***
— Скажи ты ей, — шепчет маменька. — Радостная весть, так и при всей семье объявить надобно, — так же тихо отвечает батюшка. Подслушивать нехорошо, но Адрианне пятнадцать зим минуло, Рождество близилось, а ей и гадать не надобно было, и без того дороженька ея светла и радостна. Рэев приезд последний только укрепил ее в мыслях, давно в голове крутящихся. Как вернется он из поездки, так сватов обещал прислать, все чин-чином. А она и ныне знала, что жена его пред богом, если не пред людьми. Неужто раньше княжич родителям ея отписался? — Адрианна! — зовет матушка, в коридор выглядывая. И дивно, что служанку не попросила. Дочь послушно из комнаты соседней вышла, глаза пряча, дабы раньше времени не выдали блеском счастливым. — Да, матушка. В комнате натоплено жарко, отец сидит, радушно письмецо поглаживает по печати гербовой, от лавки не видать, каковой именно. — Ну что, Адрианна, — поднялся батюшка, к ней подходя. — Вовсе взрослой стала ты, невестушкой. Кивнула дочь согласно — как есть невеста, батюшка, и даже того подале будет. — Упомнишь коли, говаривал я, что не пойдем мы с матушкой твоей супротив сердца твово. Да только не видать женихов пока стоящих окрест тебя. «Как-от не видать, батюшка?!» — спросить вознамерилась Адрианна, как тот продолжил. — А все же не даром красота твоя нам дадена была, прослышал о тебе царь Северский, да шлет сердешный поклон и предложение породниться с нами, пановями. «Где это — Северск?» — последней мыслею проскользнуло в сознании панночки, да и сомлела она.***
— Говорил тебе, лучше ты ей все порасскажешь, — вздохнул отец, на руки дочку подхватывая да в покои ее неся. — Тут же ласково, исподволь надо. Радость какая девочке нашей! Матушка лишь слезы платочком узорным утирала, почести такой царской дивясь.***
— Ну что, добегалась ты, Адка! — проворчала старая Ядвига, едва глаза открыла панночка. — Все-то не по-людски у вас с княжичем этим, спервоначалу сродственникам любови кажуть, а опосля ужо книжки-цветочки-сеновалы! — У него отец умер, — прошептала Адрианна. — Несвоевременно сие было бы. Сил подняться с постели она пока в себе не ощущала. Одно удивление было да пустота внутри. — Несвоевременно… — передразнила воспитанницу служанка. — Вот нонече ж своевременно к повитухе иди скоренько! — Не пойду, — пораженно выдохнула Адрианна, наконец да постели садясь да дыша тяжело. — Матушке скажу! — Ха! — кубок с чаем дымящимся Ядвига перед панночкой с силой опустила, ажно чрез край перелилося. — Она тебе то же, что я, скажет. Если выдержит. Мамка-то твоя не девочка давно, и здоровье у ней не как у молодой. — Тогда к нему поеду. Решившись, начала сбираться Адрианна споро, надела платье, для езды конной пошитое, сапоги, дубленку теплую. — Да в кого ж ты дурная у меня такая! — взвыла Ядвига, дубленку обратно с панночки стягивая. — Ты б на карту лучшей смотрела, нежели в пробирки свои: вы как-от иначе в Северск попадете, окромя как хребет горный огибая по валашской стороне? Замерла Адрианна, в окно глазами невидящими уставившись, прямехонько во тьму ночную. Чтой-то скажет ей Елизар, князь валашский?***
— Валашский престол не даст вам защиты, панночка Адрианна. Вот и весь ответ на ее длинный, точно выверенный рассказ. Принял князь ее в своей малой приемной, ибо передала Адрианна, что не о делах державных, а о брате его речь поведет. И слушал ее князь, молодой, красивый, как в романах франкских описывают, внимательно. Волосы его медвяные на плечи с-под короны ложились волнами, глаза ясно смотрели под бровями смоляными, и статен был он, и могуч… ан, недобр. Много позднее объяснял Рэй многословно, что неможно было иначе. Что за каждым шагом молодого князя весь двор следил, что долгов много покойный батюшка их оставил, что ездил он просить самодержцев иностранных долги сии придержать, покуда на ноги не встанет княжество валашское, да и свадьба в дому княжеском — дело недешевое, а тайком проведешь — кривотолки по княжеству пойдут… и понимала тогда, позднее, речи такие Адрианна, а принять так и не могла. Все шел на ум разовор воспоследовавший: — Ты хучь о дитяте обволвилась? — спросила Ядвига, едва в покои свои, во дворце княжеском отведенные, ни жива ни мертва вошла панночка. Та лишь головой покачала. Что за дело было бы ему до ребенка нерожденного, коли до брата свово дела нет? — Хучь денег бы дал, — вздохнула служанка. — На что к повитухе-то пойдешь? Тоже с одними песнями жалобливыми? Достала панночка с-под платья подвеску длинную, витую, диковинную. Подарок Рэя из стран дальних. Да только знала теперь панночка, царица будущая, что не стоят слова ничего. Сжала в кулаке подвеску крепко, ажно ногти в кожу впились до крови. — С этим пойду.***
А дале все дни слились в нить единую серую чесучевую: шла Адрианна куда вели, говорила с теми, кто первым заговаривал, ела-пила что давали да жила куда вселят. Ни до кого-то дела не было ей и когда на пир царский позвал супруг ее. О первые годы жизни их на всех-от пирах женой своей хвастаться любил царь, оттого и ея звал, мед-вино ему в кубок своей рученькой подливать, на гостей шибко не глядеть. На тот раз жалился еще царь Северский, на пир собираючись, мол, хитер посол иноземный пошел, слова не скажи — ужо бумажками тычеть, с купцами поза его царской спиной сговаривается… В залу пировую зашли как полагается, царица — очи долу, сидит, кубок пригубит, каравая кусочек отщипнет, мужа выслушает. Чуяла царица токмо взгляд на себе со стола ближнего: не масляный, не любопытствующий и не гневный — жгущий взгляд был, что уголек, на руки с очага вылетевший. Жег он чело царицыно, жег губы да вежды, руки жег. Подняла глаза царица, не выдержав, да так и стакнулась со взглядом медовым, потемневшим токмо, горящим и впрямь как уголь. По первому разе, как в краю северском очутилась, увидала она цвет живой. Посмотрела-посмотрела Адрианна да и отвернулась. На другой день на столе в покоях царских под рукоделием своим записку углядела царица. Не разворачивая, в очаг бросила, еще и кочергой поворошила. Так и повелось: в светелку свою удалится — записки лежать, во двор теремной выйдет — так и он опричь стоит, мигом ея подмечает, столоваться выйдет с супругом — так и он за стол приглашен. Дивным токмо казалося Адрианне, что никто також не заметил внимания этакого к царице. Слуги, записки разносившие, язык за зубами придержали, во двор выходя княжич вовсю с боярами речи вел, а то и с несколькими зараз, сурьезные, деловые. За столом, какож беседа в первый раз зачиналась, спросил посол, с какого материалу трон столь дивно царев выполнен. Распетушился Кирич, про леса да лесопилки свои, царевы, порассказывая, про леса северные, а Рэй того и гляди взгляд с трона расчудесного да на царицу переведет, лукавым чуть взгляд его покажется, насмешливым. Опосля трапезы пошел в один вечер царь на забаву, завезенную послом иноземным, театру италийскую, смотреть, жену в покое оставив, мол, бог весть что там показывать соберутся. Адрианна и радая одна остаться. В светелке своей заперлась, рукоделье постылое отложила, книгу лЮбую из сундука дальнего, с дома привезенного, открыла… Слышит — скрипит за стеной нечто. С мышами во дворце строго обходились, а все ж зимой набегали частенько. Хмыкнула царица да далее читает. Как шевельнулся огонек свечи, оборотилась Адрианна, огляделась. Тихо в покоях, только ветер в окна бьется, снегом залепляет. — Апчхи! — тихонько раздалось за стенкою с алконостом намалеванным. Потянулась было царица за ножом, для метания предназначенным, как видит — отодвигается часть стены расписной, аки дверь. — Адрианна, — тихим шепотом вопросила темнота за проемом. Как узнала голос царица, мигом стену на место толкнула, сундук ближайший пододвинула, сверху еще пару поставила. — Уходи, Рэй, — тогда только ответила. — Я не хочу тебя видеть. И имя у меня нынче другое. Прошуршала еще пару раз стена да и затихла. Ядвига лишь, возвернувшись, удивилась, что вещи в светелке переставлены. А и то лучше, подумалось ей, нежели безразличие полное. Не могла заснуть ночью царица под боком мужниным, а наутро в церковку дворовую пошла. Полпути прошла, как донесся крик до нее: — Адрианна! Оглядываются прохожие, недоумевают, кого этак диковинно звать могут. Царица же Северская, в крещении Анна, пошла как ни в чем не бывало дале. Поняла она, что не отвяжется княжич валашский, також сама в терем гостевой свечеру, как Кирич-царь на охоту уехал, подалась. Много слышали стены терема гостевого за время, что стояли в кремле Северском. Не слышали токмо и они ране столько криков, и рыданий, и смеха, и жалоб, и просьб тихих, поцелуем прерываемых.***
— Эй, ведьма! — окликнули тихонько Адрианну, вырывая из забытья. — Что, началось? — глухо спросила она у детины. — Не, — отмахнулся он. — Слышате? За дверьми сарая и впрямь творилось нечто странное. Забегали люди, залаяли собаки, звук рожка охотничьего прогремел, дети смеялись, бабы ругались, мужики что-то радостно кричали. Наконец установилась тишина, и звонкий голос провещал: — Нынешним утром состоялась свадьба дочери царя-батюшки нашего Кирича Второго, Алесии, с королевичем иноземным Елизаром, от беды неминучей ея спасшим, в дом родной возвернувшим. Гуляй, народ Северский, сей день и еще три дня поболе! А дабы празднование ваше веселее было, отрядил царь наш батюшка с подвалов своих медов хмельных да вин зеленых! — Вона, вона, на подводах виднеются! — прокричал мальчишеский голосок, ему отозвались согласным довольным гулом. — За царевну нашу-красу и королевича Елизара! — едва провещал могутный мужской голос, как потонул в море таких же разудалых выкриков, свиста, смеха и пения. — Все-таки получилось, — попробовала улыбнуться растрескавшимися посиневшими губами Адрианна. Сторож ее тоскливо глядел через щелочку в стене на веселье в деревне. Отворилася дверь тут, и человек вошедший с порога детину обрадовал: — Иди, друже, праздновать, до завтрева утра ничегошеньки боле не будут с нею делать. Слыхал, свадьба в терему царском? Детина, не веря ушам своим, угукнул счастливо да и пошел к своим. Чай, такой солидный человек врать не будет. Адрианна прищурилась, супротив света разглядывая фигуру родную. — А если бы не принял Зар из рук моих противоядия змеиного? — Бывалый-то охотник с горных краев? Помню я, каково в себя приходить от такого: ни вздохнуть, ни шелохнуться, — пошевелилась Адрианна. Тулуп, на плечи накинутый, распахнулся, являя заледеневшую одежу. Затворил дверь Раймир плотненько, кинулся к панне своей, руки развязывает, сам поверх тулупа в свой зипун укутывает, Адрианна все одно не чувствует ни рук, ни губ любимых, темнело в очах ея зеленых, колдовских. — Нет, нет, нет, — шептали еще из темноты, — не надо, не смей, все закончилось… «Да, Рэй, теперь все точно закончилось».