Свобода выбора

      Я должен был понять сразу.       Непозволительная беспечность!.. Я должен был понять всё еще у главных ворот Норд Шевин, когда не ощутил привычной зыбкой дрожи в воздухе. Там, где растет красный лириум, воздух всегда колкий, будто пронизанный тысячью лезвий-струн; кажется, сделай лишний вдох — и легкие вскроются изнутри. Но в Норд Шевине пахло лишь дымом костров и сырой после дождя землей.       Хватило бы и нескольких лишних мгновений — стоило лишь прижать ладонь к стене и не почувствовать передающейся от камня вибрации. Эту пограничную заставу выстроили уже после Темных Времен, почти что полвека назад, и лириумные жилы здесь были врезаны глубоко в кладку и грунт. Я хорошо помнил дозорные башни Вейсхаупта, как багряно-алая россыпь хрусталя оплетала внешние стены, основную линию обороны, как смертоносными шипами пробивалась из каменных трещин.       В Норд Шевине не было ни мазка алого — и, проклятье, конечно же, я должен был заметить! Но я спешил, слишком спешил и слишком стремился оказаться в хотя бы относительном тепле после двухдневного гона.       Было далеко за полночь, и дождь хлестал так, что, казалось, небо раскололось вновь и всё целиком пролилось на землю. Я отпустил поводья, позволив коню самому выбирать дорогу — сам я не различал ничего, кроме далеких огней впереди. Хвала Старшему, за Имперским трактом теперь следили хорошо, и размытые дороги почти сразу же по новой засыпали грунтом. Здесь, правда, у самой границы с Орлеем, дела обстояли несколько хуже, но я уже слишком устал, чтобы думать о том, насколько оправдан риск.       Я почти ожидал, что ночь не отпустит меня так просто, но все обошлось. В какой-то миг крепость резко выступила вперед, молчаливая и грозная, черный силуэт на фоне почти такого же черного неба. Но огни на караульных башнях горели ровно и ярко, что было хорошим знаком — оставленный без присмотра пост мог означать лишь вторжение.       Я натянул поводья, свистнул дважды. Со стены сбросили факел, я подвел коня ближе, спешился, ожидая. Переброшенная через плечо широкая алая лента вестового давала мне право прохода, но провоцировать храмовников стал бы только полный глупец.       Глухо скрипнул ворот, тяжелая решетка неторопливо поползла вверх.       — К нам сюда редко добираются гости, — негромко сказал человек по ту сторону. — Что привело тебя в Норд Шевин?       Он был одет в темную мантию мага, и я склонил голову.       — Срочное поручение к магистру, милорд.       — Алеон, — он посторонился, пропуская меня, коротко дал отмашку. Двое других караульных в серых плащах, почти неразличимые в темноте, отступили, не проронив ни слова. — Дождись утра, вестовой. Уже поздний час, и мне не хотелось бы беспокоить магистра. Его здоровье и так пошатнулось в последнее время.       Я действительно хотел бы отложить все до утра. Скакать ночью даже на свежей лошади, даже по Имперскому тракту было не слишком приятным занятием, тем более, что по пути сюда я несколько раз слышал волков.       Но я уже потерял несколько дней, сделав крюк на Безмолвных Равнинах, и каждая минута теперь разменивалась золотом.       — Прошу простить меня, милорд, — сказал я. — Но мое поручение не может ждать.       Наши взгляды встретились.       В иное время за подобную дерзость я мог бы запросто лишиться языка и сгнить на каторге или стать кормом в лириумных садах. Но здесь и сейчас я исполнял волю Старшего, и это давало мне право требовать.       Алеон зло поджал губы, но все же неохотно кивнул.       — Идем, вестовой.       Я молча проследовал за ним, отрешенно поглядывая по сторонам. Больше уже привычка, чем необходимость; вряд ли мне могло что-либо по-настоящему угрожать в крепости, полной храмовников. Взгляд выхватывал из темноты отдельные детали — безликая решетка забрал, серебристый блик на стременах, небрежно сваленная поленница…       На стенах мелькали тени — караульные обходили свои посты.       Какая-то неявная тревожная мысль мелькнула на краю сознания, но я списал ее на усталость. Мне надо было забрать бумаги и как можно быстрее вернуться в Минратос. Вести с Безмолвных Равнин были слишком важными, чтобы их можно было доверить птице или случайному гонцу.       Алеон отворил двери во внутренний двор крепости своим ключом и, пропустив меня, тщательно запер за нами вновь. Коротко указал на незаметный проход справа — узкая витая лестница уводила наверх, на второй ярус угловой башни. Здесь не было бойниц, и редкие факелы едва разгоняли темноту, так что приходилось подниматься почти вслепую.       Я молчал, спиной чувствуя чужой неприязненный взгляд, и почти что заставлял себя не опускать руки на рукоять кинжала.       Оставалось надеяться, что маг тоже помнит свою присягу.       — Жди здесь, — Алеон сухо кивнул на тяжелую дверь из темного дерева. — Я доложу о тебе магистру.       Я молча склонил голову.       Внутри оказалась небольшая комната, обставленная небогато, но удобно и как-то даже уютно; письменный стол с кипой бумаг и книг, два канделябра по бокам, гобелены и даже мягкий вышитый ковер на полу — я еще ни разу не видел подобного в пограничных крепостях храмовников. Разве что парадные гостевые покои Вейсхаупта были обставлены в похожем стиле, но Вейсхаупт все-таки был резиденцией Первого Стража и встречал посетителей и просителей чаще, чем многие благородные дома Минратоса.       Я подошел к узкому окну, зачем-то провел пальцами по холодному металлу решетки. Ставни были закрыты — обычная предосторожность; но мне уже почти до дрожи хотелось выбраться наружу и снова вдохнуть ветер.       Я не любил крепости. В них всегда ощущаешь себя как в ловушке.       — Спокойная ночь в наше время уже стала редкостью, не так ли?       Я торопливо обернулся.       Магистр был стар. Годы беспощадно высеребрили его волосы, собрались частыми морщинами у глаз. Ступая, он опирался на резной посох, но сухие руки его не дрожали — слабость еще не подчинила его себе окончательно, и прозрачный кристалл в навершии все еще тлел искрой дара. Голос его звучал насмешливо и ровно, как, наверное, и десятки лет назад, и взгляд был прямым и уверенным.       Но я увидел там почти нечеловеческую усталость.       И неожиданно — изумление.       — Милорд, — сказал я. Поклонился, отдавая дань уважения. — Прошу простить, что пришлось потревожить ваш сон, но…       — Но долг не знает исключений, — ровно закончил он. Подслеповато сощурился, всматриваясь в мое лицо. — Как твое имя, вестовой? Твое лицо кажется мне знакомым, но моя память уже не та, что была раньше.       — Хейден, — сказал я. — Нет, милорд, мы не встречались.       Он все с тем же недоверчивым изумлением покачал головой.       — Удивительно. Ты так напоминаешь мне одного друга из молодости… Раньше я принял бы подобное за знак судьбы, но возраст делает из людей циников. Что же, оставим это. Так чем я могу служить Старшему?       Заученные слова пришли легко. После семилетних тренировок я не забыл бы доверенное послание даже под пытками.       — Старший говорит: отведённое вам время вышло. Результаты вашего исследования должны быть немедленно доставлены в Минратос.       Повисла тишина.       Магистр смотрел куда-то в сторону, рассеянно поглаживая пальцами узорное древко посоха. Потом вздохнул и поднял голову.       — И ты знаешь, в чем состоит суть этого моего исследования?       Я отрицательно покачал головой. Странное, неприятное ощущение тревоги заставляло сердце биться чаще. Я чувствовал бы себя намного спокойнее, если бы прямо сейчас получил на руки необходимые бумаги и оказался как можно дальше от Норд Шевин.       — О, — задумчиво отозвался магистр. — Что же, позволь, я наложу печати.       Он прошел к столу и, неторопливо перебрав бумаги, отложил в сторону две исписанных тетради в дорогих кожаных переплетах, пухлых и пахнущих отделанным пергаментом. Усевшись в кресло, подобрал оставленную рядом с перьями сургучную палочку, аккуратно поднес к огню настольной свечи.       Я вздрогнул.       Нет.       — Милорд, — тихо позвал я.       Пожалуйста, пусть я окажусь неправ…       — Я ждал тебя два дня назад, вестовой Хейден, — не оборачиваясь, сказал магистр. — Что же задержало тебя?       Неявное чувство опасности холодным касанием прошлось по спине. Судорожно стиснув в ладони кинжал, я торопливо отступил на полшага назад, пытаясь одновременно рассчитать расстояние до двери. Комната была слишком мала, и я вовсе не был уверен, что успею уклониться.       И еще я отлично знал, что от чар крови и подчинения не спасает сталь.       — Я обнаружил еще один Источник и зеркало в Безмолвных Равнинах. Там были эльфы, те, что без валасслинов, целый военный лагерь. Пришлось сделать крюк, я не мог рисковать.       Тяжелая горячая капля сургуча растеклась по пергаменту.       — Милорд, — сказал я. — В Норд Шевине нет красного лириума.       Я должен был почувствовать это сразу. Что обмануло меня — ночь ли, усталость, или проклятая спешка? Глупец, я забыл о бдительности, добравшись до цели, потому что уже сколько лет никто не осмеливался напасть на пограничные крепости, никто не рисковал пересечь очерченные Старшим рубежи. Да и разве могла найтись сила, что справилась бы с храмовниками?       Разве что крепость открыли изнутри.       — Нет, — негромко отозвался магистр. — В Норд Шевине нет красного лириума. Опусти оружие, вестовой.       И темнота стянула сеть.       Еще с наших безжалостных полевых тренировок, где выживал едва ли каждый третий, я слишком хорошо помнил это проклятое чувство. Мне довелось испытывать его дважды — багровую дымку перед глазами и с ней одновременно удушливый страх утраты контроля. Отчаяние и беспомощность, когда ни тело, ни разум не повинуются тебе больше, потому что твоя собственная кровь предает тебя.       Этому невозможно сопротивляться.       Я разжал ладонь, позволяя кинжалу упасть на пол.       Магистр отложил сургуч и неторопливо поднялся, тяжело опираясь на посох. Повернулся ко мне; левая рука его кровила, и он недовольно поморщился, прижал запястье к груди. Бегло скользнул взглядом по валяющемуся на ковре лезвию, вздохнул, с каким-то ироничным состраданием покачал головой.       — Предатель, — тихо сказал я. — Ты же присягал ему на верность.       Он пожал плечами.       — Лгать столько лет было не так уж просто, вестовой. Но ради моей страны, ради моего друга, которого когда-то убил твой господин… это ничтожная цена. Как и все остальное, что мне пришлось сделать по его приказу. Эльфы, которых ты видел на Равнинах. Сколько их было?       Мне нужно было всего лишь одно мгновение.       Одно мгновение — чтобы он отвлекся, чтобы хотя бы чуть-чуть ослабил путы контроля, чтобы перестала кружиться голова.       — Около двух десятков, — ответил я — не мог не ответить. — Возможно, больше, я не стал подходить ближе. Не уверен, заметили ли они меня.       Я надеялся, что нет. В таком случае каратели могли еще успеть добраться до Равнин до того, как эльфы снимут лагерь. Вести о таких бродячих отрядах уже не раз доходили до Минратоса и Вейсхаупта, но беглые рабы каждый раз уклонялись от открытых сражений, исчезали бесследно — и неизменно появлялись вновь, словно искали что-то.       Конечно, все понимали, что наступит момент, когда им некуда будет отступать, и храмовники наконец-то вырежут их под корень. Я хотел верить, что моя весть поможет приблизить это событие — кара за мятеж могла быть только одна.       Тонкая темно-багровая полоска стекала по запястью магистра.       — Элувиан был цел? — коротко спросил он. — Источник?       Я вспомнил высокое зеркало в два человеческих роста, источавшее серебристое сияние — его было видно издалека теперь, когда время превратило стены святилища в груду валунов и щебня. Деревья и холмы все еще скрывали его от посторонних глаз, но мне тогда просто повезло — повезло взглянуть в нужный миг в нужную сторону и увидеть один-единственный искристый блик.       Это было как посмотреть на солнце вблизи и не ослепнуть.       — Не знаю, — ответил я. Прямой вопрос-приказ не давал мне права на молчание. — Я не стал подходить близко.       Магистр отвернулся, тяжело, тяжелее прежнего, опираясь на посох, подошел к окну. Раздраженно дернув плечом, свободной рукой отодвинул засов и толкнул наружу ставни. Те распахнулись беззвучно, и холодный ночной ветер ворвался внутрь, разметал лежавшие на столе бумаги.       Я вдохнул глубоко — так глубоко, как только мог.       И медленно, преодолевая сопротивление всего мира, стал поднимать левую руку к груди.       — Старший слеп там, где нет лириума, — отрешенно проговорил магистр. Хмыкнул сухо. — Впрочем, он никогда и не был всемогущим. Он не бог и не пророк… отчего же ты так безоговорочно верен ему, вестовой Хейден? Оттого ли, что тебя, что вас всех просто-напросто учили этому с рождения, этой песьей преданности, что не задает вопросов?..       Кристалл с черной живой смолой внутри висел на цепочке под рубашкой. Такой был у каждого вестового Вейсхаупта, небольшой и хрупкий — настолько хрупкий, чтобы можно было легко раздавить пальцами. Надо было только знать, как.       — Может быть, нас просто устроили ответы, — сказал я.       И сжал в руке гладкий холод.       …выдох.       Зачарованное стекло лопнуло почти сразу же, но я не ощутил почти ничего, ни боли, ни страха, когда осколки кристалла впились в ладонь, безжалостно взрезая кожу и плоть. Магия подчинения все еще вилась вокруг жгучими цепями, и душила все, что отличало человека от выпотрошенной куклы.       Но ей оставалось существовать всего лишь несколько мгновений — пока черные капли скверны впитывались в мою кровь.       А потом иная воля, всесокрушающая и грозная, полыхнула изнутри очищающим пламенем. И выжгла всё — и то, что казалось цепями, сорвало, как гнилую паутину.       Иная воля, что была и благословение, и сталь, и бич, хлестнула бескомпромиссным приказом «выживи» и приказом «убей».       Клянусь, я никогда еще не был так счастлив ему повиноваться.       Метательный нож лег в ладонь как влитой, я бросил его почти не глядя; промахнуться с трех шагов было попросту невозможно. Торопливо наклонился за упавшим кинжалом — и тут меня, наконец, догнала боль.       Кажется, я закричал.       Ощущения были такие, словно в спину по одному ввинчивались раскаленные сверла. Яд растекался по телу вместе с кровью, медленно и мучительно выжигая все на своем пути; яд для каждого, на ком не было благословения Старшего.       — Глупец… погибнешь тоже…       Моё — теперь, кажется, уже только и исключительно моё — желание убить этого ублюдка было настолько сильным, что отступила даже боль.       Почти вслепую нащупав и стиснув в ладони кинжал, я рывком поднялся на ноги.       Магистр все еще был жив, хватал губами воздух, дрожащими руками пытаясь зажать рану. Он, словно почуяв опасность, обернулся за мгновение до броска, и нож вошел глубоко в грудную клетку, вскрыл плоть чуть повыше сердца. Но не убил сразу, и с пробитым легким предатель мог бы даже, наверное, дождаться целителей.       Хорошо — я не хотел, чтобы он умер быстро.       Ладонь пульсировала жгучим огнем; жар, как от болотной лихорадки, тяжелыми волнами расходился по телу, скапливался где-то под горлом. Скверна беспощадна — лишь Серые Стражи, прямые вершители воли Старшего, без вреда для себя выносили ее яд.       — Не твоей марионеткой, — хрипло сказал я; по гортани словно возили наждаком. — Бумаги. Где они?       Стоило отдать ему должное — у него еще хватило сил усмехнуться.       Я с трудом добрался до стола — пришлось опереться на спинку кресла; ножом поддел ременные завязки на тетрадях. Острое лезвие легко вспороло кожу, я откинул дорогую обложку, торопливо перелистнул несколько страниц и, не сдержавшись, беззвучно помянул ублюдка по матери.       Проклятье.       — Бумаги, — резко развернувшись, я прижал лезвие к его горлу. — Исследование временного амулета, порученное тебе Старшим, магистр Дориан Павус. Где они?       Я солгал ему тогда — я знал, что мне предстояло доставить. Стражи не славились излишней доверчивостью и предпочитали при возможности проверять даже самых верных. Даже тех, кто служил Империуму уже много десятков лет и на чьей репутации не было ни пятнышка.       Кто-то проверял и меня — я не знал, кто, как и когда; не знал и того, что было записано обо мне в тайных архивах венатори. Первый Страж сказала нам в первый день службы — «оставайтесь непогрешимы».       Всего-то.       — Жаль… — почти беззвучно прошептал магистр. — Мог…       Взгляд у него был уже мутный, направленный куда-то сквозь меня. Все-таки маги чувствуют боль так же, как обычные люди.       И умирают — так же.       Вестовые обычно не участвуют в пытках — на это есть дознаватели, и те, кто служили в Вейсхаупте и Вирантиуме, знали намного больше меня о болевых порогах и о том, как превратить тело в агонизирующий кусок мяса, при этом заставляя его жить. Так ломали для устрашения, для простых же допросов было достаточно красного лириума или скверны — устоять перед всепоглощающей волей Старшего не был способен никто. По крайней мере, я о таких не слышал.       Но у меня не было ни капли лириума, а скверна сейчас растекалась по моей собственной крови.       Сумасшедшая мысль пришла мне в голову, но я решил рискнуть, в любом случае терять было уже нечего. Торопливо закатал у себя рукав на левом запястье и потянулся к ножу.       Но не успел.       Магистр Дориан Павус умер.