Царь с царицею простился...

— А что ж вы свою супругу на пир не скликали? — Алеся, раскрасневшаяся, счастливая, подле мужа новообретенного сидит, не двинется. А разговоров-то сколько говорить ей хотелось! Елизар не воспрещал, усмехался довольнехонько. Красивая жена ему досталась, добрая, ласковая… а что ума невеликого, так и хорошо, с него одного разумника в семье достало. — Не по нутру климат ей ваш пришелся, — по-доброму улыбаясь, ответствовал княгине своей Раймир. — Подадимся в края мы теплые, ежели вы велите. Говорит, а сам вид делает, что не замечает взгляда братиного пристального. «Ну уж нет, Зар, про это я тебе не расскажу! Что сдеется с тобой, когда ты узнаешь, что вся судьба твоя в царстве Северском была женщиной спрядена да выстлана? Иди привольно, пока идется». — Ой, а в края индские вы поедете? — не разобрав слова незнакомого, — какой-такой там климат? — дале выпытывает княгиня. — Можно и в индские, с ними торговлю было бы здорово повесть, — отвечает Елизар степенно, от брата на время отступившись. — Токмо не дело это — на пиру праздничном о делах говорить. Алеся, не сплоховав, живенько разговор перевела. — Какож жить-то теперь вы, батюшка, в терему будете, когда погорел он? Кирич, сгрустнув, ответствовал: — Да уж одно крыло, Алесенька, и обвалилося. — И матушка там… — Алеся знает уже обо всем, что произошло, да все из уст чужих, а тут батюшку обо всем наверняка поболе других знает. — Там, Алеся. Нахмурился царь, вспомянув речи правдивые воеводы свово о жене его, пусть нелюбой, а все богом даденой. А и чем не нравилось житие ея во дворце Северском? Все одно не дело, чтобы об супруге царской разнотолки по царству пошли, оттого и воспретил он воеводе об том поговаривать. Все дурное в землю ушло, схоронили тихонько золы с пепелища горсть, да и простился царь с царицей. — Не кручиньтесь, ваше княжеское величество, — неожиданно откликнулся воевода Осмомысл. «- Ты простишь его? — Воеводу-то? — Пей, пей. Просто вода клюквенная с медом сподогретая. — А что мне делать? Пусть живет как может, возвращаться заради мести не стану… Кхе-кхе, хватит с меня меда, может? — Вот как на ноги станешь, так будет хватит. Спи давай…» — Отстроится терем краше прежнего! Какож наедете в следующий раз, не узнаете! И чарку за здоровье молодых поднимает воевода удалой, бояре же Вышнегорские подхватывают. Один токмо младший сын подле княжича валашского устроился. Вдохнул поглубже и выпалил: — Возьмите меня с собой! — Куда тебя взять? — удивился Рэй. — В земли индские! Я к учебе способный, вы не думайте! — блеснул вострыми глазами отрок. — А батюшка твой что скажет на сие? — вздохнул Рэй, на оного батюшку чрез стол глядючи. — Да что он кажет! У него окромя меня пятеро есмь. А коли я в послы пойду, також почет великий будет! — Ладно, отрок, — сдался на время пира Рэй. Глядишь, проспится да сам передумает. — Торговую слободу в городище знаешь? — Как не знать! — откликнулся меньшой Вышнегорский. — Там-от и Василий-купец, тому годе ткань добрую матушке сторговавший, и Димитрий-купец, и Глеб-купец… — Вот туда и подойдешь! — прервал длинную череду купцов княжич. — Как звать-то тебя, отрок? — Степаном, — степенно ответствовал тот.

***

— А я завсегда знал, что вы живы! — оторвался от манускрипты древней отрок. — Вы не думайте, я никому об том не скажу! — Степан! — с соседнего покоя выглянул Рэй. Поглядел, что Адрианна только улыбается, зубы белые кажет, махнул рукой на ученика болтливого. — Токмо жаль-от Алесию. Горевала она об вас. Вы ей никогда-никогда не расскажете, что произошло? Бывшая царица, а ныне княжна Валашская отвернулась от Степана, думая, как ответить на пытливый вопрос. Тем более что себе она его також задавала. — Расскажу, — наконец решилась она. — Не скоро, тогда лишь, когда понять она сможет… «И простить». — Выдвигаемся завтра поутру, — донесся голос Рэя. Степан встрепенулся, вдругорядь чернилами на листок капая. — А куда? — Хорошо, — одновременно ответили они. — Ты не спросишь, куда? — Рэй прислонился к косяку дверному, поглядывая на них двоих, в светлице сидящих, насмешливо. — С тобой — куда угодно, — серьезно ответила Адрианна, глядя в глаза медовые, светлые. Степан только смутился не пойми отчего, тряхнул головой, пряча под волосами малиновые уши, и вернулся к манускрипте. Ведь уже завтра выезжать.