Между Севером и Югом

Со времени битвы при Сэкигахаре прошло уже почти два месяца и только теперь люди, наконец-то поверили в то, что эпоха бесконечных войн близится к концу. Новый регент занимался исключительно мирными делами, а именно управлением страной и финансами, также он уделял много внимания восстановлению разрушенных крепостей и замков, так как понимал, что все эти фортификационные сооружения в случае необходимости смогут обеспечить дополнительную защиту от неприятеля. Да-да, в отличие от большинства своих подчинённых, уже успевших свято уверовать в то, что воевать больше не придётся, Мицунари куда более трезво смотрел на вещи, касающиеся благополучия вверенной ему страны. И он, может быть, лучше, чем кто-либо ещё из военного командования бывшей Западной армии понимал, что, на самом деле это ещё не конец и что, даже если мир и наступил, то едва ли он продлится слишком долго, а потому необходимо уже сейчас начинать готовиться к грядущим битвам. Конечно, всё это он не озвучивал вслух и, тем более, не прописывал в своих указах, выпущенных в первые недели после завершения военной кампании, поскольку также понимал и то, что народ, жаждущий мира, может не очень хорошо воспринять его призывы крепить оборону и продолжать наращивать военную мощь. Но, ссылаясь на то, что он просто желает видеть восстановленными разрушенные в ходе недавних сражений замки и крепости, хотя бы потому, что все эти сооружения являются наследием множества поколений, приказал начать заново отстраивать всё, что было сожжено и порушено за время войн и междоусобиц. Сам же Исида в это время занимался подготовкой денежной реформы, поскольку необходимость пересмотреть саму денежную систему возникла уже очень давно, да только ни у кого из предыдущих правителей руки до этого не дошли. Дело в том, что несмотря на то, что уже давно и полным ходом велась торговля с иностранными государствами, в Японии до сих пор не было единой денежной системы. Некоторые даймё, непосредственно занимающиеся торговлей с Западом, пытались печатать свои монеты, ну и ещё имелся в денежном обороте обан, который велел начать печатать ещё покойный кампаку. Только вот проблема заключалась в том, что каждый из даймё печатал монеты так, как ему в голову взбредёт, и, разумеется, старался сэкономить при этом на золоте, отчего европейцы не слишком охотно соглашались на то, чтобы им платили этими весьма сомнительными монетами, не имевшими к тому же в стране официального обращения. Что же касается обана, то не то что крестьяне и горожане, мало кто даже из самых знатных и богатых князей не то что держал его в руках, но даже и просто видел воочию. Внутри страны все торговые расчёты, в особенности крупномасштабные сделки велись при помощи старого доброго коку и до поры до времени такая денежная система всех вроде бы устраивала. Но после того, как эпоха постоянных войн канула в прошлое и страна вступила в новое, мирное время, регенту стало совершенно ясно, что дальше так продолжаться не может. Иностранцы не слишком охотно принимают в качестве оплаты за свои товары рис, да и при подсчёте стоимости тех же ружей в коку всегда возникают затруднения, ну, а о монетах, напечатанных при дворе отдельно взятых даймё, даже и говорить не стоит. К тому же мелкие, бытовые расчёты, вести в коку или, тем более в обанах крайне неудобно, а значит, нужны монеты куда более мелкого достоинства. Из мелких монет, правда, имелся ещё мон но... Этого явно было недостаточно, к тому же следовало хотя бы привести всю эту систему к единому знаменателю, то есть определить основную денежную единицу, к которой впоследствии и привязать курс всех остальных монет. Но мон не годился на роль главной денежной единицы страны из-за своей незначительной ценности, а обан, наоборот, был слишком большим и по весу, и по цене, чтобы делать ставку именно на него. Необходимо было ввести ещё хотя бы пару денежных единиц, промежуточных между обаном и моном, и уже тогда одну из этих новых единиц сделать главной. Целыми днями, а порой даже и ночами регент пропадал в своём рабочем кабинете, так как понимал, что денежная реформа, если она пройдёт как надо, благоприятным образом скажется не только на благополучии всех жителей страны, но и на успешности подготовки к последнему сражению, которое должно будет раз и навсегда определить победителя в том непростом противостоянии, тянущимся уже многие годы и всё никак не заканчивающимся. Что же, битва при Сэкигараре, на которую обе противоборствующие стороны возлагали столь большие надежды, так и не смогла внести ясность по этому вопросу. Может быть следующему сражению, которое пусть и не скоро, но всё же состоится, удастся это сделать?.. Мицунари, дописав какой-то документ, положил бумагу наверх и так высившейся рядом с ним кипы подобных бумаг и уже было потянулся на чистым листом, как вдруг в дверь постучали. - Войдите! - не поднимая головы, крикнул регент. Дверь открылась и на пороге возник ни кто иной, как Шима Сакон. Во время битвы при Сэкигахаре он, как и большинство генералов Западной армии, получил ранение, причём довольно серьёзное, но могучее телосложение и богатырское здоровье позволили ему очень быстро оправиться от раны и уже через три или четыре недели снова встать в строй. Теперь Сакон возглавлял дворцовую гвардию, главной целью которой была охрана наследника и его матери. - А, это ты, Сакон, - произнёс Мицунари, соизволив, наконец, оторваться от своего занятия. - Ты пришёл сюда, чтобы доложить мне о том, как обстоят дела с новым полком личной гвардии наследника Хидэёри? - Нет, - покачал головой Шима. - Я пришёл сюда для того, чтобы сообщить тебе о том, что ты занимаешься всякой ерундой, Мицунари. - В смысле? - Регент, в недоумении приподняв бровь, посмотрел на своего боевого товарища. - А в самом что ни на есть прямом смысле, - развёл руками Шима. - Ну, вот скажи, для какого ёкая ты отправил целый полк на розыски того человека? - Ты об Отани Ёшицугу? - спросил Исида. - Но, кажется, я уже говорил тебе и всем другим о том, почему я считаю необходимым найти его живым или мёртвым. - Это бессмысленно, Мицунари, - покачал головой Сакон. - Со времени битвы при Сэкигахаре прошло два месяца и всё это время ты велел не прекращать поиски до тех пор, пока они не увенчаются успехом... Скажи, а тебе не приходило в голову, что Отани погиб, но из-за того, что это случилось в самой гуще сражения, его буквально изрубили на куски? Или что его, как старого Тадакацу, разорвало ядром? Неужели ты не понимаешь, что в этом случае все попытки отыскать его живым или даже мёртвым бессмысленны и бесполезны? - Я предполагал, что такое с ним вполне могло случится, - кивнул регент. - Но, Сакон, ведь, как ты уже говорил, в Тадакацу попало ядро, и не одно, но при этом его тело, или, вернее то, что от него осталось, без труда опознали. Если бы с Ёшицугу произошло то же самое, то, я уверен, его бы тоже смогли опознать. - Проклятье, да за те два месяца в Сэкигахаре не осталось ни единого клочка земли, который не осмотрели бы и не перекопали бы посланные тобой люди! - воскликнул Сакон. - А результат? Никакого! - Вот именно, - с самым серьёзным видом кивнул Мицунари. - Результат никакой. Но, знаешь что, Сакон? - добавил он. - Это и к лучшему. По крайней мере, я теперь окончательно убедился в том, что Ёшицугу не погиб в том сражении, а значит, он, несмотря ни на что, жив и либо где-то скрывается, либо попал в плен. Но если бы он был в плену, то Хидэтада или кто-то из его генералов, кто поумней и посообразительней, наверняка предложили бы нам обменять его на Иэясу или хотя бы на кого-то из их товарищей, находящихся у нас в плену. Хотя, - добавил он, усмехнувшись. - Даже Хидэтада сообразил бы, что предлагать обменять жизнь простого генерала, пусть даже и моего друга, на жизнь их лидера, было бы как минимум, наивно. - А если бы они и вправду это тебе предложили, - спросил Шима. - То как бы ты поступил в этом случае, Мицунари? Неужели и вправду отдал бы им Иэясу в обмен на Отани? - Конечно же, нет, - покачал головой регент. - Ёшицугу мне друг, но даже при этом его жизнь не может считаться равноценной заменой жизни главнокомандующего вражеской армии... Впрочем, - добавил он. - Я полагаю, что он сейчас где-то скрывается, хотя и не могу понять причин этого. - Может у него просто снова болезнь обострилась? - предположил Сакон. - В последнее время перед Сэкигахарой Отани на ногах еле держался, даже я это заметил. А выглядел он так, что уж кажется, краше в могилу кладут. Так что, возможно, он просто не захотел тебя лишний раз тревожить и предпочёл удалиться для того, чтобы переждать очередное обострение. - Может быть, что это так и есть, - кивнул Мицунари. - Что же... В этом случае, наверное, мне просто следует набраться терпения и дождаться, когда Ёшицугу надумает вернуться ко двору. Если конечно, - добавил регент, понизив голос почти до шёпота, - Если, конечно, он будет в состоянии это сделать. - О, он обязательно вернётся! - ободряюще похлопал приятеля по плечу Сакон. - Что-то мне подсказывает, что очень скоро это случится. - Да сбудутся твои слова, Сакон, - произнёс Мицунари, едва заметно усмехнувшись при этом. - Пока же, если не возражаешь, я вернусь к своей работе. Шима, кивнув, вышел из кабинета регента, плотно затворив за собой дверь. Но если Мицунари думал, что больше его никто не станет отвлекать от работы, то он очень сильно ошибался. Послышался негромкий стук в дверь. - Да, войдите! - продолжая изучать какую-то финансовую ведомость, бывшую у него в руках, произнёс регент. Дверь открылась, явив его взору всё ещё очень красивую светловолосую женщину, одетую в небесно-голубое кимоно. Это была мать наследника Хидэёри, госпожа Чача, она же - госпожа Ёдо, как её теперь называли по названию замка, подаренного ей покойным кампаку. - Прошу прощения, если я вас отвлекаю, господин Исида, - произнесла она. - Но мне очень нужно поговорить с вами как можно скорее так как вопрос, по которому я здесь, не терпит отлагательств. Мицунари отодвинул от себя письменный прибор и стопку документов. - Да, я вас слушаю, госпожа Ёдо, - произнёс он слегка дрогнувшим голосом, невольно выдавшего его волнение. - Я хотела поговорить с вами о наследнике, - произнесла Чача, присаживаясь напротив него на пол. - Скажите, как долго вы намерены ещё продержать моего сына в этом статусе? Ему уже пошёл пятнадцатый год, так почему бы вам не провозгласить его новым правителем? Кампаку или же... может быть, даже сёгуном? Или, - добавила она, усмехнувшись. - Вы просто не хотите этого делать потому, что в противном случае потеряете всю власть, которой вы сейчас обладаете? - Мне нет никакого дела до власти, госпожа Ёдо, - покачал головой Мицунари. - Что же до наследника Хидэёри... То он ещё не готов к тому, чтобы стать правителем этой страны. Я лично начал с недавнего времени обучать его управлению государством и всему, что может быть ему полезно в будущем, когда он станет новым кампаку. Но из-за того, что в последнее время мне пришлось куда больше времени уделять делам военным, нежели всему остальному, я ещё не смог достаточно хорошо его подготовить к предстоящей ему роли... Это всё, что вы хотели у меня спросить, госпожа Ёдо? - добавил он, выжидающе глядя на сидевшую напротив него мать наследника. - Нет, это ещё не всё, - произнесла Чача. - Господин Исида... Мне вот что уже давно не даёт покоя, - понизив голос почти до шёпота, произнесла она. - Наследник Хидэёри - это ведь, не единственный мой сын. Скажите, что вы сделали с моим... с нашим вторым ребёнком? На какую ужасную участь вы его обрекли? Кампаку говорил, что вы увезли второго ребёнка в какой-то горный монастырь, обрекая его тем самым на холод и на голод и, несомненно, это просто ужасно. Скажите, вам что же, нисколько не жаль было собственного сына? Наверное, нет, раз вы всего лишь через несколько часов после того, как он родился, хладнокровно оторвали его от меня и увезли в неизвестном направлении. - Это не так, - возразил регент. - Госпожа Ёдо, увезти вашего второго ребёнка мне приказал сам Хидэёши. Насчёт того, что я будто бы обрёк его на страшную участь... Нет, нет и ещё раз нет. Я просто отвёз Хидео в один из своих замков и попросил семью брата заботиться о нём, сказав им при этом, что он - мой незаконнорожденный ребёнок. При этом я, как видите, даже не солгал им, ведь Хидео и вправду мой бастард, как сказали бы на Западе. Всё это время он вовсе не жил в холоде и в голоде, но рос в любящей и заботливой семье, где к нему относились как к своему собственному ребёнку. Что же до того монастыря... Я действительно отвёз туда новорожденного мальчика. Но не Хидео, а младенца, которого я подобрал перед ступенями какого-то заброшенного храма, где его, без сомнения оставила беспутная мать или другие не менее беспутные родственники. Так что, как видите, я тогда сделал не одно, а сразу два добрых дела: дал Хидео возможность вырасти в заботливой семье и в нормальных условиях, да к тому же ещё спас того, другого ребёнка от верной смерти. А потому я бы попросил вас не обвинять меня во всех возможных не невозможных грехах, так как я, как вы и сами можете видеть, в них не повинен. - Значит, вы его назвали Хидео, - вздохнула госпожа Ёдо. - Моего мнения, конечно же, не спрашивали... Ну, ладно, я хотела спросить вас ещё кое о чём. Скажите, а я смогу хоть когда-нибудь его увидеть? Мицунари на какое-то мгновение задумался, а потом с уверенностью кивнул. - Да, разумеется. Госпожа Ёдо, я распоряжусь, чтобы мой брат отпустил Хидео в столицу при первой же возможности. Конечно, вы не сможете представить его публике, как ещё одного своего сына, но я позволю ему встретиться с вами. Разумеется, - добавил он. - Приезд Хидео должен для всех, в том числе и для наследника Хидэёри, остаться тайной. Только вы одна сможете встретиться с ним, причём не явно, а тайно, в заранее условленном месте и в тот день и час, который я назначу. - Меня это устраивает, - кивнула Чача. - Когда он приедет в столицу? - Я пока не могу этого сказать, - покачал головой Мицунари. - Но как только мне представится такая возможность, я сразу же отправлю кого-нибудь из своих людей за Хидео и, как только он будет здесь, поставлю вас в известность... Надеюсь, на этом всё? - добавил он. - Не сочтите меня невежливым, госпожа Ёдо, но у меня действительно сейчас очень много работы. - Так значит, это и всё, что вы можете мне сказать, господин Исида? - спросила Чача. - Помнится, некогда вы говорили мне совсем другое... - Извините, госпожа Ёдо, но мне некогда тратить время на пустые разговоры, - повторил регент. - Если вы так желаете поговорить со мной о чём-то, не имеющем отношения к моей работе, то вам придётся подождать до тех пор, пока я с этим закончу. Говоря так, он небрежным кивком указал на стопки высившихся рядом с ним бумаг. - Что же... Тогда прошу меня извинить... Мать наследника поднялась со своего места и, незаметным движением расправив слегка примявшиеся складки своего кимоно, царственной походкой вышла из кабинета. Мицунари даже не посмотрел ей вослед. У него и вправду было очень много работы, причём работы, не терпящей отлагательств. Помимо разработки единой денежной системы, нужно было заниматься и другими преобразованиями, в том числе судебной и военной реформами. Но не только лишь из-за своей занятости регент так холодно разговаривал сейчас с госпожой Ёдо. Были времена, когда он боготворил эту женщину и грезил о ней во сне и наяву, только, разумеется, ни за что на свете не рискнул бы признаться ей в своих чувствах. Но однажды, когда его самая невероятная мечта сбылась и он смог провести вместе с этой женщиной одну-единственную ночь, он, не иначе, как поддавшись минутной слабости, признался Чаче в любви. На взаимность парень, конечно, не рассчитывал, так как сам понимал, что наложница кампаку никогда не отважится на измену по своей доброй воле. Но и того, что эта тогда ещё юная особа отнесётся к его чувствам с таким презрением и что она так жестоко укажет ему на его место, молодой сановник, конечно же, тоже не ожидал. До сих пор, несмотря на то, что с тех пор минуло почти пятнадцать лет, он не забыл ни единого из слов, произнесённых тогда госпожой Ёдо и того ледяного тона, которым она тогда эти самые слова произносила: "Мне кажется, вы забываетесь, господин Исида. Вспомните о том, что это - всего лишь часть вашей работы и, наконец, перестаньте строить иллюзии в отношении того, что эта ночь что-то изменила во мне или в вас. Уверяю вас, мои чувства по отношению к вам остались прежними. И это не любовь и даже не страсть, а безразличие и незаинтересованность в продолжении наших с вами отношений. А если не поможет, то вспомните ещё и о том, что я вас не люблю и не полюблю никогда в жизни. Я, так же как и вы, только лишь выполняла свои обязанности и, если на то будет воля богов, рожу от вас наследника для кампаку. Что же до вас... То вам лучше просто забыть об этой ночи и о том, что между нами было... Надеюсь я ясно выражаюсь?.." Что же, возможно, в чём-то госпожа Ёдо и была тогда права. Действительно, наивным было с его стороны выставлять напоказ свои чувства, неведомо на что при этом надеясь. И тот случай послужил Мицунари очень хорошим уроком, заодно напрочь избавив его от остатков наивности и сделав его тем, кем он был сейчас: человеком, помешанным на своей работе и попросту забывшем о таком чувстве, как любовь. Нет, конечно же, регент вовсе не охладел ко всем женщинам в принципе, у него к тому времени, когда состоялась битва при Сэкигахаре, уже было несколько наложниц и даже имелись внебрачные дети, причём младшей дочери едва исполнилось два месяца. Но больше он никогда никого не смог полюбить по-настоящему. Теперь же, когда он стал регентом и груз ответственности увеличился многократно, на развлечения, в том числе и на посещение наложниц и на общение с детьми, времени не оставалось совершенно. Даже те чувства, которые Исида всё ещё продолжал испытывать к госпоже Ёдо, кажется, теперь угасли без следа. Во всяком случае, появление этой женщины сейчас в его кабинете, не вызвало у регента никаких других эмоций, кроме раздражения и досады из-за того, что его посмели отвлечь от работы из-за того, что можно было бы обсудить и позднее. Да, конечно, воспитание наследника тоже очень важно, только вот для чего было говорить с ним об этом именно сейчас? Вздохнув, регент взял новый лист бумаги и, пододвинув к себе письменный прибор и несколько финансовых ведомостей, занялся составлением каких-то расчётов... ***** А в это время госпожа Ёдо, выйдя из кабинета регента, обессиленно привалилась спиной к двери. Разговор дался ей непросто, и дело было вовсе не в том, что её так уж сильно занимали вопросы воспитания наследника или даже судьба её второго сына. Просто теперь, спустя два с лишним года после смерти кампаку, она впервые задумалась о том, что же ей делать дальше. Возраст ещё вполне позволял госпоже Ёдо выйти замуж, да и желающих стать её супругом, стоило бы ей только заикнуться о том, что она желает вступить в брак, нашлось бы предостаточно. Только вот парадокс заключался в том, что ей никто из этих возможных кандидатов не был нужен. Может быть, это смешно, может быть, нелепо, но... Чача только недавно осознала, что, на самом деле ей нужен только тот, кого она сама отвергла много лет тому назад, то есть нынешний регент. Проблема же была в том, что теперь уже сам Мицунари если и не отвергал её в открытую, то, по крайней мере, яснее ясного давал понять, что она ему совершенно безразлична. Он в упор не замечал её попытки обратить на себя внимание, но, может быть, если бы она в открытую сказала ему о том, что хочет стать его женой, это могло бы что-то изменить. Правда, тут была ещё одна проблема: в том, что сама госпожа Ёдо ни за что не опустилась бы до того, чтобы первой признаться мужчине в своих чувствах, тем более мужчине, которого она сама же некогда отвергла... Словом, в отношениях регента и матери наследника сложилась ситуация, которую можно было бы охарактеризовать так: "Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей..." Впрочем, такая же точно ситуация складывалась и в отношениях ещё одной так и не сложившейся пока парочки, а именно в отношениях Куноити и Санады Юкимуры. Правда, уже по совсем другой причине. А именно потому, что Юкимура не воспринимал свою боевую подругу как женщину. Совсем, от слова "никак". Куноити была для него чем-то вроде сестры, товарища, ну, в крайнем случае, самого преданного слуги. Но увидеть в ней девушку, в которую можно было бы влюбиться?! Увы, на это Санада был решительно не способен. А сама Куноити, в свою очередь, никак не решалась сделать первый шаг, продолжая вести себя как если бы и вправду была всего только "ниндзя Юкимуры". И надо же было случиться так, что именно в тот миг, когда госпожа Ёдо стояла, привалившись к двери кабинета регента, мимо неё как раз прошла ставшая почти неразлучной троица, а именно: леди Кай, Куноити и Ина, причём последняя уже даже и не пыталась скрыть своё "интересное положение". Девушки болтали и смеялись и, разумеется, никто из них не обратил внимания на стоявшую в тени госпожу Ёдо. - Если ты будешь такой нерешительной, ты никогда ничего не добьёшься! - с уверенностью говорила леди Кай, обращаясь к Куноити. - Сама посуди: ну, откуда он может узнать о твоих чувствах, если ты их ему даже не показываешь? - И что же я должна делать, чтоб он наконец-то обратил на меня внимание? - дрожащим голосом, спросила младшая из девушек. - Что, что... - махнув рукой, передразнила её Кай. - Либо оденься повызывающее, либо просто возьми и скажи ему о том, что любишь его! - Немыслимо... - покачала головой Ина. - Куноити не может этого сделать, и тебе, Кай, это прекрасно известно. Она для Юкимуры - слуга, не более того. А служанка не может признаться в любви своему господину, хотя бы потому, что это - неприлично и совершенно недопустимо. - Ну, тогда пускай она всю оставшуюся жизнь ходит за ним хвостиком и безуспешно пытается обратить на себя его внимание! - фыркнула леди Кай. - Нет, ну, я понимаю конечно, - добавила она. - Не всех боги наградили хорошей фигурой, но если Куноити приодеть в красивое кимоно и причесать как знатную даму, она станет пусть и не красавицей, но довольно миленькой. - Хорошо, если вы собираетесь это делать, то делайте, пожалуйста, без меня, - произнесла Ина. - Мне и без ваших затей не очень хорошо в последнее время, чтобы я ещё в подобных увеселениях участие принимала. - Подумать только! - усмехнулась Кай. - И это говорит та, кто наравне с мужчинами сражалась в битве при Сэкигахаре будучи... на четвёртом месяце беременности, не так ли? - Вот именно, что тогда я была на четвёртом, а теперь уже на шестом, - кивнула Ина. - И теперь мне не так-то легко всё удаётся, как прежде. - Ладно-ладно, обойдёмся и без тебя! - недовольно поморщилась Кай. - Значит, решено и подписано: сегодня же приступаем к нашему секретному плану под кодовым названием "Очаровать и покорить"... Куноити, возражения не принимаются, это тебе ясно?.. Девушки отошли чуть подальше и, завернув за поворот, скрылись из виду, так что теперь госпожа Ёдо не могла более разобрать ни слова из их разговора. Поглядев в ту сторону, куда ушла почти неразлучная троица, она невольно поморщилась. Вид беременной Ины напомнил матери наследника о том времени, когда она сама была в тяжести. И, надо сказать, это было непростое время для госпожи Ёдо. Поначалу, узнав о том, что у неё всё же будет наследник... ну, может быть, наследница, она, разумеется, обрадовалась. Ведь это ставило её на ступеньку выше даже законной жены кампаку, сиречь госпожи Нэнэ. Но по мере того, как шло время, Чача всё больше жалела о том, что согласилась на подобную авантюру. Беременность давалась ей тяжело, токсикоз и перепады настроения мучили с первого же месяца. Не хотелось делать ровным счётом ничего, в особенности принимать участие в таких забавах, как охота и всякого рода торжества. Благо, что в принципе никто особенно не заставлял её этого делать, но всё равно, даже необходимость хоть изредка появляться в обществе тяготило наложницу кампаку, тем более, что она не на шутку боялась, что её в любой момент может стошнить или же она упадёт в обморок. Осунувшаяся, похудевшая и подурневшая в плане внешности сидела она в своей комнате, не желая видеть никого, даже самых доверенных из своих слуг. Потом у неё начал расти живот и это было по-настоящему ужасным для неё. Тогда Чача ещё не знала того, что носит двойню. А потому ей всё время казалось, что у неё в животе сидит маленький демон-они, который будет расти там, внутри, до тех пор, пока не разорвёт её и не выйдет наружу. К счастью, придворный лекарь всё же смог понять, в чём дело и вовремя успокоил уже начавшую впадать в панику женщину, испуганную тем, как быстро у неё увеличивается живот. А тут ещё в довершение ко всему кампаку, не иначе, как решив сделать ей по-настоящему "королевский" подарок ко дню появления на свет наследника, затеял перестройку дворца, так что оставаться там стало попросту невозможным. И пришлось наложнице, придерживая руками ставший огромным живот, буквально уже на сносях переезжать в загородное поместье для того, чтобы там в положенный срок разрешиться от бремени. Но не столько это возмутило тогда госпожу Ёдо, как то, что присматривать за ней Хидэёши доверил ни кому иному, как Мицунари, на которого она сама после той ночи и смотреть-то не могла, настолько он был ей в то время неприятен. Да ещё и поместье было тем же, где и был зачат будущий наследник! Одним словом, если бы кампаку и захотел обидеть её или даже оскорбить, то он сделал для этого всё возможное и невозможное. Правда, от Исиды хотя бы временно госпоже Ёдо удалось избавиться, выставив его за дверь своих апартаментов и сославшись на то, что она сильно устаёт и нуждается в отдыхе, а маячащая постоянно перед глазами фигура не то надсмотрщика, не то опекуна не слишком-то способствует крепкому и здоровому сну, в коем она и будущий наследник так нуждаются. Ну и, апофеозом всего стали собственно роды. Как на грех, они начались почти на две недели раньше ожидаемого срока и лекаря в поместье не оказалось. Там вообще не было никого, кроме неё самой, нескольких молоденьких служанок и всё того же Мицунари. Может быть, если бы госпожа Ёдо сразу же объявила о том, что, кажется, начинается, то за лекарем или хотя бы повитухой успели бы кого-нибудь отправить. Но Чача специально ничего не говорила никому о том, что она вот-вот произведёт на свет долгожданного наследника, пока под ней прямо во время ужина да ещё и в присутствии Исиды не расплылась лужа из-за отошедших вод. Тут уже Мицунари сам запаниковал, так как никогда прежде ему не приходилось присутствовать при чьих-то родах, если не считать ощена любимых охотничьих собак кампаку. Госпожа Ёдо не слишком хорошо помнила, что было дальше. Однако то, как нынешний регент тряс её за плечо, умоляя потерпеть ещё немного и то, каким бледным было его перекошенное от ужаса лицо, она, наверное, никогда не забудет. Сообразив, что поздно уже ехать за лекарем, а на слуг надежды мало, молодой сановник сам принимал тогда у неё роды. Лёжа в полубреду и ничего не помня от боли, волнами накатывающими на неё, Чача не видела того, что он там делал, однако, несмотря на отсутствие у парня опыта в подобных делах, как ни странно, всё прошло более-менее благополучно. Но это было уже потом. А пока она до крови закусывала губу, чтобы не закричать и только сквозь зубы ругалась словами, не подобающими даме её происхождения и статуса. Досталось всем: и ни в чём не повинным детям, которые вот-вот должны были появиться на свет, и кампаку, заставившему её согласиться на подобное, и, конечно же, Мицунари. Ему - в особенности. Чача позднее со стыдом вспоминала всё то, что она тогда наговорила человеку, который, по сути спас её тогда. Ведь если бы не он и не его пусть не слишком умелая помощь, вообще неизвестно, чем бы всё тогда завершилось. Но извиняться она, конечно же, и не подумала... А уже позднее, когда изволил приехать Хидэёши, распорядившийся отослать одного из родившихся двойняшек в горный монастырь, она просто лежала, будучи совершенно обессиленной после родов и даже была не в состоянии заступиться за своего второго сына. К счастью, кампаку оставил в качестве наследника именно того ребёнка, к которому и она сама была привязана несколько больше, но всё равно разлука со вторым малышом была для неё очень тяжёлой. А между тем ни Хидэёши, ни, тем более, Мицунари, этого не заметили, а если и заметили, то просто не придали этому никакого значения. Для них на первом месте всегда были интересы государства, ну и, конечно же, правящей династии. Так почему бы не пожертвовать одним, ставшим ненужным и даже лишним ребёнком ради достижения каких-то там... великих целей? Возвращение наложницы и долгожданного наследника во дворец было обставлено как великое торжество. А на недоуменные вопросы придворных относительно того, что же случилось со вторым ребёнком, ведь вроде бы ожидалась двойня, кампаку сказал, что придворный лекарь ошибся и ребёнок был всего один... Госпожа Ёдо, наконец-то отойдя от двери кабинета регента, невесело усмехнулась. Да, она поднялась на высоту, недоступную ни одной другой из наложниц покойного кампаку, став матерью наследника. Но какой ценой? Ценой лжи, обмана и даже... предательства. Ведь то, что она согласилась отправить одного из своих детей в изгнание, иначе, как предательством и не назовёшь. И если бы тогда ей сказали о той цене, которую ей придётся заплатить за своё возвышение, она бы сто раз подумала прежде, чем давать своё согласие на подобную весьма сомнительную авантюру. Впрочем, теперь уже ничего не изменить. Кампаку мёртв, Исида стал регентом при наследнике, ещё не достигшем совершеннолетия, она же... Она даже не может считаться вдовой покойного правителя в отличие от Нэнэ. Да, титул матери наследника тоже имеет какой-то вес, но всё же это не совсем то. А тут ещё это глупое и совершенно неуместное, неведомо почему пробудившееся чувство к тому, кого она отвергла много лет назад и кого, казалось бы, теперь должна ненавидеть и презирать. Ненавидеть - за то, что он остался единственным, кто, кроме самой Чачи знает о той позорной сделке и о той цене, которую ей пришлось заплатить за право возвыситься над всеми наложницами кампаку и даже над его законной женой. А презирать... Презирать - за то, что в отличие от неё, Мицунари хватило силы духа переступить через собственное прошлое, наплевать на чувства и жить дальше. Даже не так: не просто жить ради самой жизни, но ещё и быть человеком, вставшим во главе страны, истерзанной войнами и смутой. Презирать за то, за что вообще-то следовало бы уважать... Парадокс? Да. Но что поделать, если вся жизнь госпожи Ёдо и есть по сути один сплошной парадокс? Чача вдруг снова вспомнила о разговоре Кай, Ины и Куноити. - Смешно! - покачала она головой. - Эта леди Кай любит того же человека, что и Куноити, так почему же она помогает своей сопернице? По-моему это просто глупо и уж, во всяком случае, крайне неосмотрительно. Неосмотрительно? Да, возможно. Но... Разве не так было и с ней, когда она приехала ко двору и только-только должна была стать наложницей кампаку? Разве госпожа Нэнэ не была тем человеком, который помог ей возвыситься? И разве это не она придумала весь тот план? Возможно, Хидэёши немного помог ей в этом, но едва ли ему самому вообще могла прийти в голову такая идея: о том, что будет лучше, если новая наложница родит пусть и незаконного, но всё же наследника, чем если потом кампаку придётся усыновлять уже взрослого или почти взрослого человека... Который, вполне возможно, может иметь совсем другие убеждения и неподходящий характер. Куда лучше воспитать наследника с младенческого возраста, а о том, что его отец вовсе не кампаку, всё равно никому не дано узнать кроме тех, кто изначально был посвящён в эту тайну. Да, именно Нэнэ должна была бы сказать госпожа Ёдо "спасибо" и за своё возвышение, и за дарованные ей владения. Если бы не законная жена кампаку, наплевавшая на свои собственные интересы и поставившая на карту всё ради будущего всей страны и правящей династии, она сама так и осталась бы всего лишь очередной наложницей, коим нет числа. Только вот увидит ли она ещё раз свою... да и не только свою благодетельницу? Чача не знала этого, как не знал и никто при дворе. Ведь после смерти кампаку, Нэнэ, будучи не в силах оставаться в месте, с которым были связаны все её самые радостные и самые грустные воспоминания, покинула двор и удалилась в один из монастырей, где, по слухам, стала монахиней. "Надо бы нанести визит ей, съездить как-нибудь в тот монастырь", - мелькнула мысль у госпожи Ёдо. Она расправила складки на своём шёлковом одеянии и величественной походкой направилась в свои апартаменты.