***
Звучит всего одно слово — и замок преображается в одночасье. Оживают пустые коридоры, приходят в движение замершие ворота. Библиотека, бывшая тихая гавань, взрывается чужими шагами, аккордами голосов и неумолкающим шорохом страниц. Охота на пророчество требует знаний, и Серана оказывается в эпицентре. Ночи проходят в водовороте просьб подобрать книги, пересказать их, добыть информацию — или указать на то, где её искать. Невия, конечно, остаётся рядом. Часов тихого наслаждения друг другом больше нет, но зато в деле они бок о бок. Их работа — гармония, которой могли бы сами двемеры позавидовать. Они понимают друг друга без слов: достаточно коснуться плеча или мягко позвать по имени. Страх всё ещё звенит на краю сознания: если отец узнает, если зайдёт, если ему расскажут… Но тревога утихает с каждым днём, сдаётся перед лицом новой жизни, в которой это будет совсем неважно. Когда закончится Тирания Солнца, когда день напитается сумраком, они смогут делать что захотят — и когда захотят. Свобода дразнит кончики пальцев, шепчет: «Найди. Дотянись. Поймай». Серана принимает от Невии очередную книгу, кивает благодарно и погружается в чтение. Когда по коридорам вихрем проносится: «Валерика исчезла!», Серана не сразу понимает, почему это вообще имеет значение. Только потом вспоминается: короткая записка в кармане плаща («Если ещё не ослепла — приходи»), собственный усталый вздох, пламя факела, жадно пожирающее обрывок пергамента. У мамы был план — и она привела его в действие. В культе Мотылька Предка, говорят, беспорядки и утроенная охрана. Кто-то украл жрицу среди ночи и вернул высушенный труп со следами укуса на шее, теперь они вампиров ждут и боятся… «Что же ты наделала», — позволяет себе подумать Серана, оставаясь одна. Тени пляшут по стенам, нападают из-за углов, отчаяние и страх просачиваются под дверь вместе с волной шёпота по всему замку: после заката лорд Харкон собирает клан в общей зале. Невия ложится рядом, обнимает за талию. Серана тянется к губам — они пахнут кровью и ягодами — и позволяет себе раствориться. Совсем ненадолго. Голос отца звенит гневом. — У нас в руках ключ к вечности, к невиданной силе. Но вместо бесценных знаний он несёт вздор! Серана отступает на полшага — исключительно по привычке, тут же говорит себе она, — и прочищает горло. — Насколько мне стало известно, отец, о Свитках стоит мыслить не как об открытых книгах — а скорее как о существах отчасти разумных. Они будут говорить, но только с теми, кто хотя бы прикоснулся к пониманию их сути. А цена за изучение Древних Свитков высока. Шаги останавливаются. Отец опускается в кресло (цвета застилают друг друга, слоятся: чёрный, и амарантовый, и снова чёрный), задумчиво складывает ладони. — Мне нужен доброволец, — говорит он наконец. — Разумеется, награда не заставит себя ждать. На зал опускается звенящая тишина. Тех, кто молчит, можно понять. Драгоценные знания на кончиках пальцев — но какой ценой? Стоят ли минуты экстаза вечности агонии потом?.. — Я готова, лорд Харкон, — говорит знакомый голос слева. Мир останавливается. «Нет, Невия», — рвётся с губ. И ещё: «Пожалуйста». Серана прикусывает язык. Привязанности — слабость, и то, что она позволила себе… То, что до сих пор не оттолкнула… — Решено. Приступай к подготовке сегодня. В культе Мотылька Предка вампиров боятся и ждут. Серана почти пускает мысль: найти одного из тех священников, что проводят ритуалы «исцеления» от Дара, отдать ему Невию — полюбоваться хоть немного на глаза, то ли голубые, то ли карие, — и пусть она проходит обучение, пусть она будет в порядке, у Волкихар есть целая вечность — неужели не стоит попробовать?.. Библиотека обращается в место для медитации. Для тишины, сотканной из неслышных вздохов и взглядов украдкой. У Невии закрыты глаза, и невозможно длинные ресницы отбрасывают тень.***
У Невии улыбка беззащитная, почти извиняющаяся. Она смотрит поверх плеча Сераны, будто пытается разглядеть что-то, одной ей ведомое. Они обе знают правду: Невия видит только темноту. — Прости, — говорит она тихо и быстро. — Я думала, у меня получится, и мы вместе… Поцелуй меня, пока я ещё помню, кто ты. Серана касается губ осторожно и бережно. Они солоноватые — будто вместо ягодного сока на них слёзы. Будто кто-то из них ещё способен плакать. — И ты, — шепчет в ответ. — Прости меня. Потом от Невии остаются только воспоминания. Вместо тех, жарких, со вкусом крови и ягод, — неправильные и горькие. Вместо рыжих локонов и ямочек на веснушчатых щеках — пустота. Вместо тепла в груди — отчаянное желание повернуть время назад, сказать: «Невия нужна мне в библиотеке. Она не будет читать пророчество. Ищи других, отец». «Не трогай её». Правда вонзается в грудь сотнями мечей. Невия не справилась — и исчезла. А она, Серана, могла спасти — и смолчала. И именно она — осталась. Время течёт вперёд неумолимо и безжалостно. Общие собрания клана сливаются в вихрь (чёрный-амарантовый-чёрный), вылазки наружу — в волну запаха крови и хвои. Отец всё так же избавляется от тех, кто не оправдывает его ожиданий. Всех, у кого ещё не погасла искра во взгляде, кто считает себя достаточно храбрым, чтобы взяться. Серана могла бы подходить к каждому, трясти за плечи, шептать, кричать: «Ты идёшь туда, где будет хуже, чем смерть. От тебя даже горсти пепла не останется. Не надо. Остановись». Вместо этого она молчит. Библиотека затихает, замирает, вместе с Сераной уходит в себя. Чтобы передать кому-то карту или книгу, теперь приходится сдувать пыль. Дотягиваться до верхних полок — самой, с трудом, едва цепляя кончиками пальцев. Больше нет почти-случайных прикосновений ладоней к щекам, губ — к прядям волос. Нет шёпота и разговоров обо всём и ни о чём. Все стулья и кресла расставлены на равном (приличном) расстоянии друг от друга. Серана изо всех сил старается заполнить свой мир тем, что осталось. Но шороха страниц, книжной пыли и тишины уже не хватает. — Вингальмо, — говорит она мучительную вечность спустя, — я знаю библиотеку наизусть. Мне скучно. Дай мне работу снаружи. Он смотрит долго и внимательно. Серана выдерживает взгляд. — Я нашёл несколько смертных, — отвечает он наконец. — Кто-то должен посмотреть на них вблизи. Решить, достойны ли они нашей крови. Она кивает. Скайрим огромен. Куда просторнее, чем казалось из замка. Серана надвигает капюшон поглубже — и растворяется в нём. Впитывает виды, запахи, звуки. А по ночам, вдали от ледяных стен и давящих на виски интриг, наконец есть место и время столкнуться с мыслью, от которой она бежала целую вечность. Отец не остановится. Запах пророчества тянет его за собой, дурманит сильнее, чем могла бы любая кровь. Ему кажется, что он напал на след, — в погоне он сметёт до основания весь клан. Если не весь Тамриэль. Не это ли предвидела мама, когда бежала? Не потому ли исчез второй Свиток? Вот теперь бы опереться на её плечо, спросить совета, защититься от худшего вместе. Но о маме до сих пор ни весточки, ни шёпота. Даже спустя все эти сотни лет. Смертные могут бесконечно играть в свои войны — но над их головами висит другая, шире и страшнее, и предотвратить её некому. Серана могла бы. Но осталась одна.***
Ривервуд манит. Живой и зелёный рядом с обугленными останками Хелгена, страшными, уродливыми, пахнущими до сих пор пеплом. Берега омывает ласковая речка, птицы поют в ветвях деревьев. Хильде косится с крыльца. Старая добрая Хильде, зорче всех остальных вместе взятых. Интересно, кричала ли она о драконе так же, как тогда — о вампире?.. Правда, в этот раз уже точно не юной, не сладостно-полуобнажённой. Та ночь была будто вчера — а Хильде уже морщинами покрыта, и по улицам ходит взрослый сын. Жизни смертных пролетают мимо, стоит только моргнуть. Иди речь о жизни — приходить не стоило бы. Но здесь, среди солнечных лучей и свежего дерева, притаилась магия. Поющая в чьих-то венах, сильная и древняя, как само Время. «Обратите, — сказал Вингальмо в замке, — а ежели не сможете…» Сверкнувшие в тонкогубой ухмылке клыки договорили куда громче слов. Они давно научились не тратить время на разговоры вслух. Тень укрывает надёжно, как старый друг. Шаги бесшумные, чары невидимости наготове: пока не понадобится, её не заметит никто. Невия исчезла — и Древним Свиткам посвятила себя Серана. Оттого, может быть, только она этот зов, нездешний и мелодичный, слышит так ярко и отчётливо. Это не музыка, нет: ноты сплетаются из липкого шёпота и пронзительного крика, из гневного рыка и упрямого скрипа зубов, из приглушённых всхлипов по ночам. Из отчаяния и боли — с ненавистью пополам. След тянется с юга. Серана может идти по нему, даже если ей завязать глаза. На окраине, на полянке позади домов, светлую зелень взрезают чёрные волосы, смуглые руки и грязно-серые бинты. Тонкая-тонкая женщина, вместо плоти — чистая ярость. Выжженная, выточенная из прошлого, из чужой жадности и собственной беспомощности. Закрыть глаза — вокруг темнота и холод, и это самое страшное, а ко всему остальному привыкнуть можно — и просто до ужаса… Из наваждения себя вытряхнуть трудно — но Серана не оступается. Не издаёт ни звука. Секунда — и её пронзают взглядом. Глаза цвета тёмного янтаря, скулы высокие и острые, пальцы добела сжаты в кулак. Серана позволяет играть с собой — с пустотой — в гляделки. — Показалось, — вечность спустя бормочет голос из её видений. — Ангрел… ты начинаешь сходить с ума. Глубокий вздох — и она снова подбирает брошенный лук. Натягивает дрожащими руками тетиву. Серана бесшумно ускользает прочь. — Ангрел, — заговаривает она. Собственный голос звучит тише, чем стоило бы. И почему-то сипло. Вместо того, чтобы вздрогнуть и обернуться, она замирает. — Так это ты. Интонация странная, будто они знакомы, будто виделись годы назад. Серана хочет сказать: «Подумай: ты сможешь стрелять и бегать без боли», пообещать: «Того, кому хочешь отомстить, разорвёшь голыми руками», польстить: «Ты потрясающая, я бы не справилась». Вот только последнее отчётливо отдаёт фальшью. Ангрел оборачивается, и янтарные глаза говорят: я знаю тебя, потому что мы одно. Мы продрались через холод и боль, мы выдержали самое страшное — осталось только пережить последствия. И всегда кажется, что это пустяк, а на деле хуже всего, тебе ли не знать… Заготовленная речь рассыпается ещё в горле, рассеивается без следа. Вместо этого с языка срывается: — Пойдём со мной. Ангрел сжимает лук покрепче. Прикусывает губу. — Куда? Серана вдыхает запах костра и соли. Позволяет себе паузу, едва заметную, — осмотреть, оценить, убедиться… Впрочем, себя ли обманывать? Она знала с самого начала. — Выигрывать войну за Тамриэль.