В попытке согреться

      В ночь побега их с мамой укрывает метель. Стоит ступить за порог, как она сдувает с голов капюшоны, выдёргивает из причёсок пряди волос, играет с плащами, бросает горсти снежинок в лицо. Серана вдыхает свежий ветер, и так хочется замереть, дать себе привыкнуть к морозцу на коже, к хрусту снега под сапогами, — но мама жестом зовёт за собой, и приходится сделать шаг, а потом ещё и ещё.       Путь от заброшенного чёрного хода до лодки кажется вечностью. Серана оглядывается на замок, такой огромный снизу, и ужас мешается в груди с ребяческой радостью. «Мы уходим, — наконец осознаёт она. — Мы правда уходим!» Смотрит на маму широко распахнутыми глазами, и та в ответ еле заметно поднимает уголок губ.       Не будет холодных каменных стен и сладко-горького запаха в обеденном зале. Не будет страха обжечься о свечное пламя. Не будет отца, который совершенно, абсолютно точно сошёл с ума.       Но зато — ночи, дни, а потом снова ночи, — будет Скайрим. Пускай нельзя встречаться с людьми, но заснеженные просторы, деревья, звери — это уже больше, куда больше, чем она видела за последние десятки лет. Если отвлечься от тяжести Свитка на плечах, можно представить себе, что ей просто разрешили погулять.       Мама говорит:       — Без лодки будет быстрее.       Серана не успевает сказать «нет». Мама забирает Свиток и поднимается над проливом уже не собой, взмахивает серыми крыльями и исчезает в снежных завихрениях.       Проклятье.       Превращаться — больно, больно, больно, будто самую её сущность выворачивают наизнанку, будто глыба льда снова касается внутренней стороны бёдер, а собственный крик слышен издалека. Серана не справляется с неожиданной и чужой тяжестью, еле парит над волнами — солёная ледяная вода лижет ступни — неловкая огромная туша второпях чуть не окунается по колено.       Отец всё сокрушался, что она никогда не научится быть собой…       Серана возвращает себе тело, едва ступив на другой берег, и забирает Свиток. Отворачивается от замка, не давая себе засомневаться.       Так будет лучше. Да и назад дороги уже нет.       А впереди — её самое большое путешествие.