Мой черёд геройствовать

Загрузка файлов памяти… Ошибка. Повторная загрузка файлов памяти… Загружено 50%… Загружено 80%… Ошибка. Некоторые файлы повреждены. Приятной игры.       Где-то в отдалении слышны голоса, но с каждой секундой они становятся всё ближе и громче. Теперь я могу узнать говорящих: Исцеляющая и Кацуки. — И как? Скоро она вернётся? — Вопрос в другом. Вернётся ли она вообще? Сам подумай, какая травма! — какая травма? Что со мной?! Что вообще произошло? Ничего не помню. Всё как в тумане. — И… При таком физическом состоянии… её могут и попросить уйти отсюда… — Чертова девка, нахрена она вообще поперлась сражаться с тем ублюдком?! — Вот у неё и спросишь, когда она выпишется. А пока ступай. И не распространяйся о том, как Наги себя чувствует. Только ты можешь располагать этой информацией.       Я пытаюсь приоткрыть глаза, что с трудом, но получается сделать, и осознаю, что мне оборудовали свою «палату», если можно так выразиться. А если быть точнее, мне просто выделили койку у окна и обставили её ширмами на колёсиках так, чтобы меня не было видно.       Видимо, я уже иду на поправку, коль нахожусь не в реанимации. Рядом с кроватью стоит какой-то немаленький аппарат, несколько проводов которого присоединены ко мне. Он усердно пищит в такт моему сердцебиению. По другую сторону от меня стоит капельница. — Ась? — вдруг восклицает Герой, и по шагам можно понять, что она направляется ко мне. Отодвинув ширму, она подбегает к кровати. — Боже мой! Ты очнулась! — я наблюдаю, как старушка суетится у капельницы. — Исцеляющая, — с трудом выдавливаю из себя слова, — я не чувствую правой руки. Где моя рука, Исцеляющая? — женщина вся бледнеет и слегка начинает дрожать, а на её глазах появляются слезинки.       Громко сглотнув, она осмеливается: — Её нет, дорогая. Её пришлось ампутировать. Ни я, ни хирурги не смогли ничего сделать… — Не смогли? — осознание слов ещё не пришло. Приподнимаясь на одной руке, вырываю капельницу и отрываю от себя все проводки. Опуская ноги на пол, не рассчитываю, что они могут подкоситься, и с грохотом падаю. — Не может этого быть! — хриплю я, мешая слёзы с кровью, вдруг потёкшей изо рта. — Тихо… — шепчет Героиня.

Спустя 3 дня, кабинет Исцеляющей девочки.

      В последние дни я понемногу реабилитируюсь. Хоть на моём теле и осталось немало шрамов и ран, которые всё ещё могут открыться, в принципе, внутренние органы работают исправно. Тем не менее, я и не думала раньше, что без предплечья* так сложно. Я не могу сделать сама практически ничего. И всё же… я стараюсь не терять надежды. Где-то далеко в душе всё ещё верю, что смогу обойтись и так, приноровиться к письму левой рукой, к изменившейся технике фехтования, ко всему. Но нет. Сколько бы я ни пыталась, левой рукой писать так и не научилась. Она какая-то каменная, менее подвижная и податливая, в отличие от правой. Я нашла выход — русский язык. Мой родной, оригинальный. Письменность здесь гораздо более простая, а буквы более плавные. — Ну вот. Ходишь ты уже нормально, говоришь вроде тоже… Завтра можешь идти домой. — домой? А что мне там делать? Я же буду совершенно одна. Ну, если повезет, в окружении убитых горем родителей. ахах веселье — А почему вы допускаете сюда, ко мне, только родителей? Я бы очень хотела увидеть друзей. — Нечего. У них мысли должны быть учёбой заняты, а не тобой. — Вот как? Обо мне даже волноваться не должны… — Знаете, — я нахмурилась, — я сама напишу заявление на уход из Академии. Мне здесь не место. — ложусь на кушетку и больше не отвечаю ни на какие вопросы и возмущение женщины, которая не догадывается, какие ужасные мысли забираются ко мне в голову, и что с каждым новым днём мне становится всё труднее отговорить себя от них.

Утро следующего дня

— Ну вот, — Героиня поправляет мой пиджак, — остальные вещи уже переданы твоим родителям. Так что не волнуйся. Ты хотела зайти к директору, верно? — положительно киваю головой. — Тебя сопроводить? — отрицательно. — Ну, тогда ступай. — выхожу из кабинета.       Сейчас идёт третий урок, и в коридорах никого нет. Зато за дверьми оказываются мои родители. Они очень печальны, глаза матери заплаканы. Как только я появляюсь перед ними, они кидаются обнимать меня, причитать о чём-то навзрыд и уверять самих же себя, что всё будет хорошо. Но для меня уже всё поменялось. Мир потерял свои прежние краски. — Нам сюда, — безразличным голосом говорю я и, постучавшись в дверь, заглядываю в кабинет директора. — Извините за беспокойство. Можно войти? — Да, конечно. А… Это ты, Рэнто. Смотрю, ты поправилась. Зачем же ты здесь? — Вот, — подхожу и кладу ему на стол заявление об уходе, затем разворачиваюсь и выхожу обратно в коридор. — До свидания, господин Незу. — Что ты ему отдала? - поинтересовалась мать. — Я планирую уйти из Академии. Займусь работой попроще. — лица родителей прямо засияли. Видимо, они уже готовились отговаривать меня от дальнейшей учёбы здесь, а тут я сама пришла к этому. Сейчас мне плохо. Просто по-человечески плохо.

Следующий день. 7:30

      Я абсолютно не выспалась, так как всю ночь напролёт не спала, впрочем, как и последние несколько дней. Поднявшись с кровати по будильнику, первым делом иду в ванную, где принимаю душ. Почистив зубы, умывшись, высушив и причесав волосы, возвращаюсь обратно к себе. Затем на учёбу. Пока не подтвердили моё заявление об уходе, не имею права не явиться в Академию.       И вот я перед дверью кабинета. За ней шум и гам, характерный для нашего класса. Глубокий вдох, и вхожу внутрь. Все мгновенно затихают. — Нагэки! — первым восклицает Тенья. Я по инерции поднимаю правую руку, чтобы помахать ею в качестве приветствия, но тут же судорожно опускаю обрубок и угнетённо прячу взгляд. — Что… Что с тобой? — в глазах Шоджи читается истинный ужас. — Что произошло? — ах точно, он ничего не видел.       Я, пряча взгляд и руку, сажусь за своё место.       Проходит первый, второй урок. Я молчу, и никто не осмеливается подойти ко мне. И вот третий урок, мировая история, которую ведёт Сущий Мик. Неожиданно он спускается со своего пьедестала и, диктуя материал, начинает расхаживать меж рядов. — Может, мне замедлиться, Нагэки? — спрашивает, заметив, что я не особо таки успеваю. — Нет, не нужно. Продолжайте, — но учитель всё равно молчит. — Что это за язык, Рэнто? — спрашивает, склонившись над моей тетрадью. — Русский. Мне легче на нём писать. Уверяю вас, дома я всё перепишу на чистом японском. — Ну ла~адно, — протягивает сенсей, — я в тебе не сомневаюсь. И если всё-таки нужно замедлиться, только скажи. — я не терплю поблажек.

После уроков

      Совершенно игнорируя друзей, направляюсь домой. Ужасный школьный день. Я устала. Запершись в ванной я до конца дня лежу в воде, просто смотря в потолок и размышляя о своём. Несколько раз задумавшись о суициде, отбрасываю эту мысль, но не навсегда. Теперь она постоянно сидит у меня в голове.