Кровавый век

      Это был её день. День, когда все ждали появления на свет спасителя — Избранного. Ведь так гласило пророчество, произнесенное её мужу задолго до этого. Ждали все, за исключением царицы, которая медленно, обугливаясь на собственном костре, умирала. Сердце жгло, Боги, ей еще никогда не было так больно. Она уже похоронила четверых, настал и его черед.       Аврора так отчаянно не хотела отдавать миру маленькую долгожданную для неё жизнь. Горькие, жгучие слезы превратились в вечного спутника, ведь царица знала исход.       Это был её день, и она умрет вместе с ребёнком. Но ни за что не отдаст его миру. Они погубят его, а матери не будет рядом, чтобы защитить. Она не сможет обезопасить своё маленькое чудо, которому предрекают спасение от проклятия, свалившегося на них.       Но она не отдаст его мужу. Он убьет её чудо.       Комнату заполняли запахи полыни и имбиря, которые душили и убивали женщину ничуть не меньше огненного ада внутри собственного чрева. Только боль. Оно всё поглощало, подчиняло волю.       Её окружали лишь боль и слёзы. Много слёз.       Дворец разрывался от криков царицы, которых никто не слышал. Она кричала, но все ликовали и праздновали, лишь улыбаясь ей в ответ, они не понимали, что это был её конец. Её собственный ад.       Мокрые окровавленные простыни, мерцающий свет множества свеч.       — Нет, — никто не хотел слышать криков роженицы. — Нет. Я не готова. Я не буду рожать! Нет!       Внутри он принадлежал ей, там она могла его уберечь. Они заберут его, как только всё закончится.       Светлые влажные от пота и слёз волосы рассыпаны по подушке; пару прядей в агонии она вырвала и сжимала в кулаке. Побелевшие от истощения руки метались вокруг, вырываясь из хватки слуг и повитух, которые безуспешно пытались усмирить Аврору.       — Сгиньте! Сгиньте все! — кричала им женщина, но они не исчезали, не уходили, лишь пытались поскорее лишить её ребенка.       — Нет! Вы не слышите?! Я сказала… не рожу… его!.. Он останется… во… мне!       Они не понимали. Они ничего не знали. А она знала, ох, лишь она одна.       Солнце садится… Нет-нет. Это лишь мерцание свечи, которую поднесли к её глазам. Миг, и солнце исчезло, а вместо него появилось до боли родное лицо.       — Аврора… — этот голос словно из-под земли.       Женщина мотает головой, чтобы избавиться от шума. Но и видеть-то она его не может. Как будто смотришь через грязное, покрытое паром, стекло.        — Аврора… ты меня слышишь? Смотри на меня, будь со мной, — прохладные пальцы коснулись лица, начали щупать виски, прошлись по щекам. Она из последних сил разжала кулак и накрыла прохладную руку своей ладонью. Она не почувствовала разницы. — О, Боги, останься со мной.       — Низам…       Царица не увидела слёз облегчения, блеснувших в голубых глазах. Лишь в полудрёме почувствовала, как на губы капнуло что-то солёное. Внезапно прохладные руки исчезли, их будто вырвали у неё, а она не сумела удержать. Теперь ничто не могло спасти от падения в пропасть.       Бледный, словно мертвец, Низам не шевелился, глядя на неживую женщину перед ним. Кровавое ложе, один взгляд на которое заставлял ледяные когти страха впиться в сердце.       — Она не умерла, — мысль, что Аврора могла оставить его, лишала здравого ума. — Она не умерла!       Женщина, которую он с собой привел, грубо оттолкнула его в сторону. Он пошатнулся и, не сумев сохранить равновесие, рухнул на пол.       — Принесите мне настойку имбиря! Живей! — Рейна наклонилась над, казалось бы, недышащей царицей. — Простите меня, Госпожа.       Раздался звук сильного шлепка по лицу. То на одну щеку, то на другую опускались изящные ладони, благодаря чему роженица оживилась спустя некоторое время. Низам немигающим взглядом наблюдал, как Рейна насильно выливала ей в рот настойку.       — Глотайте! И не смейте закрывать глаза!       Слабые попытки оттолкнуть руки настырной женщины не увенчались успехом. Аврору вырвало сразу же, как только чашу отвели от губ. Это привело царицу в чувство, но истерика к ней вернулась с утроенной силой.       — Оставьте меня! Я хочу умереть… я не рожу его… Рейна, — она в отчаянии поймала руку фаворитки, притянув её к себе. — Пойми меня же ты, молю, не заставляй меня. Ты знаешь всё. Они отнимут его, убьют! Пусть останется во мне. Я не рожу. Спаси его…       — Если не родите, умрёте сами и вместе с Вами ребёнок! Это-то Вы понимаете?!       — И пусть. Я не отдам его. Не отдам. Сгиньте все! Сгиньте!       Герои и злодеи… Они бывают только в сказках, в которых можно с лёгкостью навешивать ярлыки на людей, и это будет нормально. Но мы всё же лишь люди. Кто мы такие, чтоб кого-то судить?       Мы всего лишь люди.       Люди, которым присуще ошибаться. Люди, которые принимают порой неправильные решения. Люди, чьи поступки против их воли напрямую влияют на судьбу других людей.       Мы — люди, на которых не работает закон, определяющий нашу благодать.       Мы всего лишь люди. Не лучше, но и не хуже.       Был ли Низам героем? Вовсе нет. Злодеем? Он не знал. Он лишь смотрел на бьющуюся в родильной агонии женщину, теряя рассудок. Желание спасти её слабо скреблось на задворках души, ведь только он знал, что ожидало её. Знал, что Он сделает с ней.       Снаружи шёл пир в честь солнцестояния. Низам представлял, как Мадий развлекался, празднуя рождение спасителя его рода.       Так пророчили.       А не пророчество ли свело царя с ума?       Безумие, которое, подобно смоле, окутало все щели, не дает ни вдохнуть, ни выдохнуть.       И он сам попал в эту смолу. И он задыхался, пытаясь балансировать на грани жизни и смерти, любви и верности. И ему казалось, что он терял и то и другое.       Чистый детский плач пронесся по душной, пропахшей потом и кровью, комнате. Детский плач и рыдания роженицы. Это были слёзы счастья. Аврора на миг позабыла о тревоге, когда маленький белый сверток подали ей в руки. Перед глазами всё плыло, но она всеми силами старалась держаться за сознание, чтобы разглядеть личико. Маленькое, покрытое кровью, круглое лицо малыша выглядывало из пеленок. На царицу вдруг накатила такая радость, что она расплакалась, улыбаясь счастливой улыбкой.       Её маленькое чудо.       Её спаситель.       Её Избранный.       — Это… девочка, моя Госпожа.       Удивительно, как за одно мгновение мир человека мог рассыпаться на сотни крохотных черных осколков, а они все в свою очередь — впиться в израненное сердце, заставив его один миг остановиться и рухнуть в пустоту. Даже дышать стало вдруг так невыносимо…       Все молчали. Слуги, повитухи, Низам — все молчали, мрачно замерев у ложи. В том числе и Рейна, которая сама едва родила вчера, и сейчас походила на труп из-за своей бледности. Боится?       Внезапно к Авроре вернулись силы. Она, собрав всё мужество в кулак, оберегавши прижала к груди сверток.       — Чего замерли? Это ваша принцесса!       Однако никто не шевельнулся — просто не посмел. Они стояли и смотрели на неё обречёнными взглядами, какими обычно одаривают смертельно больных.       — Нет. Я не отдам её. Придется убить и меня. Вы слышите?       Все слышали, но всё ещё молчали. Боялись. Знали, помнили судьбу других рожденных дочерей безумного царя.       Это был конец для всего, чем дорожила царица. Она взглянула в невинно смотрящие на неё глаза, не успевшие даже толком окраситься в какой-либо цвет.       Конец её жизни.       И конец этот ворвался в покои радостным вихрем, был облачен в красный праздничный кафтан, на лице его сияла радостная улыбка, такая же ослепительная, как и корона на голове. Все пали ниц пред властителем и поспешили покинуть покои. Остались лишь советник и фаворитка. Аврора никого не винила. Сейчас она сама хотела убежать. Конец был близок и нависал над ней, словно топор палача, прижавшись губами к её губам.       — Мой Царь, — прошептала она. — Любимый…       Но тот не дал ей вымолвить и слова, вырвав из её рук младенца и не заметив, как тонкие пальцы отчаянно цеплялись за пелёнки ребёнка.       — Спасибо, любовь моя, — сказал он ей, с ласковой улыбкой встречая сына. Авроре показалось, что в карих глазах мужа на миг блеснули слёзы. — Ты подарила мне жизнь. Ты подарила мне наследника, который спасёт нас от проклятия. Мой сын…       Он прижался губами к крохотному лбу младенца и начал расхаживать с ним по комнате. Он покачивал его, не замечая полных ужаса взглядов за своей спиной.       — Нет… — голос Авроры сорвался, вышло что-то наподобие жалобного поскуливания. Рейна поймала её, когда в отчаянии царица бросилась следом за мужем. Тот уносил от неё дитя, уносил прямо в лапы смерти. — Нет, нет…       Слабое сознание женщины подводило её, но материнское сердце пылало страхом и отчаянием. Они наполнили лазурные глаза жгучими слезами, которые тут же потекли по щекам.       — Мадий… — позвала она, попутно отталкивая Рейну, что пыталась затолкать её обратно в постель.       Царь обернулся, а широкая белозубая улыбка на загорелом лице замерла, став каменной маской.       — Аврора?       Ей не надо было что-то говорить. Он понял все по её глазам, по страху и ужасу, что в них бушевали; по дрожащему, покрытому кровью, телу, что напоминало сейчас осенний лист. Она боялась его — своего любимого мужа, что царь впервые за долгие годы брака осознал. Однако причины тот не находил, но вскоре Аврора сама увидела, как меняется взгляд карих глаз.       — Ты?.. — улыбающееся ей минуту назад лицо переменилось.       Оно больше не походило на то родное, тёплое лицо, что так любила Аврора. Да, любила, несмотря на грехи; да, любила, несмотря на его безумие. Но любовь, оказывается, могла, подобно стеклу, вмиг разбиться вдребезги. Наподобие летнего ветра, трепетное чувство могло вихрем всё вымести и унести прочь.       Её любовь разбилась о безумие, что сменило добродушие в глазах царя.       Её любовь разбилась о заледеневшее лицо любимого.       — Я тебя предупреждал, — говорил он тихо, но лучше бы срывал голос, крича на неё.       Сердце у Авроры взорвалось, когда она заметила руку, что потянулась к шее ребёнка. Из её горла вырвался истошный вопль, который был похож на вопль раненого зверя. Душа заледенела от ужаса, когда мужчина перед её глазами сжал рукой крохотную шейку младенца.       — Нет!       Аврора сорвалась с места, она сама потом не могла понять, откуда у неё тогда появились силы. Метнувшись под ноги мужа, она поймала брошенного им на пол ребенка. Женщине показалось, что комната начала вращаться перед её глазами. Да пусть весь мир сгорит в солнечном пламени. Теперь было уже всё равно, ведь дитя не дышало. Она, её крохотная дочь, была уже неживой.       Трясущиеся руки матери тщетно пытались расшевелить малышку, но та не двигалась. Даже слёзы женщины, капающие на пухлые щёчки, не заставили младенца вздрогнуть. Из груди Авроры вырывались горькие вопли, заполнившие враз весь Мраморный Дворец. Она проклинала это место. Желала, чтобы и камня на камне не осталось здесь.       Её дочь была у неё на руках. Мёртвая.       — Убийца, — кричала она ему. — Будь ты проклят, будь весь твой род проклят! Сукин ты сын! Убийца!       Сердца давно уже не было. Внутри текли багровые реки боли. Сознание её было на грани сумасшествия. Она тщетно пыталась вернуть к жизни младенца — свою девочку. Ту, которую она много лет ждала. Её единственное дитя просто отняли.       Чьи-то руки забрали мёртвого ребёнка. Аврора с визгом ударила того, кто посмел это сделать, поздно узнав в этом человеке Рейну. Фаворитка была в слезах, но вряд ли это было от удара.       Царицу словно вернули в реальность, что кончилось не очень благополучно для самого правителя. За считанные секунды в её руках оказался его же кинжал, выхваченный из-за богато украшенного пояса. Бросившись на мужа, Аврора замахнулась, но кто-то скрутил её ослабевшие руки, словно поймав в тиски. Клинок со звоном упал на пол, но женщина была безутешна. Она хотела собственными руками пронзить сердце царя.       — Сукин ты сын, это была твоя дочь! Я родила её! Я! Она была дочерью и мне тоже! Да будь ты проклят, Мадий Немезидский! Будь проклят твой проклятый род!       Низам шептал что-то ей на ухо, но сейчас и его она ненавидела. Ненавидела за то, что помешал ей. Она хотела его убить, как и всех остальных, потому что в этом мире никто не был достоин жизни, если не было в нём её дитя.       Мадий всё это время взирал на безутешную мать с бесстрастным выражением лица, лишь глаза его блестели безумным огнём.       — Я говорил тебе: будет убит каждый ребенок женского пола, пока кто-нибудь не родит мне наследника. Это касалось всех, и все были убиты.       — Это была твоя законная дочь! — взвизгнула царица. Она вырвала руки из хватки советника и схватила мужа за ворот. — Моя дочь! Я твоя законная жена! Не путай меня со своими шлюхами, я тебе не рабыня какая-нибудь. Я — Царица Немезидская! Единственная, чьи дети будут твоими законными наследниками! Я закрывала глаза на то, что ты убивал своих бастардов. Но моя дочь была твоей наследницей!       — Женщина никогда не сядет на мой трон!       — Пропади он пропадом, твой проклятый трон! Ты понял меня? Пропади всё пропадом, ты — безумный, несчастный, больной ублюдок, — с каждым словом её удары становились всё сильнее. — Ты убил её! Убил! Ты убийца всех наших детей!       Лицо Мадия оттаяло, он содрогнулся на миг, отталкивая обезумевшую Аврору.       — Я их не убивал. Они были моими детьми… — его взгляд стал потерянным, он схватился за голову. — Я их не убивал. Я любил их…       Царь осел на пол, держась за голову. Его начало трясти. Это было его безумие, которое всё в один миг превратило во тьму. Она в ту ночь проникла и в душу Авроры, что умерла вместе с наследницей; с того момента тьма навсегда поселилась у царицы в груди, там, где когда-то было сердце. Эта тьма…       Внезапный звонкий и пронзительный детский плач заставил кровь заледенеть в жилах. Все обернулись на ложе, где над теперь уже кричащим и брыкающимся ребёнком склонилась Рейна. Следы от царапин, что нанесла ей царица, алели на её щеке, но лицо её освещала радостная улыбка.       Она сделала непосильное — вернула принцессу.       — Она просто теряла сознание… — не отойдя ещё до конца от пережитого, пояснила фаворитка.       Аврора почувствовала, как тело перестало ей подчиняться, и осела на пол.       — Моя…       Врагу не пожелать познать горе матери. Врагу не пожелать ползти на коленях к телу бывшего мёртвым ребёнка.       Аврора всё ещё не верила, что дитя вновь дышало, что открыло свои большие глазки, что его крохотное личико сморщилось и покраснело от плача.       — Моё чудо, — слёзы её оставили мокрый след на груди малышки. Царица поцеловала место, где билось крохотное сердечко. — Моя Томирис.       В древненемезидском это имя значило «немыслимое чудо». Некоторые же истолковали его как «смертельный огонь».       — Моя принцесса Томирис…       Аврора не успела понять, когда же Мадий пришёл в себя. Он с опаской глядел на ребёнка, что успокаивался в материнских руках. Лицо царя багровело, а в глазах всё ещё теплился страх.       — Стража! — выкрикнул он.       — Повелитель… — Низам мигом оказался перед Мадием, осторожно подступая к нему. — Царь мой, успокойтесь. Это не выход.       Двери в покои распахнулись и внутрь вошли трое облачённых в чёрное стражников.       — На кол их. На видном месте.       Аврора помнила только то, как отчаянно вцепилась в ребёнка и затолкала его под одеяло, прижимая к груди. Смерть вновь грозила её малышке. На себя женщине давно было наплевать. Все мысли сейчас судорожно искали путь к спасению ребёнка. Она билась в отчаянии, находясь на краю сознания, и смотрела на Рейну, которой была обязана своей жизнью. Фаворитку ведь дома ждал семилетний Флавий и новорожденный сын, а теперь…       «Я должна и её спасти. Она будет прекрасной матерью для моей малышки.»       Аврора готова проститься со своей жизнью и отдала бы всё, чтобы спасти ребёнка и подругу. Взгляд скользнул по спине Низама, который сейчас стоял между нею и царем и, словно щит, загораживал их от наступающей опасности. Она хотела бы и его спасти.       Сердце заныло — оказывается, оно всё-таки осталось в груди.       — Повелитель, это не выход. Она безумна, Вы же видите, — взмолился советник, из последних сил пытаясь удержать внимание ополоумевшего царя на себе. — Это дитя — Ваш единственный законный живой наследник на данный момент. Позвольте ей жить. Никто не знает, что будет завтра. Вышлите их, я всё устрою. Только помилуйте. Или это будет конец. Не проклятие всё закончит, а Вы сами. Вы ведь не хотите быть концом?       Аврору в Низаме всегда восхищало то, как он мог убедить каждого.       «Каждого…»       — Не хочу… — колеблясь, рассеянно согласился Мадий, бросив испуганный взгляд на загораживающую собой ребенка Аврору. — Но она…       — Она безумна, выжила из ума, — повторил советник вновь. — Долго не протянет. У Вас же, по крайней мере, будет наследник…       В ту ночь она поняла, что такое любить и ненавидеть одновременно. Но первое чувство сразу же отпало. Она теперь только ненавидела.       В ту ночь, подписав ей приговор о ссылке и уходя из её покоев, Мадий унес последние отголоски её былой любви. Аврора распрощалась с нею, добровольно отдавая законному владельцу. С этого дня в её сердце будет место только для одной любви, и она будет принадлежать её дочери.       У Авроры будет лишь одна цель в жизни: увидеть Томирис на троне с короной Мадия на голове. Да, она сделает это, даже если придется всем пожертвовать.