Тринадцатый километр

      Мужчина в коричневом светлом пальто, туго подвязанном ремнём, курил сигарету и задумчиво смотрел на следы, оставляемые людьми на только что выпавшем снеге. Его выразительные глаза с почти оранжевой радужкой у зрачка щурились, и у уголков глаз проступали едва заметные морщинки.       Он смотрел на следы: простые следы, следы, оставленные подошвой со сложным замысловатым узором, и следы, которые оставила подошва, украшенная чёткими и простыми линиями. Как похоже на жизнь. След оставить не так уж и сложно, сложно, чтобы он бросался в глаза на фоне всех остальных одинаково блеклых отпечатках.       — Я купил билеты, — перед лицом Савелия мелькнули две бумажки.       Томаш привычно согнул руку в локте, и Исаев взялся за неё. Другой рукой он опирался на трость с набалдашником в виде вороньей головы. Его хромота была почти незаметной для окружающих, но сам он помнил о ней всегда.       В отличие от Томаша, который легко пережил и принял то, что преподнесла ему на Тринадцатом километре судьба, Савелий не мог так же легко отпустить прошлое. Иногда он просыпался по ночам от кошмаров, но мирно спящий рядом Томаш напоминал о том, что всё позади.       С тех пор Исаев усвоил урок: «Всё, что было услышано, не всегда равносильно тому, что было сказано». Артур исчез из жизни Савелия сразу же, как только его рука зажила. И слова Артура, которые в юности глубоко задели Савелия, теперь выглядели как-то иначе. Если много лет назад, Савелий желал лишь того, чтобы его совесть очистилась от бремени поступка, совершенного Оксаной Остаховой, то теперь он всё чаще задумывался о том, что-то, что было в юности его ничуть не волновало.       Савелий и Томаш заняли свои места в вагоне поезда. Напротив них уже сидела молодая пара. Состав тронулся, Томаш повернулся к окну, а Савелий беззастенчиво рассматривал пару, сидящую перед собой.       Светловолосый парень добродушного вида дремал на плече такой же светленькой девушки. И её голубые холодные глаза смотрели вперёд, но девушка прибывала в задумчивости и не видела ничего перед собой. На её веках лежали золотистые тени, а на губах — нежно-розовая помада. А лицо парня так напоминало Савелию лицо Артура в молодости, что он побледнел от нахлынувших на него чувств и воспоминаний.       Эта картина была тем, что потерял его брат. Это было то, что растаяло в руках Савелия, это было то, что ему никогда не принадлежало. Видеть перед собой совершенно незнакомых людей, которые напоминали о ком-то дорогом и близком, было так странно и непривычно. Сердце Савелия сжалось, словно от боли, на какое-то время он даже перестал дышать. Ему было больно за Артура, потому что за то короткое время, что Савелий и его брат провели под одной крышей, они успели понять друг друга и, что важнее, принять. А потом брат исчез из его жизни, оставив за собой лишь горькое чувство вины и ночные кошмары.       Девушка вдруг заморгала, а потом повела плечом, на котором дремал юноша. Тот молча и растерянно посмотрел на неё, и, сообразив, что у нее заболело плечо, он сел прямо. Но она встала, поменялась с ним местами, и тонкими изящными руками уложила его голову на другое плечо, которое теперь было рядом с ним. Это и было любовью.       — Знаешь, — Томаш отвернулся от окна и мягко посмотрел на Савелия, — я жду не дождусь, когда мы приедем к морю.       — Да, я тоже. Я тоже.       Но на самом деле ни Савелию, ни Томашу по-настоящему это было не нужно. Они уже были счастливы. У них уже было всё, о чём они только могли когда-либо мечтать.