разводить. Юнги бы эти холмы неизведанные языком исследовал, носом водил, подушечками пальцев где-то на подкорке отпечатывал, только Намджун его резко на живот перевернул и на колени поставив, юбку короткую задирая. — Тебя ведь не нужно готовить, малыш? — хрипло спросил Намджун, округлые половинки ладонями оглаживая. Он грубо шлепнул нежную кожу, и Юнги вскрикнул от неожиданности, хватаясь пальцами за простыню. — Такие шлюшки, как ты, готовы всегда. Юнги слезы жгучие от обиды глаза щиплют, а он молчит, пошевелиться не может. Намджун разорвал его колготки прямо на заднице, не удосужившись даже раздеть. Секс на одну ночь, обычная подстилка и доступная дырка, и Юнги не знает, чего хочется больше — рыдать от обиды, разбить Намджуну рожу или по-блядски стонать, глубже насаживаясь на его член. Намджун расстегнул пуговицу на джинсах, и ширинка «вжикнула», разъезжаясь под напором вставшего члена. На боксерах образовалось пятно от вытекающего предэякулята. Юнги повернул голову, с трудом заглядывая через плечо, и едва не подавился воздухом, когда альфа приспустил мешающее белье. И, если сегодняшней ночью Намджун воспринимает его всего лишь шлюхой, пусть это будет так. — Позволь мне, — тихо прошептал Юнги, ловя расфокусированный пьяный взгляд в ответ. Намджун хмыкнул, садясь на кровать и упираясь спиной в стену позади нее. Мин облизался котом, увидевшим сметану, и подполз ближе, не разрывая с альфой зрительного контакта. — Где я тебя видел? — Намджун провел ладонью по его щеке, цепляя пальцами искусственные волосы. Мин хмыкнул, дергаясь в сторону. — Строптивая кошечка, — ухмыльнулся альфа, надавливая омеге на затылок и шире разводя ноги в стороны. Юнги взял немалый орган в ладонь, крепко обхватывая длинными пальцами. Капелька предэякулята покатилась вниз по стволу, украшенного нитями голубоватых вен, и Мин поймал ее языком, жадно ведя вверх, к головке. Намджун зарычал, двигая бедрами навстречу. Омега взял в рот покрасневшую истекающую головку, вылизывая, словно самую вкусную в мире конфету. У Мина между ног влажно, горячо и пульсирует, жаждет члена. Он ерзает попкой, скулит, но сосет усердно, так, чтобы Намджуну понравилось, чтобы сегодняшней ночью он желал только его. Намджун наблюдает, как его член пропадает между алых губок, как омега двигает головой, давится, жадно пытаясь вобрать в себя член до самого основания, слюной смачивает, чтобы Намджуну эту сладкую попку трахать было легче. Юнги застонал, пуская вибрацию по набухшему члену, и Намджун зарычал, хватая его волосы в кулак. Помада размазалась по губам, а кружевные трусики промокли от обилия вытекающей из сжимающейся дырочки смазки. Намджун сжал пальцами сладкие половинки, оглаживая большим пальцем дырочку через ткань трусиков. Омега застонал, выгибаясь в спине, подставляясь под умелые руки, а сам член чужой заглатывает, насколько может, с хлюпаньем выпускает его изо рта и вновь в себя вбирает, преданным щенком на альфу смотря. У него на лице желваки играют, взгляд поволокой похоти покрывается, бесы, что скрывались под тысячью замками, наружу вырываются. Альфа рвет его трусики на жалкие тряпки, вводит сразу два пальца и испытывает почти садистское удовольствие, наслаждаясь чужим скулежом и хлюпаньем смазки. — Блядь, какая же ты грязная блядь, — прорычал Намджун, пальцы в его попку вталкивая на целую фалангу. Юнги стонет, чувствуя, как колени дрожат предательски, в стороны разъезжаясь. Альфа больно шлепнул его по ягодице и с ухмылкой отстранился, схватив за волосы. — Давай, малыш, я еще не насладился твоим ротиком. Юнги захныкал, чувствуя пустоту внутри себя, но послушался, с наслаждением вылизывая чужую плоть. Горьковатые капли спермы брызнули в его горло, но Намджун не позволил отстраниться, лишь грубее на свой член насаживал, бедрами подмахивал, безмолвно веля взять глубже. У Юнги уголки губ болят от напряжения. Он давится, чувствуя, как головка упирается в заднюю стенку горла. Намджун его оксигена лишает, собой заменяет, запахом своим, что пылью в легких где-то остается, а Мин надеется задохнуться. Намджун резко тянет его за волосы, берет плоть в свою ладонь и вытирает головку о его припухшие губы. А после ухмыляется. По-демонически так, что у Юнги сердце несколько ударов пропускает. Ему крышу сносит и вставляет покруче косяка. Он вновь поставил омегу, что в его руках точно пластилин, на колени, вдавливая лицом в матрас, не позволяя вдохнуть необходимый кислород. Сжимая одной рукой его волосы, альфа сжал пальцами горячий член, приставляя головку к сжавшемуся входу. Намджун аккуратно толкнулся, пытаясь протолкнуть головку, но Юнги сжался весь, задрожал, не позволяя сделать плавный толчок. — Расслабься, — прошептал альфа, поглаживая покрасневшую от ударов ягодицу. — Ведь я все равно трахну тебя, а, сопротивляясь, ты доставишь только лишние проблемы. Я не стану с тобой возиться, малыш. Намджун сжал юнгиевы тонкие запястья за его спиной, насильно проталкивая головку в сжавшееся колечко мышц. Юнги закричал, выгибаясь в спине, но Намджун и не подумал отстраниться, стискивая зубы от невозможного жара и узости его тела. Альфа начал делать медленные движения, то полностью выходя, то вновь вставляя член в медленно раскрывающуюся дырку. Юнги изнутри рвет, распирает, слезы обжигающие по щекам бегут, и знает ведь, что потом будет гораздо больнее, что душу черви жрать будут, а он двигает бедрами навстречу, сам насаживается и вскрикивает от боли. Смазка обильно течет по его бедрам, перемешиваясь с едва заметной капелькой крови. Намджун замирает, откидывая голову назад, и выдыхает сквозь стиснутые зубы. Этот омега нереальный, невозможный, он ему все заслонки срывает и зверя с рук кормит собой. Альфа впился в его бедра до синяков. — Двигайся, прошу тебя, — простонал Юнги, тут же чувствуя отдачу своих слов — альфу не нужно просить дважды. Ведь именно этого он хотел? Чтобы до крови, чтобы больно, чтобы Намджуну всего себя подарить? Так пусть забирает, пусть сжирает его плоть и не давится, пусть его кровью запивает, пусть, пусть, пусть! Юнги игнорирует разрывающую боль, стонет и плачет, но двигается навстречу, раздирая ногтями белые простыни. Больно так, что он кричит, но терпит, не пытается соскочить с члена, лишь разводит ягодицы ладонями и ловит ртом воздух необходимый. Намджун себя сдерживает едва, помочь омеге пытается, да только чем — не знает, но когда попадает именно по той точке, Юнги на постели подбрасывает и кричит он не от боли. — Еще, еще, еще, Намджун-а-а-а! Этот омега — хуже водки, в нем градус под сто, и альфу уносит просто с одного глотка его сладчайшей крови. Мин кричит, дерет глотку, вцепившись пальцами в изголовье кровати, самостоятельно насаживается на альфу, дышит сорвано, гулко. Сердце его грудную клетку проламывает, стучится беспомощно, о пощаде умоляет, а Мин плюет на бесполезный орган. Сознание взрывается, когда альфа смыкает раскаленные пальцы на его члене, надрачивает в такт агрессивным толчкам, на спине его засосы окровавленные оставляет, язык режет о выпирающий позвоночник и у загривка прикусывает, как кобель — суку. Юнги кончает с громким криком, но Намджун еще несколько толчков в его тело обмякшее делает, а после валится прямо на него, плюя, что кончил прямо в его тело, что заразиться чем-то может — уже на все плевать. Но Намджун не наелся. Он изголодался, словно не ел и не пил тысячу лет, дожидаясь только одного омегу. Он ревниво содрал оставшиеся вещи с его хрупкого тела, оголил перед собой полностью, едва пальцами грудную клетку не расковыривая, чтобы души коснуться. Юнги встал на колени, хватаясь за намджунову шею, и впился голодным поцелуем в его сангиновые губы. Намджун огладил тонкие лодыжки, поднимаясь вверх, к молочно-бледным бедрам и раскрасневшейся попке, из которой медленно вытекала его сперма. Альфа собрал ее большим пальцем, вновь вводя его в омегу, и Мин заскулил, откидывая голову. Намджун тут же припал губами к его шее, на которой так и остался чокер. Он вылизал ее языком, оставляя после себя бордовые отметины, следы зубов и, чертов алкоголь в его крови, он поставил свою метку, вгрызаясь клыками глубоко под кожу. Мин захныкал, цепляясь пальчиками за его широкие плечи, но не отстранился, словно вампиру позволяя испить своей крови. Альфа лег на спину, вынуждая Юнги, пересиливая собственный стыд, встать на колени прямо над его лицом. Мин выгнулся, выпячивая задницу, и вцепился пальцами в спинку кровати, в томительной истоме ожидая, что сделает альфа. Намджун развел половинки в стороны, касаясь розовой дырочки языком. Юнги дернулся, судорожно выдыхая, и крепче сжал пальцы. Альфа начал широко лизать испачканное в сперме и естественной смазке кольцо мышц, проникая в разработанный проход языком. Юнги выворачивало от обилия доселе неизвестных ощущений. Его трахали, он трахал, но то были омеги. Хосок — несдержанный, грубый, агрессивный, но Намджун… У омеги все нутро сжималось в хрупкий комок, когда он понимал, что прямо под ним сейчас Ким Намджун, его сонбэним, тот, кому он должен подчиняться и тот, кто Юнги не узнал. Тот, кто Юнги вылизывает, как дорогую конфету. И тот, кто Юнги прямо в лоб стреляет. Намджун — зверь. Ласковый зверь. Юнги нависает над ним, целует его губы, сплетается языком и, взяв в пальцы стоящий колом член, аккуратно направляет его в себя. Омега резко кусает намджунову губу до крови. Альфа глухо рычит в поцелуй, но в ответ не кусает, не двигается, позволяя омеге самому двигаться на его члене. Лунный свет аккуратно падает на лицо Намджуна. Юнги разглядывает его покрытый испариной лоб, прикрытые глаза и трепещущие ресницы, наблюдает, как он ломает брови, когда омега глубже насаживается на него. Электронные часы показывают второй час ночи. Юнги начинает двигаться на нем медленно, постепенно наращивая темп. По комнате разносится только гортанный стон и шлепки двух тел друг о друга. Альфа его бедра сжал до синяков. Ему показалось, что еще чуть-чуть, и омега рассыплется от силы, с которой он его сжимает. Юнги откинулся назад, упираясь ладонями в бедра альфы, и зачесал взмокшие искусственные волосы, впитавшие его пот. Намджун бедрами подмахивает, сильнее омегу на себя насаживает, глубже толкается. Юнги в голос стонет, не жалеет свои голосовые связки, что точно уже сорвал, царапает ногтями намджуновы крепкие бедра, быстрее двигая своими вверх и вниз. Намджун не выдерживает, хватая его в охапку и валит на спину, закидывая худые ноги на свои плечи. Альфа вбивается в него на бешеном ритме, втрахивает в матрас. Юнги орет, а спинка кровати бьется о стену, скрипит и жалобно стонет в унисон с омегой. Намджун прижался губами к собственной метке, вновь вонзая клыки в бешено бьющуюся жилку. Юнги сжимает его плоть мышцами внутри себя и прогибается в спине дугой, без рук кончая на собственный подтянутый живот. Намджун уже давно потерялся, растворился в нем, с головой в омут прыгнул. Он с рыком вогнал в омегу член на всю длину, утыкаясь холодным носом в его шею, даже не замечая, как узел разбух внутри омеги, образуя сцепку. У них впереди еще целая ночь, которая по размерам точно целая жизнь, и, пока первые лучи солнца не коснутся истерзанных тел, Юнги покинуть это адское ложе не сможет.

✖

Тэхен залез с ногами в свое кресло перед ноутбуком, сжимая в пальцах кружку с остывшим чаем. Взгляд то и дело падал на черный прямоугольник, на котором золотыми цифрами выведен номер и «К», но звонить Тэхен и не собирался. Он прикусил губу, вновь впершись взглядом в экран, только сути уже не улавливал. Омега со вздохом поставил на паузу сериал и поднялся, шлепая босыми ногами на кухню. Охранник отца, которого он оставил присматривать за Тэхеном, сидел в гостинной и смотрел спортивный канал, даже, кажется, не замечая возни в соседней комнате. Тэхен вылил чай в раковину и сполоснул чашку, убрав ее в верхний шкафчик. Желудок жалобно завывал, требуя еды, но омега не спешил закинуть что-нибудь в рот, хотя в холодильнике покоился приготовленный домработницей ужин. Когда омега вернулся в свою комнату, дисплей телефона светился входящим вызовом, только контакта такого в телефонной книжке не было. Тэхен сбросил вызов, и на дисплее вновь появилась обычная стандартная заставка и время — десять часов. Он надел наушники, собираясь сосредоточиться только на семейной драме героев в сериале, словно своей не хватало, но звонок повторился опять. Тэхен сбросил, занося палец, чтобы нажать на «плей», но номер высветился опять. Омега психанул, принимая вызов. — Я слушаю, — раздраженно бросил он, прислоняя динамик к уху. — Я оскорблен, — с легкой ухмылкой произнес голос в трубке. У Тэхена вдоль спины побежали мурашки. — Ты был настолько занят, что не мог поднять трубку? — Я не занес ваш номер, и звонок немного испугал меня, — смущенно сказал Тэхен, сворачивая окошко с сериалом. — О, я оскорблен вдвойне, — с наигранной обидой сказал Чонгук. — Чем занят такой прекрасный омега в столь прекрасный вечер? — Уже ночь, — мягко заметил Тэхен, глянув на часы. — И мне уже пора спать, поэтому… — Спать? — разочарованно спросил альфа. — Готов поспорить, что ты прямо сейчас сидишь в интернете в поисках моих фотографий. — Что? Нет! — возмутился Тэхен, кликнув мышкой по единственной фотографии альфы, которую сохранил. — Как вы можете так обо мне думать, я не такой! — из контекстного меню омега выбрал функцию «удалить», и фотография пропала с рабочего стола. Чонгук рассмеялся в трубку, и Тэхен невольно улыбнулся в ответ. — Ну, так вот, — кашлянув, продолжил альфа: — Как насчет провести этот вечер в моей компании? — В компании с малознакомым мне взрослым альфой? Наедине? Не на своей территории? Я еще не совсем выжил из ума, — хмыкнул Тэхен и собрался завершить разговор, но Чонгук не позволил. — Что, принцесса боится выйти из башни, которую охраняет злой дракон? — ухмыльнулся альфа. — Боится быть взрослой и самостоятельно принимать решения? Конечно, ведь папочка ее накажет. — Перестаньте! — вскрикнул Тэхен, ударяя ладонью по столу. — Вы не… — «Не» что, Тэхен-и? Ничего не понимаю? Не знаю? Ты просто маленький ребенок, Тэхен, который боится сказать отцу о том, что повзрослел. Ты можешь все прекратить, но вместо этого прячешь голову в свою раковину, и отец не перестанет показывать тебе свою силу, пока ты не покажешь свою. Так проведи этот вечер со мной, а не терзай себя своими мыслями, позволь поступить себе безрассудно, попробуй на вкус свободу, а не ее жалкое подобие. — Знаете что? Идите вы к черту, — равнодушно сказал Тэхен, игнорируя, как слова Чонгука зудят где-то под кожей. — Перед тем, как ты бросишь трубку, точно маленькая истеричка, знай, что я у твоего подъезда жду тебя. И одевайся теплее, на улице холодно. Тэхен поджал губы, сбрасывая звонок, и прижал телефон к груди. Он подскочил с кресла, подходя к окну, но в кромешной темноте ничего не увидел. На теле — только пижама цвета маренго в белую полоску и розовая повязка на голове, чтобы отросшие волосы в глаза не лезли. Омега прокрался в прихожую, минуя уснувшего на диване охранника, сунул босые ноги в пушистые тапки и накинул сверху легкую куртку. «Господи, что я делаю?» — думает Тэхен, а сам, прижавшись спиной к стенке лифта, наблюдает за счетчиком. Четвертый, третий, второй, первый — и двери лифта разъезжаются в стороны. Омега укутался в свою куртку, запоздало вспомнив о позорном банту на голове, который тут же спрятал в карман. Чонгук был похож на принца из сказок, которые читают маленьким омегам перед сном, только одет он был не в рыцарские доспехи, а в обычные драные на коленях джинсы, черный лонгслив, теплую меховую джинсовку и массивные армейские берцы; и опирался он не на коня, а на черную ламборгини, сверкающую фарами в сумрачной темноте. — Еще никто не ходил со мной на свидания в пижамах, — с улыбкой заметил Чонгук. — Но, должен отметить, это очень креативно. — С чего вы взяли, что я пойду с вами на свидание? — вздернул бровь Тэхен. — Брось, Тэхен-а, — Чонгук оттолкнулся от машины, подходя к омеге. — Ты стоишь прямо здесь и сейчас, не шарахаешься от меня и не зовешь на помощь, надел куртку — значит, подозревал, что прогулка будет не столь короткой, даже успел причесаться, правда, накраситься не успел, но это и не нужно, ты и без того прекрасен, — альфа взял тонкую ладонь в свою, согревая легким поцелуем тыльную сторону. — Принимаешь мои ухаживания, и, давай смотреть правде в глаза, ты все-таки вышел. Значит, желал меня увидеть? Тэхен удивленно уставился в черные глаза-омуты, что тянули вниз, засасывали кротовой дырой. На мгновение он почувствовал себя кроликом перед удавом, но тряхнул головой, скидывая с себя оковы наваждения, и вздернул подбородок, мягко отдергивая ладонь от чужой руки, которая по-прежнему держала его. — Думаете, что знаете все? Как бы не так! Я не стану бегать за вами лишь потому, что вы коллега моего отца. Извините, но альфы меня не интересуют. Мне не нужны ваши свидания, галантные поцелуи и звонки поздней ночью. Если вам так надобно внимание омег, в мире толпы кукол, которые по мановению пальца прибегут к вашим ногам, но мне ничего из этого, — Тэхен окинул брезгливым взглядом стоящую позади машину, — не нужно. Спокойной ночи, Чон Чонгук, и удалите мой номер. Тэхен развернулся на пятках, уходя к подъезду, но слова Чонгука подействовали точно пуля прямо в затылок, заставляя остаться стоять каменным изваянием. — Конечно, тебя не интересуют альфы, ведь омеги гораздо интереснее, не так ли, Тэхен-а? — ухмыльнулся Чонгук, пожимая плечами. — Что ж, хорошо. Ты настолько врос в свою скорлупу, что не хочешь и носа оттуда показывать. В таком случае, желаю тебе отлично провести остаток жизни в золотой клетке, потакая своему отцу. Спокойной ночи, Ким Тэхен. Тэхен поджал губы в тонкую полоску. Слова Чонгука били прямо в цель без промаха. Каждый его шаг — стук тэхенова сердца, которое умалишенным бьется о ребра. И что ему остается делать, кроме как вернуться в свою клетку и с леденящим душу страхом ожидать, когда его мучитель и палач вновь вернется, чтобы растерзать невинную душу? Омега сжал зубы, оглядываясь на Чонгука. А прямо сейчас его шанс — на что бы то ни было — уходит. Хлопнет дверцей и уедет, заставив Тэхена жевать пыль и сожалеть о несделанном. Может быть, ему не стоило открывать рот или поднимать трубку совсем, но Тэхен говорит быстрее, чем успевает подумать: — Если я сяду к вам в машину, я буду смельчаком или глупцом? Чонгуковы губы трогает легкая улыбка. Он уперся ладонями в крышу своей машины, склоняя голову вбок. — Смелым глупцом. Но ты не узнаешь, пока не проверишь. Тэхен хмыкнул себе под нос и, пока не передумал, сел в машину, складывая руки на груди и впершись взглядом в окно. Чонгук сел рядом, предусмотрительно включив кондиционер с теплым потоком воздуха, чтобы Тэхен не замерз, и плавно вырулил на трассу. Даже ночью, чью тьму разгоняют многочисленные фонари, поток машин не уменьшается — кто-то едет куда-то зачем-то, сигналит, ругается, только в их салоне тишина. И, как назло, Тэхен оставил телефон дома, потому скользит взглядом по многочисленным высоткам и пальцами перебирает край пижамной рубашки. — Куда вы меня везете? — спросил Тэхен, мельком глянув на расслабленного Чонгука. — А то, знаете, всякие случаи бывают. Например, маньяки, которые втираются в доверие, а потом увозят за город и там убивают. Кстати, вы знаете, что я владею техникой тхэквондо? — врет омега, даже не краснея. — Поэтому, даже не думайте… — Стоп, стоп! — рассмеялся Чонгук, покачивая головой, и свернул к менее заполненной машинами дороге. — Я никакой не маньяк, Тэхен-а, как ты можешь так обо мне думать. Ты в третий раз оскорбляешь мою гордость! Самому-то не стыдно? — Нет, — буркнул Тэхен, сползая по сидению вниз и кутая прохладный кончик носа в вороте рубашки. — Это всего лишь меры предосторожности. — И газовый баллончик с собой взял? — с тихим смехом спросил альфа, не отрывая взгляда от дороги. — Тхэквондо, Чонгук-щи, и в случае опасности я им воспользуюсь! — пригрозил омега, вызывая у старшего очередной приступ смеха. Тэхен сам не понимал, почему его смех, такой… непривычный, по-подростковому неловкий, вызывает теплую улыбку. — Перестань обращаться ко мне официально, в самом деле, я не так уж стар, — возмутился альфа, останавливая машину на парковке. — Приехали. Пойдем, Тэхен-а. Тэхен кивнул, не дожидаясь, пока альфа в очередной раз решит проявить себя, как джентльмен, и вылез из машины. Стало значительно холоднее. Омега пошел следом за Чонгуком, игнорируя протянутую ладонь. «Это не свидание» — хмыкнул Тэхен. Но в глубине от внимания такого альфы, как Чонгук, у него поджилки тряслись, и он чувствовал себя какой-то влюбленной школьницей. Но он не школьник и далеко не девчонка, он знает себе цену, не станет вести себя легкодоступной омегой. Чонгук ему по-прежнему чужой человек, и никто не знает, что он выкинет в следующий миг. Однако, стоило признать, Чонгук умело взял его «на слабо», дернул за нужную ниточку, и вот, перед ними кланяется администратор ресторана и сообщает, что заказанный столик уже ждет своих клиентов. — Тэхен, ты ведь не будешь возражать? — спросил Чонгук, вытаскивая из заднего кармана черную атласную ленту. — Буду, — ответил омега. — Но ведь у меня нет другого выбора? — Нет, — улыбнулся старший, кивнув. — Тебе понравится. Обещаю. Тэхен позволил приятной ткани лечь на свои глаза. Дальше — только доверие практически незнакомцу и тьма, но стук вилок и ножей о тарелки и приглушенные разговоры успокаивают, а потому Тэхен покорно следует за Чонгуком, сжимая его локоть. Они поднимаются наверх, и музыка становится тише, зато к звукам прибавляется другой, словно инородный — шелест крохотных волн и каменистые берега. Повязка упала с тэхеновых глаз, — и Чонгук не соврал. Круглый столик на двоих, накрытый белой скатертью, сервировка из хрусталя — два бокала, ожидающих, когда из них пожелают испить, бутылка дорогого вина, возможно, Шеваль Блан, но Тэхен совсем в этом не разбирался. Прямо перед столиком — панорамное окно, открывающее вид на реку Ханган, откуда, вероятно, Тэхен и услышал шум волн. А еще цветы. Тэхен медленно подошел к столу, взяв букет из алых цветов — роз и пионов, гроздей клюквы и нескольких веточек аспарагуса, завернутых в газетную бумагу. Омега коснулся носом нежных лепестков, вдыхая сладкий аромат. — Это… мне? — тихо спросил Тэхен, переводя взгляд на Чонгука, у которого от улыбки зубы кроличьи показались. — Конечно, — кивнул альфа, пододвигая стул ближе к Тэхену, и омега покорно сел, повесив на спинку свою куртку. — Я ведь говорил, что прекрасные молодые люди должны получать цветы, достойные их красоты. — Но как же мне отблагодарить тебя? — смущенно улыбнулся Тэхен, отложив букет в сторону. — Я ведь даже не готов, ох, если бы я знал… — Нет-нет, все в порядке, Тэхен-а, просто поужинай вместе со мной, — Чонгук подал знак официанту, и на стол тут же подали блюда. — Если позволишь, я уже заказал нам то, что нравится мне. Надеюсь, ты не возражаешь? — Безусловно! — улыбнулся омега, и желудок так некстати напомнил о себе жалобным урчанием. — Выглядит очень аппетитно, — отметил он, расстелив тканевое полотенце на коленях. Официант откупорил бутылку вина, разлив напиток по бокалам. Чонгук кивнул, благодаря, и отпустил официанта. — Это стейк с кровью, я довольно часто ужинаю именно им, — улыбнулся Чонгук, беря в пальцы длинную ножку бокала. Алая жидкость слегка покачнулась. — Попробуй. Уверен, тебе понравится. — Боюсь, что после такого мясного ужина я точно наберу пару лишних килограмм, — улыбнулся омега, нехотя отмечая, что все чаще улыбается этому альфе. Он взял в руки вилку и нож, начав разрезать сочный кусок, из которого потек розоватый сок. Желудок совсем взбунтовался, и Тэхен поспешил отправить в рот первый кусочек нежного мяса. Он в удовольствии прикрыл глаза, едва слышно промычав. — Тебе было бы полезно, — вскинул бровь Чонгук, скептично оглядывая худощавую фигуру омеги. — Потрясающий вкус, не так ли? — О, божественный! — удивился Тэхен, жадно проглатывая вот уже второй кусочек. — Никогда не пробовал такого вкусного мяса. Отборная говядина. Чонгук с улыбкой наблюдал за Тэхеном, который уплетал свою порцию за обе щеки. Сам же Чонгук отрезал всего пару кусочков своей порции и выпил несколько глотков вина. Гораздо большее удовольствие ему доставляло наблюдать за омегой, подперев щеку кулаком. Он такой смешной, когда не старается щетиниться, показать зубы и испугать. — Скоро дыру во мне прожжешь, — проглотив пережеванное мясо, сказал Тэхен и утер уголки губ салфеткой. — Только не говори, что я испачкался, иначе мне будет безумно неловко. — Ты действительно испачкался, — кивнул Чонгук, потянувшись через весь стол, и стер большим пальцем с уголка тэхеновых губ капельку мясного сока, а после облизал подушечку. Тэхен почувствовал, как щеки тут же загорелись бордовым, и поспешил спрятать взгляд в свои колени. — Но смотрел я исключительно потому, что ты очень красивый, — Тэхен неловко кашлянул, принявшись теребить пальцами газетную обертку букета. — Так… может, расскажешь мне что-нибудь о себе? Обо мне, вероятно, ты уже и так все знаешь, — предложил Тэхен. — Отнюдь, — возразил альфа. — Я знаю лишь то, что ты — сын Ким Тэсона, его «запасной вариант», чтобы купить акции подороже, но о тебе, как о человеке, я не знаю ничего. Что ж, моя история, вероятно, не блещет какими-то красками. Мой отец раньше занимал должность, которую теперь занимаю я — директор кампании «Golden Closet», возможно, ты слышал о ней. Я не хочу вдаваться в подробности, ведь мы пришли поговорить друг о друге, а не о работе. Так вот, мою мать я помню лишь по картине, что висит у меня дома, — Чонгук поймал непонимающий взгляд напротив. — Она, понимаешь, умерла при родах. Такое бывает. — Мне очень жаль, Чонгук, — искренне сказал Тэхен, накрывая чонгукову ладонь своей. — Ничего страшного, Тэхен-а, это было уже очень давно. После ее смерти меня растил отец — единственный родной человек, который у меня был. Не могу сказать, что он ненавидел меня после смерти матери, но… возможно, иногда я не получал той любви, которую должен получать ребенок. И, тем не менее, я любил отца. Но он не дожил до сегодняшнего дня. Люди — жестокие твари, знаешь? У Чонгука во взгляде что-то грустное мелькает, тоска и обида, и Тэхену самому так грустно становится, что сердце беспомощно сжимается. Тэхену сказать нечего, он не знает, что в таких случаях говорить, как вести себя, чем помочь. Потому он просто гладит подушечкой большого пальца теплую ладонь альфы, заглядывает ему в глаза и кивает, соглашаясь. Тэхен даже поспорил бы, что гули — самые жестокие существа на планете. Они жрут людей, но значит ли это, что они враги человеку? Ведь лев убивает антилопу потому, что голоден, он не ведом какими-то иными чувствами, кроме как голодом. И поэтому трудно обвинять гулей в том, что ими движет голод. А как же тогда оправдать людей, которые убивают друг друга? Насилуют детей? Разжигают войны, а после сами от них гибнут? Тэхен покачал головой, потупив взгляд. Это сложно. — Но, впрочем, это не важно. Может быть, ты расскажешь мне о себе? — слегка улыбнулся Чонгук, склоняя голову вбок. Он перехватил попытавшиеся ускользнуть пальцы, переплетая их со своими. — Чонгук, — мягко упрекнул Тэхен, пытаясь убрать ладонь, но, потерпев поражение, сдался. — Мама умерла, когда я был еще совсем маленьким. Ее… съели, — вздохнул омега. — Когда я подрос, отец все чаще говорил о моей схожести с ней. Я думаю, он просто сильно ее любит и скучает, раз пытается найти былое тепло во мне. Я не злюсь на него, но каждый раз молюсь о том, чтобы он вместе со мной попал в рай. Я всю жизнь прожил в своей «золотой клетке», искупанный в золоте, но не знающий любви. Меня растили няни, потому что отцу было некогда заниматься моим воспитанием. Но я ни в коем случае его не виню. Если так случилось, то так угодно Богу, — улыбнулся омега. — А сейчас я учусь в университете вместе с моим любимым. — Любимым? — Чонгук подавился вином. — Да! — просиял омега. — Я так называю Хосок-хена и Юнги-хена тоже. Я очень люблю их, они больше, чем мои друзья. Они — частички моей души. — Вот как! — ревностно заметил Чонгук, впершись в омегу недовольным взглядом. — А у меня есть возможность стать одним целым с твоей душой? Тэхен улыбнулся, пожав плечами и оставляя вопрос без ответа. Время близилось к полночи, и омега засобирался домой. Если отец узнает, то очень сильно разозлится. Чонгук галантно помог надеть ему свою тонкую куртку и застегнул ее по самый подбородок. Это, бесспорно, самое удивительное свидание в его жизни. Еще ни один омега не приходил в пижаме и тапках, не угрожал ему приемами тхэквондо и не оставлял провокационный вопрос без ответа. Чонгук злился совсем немного. Этот омега в нем интерес разжигает, распаляет, заставляет жаждать встречи. А что в нем есть такое, чего нет в других? Омега, кажется, задремал, прижимая подаренный букет к груди. Чонгук посмотрел на его профиль, заскользил взглядом по плавному изгибу лебединой шеи, которая наверняка предназначена для его, чонгуковых, укусов, засосов, кровавых поцелуев. Его пушистые ресницы трепещут в редких вспышках уличных фонарей. Чонгук, поддавшись какому-то внутреннему альфьему порыву, накрыл его своей джинсовкой, и омега зарылся носом в воротник, глубоко вдыхая приятный аромат с привкусом крови. Так что в нем есть? Чонгук хмыкнул. Абсолютно ничего. — Тэхен-а, приехали, — улыбнулся альфа, слегка потрепав омегу за плечо. Тэхен потер глаз кулаком и часто заморгал, щурясь от света фонаря возле подъезда. — Ох, уже… — Это не последняя наша встреча, — альфа принял из рук Тэхена свою джинсовку. Омега вздохнул, совсем по-детски надув пухлые губки. Уходить наверняка не хочет, но молчит. — Может, поцелуешь меня на прощание? — ухмыльнулся Чонгук, облизав нижнюю губу. — До свидания, Чон Чонгук! — хмыкнул Тэхен, помахав альфе ладонью, и вылез из машины. А у самого на губах играет улыбка глупая, но Чонгуку ее видеть не обязательно. Тэхен прижал к себе букет, словно это самое дорогое, что у него было в жизни. Тихо. Только шелест листьев в высоких кронах деревьев. Омега открыл дверь квартиры, положил ключи на тумбу и повесил куртку на вешалку. Свет нигде не горел. Тэхен на цыпочках прошел вдоль стены, стараясь не сбить стоявшую на пути вазу. Свет резко залил комнату, и омега зажмурился, прикрыв ладонью глаза. — А вот и наш малыш пришел, — ухмыльнулся Тэсон. Альфа сидел на диване, закинув ногу на ногу, а в руках держал бокал с янтарным виски. — Ох, а это что? — кивнул мужчина на букет цветов. — Неужели шлюхам за секс теперь платят вениками? Странно, почему же тогда я отстегиваю им целые пачки денег. — Отец… — тихо прошептал Тэхен, прижавшись спиной к стене. Ему некуда бежать. Тэсон залпом осушил свой бокал и поднялся, медленно, словно специально растягивая время, подходя к сыну. Чем ближе мужчина подходил, тем труднее Тэхену становилось дышать. Тэсон навис сверху, упираясь ладонью в стену, и склонил голову вбок, разглядывая лицо сына. Он хмыкнул чему-то своему и отступил на пару шагов, покручивая в пальцах бокал. — Давай, Тэхен-и, оправдывайся. Ты гулял, да? Совершенно один, мой маленький глупенький мальчик. Однако от тебя разит каким-то ублюдком. И сколько же членов в тебе успело побывать, а, Тэхен-и?! — заорал Тэсон, с размаху разбивая бокал о стену в нескольких сантиметрах от лица Тэхена. Спусковой крючок, и Тэхен, не выдержав, заплакал. — Раздвинул ноги перед моим охранником, перед каким-то альфой, который купил тебя этим веником, так почему бы передо мной не раздвинуть? — спросил Тэсон, расстегивая свои брюки. — Отец, умоляю тебя, перестань! — взмолился омега. Мужчина вырвал из его рук букет, бросил на пол и наступил на хрупкие цветы, раздавливая каблуком ботинка. Жгучая пощечина обожгла щеку Тэсона. Он в шоке перевел взгляд на сына, у которого по щекам слезы бежали. — Ты… посмел поднять руку на меня? — рассмеялся Тэсон, ударив кулаком омегу в скулу. Тэхен упал на бок, прямо на осколки разбитого бокала и раздавленные лепестки. Во рту почувствовался привкус крови вперемешку со слезами. — Ты, грязная шлюха! — зарычал мужчина, сдирая с сопротивляющегося омеги пижамные штаны и разрывая рубашку. Пуговицы разлетелись в стороны с громким стуком. — Прекрати, отец! Перестань! — закричал Тэхен, отбиваясь от словно с ума сошедшего отца, но тому плевать, он и не чувствует будто. — Я ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу! — горло от крика саднит, а грудь разрывает от истерики, боли, горечи и обиды. Чем Тэхен это заслужил? Тем, что похож на свою мать? Он не хотел этого. Он хотел, чтобы отец любил его, чтобы гордился им, чтобы прижимал к себе, когда Тэхен плачет, а не насиловал на холодном полу. Тэсон грубо раздвинул худые коленки в стороны и вытащил эрегированный член из боксеров. Тэхен зарыдал, ногти об отцовское лицо сбивая. Под ними кровь запеклась. В его отца демон вселился, этот демон управляет им, изнасиловать хочет. Это не его отец, не его опора, Тэхен отказывается в это верить. Омега сжался от предстоящей боли, но ее не последовало — тяжесть отцовского тела резко пропала с его собственного. Чонгук зарычал по-звериному. Защитить. Уберечь. Спрятать. Мое. — Он ведь сказал тебе прекратить! — заорал Чонгук, кулаком ударяя в переносицу. — Ты, ебанутый на голову психопат! — прорычал альфа, за грудки схватил свалившегося на пол Тэсона и с размаху впечатал в стену. Мужчина больно приложился затылком и прошипел сквозь зубы. — Ты сейчас же соберешься и уйдешь отсюда, — глубоко вдохнув, спокойно сказал Чонгук. — И больше не тронешь его. Если я узнаю, что хоть волосок с его головы упадет, я, блять, полакомлюсь тобой и даже не подавлюсь, — прошептал он мужчине на ухо. — Так вот кто трахал сегодня мою шлюшку, — кроваво улыбнулся Тэсон, облизнувшись. — Что, попал под чары этой ведьмы? О, клянусь, его впору выебать, а после… Чонгук резко отпустил его рубашку из рук, и мужчина упал на колени. Альфа схватил его волосы в крепкий кулак и ударил лицом о собственное колено, брезгливо отбросив. Тэхен свернулся калачиком, обнаженный и испачканный грязными руками собственного отца. Чонгук содрал с дивана плед и укрыл Тэхена, аккуратно поднимая того на ноги. — Давай, пойдем, малыш. Все в порядке. Я с тобой и не дам тебя в обиду, — прошептал Чон в его волосы, прижимая к своей груди. Тэхен беспомощно всхлипнул и прижался к нему, цепляясь дрожащими пальцами за чонову футболку. — Что, Тэхен-и, нашел себе нового папочку? Маленькая шлюшка! — Тэсон засмеялся, сплюнув на пол, растер кровь по лицу рукавом рубашки и поднялся на ноги. — Ты приползешь ко мне на коленях, когда он трахнет тебя и выкинет, как ненужную вещь. Тогда-то ты вспомнишь своего отца. — Я вернусь через несколько минут, и если ты все еще будешь здесь, я убью тебя, — бросил Чонгук через плечо, но в ответ послышался лишь смех. Тэсон схватил с кофейного столика бутылку с оставшимися виски и пошел из квартиры вон. Тэхен трясся, как осиновый лист. Чонгук аккуратно уложил его на постель в первой попавшейся комнате, укрыл одеялом и подоткнул его, а сам сел рядом, поглаживая спутанные пшеничные вихри. Тэхен молчал, только слезы иногда бежали вдоль прохладных щек. Альфа поймал одну слезу большим пальцем, впитывая ее горечь. — Не плачь, — тихо сказал Чонгук. — Теперь все будет хорошо. Я тебя не дам в обиду. Тот образ, который омега пытался выстроить вокруг себя, рухнул. Он нуждается в защите от того, кто должен его защищать. Он не слабый, но сломленный. Чонгук не может оторвать взгляд от его лица. Заснул. Реснички слиплись в треугольники, губы искусанные, дрожащие, кончик носа покрасневший, а на щеках подсыхают дорожки слез. Чонгук мягко провел большим пальцем по его брови, вдоль переносицы и обвел контур мягких губ. И улыбнулся. — Я тебя обижу сам.