***
Когда Тэхен увидел баннер «Добро пожаловать в Хвансон», то заметно оживился и начал нетерпеливо ерзать, вытягивая шею и рассматривая покрытый слоем снега город. Многочисленные серые высотки, голые деревья (Чонгук рассказал, что гинкго — символ Хвасона), достопримечательности и нескончаемый поток людей. Все абсолютно такое же, как и в Сеуле, даже немного мрачнее. Но Чонгук пообещал, что Тэхену понравится, значит, так и есть. Очередная остановка произошла у цветочного. Тэхен напросился пойти в магазин вместе с альфой, едва не повиснув на его руке. С тихим смехом Чонгук согласился. — Можно я буду дарить цветы? — спросил Тэхен, выбирая букет. Пока никакой не приглянулся ему. Помпезные и вычурные, Тэхен такие не любит. Он взял на себя ответственность и решил самостоятельно выбрать букет. — Конечно, можно, — улыбнулся Чонгук. К ним подошел продавец, слегка поклонившись. — Могу чем-нибудь помочь? Вы хотите купить букет для своего омеги? — с вежливой улыбкой спросил консультант у Чонгука. Альфа перевел взгляд на сосредоточенного Тэхена, который едва носом к стеклу не прилип. — Да, — ответил Чонгук. — Соберите, пожалуйста, букет белых лилий. — Лилии — символ чистоты и невинности. Хороший выбор, — похвалил продавец. — Сейчас ваш букет будет готов. — Спасибо, — кивнул альфа, подошел к Тэхену и положил ладонь на его спину. — Ну, малыш? Ты выбрал? — Я подумал о том, что будет очень символично подарить букет тюльпанов с веточками форзиций, — улыбнулся Тэхен, корпусом поворачиваясь к альфе. — Очень приятно, что ты меня так внимательно слушал, — Чонгук чмокнул омегу в висок, заставляя того краснеть. — Мне нравится твой выбор. — Спасибо, — просиял Тэхен, мягко улыбаясь. Он достал из ведерка букет в бумажной обертке, аккуратно поправил и отнес к продавцу. Расплатившись выданной Чонгуком карточкой, Тэхен, счастливый, вернулся в машину. — Готово, — объявил продавец, протягивая Чону букет лилий, в который вставлены сине-лиловые нарциссы и перетянутый ленточкой цвета темной орхидеи. Чонгук с улыбкой поблагодарил продавца, заплатил даже несколько больше, чем нужно, и вернулся в машину. Тэхен вопросительно поднял бровь. — Не мог же я купить цветы кому-то в подарок, а своего омегу обделить, — ухмыльнулся Чон, протягивая заулыбавшемуся Тэхену букет. «Мой омега» — звучит так крышесносно, особенно из уст Чонгука. Наверное, Тэхен совсем из ума выжил, но чувствует себя, как влюбленный школьник, которому одноклассник на перемене подарил шоколадку. Нет, это чувство намного лучше. В тысячу раз. От него по венам разносится сладкое, тянущее чувство. Тэхен долго думал, долго колебался в своих чувствах. Думал, что ненавидит Чонгука. По крайней мере, должен был. Думал, что испытывает к нему отвращение или страх. Да он, в общем-то, много чего думал. Только правда, вот она. Тэхен влюбился в своего палача, оттого и прижимает букет к своей груди так трепетно и нежно. — Спасибо, — поблагодарил Тэхен, вдыхая приятный запах цветов и прикрывая глаза. Чонгуку больше ничего и не нужно. Примерно через полчаса высотки сменились одноэтажными домами. Обычно такие районы называют неблагополучными. Люди там злее, уровень криминала выше, убийство — обычное дело. Люди делают все, чтобы выжить в этой помойной яме. Кражи и изнасилования гремят каждый день, но никто уже и не обращает на это внимания. Жить так привычно и правильно. В таких районах закона нет. Человек сам себе закон. Тэхен думает, что здесь люди живут по первобытным правилам. Выживают сильнейшие, слабых же пожирают трупные черви. Если быть честным, то Тэхен ожидал совсем не этого. Он думал, что Чонгуку такая жизнь в новинку, даже одно касание к ней — чуждо. Но он, наоборот, как-то загорелся, будто вернулся в давно покинутое место. Не домой, но что-то близкое к этому. Дома здесь находились очень близко друг к другу, и каждый был похож на предыдущий. Такой же старый, обшарпанный, с облупливающейся крышей — Тэхен думает, что во время дождей она, наверное, протекает; разбитые окна с треснувшими рамами, засохшие на подоконниках цветы и абсолютная пустота на улицах, будто весь район вымер. Чонгук остановил машину возле дома, на порожке которого сидела старая потрепанная кошка. Она зашипела и выгнула костлявую спину. — Вот мы и приехали, — сказал Чонгук, глуша мотор и отстегивая ремень безопасности. Тэхен удивленно захлопал глазами. — Пойдем, — ухмыльнулся альфа, выходя из машины. Тэхен отстегнул ремень и вышел следом, аккуратно сжимая в руках букет. Неожиданно дверь распахнулась, и на порожке появилась маленькая девчушка лет шести. Она радостно взвизгнула и сбежала вниз прямо в домашних тапочках, с разбега запрыгивая на засмеявшегося Чонгука, который сразу же отреагировал, поймав девочку. — Братик! — завопила она, обвивая ручками его шею. — Я так соскучилась, почему не приезжал? — надула девочка алые губки, слегка стукнув альфу в грудь маленьким кулачком. — Прости, малышка, был занят, — улыбнулся альфа, поцеловав девочку в лоб. — Почему раздетая выбежала, а? Вдруг заболеешь, — строго сказал Чонгук, но тут же смягчился, когда малышка обиженно выпятила губу. — Познакомься, Миен, это — Тэхен, мой омега, — с ласковой улыбкой представил Чонгук топтавшегося на месте Тэхена. — Привет, Миен, — улыбнулся уголком губ Тэхен, протягивая девочке ладонь. — Ты любимый моего братика? — задала вопрос девочка, совершенно серьезно рассматривая омегу. Тот даже внутренне сжался от такого пристального взгляда. Но девочка широко улыбнулась, отчего ее глазки сузились, и радостно пожала тэхенову ладонь. — Привет! — Миен-а, ты куда побежала? Немедленно возвращайся, — закричала женщина, вышедшая на крыльцо. Глаза у нее расширились от удивления, но на губах тут же появилась искренняя улыбка. — Вот тебе и на, Чон Чонгук собственной персоной, — ухмыльнулась женщина. — Соен, не будь такой кусачкой, я не часто к вам приезжаю, — по-смешному сморщился Чон, вызывая смех Миен и улыбку Тэхена. — Ох, ты не один! — удивилась Соен, спускаясь к гостям. — Здравствуйте, меня зовут Соен, а это — моя дочь Миен, — женщина слегка поклонилась. — Здравствуйте, я — Тэхен, — представился и поклонился в ответ омега. — Вот, это вам, — Тэхен протянул женщине цветы. — Спасибо! — она с улыбкой приняла букет. — Ну, чего стоите? Заболеете ведь, давайте в дом, — как настоящая мать, Соен всех загнала в дом, даже нежно похлопала Тэхена по плечу. Если снаружи их дом выглядел отталкивающе, то внутри он был очень даже уютным, хоть и небольшим. Соен завела их в маленький коридорчик, ведущий в гостиную и кухню. Тэхен переобулся в выданные ему протертые тапочки. Миен сразу же утащила Чонгука на второй этаж, в свою комнату, чтобы показать обновки в виде новых игрушек. Соен же проводила Тэхена на кухню и усадила за небольшой круглый стол. Тэхен огляделся. На небольшом окне висели занавески в клеточку, на подоконнике стояла герань в горшочке и лежала маленькая подушечка для кота. На деревянных полках стояли различные травы и специи, тарелки, кружки и столовые приборы. На плите подогревался чайник. Соен поставила подаренный букет в стеклянную вазу, а после начала суетиться над пирогом собственного приготовления. — Ты не гуль, верно? — вдруг спросила Соен. — Да, — ответил Тэхен. — Может быть, я могу чем-нибудь помочь? — Нет-нет, не стоит, — улыбнулась Соен. — Мы не часто принимаем гостей. Чонгук не каждый день кого-то к нам приводит. — Да мне и некого, — ответил вернувшийся Чонгук и сел рядом с Тэхеном. — Неприлично врываться в чужие разговоры, мистер, — ухмыльнулась женщина, поставив перед Тэхеном тарелку с кусочком пирога. — Попробуй, Тэхен-а. С вишней. — Спасибо, — улыбнулся Тэхен. — Я люблю вишню, — омега взял в пальцы вилку и начал неторопливо есть. Соен налила в кружку ароматный ромашковый чай, который Тэхен с удовольствием отпивал. — А меня чем-нибудь угостишь? — вздернул бровь Чонгук. — Разве что подзатыльником, — закатила глаза женщина и повернулась лицом к гостям, опершись поясницей о тумбу. Она взяла в пальцы кружку с клубящимся от пара чаем и прищурила глаза. Тэхен отметил, что она была очень красивой. Золотистые волосы собраны в аккуратный пучок. Алые губы плотно сомкнуты, а лисьи глаза аккуратно исследуют то одного, то другого. Она такая хрупкая и бледная, словно не доедает, но характер у нее бойкий, даже Чонгуку не боится слово колкое сказать. Ее платье с закатанными рукавами было не раз залатано, это видно по квадратным кускам ткани на подоле, а фартук был кое-где грязный от сажи и муки. — Ну, так вы расскажете мне, как познакомились? — Я… — Он пытался меня убить, — ухмыльнулся Тэхен, посмотрев на подавившегося Чонгука. — Тэхен-а! — возмутился альфа. — Чон Чонгук, ты никогда не изменишься, — засмеялась Соен. — Нормальные альфы дарят конфеты и цветы, а ты сразу кагуне выпускаешь. Придурок. — Отстань, — буркнул Чонгук, обиженно отпил из кружки Тэхена чай и тут же сморщился. — Черт, что за гадость. — Ромашковый чай называется, — злорадно усмехнулась Соен и села напротив Тэхена. — Ну, а если серьезно. Что вы собираетесь делать? — Ты человек? — спросил Тэхен, внимательно смотря на женщину. — Да, — улыбнулась она. — А мой муж — гуль. — Что?! — Тэхен от шока даже рот открыл. — Значит… значит Миен… — Она рождена мной, — кивнула Соен, с нежностью смотря на играющую в гостиной девочку. — Ты не рассказывал Тэхену, да? — обратилась она к Чону. Тэхен тоже перевел взгляд на альфу. Тот покачал головой. — Поэтому я и хотел познакомить его с тобой. — Понятно, — слегка улыбнулась женщина. — Я познакомилась с Хонсок-и, когда мы оба были еще студентами. У меня, знаешь ли, должно было быть блестящее будущее: учеба, красный диплом, затем большой карьерный рост и только потом, возможно, семья. Так планировал мой отец, — Соен опустила глаза, теребя пальцами торчавшую из скатерти ниточку. — Но так получилось, что мы с Хонсоком полюбили друг друга. Кто же знал тогда, что он не человек? — как-то грустно усмехнулась она. — Что ты сделала, когда узнала? — спросил Тэхен, внимательно слушая женщину. — Ты можешь представить, в каком шоке я была, — засмеялась Соен. — Но… я не знаю, почему, однако для меня это казалось совершенно неважным. Ну и что, что мы были из разных миров? Я любила его, а он любил меня, — в ее голосе появились нежные ноты. — Я никому не могла рассказать о нашем союзе, даже своим родным. Хонсока сразу убили бы. А я не могла этого допустить, я бы следом за ним в могилу легла. Но и скрывать вечно мы бы это не смогли. Поэтому мне пришлось «умереть» для своих родных, — грустно вздохнула она. — Сначала я пропала. Не появлялась дома около месяца, и даже думать не хочу, что было с моими родителями. А затем в их доме раздался звонок — нашли изуродованное тело, вероятно, ваша дочь. Мама опознала «меня» только по моей цепочке. Вот так они похоронили свою дочь, когда она была на самом деле жива и здорова. — Ты скучаешь по ним? — грустно спросил Тэхен. — Иногда скучаю, — улыбнулась Соен. — Порой хочется прижаться щекой к маминой груди, попросить совета, помощи, да хотя бы просто посидеть рядом с ней в тишине. Я так давно не видела своих родителей, что даже голоса почти стерлись из моей памяти. Но… Хонсок всегда был рядом со мной. Да, мне пришлось оставить мою богатую жизнь, но я всегда спрашивала себя: «а была ли я счастлива?». И каждый раз мой ответ — «нет». За меня всю жизнь распланировали, вплоть до того, сколько детей у меня должно быть. Пусть живем мы небогато, зато любим друг друга и Миен, — Соен вновь посмотрела на нее с нежной улыбкой. — Она — плод нашей любви. Еще ни разу я не пожалела о том, что Бог наградил меня таким сокровищем. — Миен — особенная девочка, — сказал молчавший до этого Чонгук. Тэхен нахмурил брови. — Такие дети, рожденные от гуля и человека, являются особенными. Короли и королевы. Когда Миен вырастет, она станет Одноглазой королевой. Если обычных гулей распределяют по рангам, то она, — Чон кивнул подбородком в сторону девочки, — со временем даже меня сможет уложить на лопатки. Но это не точно, — ухмыльнулся альфа. — Сможет, сможет, — злорадно улыбнулась Соен. — Одноглазые гули гораздо сильнее обычных гулей, Тэхен-а. Наш Кииоши славится своей силой, но когда вырастет королева, он сможет запросто потерять свой трон. — Ничего себе, — выдохнул восхищенно Тэхен. — Черт возьми, это так… странно и пугающе одновременно. — То, что она родилась — настоящее чудо, — продолжил Чонгук. — Обычно от скрещивания человека и гуля потомство не выживает. Особенно, если омега — гуль. Его тело принимает зародыш за пищу, и переваривает его, — Тэхен подавился чаем и закашлялся. Чонгук постучал ему по спине. — Аккуратнее, малыш. Если же альфе-гулю все же удается оплодотворить омегу-человека, шанс того, что ребенок выживет, почти нулевой. — Но как тебе удалось сохранить жизнь Миен? — спросил Тэхен удивленно. — Мне пришлось есть человеческое мясо, — безэмоционально ответила Соен. Тэхен вплел пальцы в волосы и опустил голову, упираясь локтями в стол. — Звучит, наверное, ужасно, но мне все равно. Я делала это ради своего ребенка, и сейчас не жалею об этом. Если бы я забеременела еще раз, я бы без колебаний повторила это. Потому что, Тэхен-а, когда в тебе живет плод твоей любви и ему угрожает смерть, ты не думаешь о том, что правильно, а что нет. Ты просто его спасаешь. — Вау, — выдохнул Тэхен, отпивая из кружки большой глоток чая. — Я бы сейчас не отказался от выпивки, — Соен рассмеялась, а Чонгук с легкой улыбкой приобнял омегу за плечи. — Как вы познакомились с Чонгуком? — О, именно Чонгук помог мне подделать мою смерть. В то время мой муж уже работал на него. Думаешь, он был в восторге от того, что Хонсок связался с человеком? — закатила глаза Соен. — Они даже сцепились, как два бешеных пса. Я думала, что они убьют друг друга, — Тэхен посмотрел на Чонгука с укором. — Как ты мог? — Для меня это было дико, — улыбнулся Чонгук, пожав плечами. — Сейчас все иначе! — Чонгук поднялся со своего стула и ушел в гостиную, где играла Миен. — Когда сам встал на его место, тогда и понял, — засмеялась Соен, поднимаясь и убирая грязные кружки в раковину. — Соен, можно спросить? — аккуратно задал вопрос Тэхен. Женщина кивнула. — А чем питается Миен? — Иногда она ест обычную человеческую пищу, — пожала плечами женщина. — А иногда ест человеческое мясо. — Оу… — Это нормально, Тэхен, — улыбнулась Соен. — В нашем мире все нормально. Оглянись вокруг. В тебя влюбился зверь, стал ласковым и податливым, — она положила ладонь на плечо Тэхену. — Твои страхи понятны, я была на твоем месте, знаю, что ты чувствуешь. Но этот оболтус тебя любит, и это видно. У него глаза в сердца превращаются, когда он на тебя смотрит, — ухмыльнулась она. — Не знаю, — вздохнул Тэхен, прикусывая губу. — Я запутался и не знаю, о чем мне думать. Что мне делать с моей семьей? Они ищут меня. И следователи тоже. — Да, Чонгук наворотил дел, — Соен потерла подбородок. — Прислушайся к себе, к тому, что говорит твое сердце. Кто-кто, а оно тебя не обманет. Я прислушалась, и сейчас живу счастливо, пусть и трудно. Идем, скоро отец должен вернуться, — улыбнулась женщина. Соен наклонилась над играющей в куклы малышкой и поцеловала ее в макушку, а после села рядом с Чонгуком, который внимательно смотрел новости на старом рябящем телевизоре. Тэхен хотел было присоединиться к ним, но его окликнула Миен, с улыбкой протягивая ему потрепанного мишку без одной лапки. — Поиграешь со мной, оппа? — Конечно, — улыбнулся омега, садясь по-турецки на ковре рядом с девочкой. — А где Ханбин-хен? — спросил Чонгук, не отрывая взгляда от телевизора. — У нас дрова заканчиваются, пошел покупать новые, — вздохнула Соен. — Нам бы эту зиму пережить. — Я помогу деньгами, — нахмурился Чонгук. — Нет, не нужно, — покачала головой женщина. — Нуна, не отказывайся. — Чонгук-а, мы и так тебе много должны, — нахмурилась она. — Нам нечем пока отдавать. Хонсок работает на заводе, но зарплаты постоянно урезают. Мне не с кем оставить Миен, иначе я бы давно пошла работать. — Черт возьми, вы мне не чужие, — прорычал сквозь зубы альфа. — Я вам не позволю голодать. По комнате разнесся глухой шлепок. Тэхен издал тихий смешок и опустил глаза, продолжая играть с Миен. Ему стало так смешно от того, что великого и грозного Кииоши ударила женщина, его нуна, с грозным видом нависающая над ним, а Чонгук с лицом побитого щенка потирал затылок. — За что? — возмущенно спросил альфа. — Не повышай голос на старших, — пригрозила Соен полотенцем. — Иначе и не так огребешь. Тэхен абстрагировался от всего, кроме маленькой девочки, что с воодушевлением рассказывала ему о своих немногочисленных куклах. Он не мог представить, какой силой любила ее Соен, что пошла на все, только бы сохранить жизнь своей дочери. А еще не укладывалось в голове, что вот эта малышка с пухлыми щечками и милым бантиком на волосах сможет убить Чонгука, когда вырастет. Подрастающий маленький монстр. У Тэхена холодок пробежался по спине. — У меня совсем нет друзей, — с грустью сказала малышка, разглаживая платьице на своей кукле. — Правда? — Тэхен свел брови к переносице. — Почему? — У нас тут никто не живет почти, — надула губы Миен. — А мальчишки с соседнего двора меня дразнят и не хотят играть. — У меня тоже нет друзей, — сказал Тэхен, прижимая потрепанного мишку к своему животу. Девочка удивленно вскинула брови. — Давай будем друзьями друг друга? — улыбнулся омега, протягивая девочке мизинчик. — Правда? — просияла малышка. — Правда-правда. — Давай! — вскрикнула она, скрепляя новую дружбу мизинчиками. На ее губах расцвела счастливая улыбка. — Оппа, а ты правда любишь братика? — спросила девочка шепотом, кидая беглый взгляд на Чонгука, о чем-то дискутирующим с ее мамой. Тэхен слегка улыбнулся и посмотрел на Чонгука. «Тэхен, а ты правда его любишь?» — спрашивает сам себя омега. До переломного момента Тэхену казалось, что любил. Эти бабочки порхали в животе и счастье по кровеносным сосудам разносили. А сейчас же бабочки ему плоть изнутри режут. Любовь ли это, когда больно? Когда страшно? Тэхен не знает. Соен ему сказала, чтобы он слушал сердце, оно его не обманет. Тэхен прикрыл глаза и прислушался к его медленной песне. Тудум. Тудум. Тудум. Что сказать ты хочешь, глупое? Тэхен не понимает. Тогда он представляет, что Чонгука больше нет. Раз, и больше не звучит его смех. Два, и больше нет его глаз цвета оникса. Три, его запах стерся с лица Земли. Четыре, его теплые руки больше не обожгут кожу цветами ядовитыми. Пять, все цветы мира завяли без своего Солнца, имя которому — Чонгук. Шесть, сам мир начинает остывать, все живое на нем погибает. Семь, холодная планета раскалывается на части. Восемь, Тэхен понимает, что мир этот — он сам. Девять, сердце у Тэхена в груди больше не бьется. Десять, Тэхена больше нет. Простая арифметика. Симбиоз, так это назвал Чонгук. Тудум. Тудум. Тудум. Такой простой вопрос. Правда ли ты любишь его, Тэхен? Омега приоткрыл глаза, врезаясь взглядом в чонгуково лицо. Смотрит. Улыбается так, что вместо солнца сияет. Тэхеново солнце. Тэхен улыбается ему в ответ. — Правда, Миен-а, — отвечает Тэхен. — Правда. Чонгук вместе с Тэхеном пробыли в гостях до самого вечера. Миен изъявила желание, чтобы Чонгук почитал ей на ночь сказку, и они вдвоем поднялись наверх. Соен же сделала для Тэхена чай, потому что омега начал клевать носом ближе к девяти, пока ждал Чона. Дедушка Миен вернулся поздно, к своему сожалению, Тэхен не успел с ним познакомиться. Но Чонгук обменялся рукопожатием и парочкой дежурных фраз. Они были не так знакомы, как с родителями девочки. Соен проводила гостей до двери. Чонгук, конечно же, не смог уйти просто так, под шумок оставляя скрутку денег под лампой в гостиной. Молодой семье они все равно нужнее, чем ему. Он еще заработает. Чонгук помог Тэхену надеть пальто, зашнуровать ботинки и словил парочку саркастических замечаний от Соен. Он и сам начал замечать, как меняет его этот человек. С каждым днем делает лучше. Чонгук не привык заботиться о ком-то, кроме себя. Но о Тэхене хочется заботиться так, как ни о ком другом. — Я очень рад был знакомству, Соен, — улыбнулся Тэхен, обнимая женщину на прощание. — Взаимно, Тэхен-а. Чон, не теряй его и сам не теряйся. Двери нашего дома всегда для вас открыты. Будьте осторожны по пути домой. — Чмокни Миен от меня, нуна, — улыбнулся альфа. — До встречи. Тэхен выдохнул клубок пара и обнял себя за плечи. Начался настоящий снегопад. В свете редких уличных фонарей он выглядел волшебно. Колючие снежинки усыпали его плечи. Чонгук подошел сзади. Его раскаленное дыхание согрело тэхенову шею. Альфа обнял его за талию и прижал к себе, сгребая в крепкое кольцо мощных рук. Тэхен расслабленно улыбнулся и откинул голову на его плечо. Тепло. Спокойно. Омега накрыл ладонями его руки. — Поехали домой, малыш? — Поехали, — тихо ответил Тэхен. В машине омега уснул сразу же, прислонившись лбом к запотевшему стеклу. Чонгук переложил букет лилий на заднее сидение и включил обогрев. Тэхен не говорил вслух, но ему, кажется, понравилось. Чон это по глазам видел. Альфа хотел, чтобы Тэхен увидел, что такие, как они, живут вместе счастливо, чтобы он понял, что у них хотя бы… есть шанс. И Чонгук за этот шанс будет бороться до последнего, до талого. Чонгук снял свою куртку и укрыл омегу. Ему еще о многом нужно подумать, еще многую информацию обработать. А сейчас пусть спит. У них впереди долгая дорога домой.✖
По темному холодному помещению разносились звуки ударов кожи об обивку подвесной груши. Альфа со всей злости лупил грушу, вымещая на ней всю свою обжигающую ярость. Две недели впустую. Ким Тэхен словно сквозь землю провалился. Никто не видел его, никто не слышал его, словно он никогда и не существовал. Намджун терпит поражение. Следователи, как гончие псы, сбились с ног, стерли ступни в кровь, но ничего. Н и ч е г о. Пустота. Ким Тэхена больше не существует. Намджуну не к какому причалу прибиться, не у кого просить помощи. Альфа грубо ударил грушу. Цепи заскрипели. По его обнаженной спине градом катился пот. В спортзале свет выключен, только благодаря фонарям на улице свет попадает в просторную комнату. Намджун ловит свой бешеный взгляд в отражении широкого зеркала. Беспомощный. Ни на что не годный. Бесполезный. Кому ты можешь помочь? Давно пора отказаться от этого дела, передать тем, кто Тэхена найти сможет. Намджун орет и только сильнее лупит грушу. Кожа на костяшках лопнула, заливая кровавыми каплями ладони. Бордовые разводы остаются на кожаной обивке. Но Намджун не останавливается. Запах крови раззадоривает ноздри, пробуждает зверя, что сидит в своей клетке так долго. Зверь точит когти, набирается сил, ему клетка с каждым днем все меньше становится. Намджун рычит сквозь стиснутые челюсти, раздувает ноздри, как разъяренный бык. Боли совсем не чувствуется. Намджун чувствует только свою беспомощность, и это его злит еще сильнее. Намджун ненавидит быть беспомощным. Альфа со всей силы ударил по обивке и схватил стоящую на полу бутылку воды, жадно выпивая почти наполовину. Несколько капель потекли мимо рта, по влажной шее и быстро вздымающейся груди. Юнги вжался спиной в дверь, совсем позабыв, что ему нужно дышать. Он Намджуна таким агрессивным видел, кажется, лишь раз. Тогда, в кабинете. Он похож на дикое животное, которое заставили быть человеком. Намджун пугает. Рядом с ним так страшно. И одновременно с этим Юнги понимает, что больше нигде не найдет покоя. — Что случилось? — хрипло спросил Намджун, закрутив крышку и поставив бутылку на пол. — Почему пришел? Юнги кажется, что он сейчас на пол осыплется мелкой крошкой. Коленки трясутся, сердце галопом скачет, до самого горла подпрыгивает. Ну зачем он пришел, глупый? Чего хотел? Увидеть? Увидел, а дальше что? Юнги отчетливо понимает, что должен сейчас быть гордым, взять и уйти, страдать в одиночестве и дальше. Головой-то понимает, а сердце совсем иного хочет. Сердце хочет, чтобы его согрели, как котенка ладонью приласкали, слово нежное сказали. Юнги — идиот. Бежит от Намджуна, а потом сам к нему возвращается. Плюет на гордость, на силу воли (которой, в общем-то, и нет), на свою боль плюет. Рядом с Намджуном ничего не важно. Ничего не нужно. Омега подходит к нему на негнущихся ногах. Он в последний раз видел Намджуна, кажется, четыре дня назад, и то мельком. Юнги противно признавать, что он соскучился. Соскучился так, что ребра, блять, ломает. Хотя там ломать уже, казалось бы, нечего. Но Намджун находит, и крошит это. Нещадно. В пыль. Намджун смотрит на него совершенно нечитаемым взглядом. Оттолкнет? Пошлет к черту? Ударит? Юнги очень на это надеется. Но он молчит и смотрит. А Юнги все ближе подходит. Ближе и ближе. Пока между ними не остается десяти сантиметров. — Когда ты ел в последний раз? — почти шепотом спросил Намджун. — Выглядишь ужасно. — Я не помню, — шепотом ответил Юнги. — Понятно, — прошептал Намджун. — Так чего ты хотел? «Тебя», думает Юнги, на деле же облизывает губы. А ведь и правда, чего Юнги хотел? Чтобы Намджун его обнял, к груди прижал, пожалел? Глупости какие-то. Наверное, у Юнги посттравматический стресс или что-то такое, иначе он свое поведение объяснить не может. Просто в конец выжил из ума. Юнги слышит, как хрипло дышит Намджун. Скользит взглядом по его быстро вздымающейся груди, по рельефному торсу и по дорожке черных волос. У него возбуждение лавиной от живота расползается, все обескровленные сосуды собой заполняет. Юнги задышал так тяжело, будто влажность в комнате подскочила до критических значений. А что Юнги, вообще-то, терять? Он уже все, что имел, потерял. Поэтому он с трудом разлепляет губы и отвечает: — Тебя. Я хотел тебя. Намджун кидается на него, как лев на сочное мясо. Его раскаленные руки хватаются за юнгиевы костлявые бедра, Намджун его к себе прижимает так, словно единым целым стать хочет (Юнги мечтает в Намджуне раствориться), а губы с миновыми сталкиваются. Юнги, кажется, не дышит. Он, кажется, умирает. Намджун целует его грубо, не жалеет, губы до крови прокусывает. Юнги от боли стонет, кричит, но Намджун его стоны-крики проглатывает собственнически. Юнги только для Намджуна. Никому не позволит. Намджунова собственность. Юнги хватается за него, как за спасательный круг. Он берет себя в руки. Намджун достаточно боли причинил, Юнги должником оставаться не хочет. Омега оторвался от кроваво-сладких губ и вгрызся зубами в его шею, жадно вылизывая голодным котенком. Он грубо прикусил пульсирующую жилку, заставляя альфу над собой рычать сквозь стиснутые зубы. Намджун принялся срывать с омеги одежду. Он по минову телу изголодался, как наркоман по героину. На затворках сознания мелькает, что в Юнги изменилось что-то, живот почему-то выпирать начал, но для него сейчас это настолько неважно, что он шлет эту мысль как можно дальше. Сейчас важен только Юнги. Только его искусанные губы и тело, с которого уже давно сошли намджуновы метки. Омега кусает его так, что Намджуну почти больно. Жадный котенок, он хочет как можно больше своих следов оставить, чтобы Намджуна потом ломало от зависимости и желания. Маленькая, маленькая сука. Юнги похлеще героина. Намджун никогда не думал, что подсядет настолько, что будет кости выворачивать. Юнги жадно целует его грудь, за каждым поцелуем оставляет свою метку, наливающуюся багровым цветом. Он по намджуновой коже оставляет россыпи букетов, не скупится, кусает до крови. Намджун с рыком подхватил омегу под бедра, резко вжимая спиной в ледяное стекло. Юнги хрипло застонал от соприкосновения разгоряченной кожи к холодному стеклу и начал ерзать, касаясь попкой намджунова напряженного члена, что истекал от желания. Намджун ни с кем, кроме Юнги, больше спать не желает. Если не Юнги, то никто. Никто больше не сумеет удовлетворить его животные потребности. Мальчик-наркотик. Альфа впился губами в его манящую шею, выцеловывая каждый сантиметр и оставляя после наливающийся засос. О, нет. Намджун ни за что Юнги не отдаст. — Мое, — рычит Намджун совсем по-звериному. — Твое, — изгибаясь, цепляясь пальцами за его волосы, стонет Юнги. Намджуну словно голову сносит. Он больше ничего перед собой не видит, плюет, что они на работе, что он Мин Юнги шлюхой последней проклинал. Ему ревность голову прострелила в упор, насквозь. Она ему пеленой глаза застилает. Мин Юнги только для Ким Намджуна. Альфа, удерживая Юнги одной рукой и вжимая его в зеркало, собрал вытекающую из его попки смазку ладонью, жадно облизывая острые ключицы, и размазал ее по своему твердому члену. Над собой и над Юнги издевается, потирая головкой, Намджун уверен, покрасневшую дырочку. Юнги хочется до звона в ушах. Но он терпит. — Попроси меня, — прорычал Намджун, жадно кусая кожу на его ключицах. Она так натянута, что, кажется, сейчас порвется. А Намджун желает ее порвать и выпить винной на вкус крови. — Намджун, — хрипло простонал омега, цепляясь ногтями за его плечи, на которых остались красные полосы. — Я не слышу, — прохрипел ему на ухо Ким, жарко выдыхая на нежную кожу чуть ниже челюсти. Юнги весь покрылся мурашками и захныкал, жмурясь. Он, кажется, сейчас сойдет с ума. — Возьми меня, — взмолился Юнги. — Нет, малыш, не так, — Намджун издевается. Специально тянет, хотя сам изнывает от желания. Он широко провел языком по лебединой шее, останавливаясь у основания и сильно прикусывая. Помечая. — Трахни свою шлюшку так, чтобы она не смогла сидеть, — зарычал Юнги, крепко сжимая в пальцах намджуновы волосы. — Выеби, блять, меня. — Плохой мальчик, — довольно оскалился Намджун. Он взял член в ладонь и надавил головкой на дырочку. Юнги выдохнул и откинул голову назад, ударяясь головой о стекло. Намджун резко вошел в него во всю длину. Омега закричал, но Намджун тут же впился в его губы жадным поцелуем, заглушая его крики. Он тут же набрал бешеный ритм, втрахивая Юнги в начавшее нагреваться зеркало. Юнги стонет в его губы и царапает спину отросшими ногтями до кровавых капель. Мстит, маленькая сука. У Юнги под ресницами скопились кристальные слезы, но он не просит Намджуна о жалости. Лишь сильнее двигает бедрами, насаживается на член до упора. Потная кожа скрипит по зеркалу. Намджун трахает его так, словно тысячи лет не знал омежьего тела. Намджун трахает его, как зверь. Быстро, грубо, сбиваясь с ритма, сжимая его кожу зубами и рыча. Юнги вырывается из его плена и кричит во все горло. Хорошо, что почти все следователи разъехались по домам, а спортзал находится в пустующем крыле. Мину кажется, что он к черту сорвет голосовые связки и завтра не сможет разговаривать, но ему так чертовски плевать. Намджун дерет его, как заправскую шлюху. Юнги чувствует всю злость, которую альфа вымещает на нем, и принимает ее. Иначе Намджун взорвется, как вулкан. Альфа поставил его на дрожащие ноги и повернул лицом к зеркалу. — Смотри на себя, пока я трахаю тебя, — прошептал Намджун ему на ухо. Альфа надавил ему на поясницу, заставляя выпятить попку, и смачно шлепнул омегу. Юнги застонал, шире разводя ноги и выгибаясь. Из его раскрасневшейся дырочки толчками вытекала смазка, которую Намджун размазал своим членом и еще раз шлепнул Юнги. Место удара тут же покраснело. Намджун вновь заполнил его одним резким толчком и начал трахать, кусая за загривок, как суку. У Юнги в отражении глаза бешеные. Он растрепанный, взъерошенный и потный. Ему нравится быть шлюхой только для Намджуна. Только если он его любить будет. Только рядом с Намджуном это смотрится правильно, не мерзко и не пошло. Юнги кричал. Ему от этого зверя никуда не деться, но Юнги и не собирался. Намджун его в кровь кусает, помечает, только своим делает. А Юнги подставляется под поцелуи и упирается потными ладонями в зеркало. Намджун снова грубо шлепнул его по ягодице. Юнги сжал его член внутри себя, заставляя Намджуна рычать. Они оба в своем безумстве тонут. Намджун вошел в него по основание, крепко сжимая разбитыми грубыми пальцами молочные бедра, и кончил. Юнги кончил следом, ощущая тепло в своем нутре. Намджун вышел из него, не допуская сцепки, и сел на пол, прижимаясь к зеркалу спиной. Он откинул голову назад и громко дышал, приводя дыхание в порядок. Юнги рухнул на колени рядом, упираясь ладонями в пол. Обессиленные, они только друг в друге могут найти источник сил. Обесточенные, лишь друг в друге они могут получить сильный разряд молнии. Обескровленные, они друг из друга могут испить живительной крови. Юнги сглотнул и подсел ближе, накрывая окровавленную ладонь Намджуна своей. Не встретив сопротивления, он поднял его ладонь к своему лицу, начав оставлять на ней легкие поцелуи. Он целовал его лопнувшую кожу нежно, ласково, словно хотел залечить. Намджун улыбнулся уголком губ в темноте. Хорошо, что Юнги этого не видел. Неожиданно Намджун сгреб его в свои медвежьи объятия, усаживая на свои бедра. Юнги даже дыхание задержал. Вдруг ему кажется? Вдруг сейчас оттолкнет? — Ласковый котенок, — прохрипел Намджун, оставляя мягкий поцелуй на его макушке. Юнги показалось, что он сейчас позорно разревется. Он обвил руками шею альфы и прижался к нему, как в последний раз. Глупый, глупый Мин Юнги. Его от любви к Намджуну рвет на части, которые потом не собрать. Он готов своему зверю в пасть кинуться, ну разве не глупец? А Намджун прижимает его к своей груди и вдыхает запах смоляных волос. Ему так спокойно. Так правильно.