Отсюда

Этим утром раньше обычного меня разбудили бессмысленные вопли Саманты, кричала она как никогда громко. Мое раздражение быстро прошло: сегодня меня выписывают, и через несколько часов я отправлюсь домой. Собственно, почему Саманта кричит? В этом нет ничего удивительного — в нашей родной психиатрической больнице и не такое бывает. Хорошо хоть не пытается придушить кого-то, хотя и это не редкость. Тут я даже знала девушку, которая душила себя сама, просто так. Все это кажется мне столь обыденным, ведь в подобных клиниках я не впервые за семнадцать лет своей жизни. Я уже почти забыла ту пору, когда я не видела всей этой мерзости. Навсегда в моей памяти сохранится день, перечеркнувший все мои надежды на беззаботное будущее. Помню, я решила приготовить себе парочку бутербродов на кухне, дабы сделать просмотр очередного ужастика чуть менее страшным. Мама курила прямо за столом, и я в очередной раз возмутилась по этому поводу. Она часто могла накричать на меня за такую, казалось бы, заботу. Но именно тогда из ее рта и полезли окровавленные щупальца вперемешку с кишками, попытавшиеся убить меня. Естественно, это не было реальностью. Но откуда я могла знать? Я, двенадцатилетняя девчушка, в ужасе схватила нож, которым резала хлеб, и начала с воплями бить им наугад, то промахиваясь, то втыкая в эти отростки, которые на самом деле были мамиными руками. Хорошо хоть не сильно я ее ранила в попытке защититься. Так я и оказалась в психбольнице в первый и не в последний, к сожалению, раз. Потом был второй — опять попытка спасти свою шкуру. В третий раз я перерезала вены. Надеялась закончить этот кошмар. Но, видимо, суждено мне видеть всякую дрянь, изредка нападающую на меня, до конца моих дней, ибо я не понимаю, как мама могла вернуться из командировки именно в тот момент, когда я начала терять сознание, лежа в нашей миленькой, начищенной мною до блеска ванне. Нынче мой четвертый раз. Приступ у меня случился после долгого периода спокойствия. Да-да, бывают времена, когда мои видения ограничиваются всего лишь оторванными пальцами у одноклассника пару раз в день, к примеру. Месяца три назад все возобновилось прямо в школе. После больничного завтрака, который как всегда я съела лишь наполовину, санитар отвел меня в кабинет моего психиатра, миссис Нэш. Она безразлично окинула меня взглядом, когда я плюхнулась на стул у ее письменного стола. Я отвлекла ее от печатанья за компом. Уж извините. Она сует мне в руки лист бумаги. — Значит так, дорогуша, пиши: «Я, Джоанна Аддерли, заявляю, что проведенное лечение привело к моему полному выздоровлению…» Я торопливо записываю весь продиктованный ею текст. Ага, привело к выздоровлению, еще бы. Было бы забавно, если бы миссис Нэш видела свои вытекшие глаза. Через какое-то время за мной приехала мать, она также пошла писать заявление, пока я собирала вещи. Перед выходом я в последний раз оглядываю нашу палату. Вот шесть жестких коек вдоль стен. Я успешно прятала карандаши в маленьком выступе под своей кроватью так, что санитарки не замечали. Нельзя у нас острые предметы держать. Вот тумбочки без дверок, правда, их всего три, приходилось делить. Вот хлеб, застрявший между стеклом и решеткой — так через форточку я кормила птиц. А вот Миа смотрит на деревья, разросшиеся во дворе. Ее спутанные седые волосы и засаленный больничный халат позволяют запросто принять ее за старуху, хотя ей лет сорок. Она всегда сидит у окна и молчит, и так день за днем. Мне рассказали о ней кое-что: она совершила ужасный поступок и, кажется, осознает свою вину. Жутко звучит, но я могу ее понять. Выходя, я не прощаюсь с ней, дабы не нарушать ее покой. Я бы даже прикрыла за собой дверь, если бы таковая тут имелась. Мало кто сидит в палатах, в основном все оккупируют нашу столовую, где собирают детские паззлы из кучи деталей и читают под невыносимо громкое тиканье часов. Спешу покинуть это место. Никто даже простое «пока» не сказал, когда я прошла мимо. В машине я, наконец-то, получаю свой телефон. Наушники, как назло, мать забыла. Она почти со мной не разговаривает наедине, хотя при людях изображает из себя супермамочку. Очевидно, она боится меня. Возможно, даже ненавидит. Почему она не сдала меня в приют? Ну, на такое пособие на лечение можно и потерпеть больную дочь, полагаю. Я тоже избегаю ее, как и других людей. Хотя всякие мерзости почти не пугают меня, наблюдать их не особо хочется. Хорошо, что мне нравится одиночество. Так что разговор, начатый мамой в машине, несколько напряг меня, а новость, озвученная чуть позже, ошарашила. — Кстати, забыла тебе сказать, мы больше не живем в Марлборо. — Что, прости? В каком смысле? — Я, по-твоему, должна терпеть сплетни о том, что моя дочь чокнутая? Весь город теперь знает о случае в школе! Вообще-то это логично. В оживленном коридоре ученики начали буквально лопаться, заливая меня кровью и своими ошметками. Я орала, как резанная. Думаю, очередную басню о том, что я лечила желудок несколько месяцев и поэтому не была в школе, теперь никому не скормишь. — И куда мы сейчас едем? — В Дерри. Я уже перевезла все, разберешь сегодня коробки в своей комнате. Дерри встретил нас ливнем и зажжённым светом в окнах маленьких домов. Понятно, такое же захолустье, как и Марлборо, что не может не радовать. Меньше людей – меньше проблем. Наш новый дом находится почти на самой окраине. Я вылезла из машины и оглядела его: два этажа, белые доски. Моя комната на втором этаже. Стены такие же белые, я даже радуюсь секунду — это мой любимый цвет. Мебели немного, жаль только, занавесок нет. Комната весьма уютная, если не считать кучи коробок. Ну, это не проблема. Я просто помешана на уборке, так что правило «бардак в голове — бардак в доме» не про меня. Остаток дня я начищаю до блеска полы и полки, размышляя о том, что ждет меня завтра в школе. Надеюсь, мне долго удастся не привлекать внимания одноклассников.