✖
Мин натянул через голову растянутую футболку, скрывая бледный живот за цветным принтом. Многие следователи стараются как можно больше оголиться, показывая рельефные мышцы. Юнги предпочитает заниматься отдельно, потому что насмешливые взгляды на его костлявое тело оскорбляли. Его тело даже желания не вызывало. Разве что покормить. Но омегам не предусмотрено отдельной раздевалки, Мин и не жалуется, но чувство собственного достоинства неумолимо падает, когда взгляд натыкается на груду мышц. Юнги с тяжелым вздохом подвязал волосы и вышел из раздевалки, хлопая дверью. Он шаркает ногами по паркету, плетется со скоростью улитки, словно его это спасет. А там, в спортивном зале, его ждет юнгиев мучитель, который, не помня ничего, напоминает обо всем. Омега невидимой и неслышимой тенью проскользнул через двойные двери, прижимаясь спиной к выкрашенной белой штукатуркой стене. В воздухе витает запах пота, дезодоранта и альфьего тестостерона. У Юнги колени от него дрожат. Намджунова кожа блестит от пота, лоснится, мышцы перекатываются. Мин сглотнул вязкую слюну, скользя по идеально сложенному телу Намджуна. Если писали картины и выбивали мраморные статуи богоподобных мужчин не по прототипу Намджуна, то Юнги готов с пеной у рта доказывать, что все они — ничего не стоящие куклы, и людям стоит открыть глаза, потому что истинно настоящее произведение искусства ходит по земле, пьет кофе и прямо сейчас избивает подвесную грушу. Намджун дышит часто, рвано. Кожа на костяшках лопнула. В последнее время его нервы как натянутая струна, тронь — порвутся. И Мин Юнги, что притаился за его спиной, что не дышит почти, как-то с этим связан. Стоит ему появиться в поле зрения, и какая-то сущность внутри Намджуна просыпается, звереет, умоляет подойти и попробовать. Намджуна это бесит, раздражает, агрессию на самого себя вызывает, а руки связаны. Мин Юнги запредельно близко и бесконечно далеко. Альфа со всей силы ударил кулаком по раскачивающейся груше и развернулся, пламенным взглядом вгрызаясь в сжавшегося омегу. — Ты опоздал, — хрипло сказал Намджун. — Простите, — тихо ответил Юнги. Он мотнул головой, прогоняя наваждение, и потупил взгляд в пол. Смотреть на полуобнаженного Намджуна подобно пытке, издевательствам судьбы. Еще совсем недавно Юнги этой кожи губами, языком касался, запах и вкус ее вкушал. Он на спину его смотрел в надежде увидеть хотя бы один след, хотя бы одну метку, напоминавшую о грехах той ночи. Но — ничего. А на Юнги, почти повсюду, его клеймо, метка, след, вытатуировано «мой». Намджун вылизывал его, как изголодавшийся зверь, готовый оторвать кусок посочнее, побольше. И если бы попробовал — Юнги бы не отказался, позволил бы себя распять. Черт, он бы даже гвозди подал, чтобы Намджун как можно глубже вбил их ему в запястья. Намджун хмыкнул и накинул на шею махровое полотенце, пропитывая пот. — Приступай к упражнениям. Юнги поджал губы и кивнул. Намджун отошел в самый конец зала и сел на пол, прислоняясь спиной к зеркалу. Распаленную кожу приятно охладило стекло. В Мин Юнги что-то не так, а Намджун никак не может понять, что именно. Неуклюже-правильный в своей глупой футболке и с куинке в пальцах. Альфа наблюдает за ним, но никак не может наглядеться, разгадать его, развернуть, как конфету из фантика. «Юнги». Намджун перекатывает его имя на языке, только сейчас понимая, что оно имеет привкус. Греха, крови и сахара — знакомый, но словно в другой жизни. И пахнет он так… Так, словно больше не один. Намджун крепко сжал кулаки, впиваясь короткими ногтями в ладони. В том, что на нем метка стоит, не приходится сомневаться. Его природный запах, слабый от подавителей, приобрел другую, более твердую грань. Намджун словно по кругу ходит. Разгадка на поверхности, раскрой глаза и протяни ладонь, чтобы коснуться, но она каждый раз ускользает от него, подобно песку сквозь пальцы. А еще, блять, Намджуна это раздражает. Какая-то константа вдруг стала подвижной, не такой уж постоянной, и вот уже Мин Юнги имеет свою жизнь, обособленную от Намджуна, а ее часть он не имеет права контролировать. Чем больше Намджун думает, тем сильнее путается клубок собственных мыслей и чувств. Разве ему интересна жизнь Юнги, не следователя, не его коллеги и ученика? Почему при мысли об этом у Намджуна по венам злость необъяснимая разносится, ядом трупным в сердце где-то концентрируется? Намджун откинул голову, прикрывая глаза. Тихие вздохи и удары куинке по пластмассовой мишени остались где-то позади, а в мыслях… Намджун стиснул зубы, впиваясь пальцами в свои волосы. Сука, сука, сука! Сколько недель он уже так живет, путаясь в круговороте, который только сильнее засасывает? А Юнги, точно чувствует, лишь сильнее его избегает. И Намджун бесится, бесится, бесится, словно настал день сурка. И не важно, что он делает — ест, пьет, ведет машину или трахает Сокджина, мысли неизменно возвращаются на круги своя. Намджун никогда не считал себя идиотом, и понимает на уровне подсознания, что ответ остался в той ночи, когда он единственный раз сделал промашку. — Давай, я помогу тебе, — сказал Намджун, заставляя Юнги вздрогнуть. Подкрался, словно пантера к беспомощной добыче. — Мне не нужна ваша помощь, — хмыкнул омега, стараясь скрыть дрожь в своем голосе. — Я заметил, — с легким смешком ответил Намджун. Юнги хотел было огрызнуться, но намджунова ладонь легла прямо на его, которой он держал куинке. Это был точно удар под дых, который весь кислород из легких выбил, оставляя лишь вакуум. Вторая рука легла на тонкую талию. В голове вспыхнули моменты той ночи, которую Юнги проклинает, вытравить из памяти желает, а Намджун одними касаниями вскрыл гноившиеся раны. Эти руки, что ласкали его меж бедер, что его собственные руки заламывали и сжимали до синяков, сейчас так аккуратны, профессиональны и неспешны. — Ты неправильно держишь оружие, — прошептал Намджун, раскаленным дыханием опаляя его ухо. — Слишком большое давление на кисть. А я-то думаю, почему ты так быстро устаешь. Намджун направляет его, дает советы и говорит как лучше сражаться, а у Юнги в голове пусто настолько, что ветер свистит. Он спиной чувствует стальной пресс, влагу намджунова тела и его жар. Запах его в ноздри забился, осел где-то на легких, опутал сетями своими и сжимает так, что не вдохнуть. Юнги в чужих руках дрожит. У Намджуна кончики пальцев электризуются. Юнги пахнет так, что в него хочется вгрызться зубами, а на шее блядская метка, которую теперь так хорошо видно. У альфы словно отключилось сознание напрочь. Он наклонился чуть ниже, аккуратно вдыхая омежий запах. Юнги не помнит, когда стало настолько тихо. Может быть, боги над ним сжалились и даровали глухоту, но нет — он слышит каждый неровный вдох сзади. И снова, как в ту ночь, он готов отдаться, стоит только Намджуну подать знак. Плюнет на гордость, он ее к черту растопчет и сожжет остатки, чтобы в Намджуне вновь раствориться. В воздухе трещит напряжение. Юнги дышит загнанно, точно пробежал сотню, нет, тысячу километров. Рука Намджуна плавно, на пробу заскользила вверх по его талии. Альфа ему кожу вспарывает и сам об этом не знает, а Юнги потом раны зализывать будет, как собака побитая. Отстраниться, закричать, убежать — Юнги должен, Юнги обязан это сделать, но Намджун касается кончиком носа прямо за ухом, глубоко вдыхает, и омега больше не может сдержать рвущийся с губ стон. — Ты возбужден? — хрипло прошептал Намджун, аккуратно, мучительно медленно поднимая пальцами юнгиеву футболку. — Ты весь дрожишь. Я… я чувствую твой запах, — альфа провел носом по его лебединой шее, словно собрал ангельскую пыль, и с наслаждением откинул голову назад. — Ты пахнешь на все миллиарды мира. — Намджун… — Юнги произносит его имя так, будто взывает к богу. Он почти готов разрыдаться, потому что грубая кожа на его животе электрический ток по телу разносит. Колени подкашиваются, но Намджун держит, не дает упасть, к себе прижимает, заставляет чувствовать. И он возбужден тоже. Юнги в поясницу упирается возбуждение чужое, а у него самого боксеры влажные от выделяющейся смазки. Он чувствует себя грязно, пошло, так чертовски неправильно и мерзко, но он почти не может противостоять. Обернется — пропадет. В глазах бездонно-космических. В похоти их обоюдной. В Намджуне пропадет. А Юнги надоело захлебываться. Но, стоит ему только повернуться, и… — Намджун-а! — радостно выкрикнул Сокджин, застывая в дверях. Юнги отскочил в сторону, словно ужаленный. Джин перевел непонимающий взгляд с Намджуна, сжимающего в воздухе кулаки, на Мин Юнги, спешно подобравшего с пола брошенные вещи и куинке. Он поклонился, едва выдавив из себя «До свидания, следователь Ким» и буквально выбежал из спортивного зала. У Джина в груди мерзкий комок образовался, ревность уколола больно. Намджун наполовину обнаженным сжимал в своих руках не сопротивляющегося Мина, и Джин не знает, какой из этих ударов больнее. — Что это было, Намджун? — спросил Джин, едва сдерживая дрожь в голосе. Слезы колючие так некстати в уголках глаз скопились, спеша сорваться с чернильных ресниц. — Я думал, что мы… — Я обещал тебе что-то? — холодно спросил Намджун, подходя к омеге. — Нет, но я… — Нет, — резко сказал Намджун, прижимая омегу спиной к стене. Сокджин сжал дрожащие губы в тонкую полоску. — Так какого черта ты думаешь, что можешь приходить и допрашивать меня? Моим партнером себя возомнил? — альфа склонил голову вбок. — Я буду трахать, кого захочется мне. Будь то какая-то незнакомая шлюшка или… — Или Мин Юнги? — горько ухмыльнулся Сокджин. Намджун зарычал, впиваясь в дрожащие губы грубым поцелуем. Юнги забежал в душевую, запер дверь на щеколду и прислонился к ней спиной, больно ударяясь затылком. Его трясло. Из нервно дрожащих рук выпало куинке и небольшая сумка с вещами. Дышать невозможно, даже, кажется, невообразимо. Намджун у него весь кислород отобрал, своим запахом и горечью бесконечной накачал, а после растворился. Кажется, Юнги молил богов, и они услышали, послав ему Джина. Омега содрал с себя ненавистные вещи, что Намджуном провоняли, и зашел в душевую кабинку, выкручивая кран на полную мощность. Ледяная вода ударила по спине. Юнги сжал зубами ребро ладони, беззвучно крича — на весь мир и на самого себя. Разве не бил он себя в грудь, что больше не купится, не поддастся, перетерпит, выдержит все? Юнги больно ударил кулаком стену позади себя. Слезы смешались с водой, стекающей в слив. Это последние слезы, которые он по Намджуну проливает. И, как знать, возможно, что Джин одним движением пальца разрушит его хрупкую карьеру, и Юнги больше нечего терять. А потому он тянется пальцами к своему эрегированному члену, смахивая большим пальцем капельку смазки, и старается не думать о том, как убого выглядит со стороны. Мысли посещает только образ одного человека, что его кожу серной кислотой прожигал несколько бесконечно долгих минут назад. Юнги позволяет себе подумать о нем еще раз. В самый последний. Больше такого не будет. И пусть он сгорит в аду. Пусть все сгорит синим пламенем. И Мин Юнги — в первую очередь.✖
«Я жду тебя возле детского магазина». Тэхен улыбнулся уголком губ, закрывая сообщение. Он поспешил встать с кровати, на которой соорудил собственное убежище из подушек и одеял и смотрел «Поющие под дождем» в попытке убить время и совсем немного — поплакать. Юнги вновь на работе до утра задержится, а потом завалится, подобный зомби, и упадет на кровать. Тэхен чувствовал себя одиноко и забыто, но понимал, что старший в этом не виноват. Он служит государству, долгу, человечеству, и Тэхен не имел права его осуждать. По Юнги он скучал, по Хосоку — еще больше, но стоило открыть сообщение от Чонгука, и в груди чувство тянущее появилось. Вдогонку пришло еще одно сообщение: «Одевайся тепло, в этот раз мы заберемся очень высоко». Омега натянул через голову теплый свитер крупной вязки, черные джинсы-скинни и дутую куртку. Стройная фигура скрылась под толстым слоем одежды, но Тэхену это казалось правильным, верным, ведь отчего-то Чонгука хотелось слушаться. Это чувство, которое Тэхен пока не может идентифицировать, расползалось по сосудам вместе с кровью, перекачанной сердцем. Огромный мрачный мир, в котором нет Юнги и Хосока, казался ему страшным, каждый человек — потенциальный враг, скрытая угроза. Но Чонгук… Тэхен напоминал неумелого котенка, который только-только начинает жить. Ступает по хрупкому льду, верит чужим словам, мечтает спрятаться в широких объятиях, ведь чонгуковы руки так правильно смотрятся на его теле. Обнимает, защищает, укрывает, спасает. Чонгук. Одно лишь имя, и на губах расцветает счастливая улыбка. С каждой встречей Чонгука хочется ощущать все больше, тянущее чувство в груди все сильнее, а времени не хватает, как утопающему — кислорода. Тэхен, безусловно, знает, что это такое — любовь. Он любит своих хенов, они для него — частички души, как кусочки паззла, формирующие его личность. Но то, что сердце глупое разум не слушается, ритм собственный рядом с ним выбирает, Тэхен контролировать не может. Может быть потому, что в Чонгука он… — Ким Тэхен, почему ты без шапки? — возмущенно спросил Чонгук, в несколько широких шагов преодолевая расстояние между ними, стянул с волос шапку и натянул ее Тэхену на голову почти до бровей. Он улыбнулся, оглядывая смутившегося омегу. — Похож на маленького пингвина. — И тебе привет, — буркнул Тэхен. Чонгук выглядел необычно — не было привычного делового стиля, лишь драные на коленях джинсы, массивные ботинки, куртка и спущенная на подбородок маска. Обычный парень, а не владелец крупного предприятия и нескольких счетов в банках. — Прохладную погоду ты выбрал для прогулки. — А мы и не будем гулять, — мягко сказал Чонгук, протягивая омеге раскрытую ладонь. Тэхен глянул на его ладонь нерешительно, а после перевел взгляд на искрящиеся теплотой глаза. На улице ветер ледяной кости пересчитывает, органы внутренние корочкой льда покрываются, а Тэхен и не замечает словно, потому что глаза напротив — камин с потрескивающими поленьями, теплый чай, греющее одеяло. Тэхен тонет, потому что, может быть, в Чонгука он влюбился. Тэхен спрятал покрасневшие щеки в шарфе. — Ну же, — улыбнулся Чонгук. — Доверься мне, Тэхен. — Хорошо, — шепнул омега, протягивая ладонь в ответ. Кожа у Тэхена гладкая, теплая, нежная, а ладонь такая идеально лежащая в его собственной. Чонгук улыбается счастливо, а у омеги сердце скачет, как умалишенное. Они пальцы переплетают. Чонгук без спроса сует их ладони в свой карман, чтобы согреть. Тэхен улыбку скрыть не может, взглядом бегая по проезжающим мимо машинам. Им обоим не нужны слова, чтобы скрасить уютное молчание. Со стороны они выглядят, как влюбленная пара, и это смущает омегу еще больше. Чонгук слегка поглаживает его ладонь большим пальцем, согревает, незаметно тянет ближе, и Тэхен льнет послушно. Тэхен не спрашивает, куда Чонгук его ведет, потому что не страшно. Вся жизнь словно мимо проносится. Люди протекают мимо, разноцветные вывески сменяют друг друга, машины сигналят. Все куда-то спешат, и только они наслаждаются друг другом. Тэхен изредка поглядывает на чонгуков профиль. На его губах играет улыбка, взгляд твердый, устремленный вперед. Чонгук знает, куда его ведет, а Тэхен понимает это только тогда, когда перед глазами вырастает семнадцатиэтажное здание, отсвечивающее блики ночного города стеклянными стенами. — Это отель, — пояснил Чонгук, подталкивая застывшего Тэхена вперед. — Ты снял для нас номер? — непонимающе спросил Тэхен. — Зачем? — Нет, — покачал головой Чонгук. — Мы здесь не для того, чтобы переночевать. — Но тогда почему? — Тэхен нахмурился, а Чонгук лишь загадочно улыбнулся. — Ты прав, если думаешь, что я уже не в первый раз здесь, — сказал альфа, очаровательно улыбаясь сидевшей за ресепшеном девушке-администратору. — Но я не снимаю на данный момент здесь номер. Можно считать, что это незаконное проникновение, и, чтобы нас не рассекретили, задери подбородок, словно у тебя в руках айфон последней модели, на улице припаркована дорогая машина, а в кармане золотая безлимитная карта. — Ты с ума сошел? — прошипел сквозь зубы Тэхен, но покорно улыбнулся, пытаясь придать своему виду как можно больше надменности. Чонгук ухмыльнулся и нажал на кнопку, вызывая лифт. — Как это мы здесь незаконно? Нас что, могут поймать, как воришек? — Ну, не совсем как воришек, — ухмыльнулся Чон. — А вот полицию вызвать могут, но это только в крайнем случае. Но этого не произойдет, если ты сыграешь свою роль. — С чего ты взял, что успешность операции зависит о того, как я сыграю свою роль? — Тэхен растянул губы в улыбке, вздернув бровь. — Потому что я свою играю превосходно, — ответил Чонгук с улыбкой, затаскивая Тэхена в пустой лифт. Тэхен восхищенно осматривал интерьер отеля. Он почувствовал себя маленьким принцем, попавшим в сказку. На полу в коридорах мягкий ковер, вот прямо сейчас разувайся и иди босиком. То тут, то там разбросаны кофейные столики с резными ножками и гладкой крышкой, маленькие и крупные вазы с раскидистыми растениями, букетами сочных цветов, бонсаи в круглых горшках. Под потолком сверкали пестрые люстры, играющие бликами свисающих стеклянных кристаллов. Отель был похож на огромный замок, сошедший с кадров мультфильмов про принцесс. Лифт остановился на последнем этаже. Здесь не было номеров, украшений, дорогих ковров и гобеленов. Только одинокая дверь в конце коридора и маленькое окошко, через которое светила одинокая луна. Чонгук вышел из кабинки лифта, поманив омегу за собой. Тэхен вступил в холодный мрак. Двери позади него закрылись, пряча последний источник света, и лифт двинулся вниз. — Я хотел привести тебя сюда только по двум причинам. И первая прямо здесь. Идем. Тэхен послушно пошел следом. Чонгук вытащил из заднего кармана связку ключей и, найдя нужный, вставил его в замочную скважину. Замок с трудом поддался, отворяя дверь. Чонгук пропустил удивленного омегу вперед. Ледяной ветер тут же ударил по щекам. Тэхеновы губы приоткрылись буквой «о», когда он поднял взгляд к небу. Чистому, усыпанному россыпью звезд и светящейся луной-королевой. Млечный путь медленно протянулся по небосводу, точно разлитое молоко. — Это… это… — Тэхен не мог найти слов, чтобы описать чувство бесконечного восторга. Сюда не доставали огни ночного города. Только бескрайнее небо над головой и Чонгук. Альфа подошел сзади, накрывая плечи Тэхена пледом, и обнял его, прижимая к своей груди. Тэхен завороженно смотрел вверх, где холодные звезды мерцали, здоровались — каждая из миллиарда. Он даже не возьмется их пересчитать, жизни целой не хватит. Чонгук с улыбкой положил подбородок на его макушку, поднимая взгляд вверх. — Очень жаль, что на звездопад не попали в этом году, — тихо сказал Чонгук, слегка покачивая Тэхена в своих руках. — Это было волшебно. — Словно другой мир, другое измерение, — прошептал Тэхен, не отрывая взгляд от неба. — Будет лучше видно, если мы ляжем. Тэхен вновь кивнул, соглашаясь. Чонгук расстелил второй принесенный плед и улегся на спину, принимая Тэхена в свои объятия. Омега притих, прижимаясь щекой к чоновой груди. Чонгук слегка массировал его шею, игрался пальцами с выбившимися прядками непослушных волос и не хотел мешать. Потому что понимал, как это красиво, как дух из тела выбивает, когда приходит осознание, как она огромна, наша Вселенная. Чонгук мог целой вечностью сидеть на этой крыше и смотреть в бесконечные дали, пытаться достать до звезд ладонью и сквозь пальцы пропускать космос. Но — через пальцы он пропускает тэхеновы волосы, а тот молчит. В его глазах вся Вселенная отражается, и, если Чонгук не может заполучить ее напрямую, то он может захватить целый мир в одном маленьком человеке. Тэхен зашевелился, ближе прижимаясь к Чонгуку, и поднял на него горящий взгляд. — Люди так спешат жить, что не видят другого мира, — тихо прошептал омега. — Мира, который прямо над ними. Огромный, бескрайний космос. Такой… волшебный и одновременно страшный. Манящий и холодный. Насколько Вселенная велика? — Людям не с чем сравнивать, — ответил шепотом Чонгук, большим пальцем поглаживая мягкую щеку. — Но мне — есть с чем. Она так же огромна и велика, как сияние твоих глаз. У тебя внутри не море, а океан, Тэхен. Вселенная ревнива, ведь есть ты — тот, кто с ней может равняться. — Перестань, — смущенно ответил Тэхен. — И, если ты спросишь меня еще раз, насколько Вселенная велика, — продолжил Чонгук, слегка сжимая пальцами тэхенов затылок. — Я отвечу, что не настолько она большая. Всего-то шестьдесят килограммов костей и мяса. А еще… бездонные глаза-червоточины, мягкая персиковая кожа и улыбка… от которой рвет крышу похлеще наркотиков. — Чонгук… — тихо выдохнул омега. — Тэхен, — хрипло повторил Чонгук, обхватив его лицо холодными ладонями. Между их лицами и сантиметра не насчитаешь. Тэхен губами ловит теплое чонгуково дыхание и под пальцами чувствует ровное сердцебиение. Ветер ревет где-то на задворках сознания, но сейчас есть только они двое. Тэхен аккуратно, точно боясь спугнуть, положил дрожащую ладонь на его лицо, оглаживая пальцами точеные губы и родинку под ними, чуть крупноватый нос, прикрытые веки и трепещущие ресницы. На коже отпечатался чонгуков след, на губах — его дыхание. — Думая о бесконечности мира, — Тэхен разорвал воцарившийся переломный момент, с улыбкой вновь укладываясь на чонову грудь, — я размышляю о том, есть ли где-то в уголке Вселенной другой Ким Тэхен. И если есть… кто он? — Когда-то давно, когда я был совсем маленьким, моя бабушка рассказывала мне о печальной любви кисэн и якудза, — сказал альфа. — Они полюбили друг друга в жестоком мире, где любовь — последнее, что должно было касаться человеческих отношений. Кисэн предал своих братьев, перешел на темную сторону, а якудза… ему-то предательства и не простили. — Что с ним случилось? — в голосе Тэхена послышались грустные нотки. Чонгук покрепче прижал его к себе, прижимаясь щекой к его макушке. — Его убили. Распяли на глазах любимого. — Ужасно… — тихо прошептал омега, покачивая головой. — Даже не могу представить, что творилось в тот момент в его душе… — А вдруг тем самым кисэн был ты, Тэхен-а? — с легкой улыбкой спросил Чонгук. — Вдруг… это была наша история любви? И, если мы были разделены в том мире, кто знает, может, мы были рождены в этом, чтобы соединиться вновь? — Однажды я, петляя меж длинных рядов книжных полок в библиотеке, наткнулся на одну очень старую книгу. Она была настолько пыльной, словно ее не трогали тысячелетиями. Не знаю что мной двигало тогда, но я взял ее, и в ту ночь больше не заснул. То был небольшой рассказ о двух влюбленных, чья связь была недопустимой, порочной, греховной. Но… то, что они испытывали, показалось мне таким родным, таким знакомым. — О чем была эта история? — О двух братьях. О том, как они выросли вместе, как появилось это неправильное чувство любви и о том, как они с этим жили. Я испытывал двоякие чувства — мне было больно настолько, что грудь вскрывало скальпелем, а с другой стороны хотелось перестать читать. Мне непонятны были эти двое. Непонятны, но отчего-то… я думал, что не поступил бы иначе. И в какой-то момент почувствовал себя на месте того омеги, что в жертву себя принес своему брату. — Может быть, у него был синдром жертвы, как думаешь? — спросил Чонгук. — Возможно. Но… может быть, он просто любил своего брата, — вздохнул Тэхен. — И чем все закончилось? — Омега умер, но оставил после себя плод их любви. — А альфа? — Неизвестно, — пожал плечами Тэхен. — Автор ничего не сказал точно. Возможно, он умер, а возможно, остался жив с вырванной душой. И я даже не знаю, что из этого хуже. — А если параллельные вселенные существуют, и в каждой из них нам суждено встретиться, не значит ли это, что именно сейчас мы — одна из этих «параллельных вселенных»? — Чонгук посмотрел на Тэхена. — И, каждый раз умирая в одной из этих историй, мы должны встретиться вновь? — улыбнулся Тэхен. — Мне бы хотелось в это верить, ну, в бессмертность душ. Моя религия об этом всегда твердит. Но… это все выдумки, Чонгук. Так не бывает. После смерти моя душа вернется к Богу, а не в новое тело. — Вот как, — хмыкнул Чонгук, поднимаясь с расстеленного пледа. — Эй, — Тэхен прикусил губу. — Все в порядке? Я не имел в виду… — Я обещал тебе показать кое-что еще, — перебил Чонгук, вытаскивая из кармана черную атласную ленту. — Так позволь мне сделать это. У Тэхена неприятно укололо в груди, будто своими словами он Чонгука обидел, задел как-то. Он испугался, что вот-вот лед между ними хрустнет, и Тэхен под него провалится, утопнет, соленой водой захлебнется. Однако в его глазах и намека на злость нет, но и на губах больше нет той улыбки, что от ветра спасала, и только сейчас Тэхен почувствовал, как сильно он продрог. Он поднялся с пледа и прикрыл глаза, позволяя Чонгуку повязать вокруг них приятную ткань. И Тэхен верит. Снова. Вкладывает свою ладонь в его, холодную, следует покорным псом за Чоном в темноту. И даже сбежать не сможет, если будет нужно. Дороги не знает, не помнит, ступеньки не считает. Тэхен думает, а что, если бы Чон его в ад повел, в самое пекло спустил? Был бы Тэхен покорным таким, руку бы в его вложил и пальцы переплел? Вокруг сгустилась тьма,И кто же тогда сам Чонгук — жертва или охотник?